– Это значит, что существуют мужские и женские варианты эгоцентризма, этноцентризма и мироцентризма. И проблемы этой планеты не связаны и никогда не были связаны с тем, что мужские ценности считаются более важными, чем женские. Проблема в том, что очень малому количеству мужчин и женщин доступны мироцентрические уровни сознания. Понимаешь, дорогая, женские этноцентрические ценности не менее разрушительны, чем мужские: и те, и другие готовы отправить в ад любого, кто с ними не согласен. Инструментом мужских этноцентрических ценностей является физическая агрессия, в то время как женщины используют социальную агрессию и остракизм. Мужчины и женщины в равной степени ответственны за атмосферу страха и ужасы этноцентрических обществ. Именно стадное чувство, власть толпы и этноцентрическая забота, общие для женщин и мужчин, довели дело до Освенцима.
– То есть вы говорите, что радикальные феминистки используют только горизонтальное мышление – женщины против мужчин – и не обращают внимания на то, что ценности и тех, и других развиваются, поднимаясь вверх по спирали?
– Всё верно. Принимая интегральный подход, мы получаем более целостную картину и понимаем, что в идеале и мужчины, и женщины должны расти и развиваться до мироцентрических, постконвенциональных уровней осознанности. На этих уровнях второго порядка женское стремление к отношениям и мужское стремление к автономии уравновешивают друг друга, признаётся их равная ценность – вспомните четвертую основную стадию развития по Гиллиган, которую она называет интегральной. Но этой стадии можно достичь, только если признать иерархическое развитие.
Она помолчала, а затем произнесла с выражением:
– Повторяю, что мужские ценности не являются и никогда не являлись нашим врагом. Наш враг – это женские и мужские ценности любого из уровней первого порядка.
Она с нежностью взглянула на каждого из нас и продолжила почти шёпотом.
– Женские ценности первого порядка – красные отношения, синие отношения, зелёные отношения и т. д. – вызывают не меньше разногласий, чем мужские ценности первого порядка. И вылечить это можно только на втором порядке.
Снова тёплое, дружелюбное молчание и ещё одно произнесённое шёпотом заключение.
– Это значит, что нам нужны как мужские ценности второго порядка, то есть интегрированная автономия, так и женские ценности второго порядка – интегрированная забота. И на втором порядке они непременно объединяются – интеграция есть интеграция. Так что, пожалуйста, не попадайтесь на удочку флатландии и не верьте обвинениям бумерита. Настоящая битва, если считать это битвой, идёт не между мужчинами и женщинами, а между первым и вторым порядком.
Логика её слов заставила всех за столом замолчать. Не знаю почему, но эти аргументы меня особенно впечатлили. Я ещё сильнее ощутил необходимость "квантового скачка в гиперпространство интегрального сознания". Я думал…
– Ты думал? Опять? Дзинь-дзинь-дзинь-щёлк! Я заметила, что ты не пригласил меня на ужин. Хочешь держать мои голые груди подальше от таких дел, да?
– Твои груди? При чём тут вообще твои груди?
– Тебе лучше знать – это ведь ты всё время на них пялишься.
– Да нет, дело не в этом. Просто у меня голова идёт кругом от всех этих разговоров о мужчинах и женщинах. И почему мужчины всегда фантазируют о голых женщинах?
– Потому что в реальности голые женщины им недоступны.
– А о чём ты фантазируешь, Хлоя?
– Ты правда хочешь знать?
– Да.
– Просто будь со мной, сладкий мальчик, просто будь со мной.
– И что же будет, когда мы все доберёмся до мироцентрической стадии? Мир во всём мире? Рай на земле? – Катиш был полон скепсиса. Слова прорвались в комнату сквозь его маску воинственности.
– Вообще-то, все мы никогда не окажемся на мироцентрической стадии, – ответила Хэзелтон. – Не забывайте, что человек начинает своё развитие с чистого листа, постепенно поднимаясь по развёртывающейся спирали. И эта спираль развития похожа на великую реку, так что никакое общество не может целиком находиться на каком-то одном уровне.
– Но центр притяжения общества всё время стремится вверх – об этом сказано в книге "Восхождение из Эдема", – добавил Стюарт.
– Да, милый, это верно, и обычно обществу требуются сотни лет, чтобы подняться на новый уровень.
– Но что произойдёт, когда средний уровень нашего общества наконец станет мироцентрическим, когда общество доберётся до второго порядка? Это будет рай, да?
– Вообще-то, мы выяснили, что выше тоже есть уровни.
– Выше чего?
– Выше бирюзового, – ответила Хэзелтон.
– Значит, над бирюзовым есть ещё уровни? Я так и знал! Вы говорили об этом на второй лекции, – вставил я.
– Да, говорила, и вы были одним из немногих, кого это заставило завертеться на стуле, – улыбнулась она.
Чарльз Морин большими шагами вышел на сцену. Казалось, что воздух разлетается от него в стороны, не желая оказаться у него на пути.
– Доброе утро, леди и джентльмены. На сегодняшней сессии мы рассмотрим одно из самых типичных убеждений бумерита: веру в изначальный исторический рай, где когда-то жил одарённый ребёнок, позже развращённый гадким обществом западной патриархальной рациональности. За этим убеждением стоят великодушие, доброта и забота – ведь чувствительная самость из кожи вон лезет, чтобы никого не дискриминировать и не опорочить. Но последствия этой точки зрения, увы, оказались настолько чудовищны, что на них невозможно смотреть без содрогания, и сегодня мы в этом убедимся.
– Леди и джентльмены, встречайте: доктор Лиза Пауэлл.
По залу прокатилась волна аплодисментов.
Слайд № 1: "Ретро-романтический кошмар".
– Хочешь засунуть свой член мне в рот?
– Господи, Хлоя, разве кто-то от такого откажется?
– Ну и? Что тебя останавливает?
– Ну, вообще-то, меня беспокоит одна мысль: я пытаюсь понять, в каком направлении пойдёт эволюция ботов.
– Может, вместо того чтобы заниматьсяэтим, ты хочешь сделатьэто?
– Прошу тебя, Хлоя, подожди минутку. Послушай, это очень важно.
Пауэлл медленно, без спешки вышла на подиум, посмотрела в зал и улыбнулась.
– У всех направлений культурологии есть одна общая черта: они верят, что если мы вернёмся во время, когда общество ещё не угнетало человека, то обнаружим своего рода изначальную добродетель, которая сейчас жестоко подавляется. Это классическая точка зрения романтиков: мы все были хорошими и неиспорченными, пока нас не развратило и не искалечило общество. В этом есть доля правды: не стоит забывать, что многим нашим способностям не дают развиться деспотичные семейные и общественные институты. Но правда и то, что стать добродетельным человек может, лишь развиваясь от эгоцентрических уровней к этноцентрическим, а затем к мироцентрическим. Без такого роста и развития все мужчины и женщины остаются эгоцентричными и нарциссичными хищниками, не лишёнными, однако, своих маленьких милых изюминок, – она рассмеялась.
– Но бумерит, считающий себя одарённым ребёнком, всегда видел только романтическую сторону уравнения: когда-то он был чистым и непорочным, но на каждом шагу ему мешало общество. Такая романтизация имела печальные, иногда даже ужасающие последствия, о которых мы скоро поговорим.
– Насколько ужасающие, Ким?
– Там речь пойдёт о человеческих жертвоприношениях.
– Круто!
– Всё это, очевидно, было попыткой сделать из зелёного мема единое мировоззрение, и эта попытка оказалась по-настоящему разрушительной. Предполагалось, что любое неравенство происходит не от недостатка развития, а из-за насильственно навязанной власти, и что все важные истины зелёного плюрализма существовали изначально – или могли бы существовать, если бы не та жестокость, с которой их подавляли. Поэтому утверждается, что если мы и не видим в прошлом зелёного мема с его плюралистической свободой (а мы действительно его там не видим), то лишь по вине жестокой западной, патриархальной, империалистической, эксплуататорской, насильственной власти, хотя на самом деле в прошлом зелёный мем ещё просто не возник.
– Но культурологи, руководствующиеся точкой зрения очень высокой зелёной волны постформального плюрализма, для достижения которой потребовался примерно миллион лет человеческой эволюции, связывают отсутствие в истории зелёного мема с присутствием некой злой силы (мужчин, рациональности, объективизма, патриархата, логоцентризма, фаллологоцентризма – нужное подчеркнуть), а значит, для появления зелёного мема необходима не эволюция сознания, а смерть или уничтожение этой злой силы.
– Утверждается, что одним из условий смерти и уничтожения этой силы является своего рода возврат к тому состоянию, которое было до её появления. Как мы уже видели, такая путаница с до– и пост– является одной из главных особенностей бумерита, поскольку позволяет ему скрывать доконвенциональный нарциссизм за постконвенциональными идеалами. Более того, благодаря ей бумерит смог придумать исторический рай, которого на самом деле никогда не существовало. – Пауэлл метнула в аудиторию свирепый взгляд. – Об этом наша сегодняшняя страшная история.
– Ладно, сладкий мальчик, что может быть важнееэтого?
– Хорошо, я тебе скажу. Тебе понравится, Хлоя, потому что это касается свободы. Мой отец одержим бит-поколением и писателями-битниками, вроде Керуака, Гинсберга и Берроуза. Он называет их великими первооткрывателями свободы. Свободы, понимаешь? Непосредственным предшественником битников был Пол Боулз.
– Бритников?
– Что?
– Ты сказал "бритников"?
– Нет, я сказал "битников". В общем, предшественником битников был Пол Боулз, и все битники совершали паломничество в Танжер, где он жил. Дешёвые наркотики, дешёвый секс и всё такое прочее. Боулз написал очень известную книгу о супружеской паре, путешествующей по Сахаре. Она называется "Под покровом небес". По дороге главный герой умирает мучительной смертью, а главная героиня сходит с ума – её бьют и насилуют, но этого ей, видимо, кажется мало, и она возвращается в пустыню, чтобы получить ещё.
– Ооооо, крутая книга!
– Хлоя, я не об этом. Дело вот в чём: Норман Мейлер (Norman Mailer) считает Боулза отцом поколения бумеров, потому что он был первым представителем хип-культуры, противопоставившей себя обывателям.
– Хип – это круто, а обыватели – унылые конвенциональные конформисты.
– Вот именно. Мейлер говорит, что "Боулз создал хип-мир, в котором были убийства, наркотики, инцест, оргии, смерть обывателя и конец цивилизации. Он открыл для нас эти темы".
– Офигенно!
– Хлоя, перестань. Ты что, не понимаешь? Убийство – это модно. Инцест – это модно. Изнасилование – это модно. Конец цивилизации – это модно. Разве ты не понимаешь, что эти парни не видели разницы между до-обыденностью и пост-обыденностью? И поэтому они прославляливсёне-обыденное: убийства, инцест, изнасилование и избиение женщин, пытки и т. д. Всё это стало модным! Не удивительно, что они так подсели на маркиза де Сада. Боже мой, Хлоя, это же так гадко и так грустно. Знаешь Хлоя, есть одна женщина… один человек – Хэзелтон, и другой человек – Пауэлл, и они… и те парни… в общем, как ты не понимаешь? Есть до-обыденность, обыденность и пост-обыденность, но битники объявили модным всё не-обыденное. Разве ты не видишь, Хлоя? В половине случаев они регрессировали к до-обыденному и говорили, что это модно и круто. Даже мои мама с папой купились на это! Разве ты не видишь, Хлоя? Хлоя?
– Давай, детка,этомодно.
– Всё очень просто, друзья мои: покопавшись в истории и не найдя там зелёного мема, бумерит вообразил, что зелёные ценности подавлялись какой-то злобной силой, не понимая, что они просто ещё не успели возникнуть. Так у бумерита появились злодей, жертва и взгляды флатландии.
Слегка наклонив голову, Лиза Пауэлл бродила по сцене со сложенными за спиной руками.
– За эту злобную силу обычно выдаётся что-нибудь оранжевое: рациональность Просвещения, западный патриархат, капиталистическое государство, мужской аналитический способ мышления, ньютоно-картезианская парадигма – позже мы увидим и другие примеры из этого бесконечного списка злодеев. Но задавшись благородной целью преодолеть оранжевый и добраться до зелёных ценностей, бумерит по ошибке начал двигаться в противоположном направлении, ища на до-оранжевых стадиях пост-оранжевую свободу. Бумерит бездумно восхвалял и превозносил эти доформальные, до-оранжевые стадии, в особенности пурпурную и красную, ассоциируя их с пост-оранжевой свободой, которой в них нет и никогда не было. Регрессия, без которой невозможно представить себе бумерит, наконец обрела основание. И тут начался кошмар.
Пауэлл закончила своё выступление под бурные аплодисменты, и на сцену тяжёлым шагом поднялся Ван Клиф. На стене загорелся слайд № 2: "Покорение рая".
– Не нужно далеко ходить за примерами превознесения доформальной магии и мифов до постформальных плюрализма и свободы – достаточно вспомнить, как зелёный мем встретил пятисотую годовщину открытия Колумбом Америки.
Слушатели напряглись, атмосфера в зале накалялась.
– Пристегните ремни, – прошептала Ким.
– В книге под названием "Американский холокост" ("American Holocaust") говорится, что "дорога в Освенцим пролегла прямо через сердце Америки". Киркпатрик Сэйл (Kirkpatrick Sale) в "Покорении рая" ("The Conquest of Paradise") утверждает, что европейцы разрушили райское великолепие мирной экологической гармонии. А Цветан Тодоров (Tzvetan Todorov) продемонстрировал нам всю силу морального негодования, назвав покорение ацтеков Эрнаном Кортесом крахом великой цели утверждения разнообразия человеческих культур.
– Поскольку постмодернистская культурология занимается в основном теоретическими вопросами, не обращая внимания на факты, мало кто из авторов множества подобных книг потрудился выяснить, с чем на самом деле столкнулись Колумб, Кортес и их экипажи. В то же время, этой теме посвящено множество подробных монографий, например, "Экологический индеец: миф и история" Шепарда Креча ("The Ecological Indian: Myth and History", Shepard Krech), "Ацтеки" Инги Клендиннен ("Aztecs", Inga Clendinnen), "Больные общества: разоблачение мифа о примитивной гармонии" Роберта Эджертона ("Sick Societies: Challenging the Myth of Primitive Harmony", Robert Edgerton) и "Самый высокий алтарь: история человеческих жертвоприношений" Патрика Тирни ("The Highest Altar: The Story of Human Sacrifice" Patrick Tierney's). Самое удивительное, что все эти книги получили широкое, хотя и неохотное признание. И картина, которую они рисуют, совсем не похожа на рай.
– Я не собираюсь защищать европейцев или осуждать американских индейцев. Я просто хочу показать, как далеко способен зайти зелёный мем в попытках отстоять свою идеологию. Американский зелёный мем проявил удивительную историческую слепоту, перепутав доформальные условия с постформальной свободой и яростно обрушившись на тех, кого эта болезнь не коснулась.
– Ван Клиф как всегда слишком наседает, – прошептала Ким.
– Мне казалось, так и задумано: он должен специально нас провоцировать. Ну, это ведь проверка.
– Карла провоцирует, Лиза провоцирует, Марк иногда провоцирует. Но Дерек просто больной. Он всё говорит правильно – Чарльз считает, что он всегда попадает в точку, но ему необходимо лечение или пересадка сердца, или хорошая женщина, или плохая женщина, или что-нибудь ещё.
– Точно, в нём слишком много интенсивности. Знаешь, как говорят в тренажёрных залах: если шея становится толще головы, значит, пора передохнуть.
– Вот именно, Дереку нужно отдохнуть от себя. Проблема в том, что он всегда прав, и знает об этом, а это очень плохое сочетание качеств. – Ким придвинулась ещё ближе и прошептала совсем тихо, – Чарльз рассказал мне одну шутку о Дереке, которую придумала Лиза и которая, как им кажется, очень точно его характеризует: "Последний раз я был неправ, когда думал, что ошибаюсь", – на лице Ким появилась ехидная ухмылка. – В общем, все те важные вещи, которые он говорит, звучали бы намного лучше, если бы не эта его извращённая манера.
– А с чего они взяли, что он кого-то изнасиловал?
– С того, что его в этом обвинила одна молодая студентка.
– Где это произошло?
– В Беркли – он там преподавал.
– А доказательства?
– Ну, Чарльз уже говорил, что в таких делах доказательств не требуется. Достаточно заявить, что это случилось, и дело сделано. В общем, он оттуда уволился, или его уволили – уж не знаю, как там всё было.
– А ты не боишься, что у вас с Морином будут проблемы, из-за того что ты с ним спишь? В смысле, ты студентка – он преподаватель и всё такое.
– Ну да, в нашем положении есть некоторый риск.
– У него есть власть, ты – беззащитная студентка, получается, он совершает узаконенное изнасилование.
Ким покатилась от смеха. Ван Клиф неожиданно посмотрел на нас, и я залился краской, так как подумал, что он мог услышать слово "изнасилование" и решить, что мы говорили о нём. "Нет, нет", – громко произнёс я, пытаясь его успокоить, но его взгляд говорил: "Вы что, совсем охренели, недоумки?"
Ван Клиф оторвался от нас и оглядел зал.