– Кого куда. Вообще-то первый рейс был в Полесский и Иванковский районы. Но там уж кого куда: автобус туда, автобус сюда. И сразу же с людьми пошла неразбериха. Первыми-то сажали матерей с детьми и тех детишек, что вовсе без родителей вывозили. Из садиков, яслей. И только мы людей из автобусов выпустили, как тут же крик поднялся: "Где мои дети? Куда мою жену отвезли?" На местах их тоже милиция да местные власти встречали и тут же по домам местных жителей разгоняли. Тем приказ дали: хочешь не хочешь, – бери в дом эвакуированную семью и устраивай на жительство. Ну, надо сказать, бабы-то наши сердобольные, они эвакуированных ласково встретили, повели по своим хатам. Не все, конечно. Полно было и таких, что жаловаться обещали, в дом пускать не хотели: "От них зараза идет, радиация! Они мне моих детишек заразят! Не пущу и точка!" Ну, этих живо усмиряли. На каждого есть управа не у милиции, так у местной власти. При мне председатель в одной деревне обещал у одного мужика и дом отнять, если не возьмет к себе семью. Не знаю уж, каково у таких эвакуированным жить. Да и то понять людей можно: ведь не война, так легко ли в дом пустить сразу чужую ораву с ребятами, кормить, устраивать? Это наши власти сообразили живо, что можно всю работу на других спихнуть поначалу, а там уж видно будет.
– Я не совсем понимаю вас, Коля. Если столько народу сразу вывезли в один день, то куда же их деть? Видно, другого выхода не было.
Коля поднял голову и резко повернулся к ней.
– Выхода, говоришь, не было? А мы тут с ребятами-шоферами беседовали за рюмочкой и тоже рассуждали: был ли выход какой, чтоб людям легче было?
– И нашли другой выход?
– Конечно, нашли. Сразу же. Вот, послушай. Во-первых, мать моя, в первый день эвакуировали вовсе не все девяносто тысяч, а только людей из Припяти, из поселка энергетиков, да из Чернобыля сколько-то. Мы после еще по ночам несколько рейсов делали и туда, и туда. А про остальные места я и не говорю: из пятнадцатикилометровой зоны – сначала-то зону в пятнадцать, а не в тридцать километров установили, – девять дней вывозили, мне шофера говорили и милиционер один знакомый. А из тридцатикилометровой зоны и вовсе не спешили, так что навряд ли и по сей день всех вывезли. Вот. А по области не меньше тысячи одних пионерских лагерей сейчас пустует – каникулы-то еще не начинались. Вот бы людей и развезли по этим пустым-то лагерям и поселили так, чтобы на местное население всю заботу о них не сваливать. Верно мы с братвой рассудили?
– Пожалуй, да. А почему же власти до этого не додумались?
– Додуматься-то они, может, и додумались, а только им это не подошло. И тоже ясно, почему не подошло.
– Почему же?
– Так ведь людей сразу кормить надо было – раз! Потом по селам их на второй-третий день можно к работе приставить, на поля колхозные послать – это два. Вот тебе и расчет. А что людям спокойнее было бы по-другому, так это кого же волнует? Никого. Но, помяни мое слово, от лагерей-то, только не пионерских уже, эвакуированные все одно не уйдут. Слышал я, что уже строят для них лагеря на краю малых сел.
– Зачем же теперь строить? Ведь в газетах пишут, что люди очень скоро вернутся в свои дома.
– Думаю я, что не так уж скоро они вернутся. Не похоже, что эта история скоро кончится, а похоже, что она только начинается. Надо властям людей к зиме на постоянное жительство определять будет, ну вот они загодя для них и строят особые поселки. Ты газеты-то читаешь, радио слушаешь?
– Иногда. Я ведь почти все время в дороге, да и пишут сегодня одно, завтра другое.
– Оно и видно, что читать газеты правильно не умеешь. А если бы ты газеты толком читала каждый день да радио слушала, то научилась бы читать и слышать больше, чем они тебе предлагают.
– Это как же? Зарубежное радио, что ли?
– Зачем зарубежное. Хотя и вражьи голоса иногда послушать не мешает для сравнения. А только умный человек и без всяких голосов узнает, что ему надо, хотя врут и радио, и газеты.
– Ну, а каким же это образом он узнает, если все врут?
– А между строк читать да между слов слушать надо учиться, мать моя. Вот слушаю я, к примеру, о том, что такие-сякие ударники в Петрозаводске срочным образом строят по спецзаказу сборные деревянные дома для эвакуированных. А после диктор радостно объявляет, что через месяц-два жители вернутся и в Чернобыль, и в Припять. Ну, а я себе соображаю, что никуда они не вернутся, а поселят их где-то в сторонке в эти вот самые сборные домики. И уж если такие дома заказали в Петрозаводске, когда у нас поближе есть такой же комбинат в Карпатах, то надо полагать, что и карпатских строителей заказом не обошли, а просто домов таких нужны тысячи и тысячи. Дальше мне врут, что никто из жителей от радиации не пострадал. Я, положим, знаю, сам их по больницам возил не раз, облученных-то жителей, но, допустим, я им верю. Потом я слушаю, что работает с эвакуированными тысяча сто медиков, триста бригад. И тут уж я понимаю, что со здоровыми людьми, чтоб их раз-другой проверить, для такой армии медиков на день-два работы. Ну и делаю свой вывод: как вы ни успокаивайте публику, а больных-то у вас хватает. И делаю я, мать моя, вывод: и домики эти, и врачи со всех концов Украины нужны вам потому, что вы больных хотите еще и изолировать от глаз подальше – раз. Людей навек в новые места переселить – два. А врать вам приходится потому, что дела-то совсем плохи, – три. Вот так, мать моя, они врут, а умный человек правду от них получает. Поняла?
– Как будто бы. Хотя сложно это для меня, признаюсь, такой вот способ получения информации.
– Ну, оно и понятно – что с бабы взять. Да ты не обижайся, я правду говорю. Я ведь вижу, что ты с образованием. А только бабу хоть профессором сделай, она все бабой останется, и если что понимает в жизни, так животом, а не головой. Хоть вот взять в политике. Вот ты мне скажи, к примеру, ты до Чернобыля власть уважала?
– Уважала, Коля. Я сама член партии. Была, – тихо, почти про себя добавила Анастасия.
– Так. А теперь, когда тебя жареный петух в жопу клюнул, как у тебя на этот счет мнение? Понимаешь ты, что много тут зла и брехни развели вокруг этой аварии? И не какие-то там акулы империализма – те акулы по своим морям плавают, а наши собственные. Поняла ты, что наплевать им на тебя с твоей сеструхой и с ее детишками, что у них своя забота – как бы им из этой истории чистенькими выйти да людям рот и уши заткнуть?
– Поняла, Коля.
– Вот. Так и учти, что не умом ты это поняла, а нутром своим бабьим. Будь ты мужиком, то тебе для того мозги бы требовались поболе, чем у других. Мужик должен все по мозгам разложить, тогда он постепенно, помаленьку думать начинает и до правды может додуматься. А баба – ей все по-другому открывается. Иной раз смотришь, дура дурой, ничего в жизни не сечет. А коснулось ей до сердца, вдруг такое скажет, что и профессору не додуматься. Ну, а с сестрой это ты правильно решила, что искать самой надо. И это тебе тоже пример политики нашей власти. Вот мы приедем в Иванков, так ты увидишь там записки на заборах – люди родных, детей разыскивают. А по радио в это время часами рассказывают, какие молодцы пожарники на атомной, какой там вообще героизм все сплошь проявляют. И нет, чтобы дать на часок микрофон для полезного дела: зачитать бы эти вот записочки: "Разыскивается мальчик Юрочка трех лет, волосики светлые, одет в голубую рубашечку и красные штанишки. Знает свое имя".
Коля стукнул кулаком по баранке и выматерился.
– Ты прости, мать, за дурное слово. Но как вспомню эти записочки… А по радио каждую неделю передача идет: разыскиваются родные, что в войну потеряны. Этого они сегодня не боятся, это дело прошлое. А после войны что было? Да я ведь сам детдомовский, военный. И ведь имя свое помнил, говорил уже и даже знал адрес в Ленинграде, по которому мы жили: Сенная площадь, дом тринадцать, квартира шестьдесят один. Вырос, поехал – там моих уже нет, другие люди живут. А вот фамилии своей я не помнил. Видно, адрес родители заставили выучить, чтобы не потерялся, а фамилию не догадались. А если бы тогда по радио хотя бы час в день такие розыски вели, так не знал бы я своего счастливого детства на государственный счет, о котором вспоминать не хочется. Да и не надо… А ты молодец, что Алексея Иваныча для такого дела нашла: он мужик толковый и с душой, поможет. Да и я подскажу, ежели что соображу по ходу дела. Как я понимаю, нам сейчас путь держать в Иванков. Не плачь, лягуха, не потопнем!
Коля по-свойски похлопал Анастасию по плечу, и этот дружеский жест приободрил ее. В ней еще больше окрепла уверенность, что она близка к тому, чтобы найти первые следы Аленушки.
Вернулся Алексей с пробами воды, сел в машину, и они поехали вдоль залитого солнцем пустого пляжа. На воде тоже было пусто, лишь в одном углу зеленого пространства белел неподвижный теплоход.
– "Академик Марзеев", – кивнул в его сторону Алексей. – Плавучая лаборатория. Шлюз сторожит.
– Зачем надо сторожить шлюз? – спросила Анастасия.
– Затем, чтобы в случае резкого повышения радиоактивности закрыть плотину.
– Значит, такая опасность есть, что радиация в любой момент может еще повыситься?
– Конечно, есть, как не быть… И тогда с водой вовсе плохо будет. Мы ведь и так на голодном водном пайке.
– Что ты говоришь? Неужели на Украине так плохо с водой?
– Очень плохо, Настенька. И до Чернобыля у нас воды было в девятнадцать раз меньше общесоюзной нормы.
– Как? Считая среднеазиатские республики с пустынями?
– Представь себе. Вот так мы хозяйствуем, матушка… Не любит нас природа. Лозунг наших мелиораторов знаешь? Превратим все болота в пустыни! Так-то…
– Куда едем? – спросил Коля.
– В Иванков, – ответил Алексей.
* * *
В 30-километровой зоне и сейчас можно жить. Эвакуацию провели в ней лишь потому, что людьми нельзя рисковать.
"Правда Украины", 8 мая 1986 г.
В считанные часы были эвакуированы жители поселка при станции.
М. Горбачев. Из выступления по Централвному телевидению, 14 мая 1986 г., 21. 00
Эвакуация населения началась 27 апреля. Первыми отправили женщин и детей. Из Чернобыля и прилегающих районов в радиусе 30 километров было эвакуировано около 48 тысяч человек. В качестве профилактической меры были розданы таблетки йодистого калия населению внутри 30-километровой зоны и за ее пределами.
Обзор представителей МАГАТЭ
АПН, 12 мая 1986 г.
Пожар потушен. Но впереди не менее сложное и ответственное дело, требующее, с одной стороны, такта и понимания, с другой – особой скорости выполнения. Речь идет об эвакуации. И милиция с этим делом справилась хорошо. Весь город Припять был разбит на пять секторов, в соответствии с секторами было укомплектовано и пять эвакуационных групп. Их возглавили ответственные сотрудники городского отдела внутренних дел, МВД Украины. 26 апреля в Припять прибыл заместитель министра внутренних дел республики генерал Г. Бердов, 27-го начальник политотдела генерал-майор А. Боровик. В Киев они возвратились только 4 мая, когда были наконец выполнены наиболее сложные операции.
"Известия", 7 мая 1986 г.
Прибыв на рассвете 26 апреля в Припять, генерал Бердов не поверил своим глазам: в стороне над промплощадкой полыхало зарево, а здесь с субботней ленцой, не торопясь, просыпался город. Открывались магазины, наполнялись прохожими улицы. По-летнему одетые, с детьми, с утра пораньше спешили они на природу… Тысячи беспечных, празднично настроенных семей, не чувствующих опасности.
"Социалистическая индустрия", 16 мая 1986 г.
Милиционеры перекрыли все дороги к АЭС и к поселку. Ведь окрестности станции – места очень живописные, и люди по выходным дням любили здесь отдыхать. А в этот день как раз была и суббота. Но места отдыха стали теперь опасной зоной, и милицейские наряды, вполне естественно, закрыли к ним подступы.
"Правда Украины", 8 мая 1986 г.
Тысяча автобусов уже стояла под городом атомщиков. Колонна вошла в него ровно в 14 часов. У каждого подъезда остановилась машина. Многие люди просто не думали, что отлучка может быть длительной, и выходили налегке.
"Правда Украины", 8 мая 1986 г.
Людей, конечно, встревожило сообщение о предстоящей эвакуации. Целая делегация явилась в исполком. Встретиться с людьми, успокоить их поручили генералу Бердову. Геннадий Васильевич вышел к людям в генеральской форме. Высокий, седовласый, спокойный, он сумел найти самые нужные слова о предстоящей эвакуации города.
– Кто-то пытался возмущаться, но на баламута зашикали, – рассказывает генерал, – люди, хотя и с трудом, но осознавали реальность опасности.
"Советская Россия", 8 мая 1986 г.
Сборных пунктов не устраивали, чтобы избежать сутолоки и паники. И добились желаемого.
Генерал-майор А. Боровик, началвник политотдела МВД Украины
"Известия", 7 мая 1986 г.
– Ну, нас подняли по тревоге. Построились в колонну и отбыли в город Припять. Машин было очень много, я не знаю точных данных. Но было более тысячи машин и автобусов. Я уже не говорю о грузовых автомобилях и прочих. Не было никакой паники.
Работники ГАИ дежурили круглые сутки. Вот я там был два раза. Первый раз, потом второй раз. Ночью. Нам приходилось в основном ездить только ночью. Но везде на дорогах был порядок, везде…
Интерввю с водителем Александром Милевским
Радио "Маяк", 17 мая 1986 г. 03.35
Некоторые родители выводили ребятишек в коротких штанишках, легких рубашонках, да еще выпускали из подъездов поиграть на улице. Было обидно: беспредельна ли глупость?
"Комсомолвская правда", 11 мая 1986 г.
Эвакуация выплеснулась на дороги тысячами машин… Девять дней в районе Чернобыльской АЭС для генерала Геннадия Бердова и его коллег… стали самыми трудными днями в жизни.
"Правда Украины", 8 мая 1986 г.
– Прекрасно. Мы ничего не чувствуем. Нормально все.
Ответ эвакуированных в село Обуховичи на вопрос корреспондента об их самочувствии.
Радио "Киев", 8 мая 1986 г.
В верхнем течении Днепра, Сожа и Припяти на территории Белоруссии, действительно были пойманы рыбы, у которых было обнаружено некоторое количество радиоактивных веществ. От рыбалки здесь лучше временно воздержаться.
"Советская Белоруссия", 8 июня 1986 г.
В течение полутора суток вдвое увеличилось население многих деревень. В домах к ужину накрывали столы на семьи, увеличившиеся до 10–12 человек.
"Советская Белоруссия", 8 мая 1986 г.
Есть Петро Артеменко в селе Блидча. Большой дом, своя машина, живет с форсом, заносчиво. Он наотрез отказался принять кого-нибудь из эвакуированных: полы в новом доме покрасил, видите ли, испортят, грязи нанесут, украсть что-то могут в квартире…
"Правда", 23 мая 1986 г.
В первые дни после эвакуации она искала детей. Потерялись 13 малышей. Ехали отдельно от родителей, а тех разместили не в городах – в ближайших селах. Составляли списки, вывешивали, где только можно, сообщали телефоны, сами звонили по сельским советам.
"Комсомолвская правда", 11 мая 1986 г.
Ныне в 52 селах десяти районов Киевской области полным ходом сооружают жилье для населения, эвакуированного из зоны Чернобыльской АЭС. Сорок тысяч посланцев из разных уголков республики трудятся от зари до зари в прямом смысле этих слов. Строительство развернуто, в основном, близ малых и отдаленных сел.
"Сілвскі вісті", 13 июля 1986 г.
Уже к осени в местах отселения в Белоруссии возведем 40 новых поселков.
А. Граховский, председателв Гомелвского облисполкома
"Правда", 23 июля 1986 г.
Вы видели обстановку в лагере "Сказочный"? Записки на деревьях, на заборе. Ищут родных, жен и детей. Люди не знали, где их близкие, а сами шли на дежурство…
"Правда", 2 июня 1986 г.
Глава четырнадцатая
Анастасия и Алексей гуляют на свадьбе
В Иванкове, районном центре, Алексей велел Коле ехать сразу же к райкому партии: он знал, что "на пятачке" перед райкомом вывешиваются объявления о розыске родных. И действительно, на дверях райкома, на заборе рядом, на деревьях перед зданием – везде белели бумажки о розыске жен и мужей, родителей и детей. Разглядывая и прочитывая их внимательно одно за другим, Анастасия увидела листок из школьной тетради в косую клетку. Кривым детским почерком было написано: "Ищу маму и папу. Катя Самойленко".
Объявления Алены не было. Алексей дал Анастасии листок из записной книжки. Она попросила еще один и написала о розыске Алены Прихотько, а на другом – о просьбе больного чернобыльца из московской клиники сообщить в Москву о местопребывании его семьи.
Потом поехали в районное отделение милиции. Вокруг него тоже все заборы и деревья были увешаны подобными же объявлениями. У Коли в этом отделении оказался дружок, простой постовой милиционер. Он обещал посмотреть списки эвакуированных в Иванковский район и позвонить заодно в Полесье, куда тоже вывозили людей из Припяти и Чернобыля, а потом прийти в дом Евдокимовых и сказать о результатах. Возле милиции Анастасия тоже оставила свои объявления.
Покончив с этими делами, они поехали на свадьбу к Евдокимовым.
В саду возле деревянного дома с мезонином были накрыты столы. Свадьба была в полном разгаре.
Алексей поморщился.
– Зря это они устроили, под открытым небом… Впрочем, здесь совсем другие настроения, чем в Киеве. Люди устали беречься. Жизнь берет свое. Ну, сама увидишь.
Увидев Алексея, из-за стола поднялся худой старик с белой пышной шевелюрой.
– Иваныч! Вот разодолжил, ну прямо уж и не ждал тебя!
Они обнялись.
– Знакомься, подруга моей жены из Ленинграда. А это Коля, шофер мой.
Анастасию посадили рядом с Колей, а с другой стороны ее соседкой оказалась бойкая женщина примерно одних с ней лет.
– Чего вам покушать положить? Гуся хотите? Баранинки? У нас сейчас мяса вдоволь. Говорят, оно неопасное, ну так мы режем, переводим домашность. Кормить-то нечем… А баклажанов желаете? А чего ж вы не выпьете за жениха с невестой? Пейте, пейте! Сейчас всем надо пить спиртное, оно от радиации защищает, все говорят…
Анастасия пригубила стопку. В ней оказался самогон, и она поперхнулась.
– А вы вот комгютиком запейте! У нас все бабы, что непьющие были, теперь самогонку с компотом пьют от радиации. Водку не завозят – борются. Ну, а мы уж запросто, по старинке выпьем за дорогих жениха и невесту.
Она лихо опрокинула стопку самогона, выдохнула воздух и закусила соленым огурцом. Потом привалилась к Анастасии и зашептала:
– Ой, что ж люди делают, из ума вышли – женятся и женятся. Как с цепи сорвались – торопятся. Свадьбы-то в наших краях всегда по осени. А тут уж четвертая свадьба, как с Чернобыля их привезли на нашу голову. Это какие же дети пойдут от этих свадеб, вы скажите мне! С квадратными, что ль, головками?