- Дориа приказал мне изучить материалы процесса. Нам позволили, полномочия епископа и его родственные связи открыли двери архивов. С 1432 по 1440 год, то есть в течение восьми лет, протекших с того момента, когда Жиль получил отставку, и до его смерти, жители Анжу, Пуату, Бретани оглашали окрестности плачем. Дети бесследно исчезали, пастухи уходили в поля и не возвращались, мальчуганы, беззаботно игравшие в мяч на улице или резвившиеся на опушках, пропадали! Герцог Бретани приказал начать следствие, и писари, состоявшие при Жане Тушеронде, уполномоченном по уголовным вопросам, вели бесконечный список детей, которых оплакивали родные. "Сын женщины по имени Перонь, "посещавший школу и выказавший отличные способности", пропал в Рошебернаре... Сын Гийома Брис, "нищий, живший подаяниями", пропал в Сент-Этьен-де-Монтлюке... Сын Жеорже де Барбье, "которого в последний раз видели за постоялым двором Рондо, где он собирал яблоки", пропал в Машекуле. Сын Мателин Туар, "ребенок лет двенадцати", пропал в Тонайе, "и люди слышали, как он плакал и звал на помощь". В Машекуле же муж и жена Сержан на Троицын день оставили своего восьмилетнего ребенка дома одного и, вернувшись с поля, "не нашли упомянутого выше отрока восьми лет, чему удивились и впали в великую печаль". Пьер Бадье, торговец из Шантелу, заявил, что примерно год назад он видел во владениях де Рэ двух девятилетних детей, сыновей Робэна Паво. "Никто больше их не встречал, и их судьба неизвестна". Жанна Дарель показала в Нанте, что она в праздничный день была в городе со своим сыном по имени Оливер, мальчиком семи лет, "и с того дня больше не видела его, ничего о нём не слышала"...
Поначалу напуганные люди поговаривали, что, видимо, злые феи воруют детей, но постепенно в души начали закрадываться страшные подозрения. Стоило Жилю отправиться из Тиффожа в замок Шантосе, а оттуда в небольшую крепость де ля Суз или в Нант, обнаруживались пропажи детей. Крестьяне заметили, что маленькие мальчики исчезают и после краткого пребывания в тех или других местах приближенных Жиля - Прелати, Роже де Брикевиля, Жиля де Сийе. Наконец они с ужасом обнаружили, что некая старуха, Перрин Мартэн, бродит по дорогам, одетая в серое платье, прикрыв лицо черной кисеёй, подманивая к себе детей, ласково заговаривает с ними, приподнимает вуаль, и её добродушная внешность внушает им доверие. Они охотно идут за ней, она заводит их в лес, где они попадают в лапы здоровенных мужчин, вторые связывают их и уносят куда-то в мешках.
Скольких детей маршал зарезал, изнасиловав их? Даже он этого не знал, потеряв счет своим злодеяниям. Источники называют от семисот до восьмисот жертв. Но эти цифры неточны, они учитывают далеко не все преступления. В деревнях вокруг Тиффожа не осталось ни одного юноши, около Сузы все семьи лишились сыновей, в Шантосе подвал одной из башен был забит пеплом полусожжённых трупов. Один из свидетелей, показания которого приведены в деле, Гийом Гилере, заявил, что "Дю Жарден обнаружил в замке огромную бочку, заполненную телами убитых детей". И до сих пор, говорю же тебе, находят следы злодеяний, набредают на тайники, заваленные черепами и костями.
В сумерки Жиль и его присные, отяжелев от сочного мяса крупной дичи, переходили к возбуждающим напиткам, а затем укрывались в одной из отдаленных комнат замка. Из подвала туда приводили мальчиков. Их раздевали, затыкали рот кляпом. Жиль ощупывал их, осматривал, удовлетворял свою похоть, а потом наносил удары кинжалом, расчленяя тела на части. В ещё не опубликованной части дела де Рэ говорится о том, что "вышеупомянутый сир тешил себя маленькими мальчиками, а иногда и девочками, которых при сношении клал на живот, так как, по его словам, в этом случае ему было проще достигнуть желаемого и он испытывал большее удовольствие". Двое приближенных Рэ - Анри Гриар, 26 лет, и Этьенн Корилло по прозвищу Пуату, 22 лет, дали показания перед обоими Трибуналами. Пуату сказал, что он видел, как его хозяин "занимался своим противоестественным распутством с упомянутыми детьми, для чего сначала с распутной страстью брал свой член в руку и тёр его, чтобы он стал прямым и торчащим, затем помещал его между бедрами мальчиков или девочек, не беспокоясь насчет естественного женского вместилища, и с большим удовлетворением, пылом и сладострастным возбуждением терся о них своим мужским членом, пока не испускал на них сперму".
Перед светским судом Пуату, как было заявлено, "без пыток первой или второй степени" присягнул, что слышал, как Рэ говорил, что, "получал значительное удовольствие, наблюдая за отделением голов детей от туловища. Иногда делал надрезы на их шеях, чтобы заставить их умирать медленно, от чего сильно возбуждался, и, пока они истекали кровью до смертельного исхода, иногда мастурбировал с ними, а иногда делал это после их смерти, пока тела были ещё теплыми. Трупы, одежду, белье бросали в костер из сухих веток и трав, пепел частично ссыпали в отхожие места, частично развеивали по ветру с высокой башни, а частично выбрасывали в канавы и рвы, заполненные водой".
Постепенно приступы зверства Жиля приобрели ещё более мрачный оттенок, ему надоело усмирять бьющиеся в конвульсиях тела, он начал осквернять погребения, остужая свою горячку холодом могил. После каждого приступа чувствовал себя совершенно обессиленным и впадал в тяжелый сон, состояние, напоминающее летаргию.
Он освоил все пороки, и шагнул в бездонный мрак Зла. Когда его спросили, кто внушил ему мысль о преступлениях, ответил правду: "Никто, меня толкнуло на это мое воображение, во всем виноваты мои тайные помыслы, мои привычки, склонность к распутству и оргиям".
Но близилось возмездие. Жители прилегавших к замкам маршала мест дознались, кто на самом деле похищает и убивает детей. Но Жиль был уверен в своей безнаказанности, ибо любой крестьянин счел бы безумием выступить против господина, одного слова которого было достаточно, чтобы вздернуть его на ближайшем дереве. Простой люд боялся его, а пэры не желали связываться с ним из-за каких-то мужланов. И была только одна сила, способная отомстить за обездоленных, - Церковь. И она в лице Иоанна де Малеструа, епископа Нанта, поразила негодяя. Иоанн происходил из знатного рода, был в близком родстве с герцогом Жаном V, его набожность, глубокая ученость, милосердие весьма почитались герцогом.
Стоны обезлюдевших деревень достигли его слуха, он втайне начал следствие. Вскоре Жиль совершил набег, позволивший епископу расправиться с ним. Он продал свое поместье Сент-Этьен-де-Мер-Морт одному из подданных Жана V, Гийому ле Феррону, который отправил своего брата Иоанна ле Феррона осмотреть его новые владения. Спустя несколько дней маршал во главе войска из двухсот человек двинулся на Сент-Этьен. Была Троица, и люди собрались на праздничную мессу. Жиль ворвался в церковь, разметал ряды верующих и подступил с угрозами к Иоанну ле Феррону. Ход богослужения был нарушен, и толпа хлынула из церкви. Жиль силой оккупировал крепость, а своего пленника отправил в Тиффож. Тем он нарушил закон Бретани, запрещавший баронам снаряжать войско без согласия герцога, и дважды провинился перед Церковью, осквернив предел храма и учинив расправу над Иоанном ле Ферроном, духовным лицом.
Епископ уговорил колебавшегося Жана V выступить против маршала. Через месяц следствие было закончено. Иоанн де Малеструа огласил грамоту, в которой Жиль обвинялся во многих преступлениях, и после того, как все формальности были соблюдены, появилось предписание об аресте. На следующий день гвардейский капитан Жан Лабо, действовавший по поручению герцога, и Робин Гийоме, нотариус, выступавший от имени епископа, в сопровождении небольшого отряда подошли к замку Машекуль. Ближайшие приспешники, Роже де Брикевиль и Жиль де Сийе, бежали. Жиль и Прелати были закованы в цепи. Робин Гийоме обыскал весь замок, от подвалов до верхних этажей, обнаружил окровавленные рубашки, обугленные кости, черепа и пепел - всё то, что Прелати не успел сбросить в канавы и сточные ямы. Жиль и его помощники были препровождены в Нант, в замок де ля Тур Нёв. Сразу были созданы два Трибунала. Один, церковный, должен был рассматривать преступления против Церкви, другому, гражданскому, подлежали прочие злодеяния. Вел заседание Иоанн де Малеструа. Судьями он выбрал епископов Мана, Сен-Брийока и Сен-Ло, кроме высшего духовенства, в процессе принимали участие законоведы: Гийом де Монтинье, адвокат, Жан Бланше, бакалавр-правовед, Гийом Гроиге де Робер де ля Ривьер, лиценциаты "обоих прав", Эрве Леви, сенешаль Квимпера. Пьер де л"Оспиталь, канцлер Бретани, который в соответствии с законодательством должен был возглавлять гражданское судебное разбирательство, помогал Иоанну де Малеструа. Прокурорский надзор в церковном Трибунале был поручен Гийому Шапейрону, кюре Сен-Никола. К нему были приставлены помощники: Гоффрой Пипрер, настоятель Сант-Мари, и Жак де Пенткетдик, член церковного суда Нанта.
Инквизиторский надзор осуществлял грозный и опытный Иоанн Блуин из нашего ордена. Он был послан главным инквизитором Франции Гийомом Мереси и исполнял должность вице-инквизитора епархии и города Нанта.
В первый день были заслушаны рассказы родителей, потерявших своих детей, затем Робин Гийом, назначенный судебным исполнителем, зачитал указ о вызове в суд Жиля де Рэ. Маршала привели, он заявил, что сомневается в компетенции Трибунала, но прокурор отклонил его отвод как безосновательный и "пустой", сочтя его "способом вызвать затруднения и отсрочить наказание за совершенные преступления". Он огласил обвинения, в ответ маршал выкрикнул, что прокурор - лжец. Тогда Гийом Шапейрон протянул руку к распятию и поклялся в том, что говорит истинную правду, а потом призвал маршала сделать то же самое.
Но этот человек, не отступавший ни перед каким святотатством, дрогнул и отказался принести клятву перед Богом.
Шапейрон пункт за пунктом перечислял все преступления де Рэ, предъявил ему обвинение в совершении ряда убийств, отягощенных издевательствами и насилием, в колдовстве и чернокнижии, в том, что он нарушил неприкосновенность Святой Церкви разбойничьим нападением на Сент-Этьен-де-Мер-Морт. Народ, содрогаясь, выслушал Шапейрона. Он потребовал отлучить Жиля от Церкви, во-первых, как еретика, сатаниста, отступника и, во-вторых, как содомита. Жиль пришёл в бешенство от этого обвинительного заключения. Он отказался отвечать на вопросы, предпочитая поносить членов Трибунала, и замолк, как только речь зашла об опровержении обвинений. Тогда епископ и вице-инквизитор объявили его виновным и вынесли приговор об отлучении его от Церкви. Приговор тотчас был обнародован.
На следующий день после того, как Жиль де Рэ изрыгал проклятия на членов Трибунала, его снова привели в суд. Он предстал перед судьями с низко опущенной головой, молитвенно сложив руки. За несколько часов его ярость стихла, он образумился, признал полномочия Трибунала и попросил прощения за нанесенные оскорбления. Ему было объявлено, что об инциденте, происшедшем накануне, будет забыто ради любви к Господу. Начиная с этого дня суд занялся также Прелати и другими сообщниками Жиля. Прокурор, опираясь на церковное постановление, согласно которому исповедь обвиняемого признается недостаточной в случае её "сомнительности, путаности, слишком общего характера, умозрительности, несерьезности", провозгласил, что Жиль должен подвергнуться пыткам. Его просто пугали - барон по закону не мог быть им подвергнут. Маршал попросил епископа подождать ещё один день, клялся, что поведает обо всем перед Трибуналом и публикой. Его оставили одного в холодном каземате.
Что произошло с ним в эту ночь, в одиночестве, когда он наконец понял, что возмездие неотвратимо? Многодневный тяжелый хмель, угар вечных попоек, начал выветриваться из его головы, он очнулся душой и проснулся совестью, ужаснувшись содеянному.
В тот день зал заседаний Трибунала был набит, толпа заполонила лестницы, двор, прилегающие к зданию улочки, преградила дороги. Со всей округи пришли крестьяне, чтобы посмотреть на чудовище. Трибунал собрался в полном составе. Даже те, кто обычно искал себе замену, не выдерживая долгих заседаний, были на своих местах.
Ввели Жиля. За одну ночь он постарел лет на двадцать, был бледен, глаза его сверкали из-под красных век. Повинуясь приказу, начал свою исповедь. Глухим голосом, севшим от слёз, он поведал о похищениях детей, о возбуждающих средствах, которые он использовал, об убийствах, насилиях. Его жертвы стояли у него перед глазами, он описывал их агонию, их хрипы и стоны, признался в том, что погружал свои члены в теплый разверстый кишечник, вырывал сердце из раны лопнувшего, словно зрелый плод, тела. Он встряхивал руками, будто пытался смахнуть капли крови, его невидящий взгляд скользил по пальцам. Казалось, он ничего не видит и не слышит, и никакие силы не смогли бы прервать страшный перечень преступлений. Его голос стал зловещим. Он сорвал покров с самых гнусных злодеяний и приступил к рассказу о том, как ласкал детей перед тем, как перерезать им горло в момент доверчивого поцелуя. В зале царило гробовое молчание, только изредка его прорезали короткие резкие крики обезумевших, потерявших от ужаса сознание женщин, их тут же подхватывали и быстро выносили под открытое небо.
Он не утаил ни малейшей подробности этих жутких сцен. Это произвело настолько сильное впечатление, что увенчанные золотом епископы побелели. Священники, закалённые жаркими исповедями, судьи, которых трудно было удивить самыми страшными признаниями, прелаты, уставшие изумляться злодеяниям, глубинам человеческого падения, перерождению души, осеняли себя крестным знамением, а Иоанн Малеструа встал и целомудренно прикрыл распятие.
Жиль исповедовался стоя, словно в тумане, вспоминал, обращаясь как бы к самому себе, весь свой путь в бездну. Но, когда закончил, силы покинули его. Сотрясаясь от рыданий, он рухнул на колени и возопил: "Боже, смилуйся надо мной, даруй мне прощение!" Он повернулся к народу и с плачем обратился к людям: "Я взываю к вам, к тем, кого я лишил детей! Помогите мне! Молитесь за меня!" Иоанн де Малеструа поднялся, приблизился к обвиняемому, в отчаянии бившемуся лбом о плиты, и поднял его. Сбросив с себя облик судьи, он остался священником, готовым обнять раскаявшегося грешника. И тогда Дух Святый осенил зал, и в едином порыве все опустились на колени и молились за убийцу.
Жак де Пенткетдик, член церковного суда Нанта, зачитал два приговора. Первый был представлен епископом и инквизитором. В нем перечислялись преступления, подлежавшие церковному суду, и в заключение было сказано: "Мы объявляем, что ты, Жиль де Рэ, представший перед нашим Трибуналом, постыдно виновен в ереси, отступничестве, призывании демонов, и за твои преступления ты приговариваешься к отлучению от Церкви и другим карам, предусмотренным каноном". Второй приговор подготовил епископ, он касался содомии, колдовства и осквернения церкви. Жиль выслушал все, низко склонив голову. По окончании чтения епископ и инквизитор обратились к нему со словами: "Теперь, когда вы питаете отвращение к вашим злодеяниям, хотели бы вы вновь быть допущены в лоно нашей матери Церкви?"
Маршал принялся горячо молить их об этом, и наказание отлучением от Церкви было отменено, ему разрешили причащаться. Этим закончился церковный суд. Обвиняемый был уличен в свершенных преступлениях, приговор объявлен, но смягчен благодаря раскаянию маршала. Теперь дело было за светским судом. Епископ и инквизитор передали дело гражданскому суду, и тот, исходя из числа зверских убийств, приговорил Жиля к смертной казни. Виселица и костер ждали также Прелати и других его сообщников.
Жиль жадно, униженно надеялся на милосердие Спасителя, стремился в огне костра избавиться от посмертных вечных мук. В тюремном заключении он углубился в себя и ужаснулся грязи, скопившейся в его душе, рыдая, склонился над собой, не надеясь разгрести горы гнусных наслоений, омывая душу слезами покаяния, осушая ее огнем молитв...
Глава 13,
в которой инквизитор Тридентиума размышляет о причинах приумножения ведьм и впервые проявляет леность ума, основанием чему были непреодолённое искушение и нестерпимое зловоние. Основанием, но не оправданием.
Они засиделись далеко за полночь. Элиа теперь понял, чего опасается Джеронимо, но счёл эти опасения преждевременными. "Такие выродки появляются раз в столетие..." "Так это и было в прошлом веке!... Впрочем, дай развернуться ублюдкам, вроде Траппано и компании, так и далеко ли до того же? Тем паче, что времена лучше не становятся..."
Это Элиа знал и сам. Дела на родине были не лучше французских. Непрекращавшаяся борьба партий отличалась беспощадной, неистовой яростью. Казни, убийства, изгнания, погромы, пытки, заговоры, поджоги, грабежи непрерывно следовали друг за другом. Победители расправлялись с побежденными, с тем чтобы через несколько лет самим стать жертвой новых победителей. Правители мерли в цветущие лета и сразу же распространялись слухи об отравлении, и часто слухи были оправданы. Всюду кондотьеры, предводители наемных отрядов, захватывали города и становились родоначальниками династий. В Милане воцарился род Висконти, Виконтов, прославившийся сугубыми жестокостями. Подати взыскивались в огромном количестве и беспощадно. Бернарбо Висконти объявил себя в своих владениях папой и конфисковал земли духовных лиц. Наконец, он был свергнут племянником Джан-Галеаццо и заточен в тюрьму. Дети самого Джан Галеаццо - Джованни Мария и Филиппо Мария, также отличались безжалостностью. Затем герцогом Миланским стал кондотьер Франческо Сфорца. Он, распутный и похотливый, всё же не творил явных мерзостей, но наследовавший ему сын Галеаццо Мария закапывал живыми свои жертвы, выставлял на публичный позор соблазненных им женщин, обвинялся и в отравлении матери... Его брат Лудовико Моро отравил своего несовершеннолетнего племянника Джованни Галеаццо, непрестанно сеял вокруг себя интриги, заговоры, тайные убийства, пока французы не захватили Милан, и Лудовико не умер во французском плену, в железной клетке... Неаполитанский король Ферранте внушал ужас современникам. Он сажал своих врагов в клетки, издевался над ними, откармливал их, а затем отрубал им головы и приказывал засаливать их тела. Он одевал мумии в самые дорогие наряды, рассаживал их вдоль стен погреба, устраивая у себя во дворце целую галерею, которую и посещал в добрые минуты. При одном воспоминании о своих жертвах Ферранте заливался смехом. Он отравлял в венецианских церквах чаши со святой водой, чтобы отомстить венецианской сеньории, предательски убивал прямо за своим столом доверившихся ему людей и насильно овладевал женщинами...
Пороки и преступления были во все эпохи, но раньше люди грешили против Бога и каялись в содеянном. Но теперь наступили другие времена. Люди совершают самые дикие преступления и ни в какой мере не каются, ибо для них больше нет Бога, и они творят несусветное. Они в Трибунале ловили выродков и мерзавок, но что делать, если истоки распутства и мерзости - на той высоте, куда просто не дотянуться?
Инквизитор всегда возражал.
- Молчи, Элиа. Мерзавцы, вроде Висконти, Борджиа да Сфорца перережут глотки друг другу, роды, устроившиеся на крови, не устоят... Есть Бог. Куда не дотянемся мы - дотянется Он.
Но сегодня инквизитор был угрюм и хмур.