Мексиканец оказался совершенно неразговорчивым парнем. Сколько я ни пытался у него узнать о месте его нахождения, он отвечал уклончиво, будто нарочно издеваясь надо мной. Вот пример нашей беседы, я его сфотографировал на телефон, чтобы потом ориентироваться по карте на месте.
Искатель: Дорогой Санчос, я учёный, отправляюсь на поиски древних городов, где ещё живут майя-чонтали. Ты знаешь, где находятся такие города? Помоги мне, пожалуйста.:)
Санчос: В Мексике и Гватемале.:):):)
Искатель: Спасибо, вы очень добры!
Санчос: :):):)
Искатель: А где именно, уточните, пожалуйста.
Санчос: Юкатан:)
Искатель: Прекрасно!)) А ещё точнее?
Санчос: Чиапас.:):)
Искатель: Это уже ближе. А ещё точнее? Где вы живёте?
Санчос: ))))
Искатель: Извините, я не напрашиваюсь к вам в гости, хотя мне бы и хотелось с вами встретиться, если это можно.
Санчос: Ухмаль, сельва.
Искатель: Спасибо!)) Мне нужно ехать в город Ушмаль.
Санчос : Нет. Деревня у сельвы.
Искатель: Какая деревня?
Санчос: status – off line.
Больше Санчес не отвечал на мои вопросы.
Я подумал, что он испугался вторжения иностранца, что понятно, ведь индейцы трепетно относятся к своим селениям и традициям.
Что ж, пришлось довольствоваться этим. По крайней мере, направление движения определилось. Сначала самолётом до Мериды (две пересадки, тридцать часов в пути), потом возьму машину и направлюсь в сторону Ушмаля. Судя по карте Google, это заняло бы примерно два часа, а там уже надо ориентироваться на месте. Вот такое я задумал себе приключение.
В Москве я пробыл недолго. Не помню сколько, если честно.
После трёхнедельной реабилитации вернулся в поликлинику, чтобы заработать денег на поездку. Колено ныло от малейшего движения, но я знал, что должен ходить, чтобы быстрее его разработать.
Приёмы и пациентов не помню. Помню лишь ощущения мрака и безысходности, будто меня загнали в чёрную комнату и держали без света, еды и кислорода, ожидая что я сам найду выход. Вообще этот период жизни не отложился в памяти, будто и не жил вовсе или спал всё время, а может, психика специально стёрла его из памяти в целях самосохранения. Помню лишь чтение книг, общение на форуме Великого Балума и изучение испанского – остальное как в тумане.
В студенческие годы я увлекался испанским языком, потому что в то время показывали большое количество аргентинских и мексиканских сериалов, от которых я не мог оторвать глаз. Что-то было магическое в пейзажах и интерьерах богатых домов, но самое прекрасное и чарующее – это женщины. Я просто любовался ими и получал эстетическое удовольствие.
Не смейся, но они мне дарили заряд вдохновения на сутки. Если я пропускал серию, то не мог сосредоточиться на учёбе. При этом мне казалось, что голоса и интонации на русском языке не подходили темпераменту и образу героинь, тогда пришлось выучить язык, чтобы смотреть в оригинале.
Теперь же, когда я собирался в Мексику, эти знания были очень кстати, надо было лишь освежить воспоминания.
Я не делал записей на диктофон в Москве, считая, что здесь не могут прийти важные мысли.
Размышления
Помню, во время того короткого промежутка времени, что жил в Москве до поездки в Мексику, я чувствовал, как с каждым днём силы утекали из моего тела, желания жить оставалось всё меньше.
Мне постоянно казалось, что адские силы надвигали на меня стены тёмной комнаты, уменьшая пространство и количество кислорода.
Даже на улице мучила клаустрофобия, хотелось сжаться, скрючиться в позе эмбриона и умереть, закрыв глаза, вернувшись к исходному положению начала жизни.
Я не мог переносить эту жизнь – слишком жутко, страшно, душно и темно. Все мои силы утекли сквозь воронку в животе в Его мёртвое царство.
Моё сознание держалось за жизнь лишь мыслью о скором отъезде, как спасении.
Перед самым отъездом ты мне порекомендовала обратиться к астропсихологу – Арине, и что-то во мне откликнулось на это. Что-то живое во мне и очень глубокое, вероятно, почувствовало, что это может быть ключом к одной из закрытых дверей моей тёмной комнаты смерти.
Где-то в глубине души я чувствовал, что моё путешествие сдавит стены комнаты до размера гроба, из которого, возможно, уже не выбраться. В то время как другая часть меня рвалась на поиски этого непонятного "бозона" как смысла жизни, будто одержимая. Я повиновался, просто потому, что не видел другого выхода и не было сил сопротивляться.
Стиснутый со всех сторон в самолёте, я попытался выпрямиться, чтобы помедитировать и соединиться с собой, со светлой частью меня. У меня ничего не получалось: люди, стены, потолок, шум давили со всех сторон, в голове – голоса.
Видимо, всё-таки Господь дал мне капельку силы, и этой капельки хватило на то, чтобы написать письмо Арине. Я писал, не понимая слов, не понимая себя. Вот моё письмо:
"Дорогая Арина! Обращаюсь к тебе со своим вопросом, потому что чувствую, что запутался. Астропсихология – это моя последняя надежда, ибо перепробовал почти всё, и все учителя говорят загадками, которые невозможно разгадать.
Пишу это письмо в полёте, где я никак не могу соединиться со своим телом. Почему, интересно, когда я нахожусь в самолёте, у меня никак не получается медитировать? Ощущение центра есть, вот только никак не могу привязать этот центр к жизни. Странное ощущение! Будто мой стержень болтается где-то в воздухе. Я не чувствую зацепки, опоры на жизнь. Как же это тяжело, когда впереди тридцатичасовой перелет, а я не могу соприкоснуться с собой и насладиться медитацией. Я не чувствую опоры в ногах!! Как же я устал, если честно! Пять лет своей жизни я потратил на поиски себя, на поиски ответа на главный вопрос: как спасти человека от гибели? Сейчас с ужасом для себя вынужден признать, что, несмотря на медитации, беседы и духовные практики, я потерял что-то очень важное. Я не чувствую опору под ногами! Непрерывно служил разным богам, только для того, чтобы они мне помогли приблизиться к ответу! Ответа нет. Прошу тебя, помоги мне найти ответ! Мне так страшно. Я не чувствую опоры. Неужели мой путь ложный? Неужели меня обманули и повели по ложному пути? Не знаю, как жить дальше. Я столько искал и выстраивал систему знаний и веры, а вот теперь чувствую: нет опоры".
Честно говоря, не ожидал, что оно окажется такого содержания. Рука будто сама писала, считывая информацию из подсознания.
Вообще, когда пишешь, получается лучше и глубже, чем когда говоришь. Правда, диктофон удобней в поездке. Ничего, я обязательно расшифрую свои записи и перепечатаю. Зачем теперь мне это? Хочу прожить заново свою жизнь. Уверен, что там ещё осталось много того, что я не понял.
Я написал письмо и закрыл глаза, попробовав растянуть тело, уставшее от долгого перелёта. Оно периодически отекало, и мне хотелось вытянуться или хотя бы просто пошевелиться, но я был скован со всех сторон.
На заднем ряду неистово плакали дети. Впереди, эмоционально жестикулируя, общались две тучные кубинки. На соседних сиденьях смеялись и украдкой пили виски два молодых парня. Они громко обсуждали своих подруг, изображая их голоса и мимику. Судя по всему, оба подустали от женских капризов и с удовольствием перемалывали женское поведение и жесты в мельчайших подробностях. Кто-то напевал "Роллинг стоунз", видимо, в такт мелодии на плеере, кто-то храпел, иногда в такт, а иногда и невпопад песне.
Я чувствовал себя в заточении, подвергаемый мучительным испытаниям со всех сторон: крики детей, мелькающие руки кубинок, истерический хохот, пролитый стакан виски на мои жеваные брюки, громогласный храп слева, жуткий напев справа, крик детей, снова руки кубинок, предложенный стакан виски и снова. "О Боже! Я должен быть сильным. Это Всевышний посылает мне испытания, чтобы проверить мою веру и верность своему пути. Я не должен сломаться. Я выдержу. Я могу сопротивляться суете и шуму вокруг. Я могу быть осознанным и центрированным", – закрыв глаза, мысленно шептал и ощущал спазмы во всем теле.
"Наше тело точно отражает внутреннее состояние. Накапливая обиды, ты можешь, действительно, вырастить опухоли".
Я пытался использовать технологию защиты от внешних воздействий, представляя себя в закрытой комнате, в которую не проникало никакое воздействие извне.
Образ оказался неудачным, потому что стенки этой самой защитной камеры наступали на меня со всех сторон, лишая воздуха и сдавливая тело. От этого опять возникало желание сложиться пополам, скрючиться в позе эмбриона.
Больше всего в тот момент мне хотелось раздвинуть стены руками и закричать так громко, чтобы все вокруг испугались, замерли и заткнулись. Но это было невозможно – я оказался один на один с собой и с окружающим ненавистным миром на долгие тридцать часов полёта без шансов на побег, да и сил кричать не было.
"Помогите! Спасите! Умираю! Не могу больше это терпеть! Мне нечем дышать! Мне страшно!" – так я мысленно кричал, глядя наверх, где на данный момент находились лампочки и маленькие вентиляторы, вмонтированные в потолок самолёта. Почему-то мне запомнился этот маленький вентилятор, и до сих пор он для меня является символикой той комнаты пыток. Ненавижу самолёты.
Орущие дети, руки, виски, храп, песни, турбулентность, улыбчивые стюардессы, грозовые облака за окном – всё это вихрем кружило вокруг меня, находящегося в центре этой воронки, бессильного и беспомощного.
Через некоторое время к этому вихрю добавились образы пациентов, больница, главврач, убогие предметы интерьера квартиры, носки и мятые джинсы, клубы пыли и немытые окна. Всё вертелось перед моими глазами, шумно, быстро и пыльно.
У меня кружилась голова.
Я периодически закрывал глаза, чтобы не видеть этого урагана, состоящего из страхов и ненавистных вещей, но с закрытыми глазами картина не менялась, просто исчезал свет и становилось совсем темно. Лица и предметы кружили, стонали и выли, но уже в виде теней и очертаний, в полной темноте.
В ужасе и отчаянии мои губы начали шептать "Отче наш". Я хорошо это помню. Эта молитва возникла в сознании вдруг из ниоткуда, как интуитивная просьба защиты и спасения от этого хаоса и ужаса. Может, это Сергий ниспослал мне молитву в помощь? Если так, то спасибо ему.
Хочу отметить интересный момент.
Мне только сейчас это в голову пришло, тогда я был в состоянии аффекта. Во что бы человек ни верил и кому бы ни молился, но в минуты наивысшего отчаяния русский человек обращается с просьбой к своему православному Богу.
Возможно, это потому, что в своё время князь Владимир старательно, мечом и огнём навсегда врезал и впаял этот православный ген в ДНК русского народа, и теперь ни одна другая религия уже не сможет занять его места .
А может быть, и потому, что православный Бог наиболее сердоболен и милостив к кающимся грешникам.
Причина этого феномена не так уж и важна, важно лишь то, что в минуты глубокой скорби и отчаяния большинство обращается не к блаженному Будде, не к Шиве и не к союзнику-оленю, а к великомученику Иисусу и его Отцу.
Я шептал старинную спасительную молитву, повторяя много раз, и мне становилось легче. Может быть, потому, что молитва – это медитация. Она отключает разум и настраивает сознание на божественную волну, успокаивая и давая надежду и веру.
Я много читал о том, что гармония, спокойствие и вера – этого уже достаточно, чтобы вступить на путь к спасению и избавлению от любого недуга, душевного и физического.
Сложно сказать, с какой именно целью появилась в моём сознании молитва, но она определённо сыграла целительную роль – я успокоился и уснул, скрывшись на время от своего ненавистного мира.
Алло! Что надо?
Я прилетел в Мериду поздним вечером, совершенно без сил и без мыслей. Полёт выжал из меня последние капли пота и последние килобайты энергии так, что даже глубокий сон не смог их восполнить. В аэропорту я первым делом отправил письмо.
В городе было темно, душно и влажно настолько, что моя и без того грязная одежда тут же прилипла к телу и донёсся смрадный запах. Я читал, что в этих местах крайне важно, чтобы одежда и тело были чистыми, иначе моментально из ниоткуда вдруг приползали огромные и жирные белые черви, которые с удовольствием пожирали все нечистоты. Поскольку собирался я на скорую руку, то на мне было то, что сумел найти в шкафу чистого, а в моём случае это означало – не ношенного три года. Хотя, конечно, вещи было бы неплохо освежить перед поездкой, ибо среди одежды в моё отсутствие поселились моль и пыль.
Покинув здание аэропорта, я взглянул на свои ноги и сразу обнаружил одного белого скользкого обжору, ползущего по потёртому ботинку. Одним резким движением белый пришелец оказался погребен под массой своей добычи.
Далее мне пришлось постоянно мониторить наличие этих тварей, потому как, казалось, что они были повсюду, и тело непрерывно чесалось.
Через несколько часов я привык к этому зуду и перестал его замечать.
Взяв в аренду дешевый старый внедорожник неизвестной мне марки, я отправился по направлению к городу Ушмаль.
Дорога, на которую меня направили в аэропорту, оказалась абсолютно безлюдной, спросить направление было не у кого. GPS оказался явно бракованным, потому что путал "лево" и "право" и постоянно посылал меня в тупики, ведущие в поле или лес.
В итоге я отключил аппарат и поехал, ориентируясь по фотографии карты, которую сделал в Москве.
Пейзажи не радовали, да меня они и не интересовали – я их почти не замечал, глядя лишь вперёд, туда, где есть хижина старого индейца, что откроет мне тайну существования. Запомнились лишь небольшие кустарники и степи вдоль дороги.
Помню ещё, периодически мелькали какие-то бетонные заборы с граффити и покошенные дома.
Спустя примерно три часа, уставший и голодный, я прибыл в Ушмаль.
Далее предстояло самое сложное – найти древнюю деревушку рядом с сельвой. Я начал спрашивать прохожих. В основном люди говорили, что таких деревушек несколько и им трудно мне указать путь.
Один парень, видимо, такой же шутник, как и Санчес, сказал, что мне надо ехать в деревню Мескалитан – по его словам, она была самая аутентичная и в ней проживало несколько семей майя-чонталей.
Не анализируя и не подвергая сомнениям, направился по указанному направлению.
Спустя час я оказался у небольшой деревушки с убогими, мятыми и покошенными домами.
Сельва вставала за ней мощной непроходимой стеной, влекущей и манящей, но одновременно пугающей.
За этой стеной слышались крики неизвестных птиц, и воображение сразу рисовало пейзаж диких джунглей, полных хищных зверей, змей и насекомых.
Сельва – это целый мир, живущий по своим законам, нарушив которые человек мог быть в лучшем случае изгнан, а в худшем – сельва сжирала его, не выплёвывая даже косточек.
Когда я приблизился к этой живой стене, у меня замерло дыхание.
Я долго смотрел на лес, вглядываясь во все его щели, в поисках лесного духа или зверя. Через некоторое время чья-то тень промелькнула между деревьями. Возможно, мне, конечно, показалось, ибо вглядывался в лесную гущу примерно час, а жара и влажность заливали потом глаза и мозг, от чего взгляд и рассудок туманились. Однако я тут же решил, что это тень моего союзника, который уже ждёт меня для того, чтобы поделиться своей силой. Помню, зажмурился на мгновение, чтобы дать глазам отдохнуть и перевести дыхание.
Памятуя прошлый опыт, я решил записывать больше.
Запись номер тридцать
– Я вижу тебя, мой союзник. Я жду встречи с тобой. Хочу соединиться с тобой и пойти за тобой за своей силой. Приведи меня к себе. Позови меня. Я готов к нашей встрече. Оммммм. Оммммм. Оммммм. Шантииии.
– Что ты видишь?
– Чувствую, что ты там, о союзник. Приди и научи меня своей силе.
– Как он выглядит?
– Я не вижу – глаза же закрыты, но я чувствую его присутствие.
– Так открой глаза. Или боишься?
– Страх есть, боюсь до смерти. Если я окажусь слишком слаб или если союзник будет не в настроении, то убьёт меня.
– Но то же самое может произойти, если ты будешь держать глаза закрытыми. Даже хуже. Лучше уж смотреть опасности в лицо.
– Ты прав.
– Что ты видишь теперь?
– Сельва раскачивается подобно маятнику. А может быть, вся Вселенная уже раскачивается в унисон её колебаниям. Какое странное чувство – я ощущаю колебание всего и себя в нём. Наверное, это танец, которым меня приветствует дикая сельва, увлекая за собой. Немного кружится голова от этой энергии. Ничего, такое часто бывает при первой встрече с чем-то мощным. Скоро всё успокоится.
– А может быть, это просто ты колеблешься?
(Молчание примерно тридцать секунд.)
– Да, точно.
Конец записи.
"В первую очередь надо "спасти" и выкристаллизовать себя, то есть отстроиться и понять свою миссию. Дальше как сердце подскажет".
Когда я перестал раскачиваться и встал на ноги, то едва удержался, балансируя то на одной, то на другой стороне тела. Отпив глоток воды из походной фляжки и умыв ей лицо, я развернулся спиной к ещё слегка шевелящейся сельве и, шатаясь из стороны в сторону, направился в деревню.
Деревня состояла всего из десяти домов, которые покосились то ли от старости, то ли от недостатка мастерства строителей. Они были сложены из серого камня. Крыши покрыты сухими ветками, а иногда и почти ничем не покрыты.
Дома располагались на приличном расстоянии друг от друга, соединённые небольшими тропинками.
Среди общей ветхости и серости выделялись яркие пятна дверей, будто говорящие о неординарной и одухотворённой личности хозяев, несмотря на бедность убранства.
Пройдя всю деревню насквозь, я не встретил ни одного человека или животного. Казалось, что тут никто не жил.
В конце концов мой взгляд зацепился за маленькую бетонную постройку прямоугольной формы, стены которой были разрисованы сюжетами из комиксов. Над входом был логотип "Coca-Cola", а также надписи: "wi-fi", "google", "FB", "Bar".
Это оказался магазин, бар и интернет-кафе под одной крышей. Я тут же представил себе, как молодой мексиканец Санчес приходит сюда каждый вечер, чтобы початиться или посидеть в соцсети.
Потянувшись от удовольствия в разные стороны и пнув белого жирного червяка, я направился в этот бар, чтобы спросить, где искать Санчеса.
Дверь в кафе открылась, ворча и скрипя, и передо мной предстало небольшое помещение с барной стойкой у стены напротив.
За стойкой был прилавок, на котором располагались кукурузные лепёшки, кока-кола, различные шоколадные батончики, бутылки с текилой и пиво. По периметру стояли четыре стола с опрокинутыми на них стульями. На одном был старый засаленный компьютер. В верхнем левом углу зала висел меленький жидкокристаллический телевизор, по которому транслировали футбол. Посетителей не было, бармена тоже.