Например, дитя захотело поесть – закричало, Матушка подошла, покормила. Да и сама она чувствовала, когда дитя хочет есть: когда груди наливались, в них скапливалось молоко. Раньше Матушка кормила дитя грудным молоком до трех лет, а при необходимости и дольше, оттого оно и росло крепким, а Матушка этим сохраняла свою молодость и силы.
– Подожди, это что получается – с дитя никто не нянчился?
– Нет, никто не нянчился. А почто с ним кто-то должен нянчиться?
– Ну, как! Это же беспомощный ребенок, захочет пить – а рядом никого нет.
– Захочет пить – закричит, мама придет и напоит его. И только.
– И все!? – возмущаюсь я. – Да они изверги! Ну, дают!
– А что тебя так в этом беспокоит?
– Ну, как? Я еще могу предположить, что грудное дитя положили под дерево, и оно лежит себе, но большенький-то – чего-нибудь наестся, куда-нибудь завалится, или случайно дикий зверь забредет, я не знаю… Да просто в туалет захочет!.. Что тогда?
– Очень просто. Дитя как в младенческом возрасте, так и постарше – одно дитя. Вначале оно по земле валяется, с природой общается, птиц слушает да им подражает, а потом у него интерес к другому окружающему пробуждается, и оно начинает тянуться к веткам, травке, птицам, букашкам, таракашкам… Та к дитя познает свою плоть и как ею пользоваться в мире плоти. Например, как он познает, как необходимо ему брать в руки травинку, букашку, веточку. Самому переворачиваться, ползать, лазить, говорить.
– И что – не орал? – с удивлением спрашиваю тетю Наилю.
– Нет, не орал, – подражая мне, отвечает тетя Наиля.
– Странно… Мне мама рассказывала, что я горластый был, все на руки просился и с рук не слазил. Только поначалу, когда принесли из роддома, с месяц тихо в кроватке лежал – все приглядывался да мух гонял.
– Изучал дом да жителей его. А как только изучил, что тогда тебе доступно было, затребовал еще чего-нибудь для изучения. Тогда и закричал, что было мочи. Вот только тебя Матушка не услышала. Она взяла на руки и увидела твой плач, как то, что ты к ней на руки просишься. А потом тебе это понравилось: ведь она на месте не сидит, а ходит, и тебе приятно, что есть возможность познать шире мир, в который ты пришел. Так?
– Не знай, не знай… По-моему, ты чего-то тут наговариваешь.
– Ну, что ж, давай посмотрим, что в то время происходило с тобой.
– Давай.
Мои детские исследования
Я потираю руку об руку: сейчас, мол, я ее и подловлю, а то несет всякую ересь. А я, как дурак, уши-то и развешиваю. А тетя Наиля начинает:
– Когда тебя принесли из роддома, тебе разве неинтересно было, куда ты попал?
– Интересно. Еще как!
– И как ты свое любопытство иссушал?
– Изучал дом, тех, кто в нем живет.
– А как ты это делал?
– Я внимательно разглядывал все вокруг, прислушивался к каждому звуку да к самому себе: что, мол, со мной происходит. Изучал, как ползает муха. Хотел ее схватить и познакомиться, но она все почему-то улетала. Любил паука разглядывать у лампочки, разговаривать с ним. А он почему-то мне постоянно говорил: "Не суетись, не суетись". Иногда он ко мне спускался, и я с ним играл. Когда мама открывала окно, меня очень тянуло туда: я чувствовал, что там много нового, неизвестного. Та м кто-то чирикал, щебетал, мяукал, завывал, гоготал и кукарекал. Один раз я даже испугался, когда кто-то за окном так тяжело замычал. Я тогда был занят пауком – мы муху звали к нам поиграть, но она только огрызалась на нас да еще изредка кусалась.
Когда меня выносили в большую общую комнату, я любил играть с солнышком: оно немного ослепляло меня, заставляло отворачиваться, а потом помогало да поддерживало меня, когда я сам начинал переворачиваться с одного бочка на другой, со спинки на живот, мягко обнимая своим теплым лучиком. Когда я научился поворачиваться, то лучик играл со мной в догонялки. Вот только после он почему-то с каждым днем стал приходить реже и реже, а потом совсем забыл меня, и стало холодно… А вернулся он ко мне тогда, когда я уже научился ходить, и с ним снова стало тепло. Только паучок никогда от меня не уходил – он всегда был рядом. Даже иногда спал вместе со мной на подушке, и мне было с ним спокойно. Вот.
– Та-а-ак. А когда ты изучал мир, как ты себя чувствовал?
– Хорошо, спокойно, уверенно.
Мои заблуждения в исследовании Земли Матушки
– Тогда почто ты говоришь, что дитя нельзя оставлять одного под кустом или деревом? Ты же оставался, и ничего страшного с тобой не произошло?
– Та к я был дома в чистоте, а здесь – земля, грязь, всякие растения, букашки, которые кусаются…
– Та к значит дома – чистота, а земля – это грязь?
– Да, грязь, – с гордостью утверждаю я сказанное.
– Тогда скажи, ты, когда сам изучал мир, какал?
– Да.
– И тебе нравилось копаться в своей какашке?
– Да.
– А тебе было плохо от того, что ты в своей вонючей, липкой какашке ковырялся да пробовал ее на вкус?
– Нет. Но это же не земля.
– Да? А что же это такое?
– Это то, что во мне переработалось и из меня вышло.
– А что это такое?
– Ну-у-у… переработанная пища… То… мертвое во мне… отчего мой организм освобождается…
– А что это такое? – настойчиво стоит на своем тетя Наиля.
– Ну, уж не земля, это точно.
– А из чего состоит земля?
Этот вопрос застает меня врасплох, и я растерянно, подбирая слова, перечисляю то, что идет:
– Черная земля, глина, песок, камни, полезные ископаемые.
– А что это за черная земля?
– Перегной, торф.
– А из чего он состоит?
– Странный вопрос… Из сгнивших листьев… навоза… мусора… – поясняю я.
Тут тетя Наиля как засмеется, заливаясь, как дитя. Да добавляет:
– И говна нашего сынка.
Я возмущаюсь и говорю:
– Но оно же еще не перегнило.
А она в ответ:
– А ты хочешь, чтобы ты срал перегноем?
– Нет, – испуганно бубню я себе под нос.
– Тогда, что ты хочешь этим сказать?
– Что я не какаю землей, – говорю я тете Наиле и отворачиваюсь от нее.
Тут к нам подходит бабуля и говорит:
– О-о! У нас появился гамбургский петух!
Ее слова меня останавливают, и я сажусь лицом к тете Наиле, а бабуля подсаживается к нам и спрашивает:
– Как у вас дела?
Тетя Наиля в ответ:
– Сынок, пошел на принцип и отказывается признать, что его говно – это земля.
– Странно, моя какашка, дак – это земля, – остужает меня бабуля, – только еще не полностью перегнившая, а твоя, значит, особенная. Тогда пусть она остается так – особой какашкой.
Да спрашивает тетю Наилю, не обращая на меня никакого внимания:
– А что вы до этого разбирали?
– Что дитя самостоятельно лежит себе под кустиком и занимается изучением мира да поиском своего места в этом мире. А сынок возмущается, что, мол, Матушка его бросает на землю, в пыль. Подавай мол, ему про-сте-ри-ли-зо-ван-ную землю. Аж не выговоришь с разу. Вот и зашел спор, – рассказывает тетя Наиля.
А я краснею и чувствую себя виноватым. Бабуля этим пользуется да зацепляет меня:
– Тогда почто ты даже и посей день ешь немытую зелень и фрукты с огорода?
– Нравится, вот и ем, – огрызаюсь я.
– Но на зелени и на фруктах много земли, – передразнивает меня тетя Наиля, – а это же грязь, с ней можно не знай чего набраться!
– Ну, как? Дитя же – маленькое, а я-то уже большой, – выгораживаю себя.
– Значит, маленькому нельзя, а тебе – большому – можно? – задирается тетя Наиля.
– Ну-у-у, тетя Наиля, ты сейчас придираешься, а не разбираешься. Не можешь мне признаться, что не права, и крутишь-вертишь: не знаешь, как выкрутиться.
– Да-а-а, выкрутиться-то точно не знаю как. Но не от того, что я тебе тут наговорила, а от того, что твою тупость и твердолобство с упорством никак убрать не могу.
– Не понял, какую тупость? Какое твердолобство с упорством?
– Ту, благодаря которой ты в нашем разговоре не смотришь в себя, а меня наровишь загнать в тупик.
Тут подключается баба Гуля и спрашивает:
– Почем торг? Что продаем? Что покупаем?
Я смотрю на бабу Гулю удивленными глазами и вместе с тетей Наилей не могу понять, что баба Гуля хотела сказать: при чем здесь торг, продажа, покупка? Непонятно.
А баба Гуля видит нас, таких, и заливается-смеется, да приплясывает.
Немного погодя, неожиданно для меня и тетя Наиля, присоединяется к бабе Гуле: смеется, и они обе начинают приплясывать да приговаривать: "Почем торг, Фома? Что продаем, Кузьма? Что покупает Марфена?"
Я так и сел! И первая моя мысль – сошли с ума! Я и раньше подозревал, что с ними что-то не так, а сейчас уж точно. Что я сейчас делать буду? И только я хочу за помощью бежать, как баба Гуля перестает смеяться да говорит:
– Сынок, "почем торг" – это то, что вы с тетей Наилей поделить не можете: кому купить, кому продать.
– Да, баба Гуля, мы ничего здесь не продаем и не покупаем, – стою я на своем, а сам чуть ли не пячусь, но внимательно смотрю на бабу Гулю и жду, что она еще "сморозит".
Тут тетя Наиля присоединяется:
– Растрепа, да просто наш с тобой спор со стороны выглядит, как торг на базаре Фомы с Кузьмой – друг другу продают, а покупать никто не хотят, а продать-то надо! Вот подошла Марфена купить их товар, а из-за их "бодания" понять не может, что же здесь продают? И уйти-то не впрок – обязательно что-нибудь купить треба. Вот тебе и оказия.
Мы смеемся "над нашей оказией", и баба Гуля спрашивает:
– Ну, что, ваш торг закончился?
– Да, – отвечаю я.
Земля Матушка не может быть заразной
Баба Гуля смотрит на тетю Наилю, а та головой мотает: мол, закончила.
– Теперь объясните-ка, что у вас произошло?
Я ринулся к бабе Гуле, под ее крылышко, и говорю:
– Баба Гуля, тетя Наиля говорит, что земля НЕ заразная, а я говорю, что для дитя – заразная. Вот и весь наш спор.
Баба Гуля немного отодвигается, смотрит на меня удивленно, и ее глаза искрятся хитростью.
– Сынок, – спрашивает, – а что ты хочешь от меня услышать?
– То, что тетя Наиля заблуждается.
– Тогда? давай посмотрим, чем для нас земля является?
– Матерью, – неожиданно для себя отвечаю я.
– Так. Действительно она нас кормит, поит, одевает, носит нас, создает для нас опору. Ну-ка, упади-ка сейчас.
И сама меня толкает. Я падаю.
– Ну, как – далеко упал?
– Нет. На землю.
– И еще. Ты говоришь что земля – это зараза, и тут же говоришь, что земля – это Матушка. Дак что, Матушка тебе – зараза?
– Ну-у-у… – вздыхаю я тяжело и мотаю головой, – иногда бывает.
– А когда ты уберешь у себя обиды на Матушку? Тогда она тоже останется для тебя заразой?
– Нет.
– Дак кем же, земля для тебя является? Матушкой, нянькой, грудью, едой, силой и опорой?
– Да.
– Одним словом – жизнью. Так?
– Так.
– Увидь, когда ты позавчера поранился, то, что на рану сразу же прилепил?
– Глину.
– А глина – это земля?
– Да.
– А когда ты маленький был, только-только оперившийся цыпленок, что в рот себе тянул?
– Ну, землю, травку, вещи разные… Пробовал их на вкус.
– Странно – и не отравился?! Или мы сейчас с трупом разговариваем?
– Да нет, со мной.
– А кто в прошлом году с животом мучался?
– Я.
– И чем тебя бабка Матрена выходила?
– Землей поила.
– Вот так-то, сынок. И то, что тебе нравится зелень немытую есть – это твой организм земли просит, а душа – земной силы жизни, да знаний земли Матушки. Чтобы желудок поправить, кишечник прочистить, да силу тебе дать. Посмотри на себя, пощупай, ведь не отравился же ты еще, жив?
– Нет, не отравился, жив.
– Вот так и дитя изучает природу, находясь под деревом или под кустом, раскрывает в себе знания жизни, да берет знания жизни плоти с окружающего мира, силу и опору у Матушки Земли. Причем он делает это самостоятельно, занимаясь своим делом, не мешая Матушке. И Матушка не встревает в это дело дитя. А по необходимости, наоборот, Матушка с дитем даже вместе оставались в поле ночевать. По этому разговору еще есть вопросы?
– Нет, – успокоившись, отвечаю я.
А сам про себя думаю: побыстрей бы закончить этот разговор, а то баба Гуля явно имеет желание проучить меня крапивой. И не давая ей опомниться, я сразу предлагаю:
– Баба Гуля, приляг, отдохни, а я сейчас растрясу траву, которую ты скосила. Приду, потом поедим, а то в животе бурлит да сосет.
– Это твой живот земли просит, а задница – крапивы! – вмиг разоблачает меня в хитрости баба Гуля.
Я быстро вскакиваю, хватаю грабли и бегу растрясать свежескошенную траву да собирать сухое сено, пока баба Гуля остывает.
Мои познания-воспоминания
Растрясаю да искоса на нее поглядываю – может, успокоилась? Но она, наоборот, чего-то бурно объясняет тете Наиле. Я не слышу их голоса, но судя по тому, как они периодически размахивают руками и вскакивают, мне становится ясно, что они обсуждают что-то серьезное. А у тети Гули с ее рукоплесканиями такой вид, что она готова тетю Наилю отлупить, задушить, разорвать… И я вижу, что сейчас мне лучше к ним со своими вопросами не лезть: еще попадешь под горячую руку, и, действительно, отходят крапивой по голому заду, а она, зараза, сейчас жгучая.
И вот я растрясаю траву и про себя думаю: как это дитя, без няньки, может находится одно в траве? И никак у меня в голове это не укладывается. И вдруг я вспомнию, что как только начал ползать, меня все время тянуло к обуви, в которой ходили на улице. С валенок я слизывал снег, с калош – землю, навоз. И странная вещь: мне становилось от этого хорошо. А если что-то мне не нравилось на вкус, то сразу выплевывал, и все. Да еще я злился, когда у меня отбирали то, что мне было так необходимо. Или такое: родители когда ходили в огород, изредка меня с собой брали. Ту т уж я пробовал все подряд. Для меня все было в новинку. И это меня так притягивало, что я даже забывал про родителей, сестер, "цербера" бабу Коку, которая, как наседка, постоянно вмешивалась в процесс моих наблюдений, заставляя меня или двигаться, или лежать смирно, спокойно, никого не дергая и никому не мешая, играть в кроватке. А ведь там, в огороде, я разговаривал со всем: с травкой, букашками-таракашками, мухами, бабочками, птичками, даже соседская кошка прибегала со мной пообщаться. И мне это очень нравилось, и я никому не мешал. Да, мне тогда действительно было хорошо и спокойно…
И вдруг откуда-то слышится голос бабы Гули:
– Ну, как, увидел, как природа тебе показывала мир?
– Да-а, – неосознанно отвечаю я, недоумевая, откуда баба Гуля узнала, о чем я сейчас размышлял.
Я резко поворачиваюсь в сторону, откуда услышал голос, и вижу – там баба Гуля с тетей Наилей собирают высохшее сено.
А баба Гуля продолжает:
– А нянька тебе тогда была нужна?
– Нет. Сам жил.
– Ну, и слава Богу.
Мне хотелось поделиться с ними тем, что я увидел в себе, но баба Гуля останавливает меня:
– Пусть уляжется, сынок, а за обедом поговорим…
Родители разговаривают с природой через дитя
Мы быстренько собираем сухое сено и идем обедать. Баба Гуля, раскладывая на платке еду, спрашивает меня:
– Сынок, когда ты изучал мир такой, какой он есть, и тебе кто-либо мешал, то ты на них злился?
– Да.
– Та к вот почто дитя клали под дерево самостоятельно изучать мир. Рядом, конечно, кто-то был, только в изучение мира взрослые не встревали, а наоборот – пока дитя не закончило что-то изучать, Матушка его не отрывала, а просто оставалась рядом и при необходимости даже ночевала прямо под открытым небом. А Батюшка, сделав дела по хозяйству дома, приходил к ним. И он вместе с Матушкой радовался своему дитю. Его познаниям да сам общался через дитя с природой. Например, спрашивал дитя, что необходимо сделать, чтобы корова Машка отелилась без проблем, не мучалась, а теленок родился крепким. Или когда в огороде появлялся вредитель какой, узнавал, что с ним делать, да чего не хватает земле – урожай нынче получили слабый. А природа рассказывала и показывала ему: что не поговорил с зерном, когда садил, не договорился с ним: для кого садил, какой хотел урожай получить, поэтому он и уродился "не для кого", а растения не для кого не растут. В природе просто так ничего не бывает – каждое живое взаимосвязано друг с другом.
– Вот это да-а-а. Но как отец разговаривал с природой через дитя?
– Очень просто. Он задает вопросы природе и рассказывает ей произошедшую ситуацию или случившееся, что произошло в их хозяйстве, а природа через дитя отвечает Батюшке.
– Это как? Дитя ведь еще не говорит. Да и вообще, как дитя напрямую с природой общаться может?
– А что оно делает, когда изучает мир?
– Блин! Точно ведь общается: букашки, растения, птицы – это же тоже природа.
– Да, сынок. Вот так.
– Подожди, бабуля. Дитя, общаясь с природой, исследуя ее, получает ответы на свои вопросы, может быть, и на вопросы отца, но как оно может передать ответ отцу? Ведь оно же не может выразить это словами.
– А как ты мыслишь, Матушка с Батюшкой слышат дитя в этом возрасте?
– У меня откуда-то изнутри идет ответ "да", но голова говорит "нет".
– Тогда давай посмотрим: твое "нет" – это что сейчас?
– Боль, что моя мама меня никогда не понимала, всегда только на своем настаивала.
– А отчего Матушка тебя не видит и слышит да стоит на своем? – уточняет бабуля.
– Потому что в мамином видении дитя – беспомощное, его необходимо оберегать; что дитя еще ничего не знает, оно еще маленькое и бестолковое.
– Так. Вот этим Матушка и закрывается от тебя да тебя не слышит. Давай тогда возьмем другой пример. Предположим, Матушка для тебя – спутница жизни, а не та, которая возомнила себя богом. Тогда она тебя услышит?
– Да, тогда мы станем говорить на одном языке, и у нее не будет задачи меня оберечь, а будет другая – помочь мне выполнить мою задачу.
– Та к мы нашли ответ на твой вопрос? – спрашивает меня баба Гуля.
– Да, но мне все-таки не совсем понятно, как они общались, как передавали друг другу информацию, разговаривая друг с другом? Ну, мама и папа понятно – говорили словами, а дитя?
– Сердцем разговаривали, сынок, сердцем. Вот смотри: Батюшка ушел на охоту, и с ним случилась беда, дитя как видит, что Батюшке необходима помощь?
– Сердцем… – непроизвольно отвечаю я, и вспоминаю, как однажды, когда отец ездил по деревням, чтобы продавать готовую продукцию своего комбината и собирать заказы на индивидуальный пошив одежды, он выпил с водителем, и их машина застряла в дороге, а до деревни было далеко. Да к тому же по этой дороге машины вообще очень редко ездили. Я как увидел это, так рассказал маме, а она посчитала меня сумасшедшим. Только ночью она сама поняла, что отец попал в беду, и отправила навстречу им другую машину. А на улице тогда был мороз, вот-вот пурга начиналась. А отец в тот день на работе сказал, что поедет в такие-то, в такие-то деревни, а сам поехал дальше. Ладно, отец тогда сообразил – не стал ждать помощи, а пошел пешком до ближайшей деревни, нашел там лошадей и вытащил машину…