Несмотря на боль и унижение, Асимов потом признал, и об этом сказано в мемуарах, что негативная оценка Н-ом его очерка была обоснованной. Он пытался использовать манерный литературный стиль, и из этого получилось нечто "абсолютно безнадежно поганое". Поэтому он отнесся к негативной реакции преподавателя серьезно и спустя несколько месяцев написал настолько жизнерадостное произведение, что Н. напечатал его в школьном литературном журнале. Это было первое значительное произведение Асимова, которое опубликовали.
Но когда он поблагодарил Н-на за опубликование своей работы, преподаватель снова причинил ему боль, сказав, что напечатал это лишь по той причине, что ему для завершения номера было необходимо что-нибудь несерьезное, а все остальные поданные работы были достаточно серьезны.
Асимов писал свои мемуары в семидесятилетнем возрасте, зная, что неизлечимо болен (он умер спустя два года, в 1992году). Однако всякий, кто читает это воспоминание, понимает, насколько эта боль была жива, даже по прошествии 55 лет. "Я мало кого ненавижу, – пишет Асимов о Максе Н. – но я ненавижу его". И он поведав давнишнюю фантазию: "Хотел бы я иметь машину времени, чтобы вернуться в 1934 год с несколькими из моих книг и статьями, написанными обо мне, чтобы сказать ему: "Ты видишь это, вша вонючая? Ты не знал, кто учился у тебя в классе. Если бы ты обращался со мной должным образом, я бы написал о тебе как о том, кто раскрыл мой талант, а не клеймил бы тебя как вошь вонючую"".
Если даже столь самонадеянный человек, как Исаак Асимов может быть опустошен резкой критикой (он описывает этот эпизод как тягчайший удар, который когда-либо получало его самолюбие), подумайте, как гораздо менее жесткие души могут быть изранены бестактными и обидными словами.
Чтобы избежать ненужной жестокости, прежде чем высказать свое замечание, задайте себе три следующих вопроса:
Первый: Какие чувства вызывает во мне эта критика? Приносит ли она мне боль или радость?
"Любовь без критики – не любовь", – учит древний иудейский текст. Однако критика без любви не поможет тому, кого критикуют. Если вы поймете, что высказывая что-то кому-то, вы где-то в глубине души получаете удовольствие – возможно, делать этого не стоит. Неискренность вашей озабоченности, удовольствие от созерцания неудобства, в которое вы поставили свою жертву, и/или ваше желание причинить боль тому, на кого вы злы, могут быть заметны. В результате у того, к кому вы обращаетесь, может возникнуть защитная реакция, и он вряд ли изменится. Представьте себя на месте того, кто подвергается критике. Если вы чувствуете, что говорящий получает удовольствие от выполняемой функции, разве это не вызовет в вас злость и протест вместо самоанализа своего поведения?
Если ваши мотивы чисты (вам бы действительно хотелось избежать критических замечаний, но вы считаете своим моральным долгом высказать их), это будет заметно при общении. Вполне возможно, что слушающий будет рассматривать вас не как соперника, который хочет его задеть, а как товарища, стремящегося помочь, и подобное восприятие позволит ему сохранить чувство собственного достоинства ("Он осуждает меня потому, что любит, и думает: если я исправлю эту черту характера, все будет в порядке").
Прежде чем кого-то критиковать, вспомните о совете, который обычно дают студентам-медикам: "Первая ваша заповедь – не навреди". Пока вы не будете убеждены, что содержание и тон ваших слов помогут собеседнику преодолеть указанный недостаток, а не деморализуют его или ее, – молчите.
Второй: Содержится ли в моей критике конкретный совет, как изменить ситуацию? Поскольку вызвать в другом человеке изменения посредством критики весьма непросто, Маймонид, один из наиболее выдающихся средневековых иудейских философов и ученых раввинов, предложил достаточно грамотный и ловкий прием: "Тому, кто упрекает другого либо за оскорбление самого упрекающего, либо за грехи, противные Богу, следует выражать свой упрек частным образом, говоря с нечестивцем спокойно и ласково, давая понять, что этот разговор затеян для блага самого оскорбителя…"
Противоположностью совету Маймонида можно назвать поведение преподавателя Асимова по писательскому ремеслу. Маймонид советует человеку, который выступает с критикой, делать это частным образом, а первая критика Н-ном Асимова была высказана прилюдно. Маймонид советует выражать критику "спокойно и ласково", а Н. разговаривал с Асимовым грубо, как перед всем классом, так и лично. Маймонид советует дать понять, что критика направлена исключительно во благо собеседника. Однако когда Н. критиковал Асимова, он определенно не делал это ради его блага.
Представьте, как мог бы реагировать преподаватель по писательскому ремеслу, имей он к Асимову сострадание. Вместо того, чтобы грубыми словами отталкивать юного ученика, ему следовало попросить его задержаться после урока и показать, насколько надуманным выглядел стиль написанного им очерка. Даже если преподаватель считал публичную критику необходимой для остальной части класса, он мог бы сделать это без того, чтобы заставлять ученика почувствовать свой полный провал. Разве не ясно, что преподаватель, который любил бы Асимова или по крайней мере чувствовал к нему какую-то симпатию, постарался бы подыскать более мягкий способ высказать свои критические замечания и дал конкретный совет? Н. говорил жестоко, поскольку хотел своими словами причинить боль, он был именно из тех людей, которым не следует критиковать других.
Наконец: Можно ли назвать мои слова не грубыми и убедительными?
О раввине Исраэле Салантере, иудейском философе XIX века, занимавшемся вопросами морали, говорят, что когда во время своих публичных лекций он выступал с какой-то критикой, то предупреждал: "Не думайте, что я сам свободен от всех проступков, которые перечисляю. И я совершал некоторые из них. Потому все, что я делаю, – громко разговариваю с собой, и если то, что вы случайно услышите, окажется актуальным и для вас, что ж, тоже хорошо".
Манера, в которой выражает критику Салантер, лишенная грозных нот и поощряющая, может оказаться весьма эффективной. Если вы сами боретесь в себе с той чертой характера, которую критикуете, не примените об этом упомянуть. Если вы свободны от данного недостатка, можете привести пример, как вы боролись с похожими проступками и сколько вам стоило усилий, чтобы преодолеть их. Признание своих слабостей показывает собеседнику, что вы не ставите себя выше него. Описание своих усилий для изменения ситуации может воодушевить другого или помочь ему разработать стратегию, как сделать то же самое.
Если вы хотите, чтобы человек правильно принял вашу критику, избегайте безоговорочных заявлений, которые могут его деморализовать. Ограничьте свои замечания конкретными событиями. Те критики, которые пользуются словами типа "всегда" или "никогда" ("За что бы ты ни взялся, ты всегда что-то напортачишь" или "Ты никогда не думаешь ни о ком, кроме себя"), в результате провоцируют защитную реакцию своих слушателей. Что захочет признать человек, включая самого критика, когда ему говорят, будто он "всегда что-то портачит" или "никогда не думает ни о ком, кроме себя"? А если такие слова, как "всегда" или "никогда" использовать против ребенка, то можно навсегда исковеркать его представление о себе.
Чрезмерные упреки, помимо того, что они наносят психологический вред, еще и безнравственны, поскольку в большинстве случаев являются неверными. Вы сами знаете, что ваш собеседник не всегда что-то портачит.
В гневе, когда всякий склонен к преувеличениям и иным формам искажения действительности, у многих из нас появляется желание использовать безоговорочные заявления. Если вы заметили, что часто так поступаете, то вспомните мудрые слова Симча Циселя Цива, ученого раввина XIX века из Восточной Европы, его совет, данный в связи с регуляцией классных занятий, может применяться в самых разнообразных ситуациях: "Преподаватель часто готов гневаться на студента, которому уже сделал три или четыре замечания, а он все также не слушает. Прежде чем потерять терпение, преподавателю стоит задать себе вопрос, а всегда ли он сам исправляет свои собственные недостатки при третьем или четвертом напоминании о них?"
Иногда критика бывает наиболее убедительна, не будучи выражена в словах. Возьмем для примера хасидского раввина XIX века Исраэля из Вишниц, который хотел повлиять на поведение одного банкира. Он прекрасно понимал, что критика "в лоб", даже сопровождаемая словами любви и заботы, почти наверняка встретит отпор. Следуя наставлению из Талмуда: "Как долженствует сказать то, что будет принято во внимание, так не долженствует говорить то, что не будет принято во внимание", раввин решил найти другой способ:
"Раввин Исраэль из Вишниц имел привычку каждый вечер совершать получасовую прогулку со своим габбаем [помошником]. В одну из таких прогулок они остановились перед домом, где жил богатый управляющий банком. Этот человек был известен как маскил, последователь "просветительского" движения, то есть никак не последователь ребе [хасидский термин для лидера раввинов]. Раввин Исраэль постучал в дверь, и когда слуга открыл, вошел в дом. Озадаченный габбай, ничего не спрашивая, последовал внутрь за ребе.
Управляющий банком принял своего высокого гостя со всем уважением и почтением. Ребе занял предложенное ему место и просидел какое-то время не говоря ни слова. Зная, что правила этикета считают дерзостью напрямую спрашивать ребе о причине его визита, хозяин задал этот вопрос шепотом помощнику ребе, но габбай только пожал плечами. По прошествии достаточного времени, ребе попрощался с хозяином. Управляющий банком проводил его до двери, вполне объяснимое любопытство взяло верх, и он спросил: "Может быть, ребе будет любезен объяснить, почему он оказал мне такую честь, посетив мой дом?"
– Я зашел к вам, чтобы исполнить мицва [религиозное предписание], – ответил ребе, – и слава Богу, я смог его выполнить.
– И что же это было за мицва? – спросил озадаченный управляющий банком.
– Наши мудрецы учат: "Как долженствует сказать то, что будет принято во внимание, так не долженствует говорить то, что не будет принято во внимание". Если же я буду находиться в своем доме, а вы в своем, то какой же это мицва, если я отказываюсь сказать вам "то, что не будет принято во внимание"? Чтобы исполнить мицва должным образом, определенно нужно пойти в дом того, кто не будет слушать, и там воздерживаться от разговора с ним. И это было именно то, что я сделал.
– Возможно, ребе, вы все же изволите сказать, о чем идет речь. Кто знает, быть может я выслушаю?
– Боюсь, что нет, – сказал ребе.
Чем дольше отказывался ребе, тем сильнее становилось любопытство собеседника, стремившегося узнать тайну, он продолжал настаивать, чтобы тот сказал "то, что не будет принято во внимание".
– Хорошо, – сказал наконец ребе, – одна нуждающаяся вдова взяла у вас в банке весьма немалую сумму денег под ипотечный кредит. Через несколько дней банк собирается лишить ее крова, выставив дом на продажу, в результате чего она окажется выброшенной на улицу. Я хотел попросить вас простить ей кредит, но не сделал этого, поскольку мицва гласит "не долженствует говорить…"
– Но что вы хотите от меня? – спросил в изумлении управляющий банком. – Уверен, вы понимаете, что деньги она брала взаймы не у меня лично, а у банка, а я лишь управляющий в нем, а не владелец, ее долг исчисляется несколькими сотнями, и если …
– Об этом-то я и говорил, – перебил его ребе, – что вы не захотите слушать.
На этом он закончил разговор и ушел.
Управляющий банком вернулся домой, но слова ребе проникли ему в душу и не давали покоя, пока он не выплатил кредит вдовы из собственного кармана".
Знать, как подать критику и вызвать изменение, даже когда нет прямой критики, – это то качество, которое нам всем стоит приобрести.
Правильно критиковать сложно, но принимать критику еще труднее. Когда нас критикуют, мы часто не признаем или сводим к минимуму те недостатки, на которые нам указывают; мы виним кого-нибудь другого, может даже и самого критикующего, или настойчиво убеждаем, как того, кто выступает с критикой, так и самих себя, что мы не можем измениться. Когда критикующий еще не успел закончить свою речь, мы уже начинаем излагать контрдоводы.
Согласно Библии, эта проблема – ровесница человечества. Когда Бог упрекал Адама за то, что он вкусил от дерева "познания добра и зла", что было категорически запрещено, Адам стал винить Еву: "Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел" (Бытие, 3:12). По сути, подтекст слов Адама таков, что не только Ева виновата, но и Бог несет за это ответственность, поскольку Он дал ее ему в жены. Когда Бог спросил за грех с Евы, она обвинила змея: "Змей обольстил меня, и я ела" (Бытие, 3:13). Заметьте, Ева обходит стороной тот факт, что она подвигла Адама на его поступок.
Несколько лет спустя, когда Бог вызвал Каина, сразу после того, как тот убил своего брата, спросив: "Где Авель, брат твой", убийца ответил: "Не знаю; разве я сторож брату моему?" (Бытие, 4:9).
Похоже, что прошедшие с тех пор века не сподобили людей быть более открытыми к критике. Ученый в Талмуде раввин Тарфон, живший во II веке, сетует: "Хотелось бы мне знать, есть ли в этом поколении кто-нибудь, кто знает, как принимать критику, поскольку если один говорит другому: "Убери щепку у себя со лба", то другой отвечает: "Убери бревно со своего лба".
Конечно, в некоторых случаях, можно дать отпор критикующему, хотя все же лучше игнорирование его. Если кто-то постоянно критикует вас за то, что вы делаете неправильно и редко говорит вам, что вы сделали верно, – это тот вариант, когда человек просто вас не любит, и/или его критика преувеличена и пристрастна. Иногда критикующий пытается заставить вас почувствовать, что проблема чрезвычайно велика и неисправима и не дает конструктивного совета. В критике недостатков, которые человек не может исправить, смысла не больше, чем в замечании женщины, говорящей мужчине: "Я бы действительно полюбила тебя, будь ты на полтора дюйма повыше". Столь бессмысленно уязвляющие слова не идут никому на пользу. Любой человек становится более восприимчив к критике, и главное замотивирован на лучшие результаты, если его подбадривают.
Большинство из нас, если быть честными, понимают разницу между безрезультатным упреком и упреком, сделанным из самых лучших побуждений. Однако упреки от любящего вас человека, указывающего на подлинные недостатки, – могут быть горькими на вкус.
Многие, подвергающиеся критике, бросают в ответ: "Ты считаешь, что у меня скверный характер? Но, по крайней мере, он не стал причиной того, что мои дети стали холодно относиться ко мне, в отличие от того, как они стали относиться к тебе" или: "Ты считаешь, что я несправедливо обошлась с тобой в той ситуации? Просто нужно учитывать: моя репутация гораздо выше твоей. Если тебе кажется, что я преувеличиваю, давай спросим мнение окружающих".
Всякий раз, когда у вас появляется желание воспользоваться столь милым аргументом, не забывайте, даже если ваше замечание указывает на недостатки собеседника, то что с того? Если его слова о вас – правда, то факт, что он сам обладает бесчисленными недостатками, к данному делу никакого отношения не имеет.
Мой товарищ ведет на радио передачу, в которой беседует на всевозможные темы с известными политическими деятелями. Активно поддерживая беседы на политические темы, он корректен в споре с собеседниками, если их мнения в каком-то вопросе не совпадают. Он говорил мне, что прочитывает каждое письмо, пришедшее от слушателей, в особенности письма, написанные людьми, которые определенно не разделяют его взглядов. "Я внимательно читаю эти письма, – рассказывал он. – Возможно в своих высказываниях я не всегда прав. И тот факт, что мы можем расходиться с этими людьми в мнениях по целому ряду вопросов, не означает, что вся их критика в мой адрес незаслуженна".
Полная открытость моего товарища к критике окружающих является приобретенной чертой характера. В начале своей профессиональной деятельности, он часто парировал критические замечания в свой адрес сарказмом, колким остроумием или нарочитым гневом. Сейчас же он говорит: "Развиваясь, ты должен учиться слышать критикующего тебя, учась отличать надуманное от действительного. Ты однозначно не будешь расти, если станешь слушать только тех, кто тебя хвалит".