– Поскольку у Инги Клиндиннен хорошая репутация в культурологических кругах, мы можем использовать её подробное исследование культуры ацтеков и важнейшего для этой культуры ритуала человеческих жертвоприношений, которые, впрочем, практиковались и другими культурами. Как пишет один историк: "Человеческие жертвоприношения совершали ацтеки в Мексике, майя на Юкатане, инки в Перу, тупинамба и каэтес в Бразилии, гайанские аборигены и племена пауни и гурон в Северной Америке. В более развитых обществах, имевших городские поселения, например, у ацтеков и майя, жертву обычно приводили в главный храм, клали на алтарь, и жрец вырезал у неё сердце, которое предлагал богам. В менее развитых обществах Гайаны и Бразилии жертву либо забивали до смерти на улице, а затем расчленяли, либо зажаривали над огнём… Жертвоприношение часто сопровождалось каннибализмом. В Теночтитлане (столица государства ацтеков) останки жертвы выносили из храма и раздавали простолюдинам, которые варили из них рагу. В Гайане и Бразилии части тел жертв жарили на вертеле, а затем поедали. Каэтес съедали экипажи всех португальских судов, терпевших крушение у побережья Бразилии. Как пишет американский антропологи Гарри Терни-Хай (Harry Turney-High), "во время одной из таких трапез они съели первого епископа Байи, двух канонников, прокуратора королевского казначейства Португалии, двух беременных женщин и нескольких детей"".
Потрясённые слушатели молчали. Ван Клиф продолжил выступление, и следующие полчаса все зачарованно слушали его, время от времени подавляя приступы тошноты.
– Многие культурологи, знакомые с этими фактами, обычно возражают, что Европа тоже была достаточно варварской. И это на сто процентов верно. Значит, правильно было бы сделать вывод, что произошло не покорение рая, а покорение одной группой дикарей другой группы дикарей. Но культурология не допускает такого толкования, поскольку считает все культуры, за исключением западной, сияющими примерами плюралистической гармонии, то есть раем, – Ван Клиф презрительно выплёвывал слова.
– И в этом раю творились невообразимые вещи. Один историк назвал государство ацтеков "кровавой авторитарной империей". Она занимала всю территорию современной центральной Мексики и держалась на военной силе и сборе дани. Жертвоприношения совершались раз в сезон, то есть четыре раза в год, а также по особым случаям. Примерно в течение полугода воины Теночтитлана совершали нападения на близлежащие поселения с целью захвата жертв. Предпочтение отдавалось воинам других племён, поскольку они были самыми важными членами своего общества, а значит, с их помощью было проще всего умилостивить богов (один культуролог как-то умилялся плюралистической доброте ацтекских воинов: они сражались, стараясь не убить противника), но нередко в жертву приносили рабов, женщин и детей. Хотя, по мнению некоторых исследователей, в результате жертвоприношений ежегодно погибало около 100 000 человек, более достоверные оценки говорят о нескольких тысячах жертв.
– Чаще всего жертвы приносили богу земли Тескатлипоке и мексиканскому племенному божеству, богу войны и солнца Уицилопочтли. "Жертвоприношения", – объясняет Клендиннен, – "должны были служить доказательством превосходства Мексики и её божества-покровителя: их демонстрация в государстве-театре силы наполняла благоговейным ужасом зрителей – мексиканцев и чужаков, среди которых непременно присутствовали правители других, более мелких, союзных и вражеских городов".
– Расправа над жертвами обычно производилась на вершинах величественных пирамид, построенных специально для этой цели. "Обычно жертву втаскивали по ступеням храма на платформу, но иногда жертва поднималась сама. Затем её заставляли распластаться на жертвенном камне. Жертву удерживали пять священников: четверо держали руки и ноги, один – голову. Поверхность камня была треугольной, что заставляло грудину жертвы изогнуться и приподняться. Затем главный жрец вонзал каменный нож под одно из рёбер жертвы, перерезал сердечную артерию, доставал сердце и протягивал его небу в знак подношения богам. Всё было в крови: она заливала жрецов, камень, платформу и ступени. Голову жертвы обычно отделяли от тела и насаживали на палку, а безжизненное тело сталкивали вниз, и оно скатывалось по ступеням пирамиды. Внизу тело расчленяли, а куски раздавали родственникам и друзьям захватившего жертву воина, которые готовили их и ели".
– В некоторых случаях тело свежевали. "Жрец надевал на себя содранную кожу мокрой стороной внутрь, так что мёртвые руки и ноги висели на уровне его предплечий и лодыжек, и в таком виде продолжал ритуал". Иногда в жертву приносили женщин, которых надзирательницы в течение нескольких дней до церемонии украшали цветами, постоянно напоминая о предстоящем расчленении. В ночь церемонии жертву клали на спину священника и убивали. "Затем", – пишет Клендиннен, – "в темноте, тишине и спешке, её тело свежевали и обнажённый жрец, "очень мощный, сильный и высокий мужчина", втискивался в её мокрую кожу с обвисшими грудями и сморщенными гениталиями, создававшую двухслойную, двуполую наготу. Кожу с одного из бёдер оставляли для маски, которую надевал человек, изображавший Центеотля, юного бога кукурузы, сына Тоци".
– Подобные ритуалы были распространены не только у ацтеков и не только в Северной и Южной Америке – по свидетельству Джозефа Кэмпбелла (Joseph Campbell), подтверждённому Патриком Тирни, "бешенство жертвоприношений" охватывало большинство ранних империй, переживавших период расцвета – от Африки и Китая до Месопотамии и Европы. В сущности, мы не сильно погрешим против истины, если скажем, что человеческие жертвоприношения были распространены во всех садоводческих обществах, находившихся на мифической волне эволюции, которой соответствует ранний красный мем. Жертвоприношения хорошо справлялись с рядом важных для красного мема функций, и именно поэтому примерно за 10 000 лет до н. э. они начали распространяться повсеместно. Бесполезно применять сегодняшнюю мораль к событиям прошлого, и всё же не стоит считать эти дорациональные проявления примером прекрасного зелёного разнообразия, жестоко уничтоженного патриархальной рациональностью.
Жертвами становились не только чужаки, но и граждане низкого происхождения или рабы с территорий, подчинённых самому Теночтитлану, а иногда даже дети горожан. Детей приносили в жертву богу плодородия Тлалоку в первые месяцы ритуального календаря. В качестве жертвы жрецы выбирали детей от двух до семи лет с двойным вихром в волосах, рождённых в определённый день. Всех таких детей забирали из дома за несколько недель до церемонии и держали вместе в специальных яслях. Когда наступал день праздника, их наряжали в великолепные костюмы и группами проводили по городу. Это печальное зрелище трогало зрителей до слёз. Дети, знавшие, что им предстоит, тоже рыдали.
– Жрецам нужны были слёзы, потому что они вызывали дождь. Детей с перерезанным горлом предлагали Тлалоку как "окровавленные цветки кукурузы".
– До сих пор речь шла об обычных, сезонных жертвоприношениях. Но в Мексике, помимо них, практиковались ещё и массовые церемониальные убийства в честь вступления на престол нового правителя, завершения постройки пирамиды или победы в крупной войне. В 1487 году, после неудавшегося бунта уастеков, ацтеки в течение четырёх дней принесли в жертву от 20 000 до 80 000 пленных, которые были согнаны в Теночтитлан. Клендиннен так описывает произошедшее: "Мужчины были скованы цепями, продетыми через проколы, которые имели в носу все воины. Женщинам и ещё не имевшим проколов детям для ограничения подвижности на шеи были надеты хомуты. Все стонали и причитали". Пленных вели к пирамидам: "четыре ряда страдающих людей, растянувшиеся на всю длину дороги для процессий и выстроенные вдоль мощёных путей, медленно двигались к пирамидам".
В голосе Ван Клифа снова послышалось презрение.
– Те немногие культурологи, у которых хватило честности признать эти обычаи, конечно же, попытались обвинить во всём вертикальные иерархии власти, навязанные бедным беспомощным людям. Но у Клендиннен мы видим совсем другую картину. "Простые люди были задействованы в наблюдении за жертвами, их подготовке, доставке к месту расправы, последующей скрупулёзной разделке трупов и раздаче голов, конечностей, мяса, крови и снятой кожи. В некоторых случаях в рамках ритуала войны, одетые в мокрую кожу пленённых ими людей, с наполненными кровью калебасами, пробегали по улицам города, а жители приглашали их в свои дома. Мясо жертв варилось в кастрюлях, а их очищенные и высушенные бедренные кости устанавливались во дворах рядом с домами…"
Голос Ван Клифа стал сильней и немного громче, его взгляд проникал в слушателей как лазер.
– Чем же должен быть одержим человек, чтобы считать всё это раем?
Продолжительное молчание.
– Разумеется, зелёным мемом.
Слушатели нарушили тишину равным количеством одобрительных и неодобрительных возгласов.
– У Уильяма Ирвина Томпсона (William Irwin Thompson), взахлёб восхваляющего мифических ацтеков, Тодорова, прославляющего их прекрасное "разнообразие", и Киркпатрика Сейла, утверждающего, что они жили в экологическом раю, есть одна общая черта: все они бездумно отдаются до-/пост-заблуждению, принимая доформальные условия за постформальную гармонию. Они и легионы их единомышленников используют разрушение этой "изначальной гармонии" как повод выразить своё великое и великолепное моральное негодование.
– Иными словами, бесчисленное количество авторов, писавших об ужасах современности и побуждаемых желанием бумерита продемонстрировать своё моральное превосходство, начало вкладывать во все досовременные явления неоправданно глубокий смысл. Можно не сомневаться: доконвенциональный рай оказался так привлекателен потому, что дал простор для нарциссизма – это тот рай, в котором я могу прославлять себя и открыть всему миру чудо собственного бытия. В общем, героическое самолюбование культурологии стало ещё более героическим.
Неожиданно Ван Клиф закончил, коротко кивнул слушателям, повернулся и гордым шагом ушёл со сцены.
– Расскажите нам об этих высших уровнях сознания, следующих за бирюзовым, – дружно умоляли мы Хэзелтон.
– Ну, кое-что я могу вам сказать. Эти уровни приобретают некое духовное звучание, – ответила она мягко и нежно.
Я до сих пор терял ориентацию, когда смотрел ей в глаза. В какой-то момент Каролина прошептала мне на ухо: "Кен, ты как-то накренился". Слушая Хэзелтон, я каждый медленно раз клонился вправо – взгляд в небеса, находившиеся на месте её глаз, лишал меня опоры.
– Да, но духовность уже позади, а не впереди, – заявил Катиш. Тогда как миллионы его соотечественников оплакивали потерю традиционных ценностей, Катиш, воспитанный индийской системой образования, позаимствовавшей у Запада взгляды постмодернистского марксизма, был счастлив оставить в прошлом весь этот жалкий опиум для народа.
– Дорогой Катиш, – мягко возразила Хэзелтон, – верить, что вся духовность осталась в нашем историческом прошлом, значит совершенно не отличать дорациональную магико-мифическую религию пурпурного и красного уровней, которая действительно была на подъёме в досовременном мире, от пострациональной религии бирюзового и более высоких уровней, которая, похоже, ждёт нас в нашем общем будущем. Видишь ли, милый, наши исследования говорят о том, что пострациональная религия у нас ещё впереди. Грустно, что так много людей путают до– и пост-рациональное, тебе не кажется?
Я закивал головой с таким энтузиазмом, который мне самому показался чрезмерным, и начал волноваться, не заметил ли этого кто-то ещё. Джонатан радостно улыбался всем сидящим за столом, его выражение лица говорило: "Ну что, поняли, идиоты?"
– На этой неделе на семинаре мы будем говорить о досовременных мифических обществах и тех зверствах, которые в них творились. Красный и синий – просто мастера выдумывать пытки! – рассмеялась она. – Но, похоже, что в некоторых из этих мифических обществ были люди, которые имели доступ к более высоким, пост-бирюзовым стадиям. Проблема в том, что бумеры ошибочно решили, будто эти стадии были характерны для общества в целом. В досовременных магических и мифических культурах у очень, очень маленького количества людей – меньше, чем у 1 % – был постоянный доступ к этим высшим духовным стадиям, но то, что удалось сделать этим людям, просто удивительно. Что касается остальных людей, они делали… в общем, не самые приятные вещи.
– Расскажите об этих высших стадиях! – уговаривали мы её, как дети. – Пост-бирюзовый, пост-бирюзовый, пост-бирюзовый! – проскандировали мы несколько раз и засмеялись.
– Ну, когда мы начинали проект "Сознание человека", то намеревались создать карту всех известных состояний, стадий, уровней, линий, мемов и волн сознания. Раскладывая все состояния сознания на очень большой сетке или карте, похожей на карту спирали ДНК, мы начали замечать кое-что странное: религиозные традиции, имеющие самый высокий статус в своей собственной культуре, такие как дзен-буддизм, веданта, рейнский мистицизм, суфизм и каббала, описывали одни и те же состояния сознания. Похоже, что все эти по-настоящему глубокие духовные традиции имели доступ к самым высоким уровням великой спирали развития. Они все имели доступ к уровням, находящимся над бирюзовым.
Она замолчала, посмотрела на каждого из нас, а потом из глубины голубого неба донеслись слова:
– И если это так, мы нашли карту дороги, ведущей к Богу.
Карла Фуэнтес упругим шагом вышла на сцену. Её живая улыбка служила скрытым противовесом следующей теме.
– Мне говорили, что в моих жилах течёт странная смесь испанской и ацтекской крови с небольшой примесью ирландской и капелькой хопи. Даже не спрашивайте, как это получилось.
Все рассмеялись.
– Но это не мешает мне видеть суровую правду. Поразительно, насколько были романтизированы, особенно благодаря писателям-бумерам, распространённые мифы о коренных американцах Северной, Центральной и Южной Америк, и насколько сильно от этих мифов отличаются взгляды учёных, раскрывающих перед нами более адекватную и реалистичную картину, подкреплённую, в отличие от мифов, массой доказательств. Очевидно, что одной из благородных задач романтических мифов было разрушение созданных более ранними мифами представлений о том, что все аборигены – просто дикари, ведь эти ранние мифы были так же вопиюще неверны, как и более поздние романтические. Но свою невероятную популярность в последние тридцать лет эти романтические мифы обрели по другой причине, верно, друзья? – зал замычал в знак согласия. – Вот именно. Эти мифы обрели такую широкую, неудержимую популярность, потому что идеально согласовывались с бумеритом и трагедией одарённого ребёнка, разыгранной на исторической сцене.
Постаревший голос Джони Митчелл (Joni Mitchell) скрипит и хрипит: "Мы должны вернуться в Сад!", а голая Хлоя раскачивается на ветвях огромного дуба в саду Эдема. "Они заасфальтировали рай и построили парковку!" – о боже, о господи, стук в моём мозгу не ослабевает, мои глаза вылезают из орбит, череп потеет. Когда же, наконец, прекратится эта боль?
– Видишь, всё дело в тирании. Тут я должна согласиться с бумерами, – говорит Хлоя.
– Почему ты с ними соглашаешься?
– Потому что из-за тирании ты дребезжишь.
– Послушай, я не дребезжу. Не дребезжу. Ты что, совсем не слушала? Помнишь, до-обыденность и пост-обыденность? По-моему, ты сейчас как раз скатываешься в до-обыденность.
– Но из-за тирании здравого смысла мы лишаемся самых интересных в жизни вещей.
– Каких, например?
– Ну, например, ты всё время пялишься на мою грудь, но совсем забыл об этой классной попке!
– Ух ты!
Я бросаюсь вперёд, чтобы схватить её, но в руках у меня оказывается мой сиамский близнец, и на этот раз моя опустошающая депрессия обращается ко мне напрямую: "Думаешь, твоё поколение действительно другое? Пост-рейв-техно-племенные тусовки, великие, прекрасные и незабываемые опенэйры, экстремально-анархические забавы, шаманархия в бегах, эколотека маячит тут и там, киберделические волны сметают всё на своём пути, технопляски и женороботы-лемминги, стремительное головоразрушение и органическая органархия, горячие_сестренки@андеграунд, техноплемена с их долгожданными, дьявольски усиленными веществами и простимулированными цифровой информацией, ощущениями? Какого чёрта ты делаешь? Ты действительно думаешь, что это возвращение в Эдем? Твоё поколениехоть что-нибудьизменило?" Я не могу дышать, на этот раз я действительно не могу дышать…
– С недавних пор начал распространяться более реалистичный взгляд на рай. Цитирую: "Расшифровка иероглифов майя – единственной системы письма, существовавшей в Новом Свете, произвела революцию в месоамериканских исследованиях. За тысячу лет до того, как ацтекская традиция жертвоприношений достигла своего кровавого рассвета, классическая культура майя уже разработала сложный ритуальный язык, содержавший глаголы, обозначающие такие действия как обезглавливание, вырывание сердца и сбрасывание вниз по ступеням пирамиды. Из этого следует шокирующий вывод: великие месоамериканские достижения в области архитектуры, искусства, военного дела и астрономии были следствием помешательства на жертвоприношениях".
– Ни с одной другой цивилизацией не связано столько романтических легенд, сколько было придумано о майя. Все – от ортодоксальных учёных до последователей нью-эйджа – рассматривали майя как пример практически идеального общества. Все вокруг считали майя миролюбивым и глубоко духовным народом, который жил в гармонии с природой и обладал "недиссоциированным" сознанием или сознанием "единства", противопоставлявшимся "диссоциированному" или "расщеплённому" западному интеллекту, который, согласно распространённой оценке, "потерял связь с землёй и больше не способному с ней взаимодействовать". Утверждалось, что в обществе майя были повсеместно распространены вдохновенное искусство, архитектура и астрономия. Войны не существовало. Культура была эгалитарной, а общество основывалось на принципах взаимопомощи. Как с некоторым удивлением отметил один из ныне живущих учёных, "этот популярный взгляд на майя притягивал всех как увлекательная научная фантастика, и все с ним соглашались". Я уж не говорю о последователях нью-эйджа, считавших майя самой высокоразвитой и высокодуховной цивилизацией, когда либо существовавшей на Земле.
Над залом снова повисла гробовая тишина.