Сара не слишком выделяется среди людей того рода, что находят свой путь сюда. Ее ум не был чистой страницей, когда она приехала, поэтому первым делом ей нужно избавиться от... да от всего - ее мнений, нравственных убеждений, ее самых лелеемых и глубоко укорененных верований. Иными словами, от ее эго-структуры, ее фальшивого я. Никто не появляется на нашем пороге похожим на пустую чашу, только и ждущую, чтобы ее наполнили знанием, и поскольку то знание, что здесь дается, почти наверняка войдет в острое противоречие с тем знанием, с которым они приходят, то главная задача состоит в том, чтобы подготовить их для этой основной перезаписи.
Сдается, что в любой момент времени число учеников в доме колеблется от пятнадцати до двадцати. Они живут здесь какое-то время, говорят со мной, работают по хозяйству. Они приходят. Они уходят. Есть еще примерно сотня человек, которые приходят учиться днем, в отличие от проживающих постоянно. Они не живут здесь, они просто приходят, когда могут и когда желают. Они могут приходить и уходить, и я даже могу не знать, что они были здесь. Они возникают, несколько часов ухаживают за растительностью, меняют проводку в подвале, готовят пищу, сооружают пристройки, трепятся друг с другом, что-то красят, роняют подарки, едят, да что угодно. Вот как тут все устроено. Все просто течет само по себе, и всех это, кажется, устраивает.
Стоит прекрасный весенний день, который уже клонится к вечеру. Солнце опускается вниз, и дневной зной смягчается. По траве волнами пробегает легкий ветерок. Время сесть и предаться неге. Я тих, погружен в сладкое совершенство момента и впечатлен, что Сара достаточно разумна, чтобы чувствовать то же самое или, по крайнем мере, не портить момент болтовней.
В конце концов время поглощает этот момент, и я с благодарностью наблюдаю, как он уходит. Кто-то из парней высовывается из дома, чтобы известить нас, что для желающих перекусить готова еда. Я слышу ее запах. Снова вегетарианская. Кто-то приносит мне поднос с чашкой риса, гарам-масалой и палочками. Уже по запаху я узнаю, что готовила Сонайя, а я падок до этой еды.
Я ем и наблюдаю, как закат светится б´ольшим числом оттенков розового, чем кто-либо мог себе представить. Постепенно розовый становятся алым и золотым, облака подчеркивают каждый из полутонов и освещают небо великолепием, обещающим райское блаженство. Думаю, я был бы не против умереть прямо сейчас, вместе с этим днем. Но тут я вспоминаю: мне еще надо написать книгу.
(2) Парадокс
Тебе никогда не достичь духовного просветления.
Тот ты, о котором ты думаешь как о себе, -
не ты.
Тот ты, который думает о тебе как себе, - не ты.
Тебя нет, так кто же тогда
желает стать просветленным?
Кто не просветлен?
Кто станет просветленным?
Кто будет просветленным?
Просветление - это твоя судьба,
что неизбежней рассвета.
Тебя не может постичь неудача
в достижении просветления.
Тебе говорили иное?
Неодолимая сила принуждает тебя.
Вселенная настаивает.
Не в твоей власти потерпеть неудачу.
К просветлению нет пути:
оно везде и всегда.
На пути к просветлению ты с каждым шагом
создаешь и разрушаешь собственный путь.
Никто не следует по пути другого.
Никто не сходит с пути.
Никто не может вести другого.
Никто не может повернуть обратно.
Никто не может остановиться.
Просветление ближе к тебе, чем твоя кожа,
безотлагательнее, чем твой следующий вдох,
и всегда вне досягаемости.
Его не нужно искать, потому что нельзя найти.
Его нельзя найти, потому что нельзя потерять.
Его нельзя потерять, потому что оно
не что иное, как ищущий.
Парадокс в том, что нет никакого парадокса.
Разве это не прескверная штука?
- Джед МакКенна -
(3) Высокие идеи
Я брожу по миру, чтобы встретить тысячи тысяч своих лиц;
Самая грязная трава
одевается в солнечный свет моей кожи:
Я стою в этом потоке,
в самом себе, и смеюсь.
Руми
По документам владелец этого дома я. Это величественный и богатый украшенный фермерский дом со множеством комнат, построенный в 1912 году. Ходят истории, что два обеспеченных джентльмена положили глаз на одну и ту же даму, и каждый построил самый лучший дом, что смог. Оба сделали ей предложение, предполагая, что она выберет того, чей дом лучше. В первый раз я услышал эту историю в офисе моего юриста перед самым его закрытием от секретаря, который знал ее досконально. Я с волнением ждал конца истории, чтобы спросить, выиграл ли мой дом. Он выиграл. Проигравший из великодушия сжег свой дом несколько лет спустя.
Отличная история. Если это выдумка или преувеличение, я не желаю об этом знать. Мне она нравится такой, какая есть.
Дом расположен на востоке Айовы, примерно в двадцати милях от Айова-сити и в полутора часах езды от реки Миссисипи. Нам повезло, что эта местность не такая плоская, как обычно в этом штате. У нас есть несколько акров земли, заросшей лесом, и дюжина акров без леса, ручей (река Миннисипи), маленький пруд, и со всех сторон мы окружены землями фермеров. Остров в море кукурузы.
Дом окружен открытыми верандами, изогнутыми карнизами и украшен многочисленными декоративными элементами, для которых я даже не знаю правильных названий. Внутри полно встроенных шкафов с застекленными полками, дубовых полов, потолочных балок и таких искусных ремесленных поделок, каких в наши дни, говорят, уже и не сыщешь. Как бы то ни было, это восхитительный старый дом, подобных которым я не видел за все двенадцать или около того лет в Айове. Я не говорю, что он самый большой или самый лучший или что-то в этом роде, просто он неповторимый и особенный. Что важнее всего, здесь тихо. Ближайшие соседи в миле отсюда, а ближайшая асфальтированная дорога в пяти милях, достаточно далеко, чтобы не видеть ее и не слышать.
Я говорю, что являюсь законным владельцем дома, чтобы подчеркнуть, что я, тем не менее, чувствую себя в этом доме гостем. Королевским гостем, но все-таки гостем. Это дом Сонайи, и он стал им в первый же день, когда она вошла в него. Он пронизан ей сверху донизу. Она заведует приготовлением еды, ремонтом, уборкой и финансами. Она ставит гостей в очередь. Если бы не было Сонайи, это место, вероятно, выродилось бы в кишащую крысами общагу годы назад.
Сейчас утро. Я сижу в комнате с телевизором и смотрю мировые новости. Люблю это занятие. Я больше наблюдатель, чем участник. Как Чэнс Гарднер, я люблю смотреть телевидение, фильмы, новостные шоу. Я не занимаю ничью сторону и не забочусь о развязке: это драма, которой я наслаждаюсь. Я не смотрю спортивных передач или мыльных опер, потому что новости по большому счету ничем от них не отличаются: сегодняшние новости - то же комическое фиглярство, что и в мыльных операх.
Входит Мартин и садится в соседнее кресло. Он здесь не за тем, чтобы смотреть новости. В перестроенном подвале есть еще одна комната с телевизором специально для гостей. Моя комната расположена на втором этаже и куда лучше экипирована, чем та внизу. Обе комнаты оборудованы спутниковым ТВ, и комната в подвале меньше похожа на темницу, но моя - спасибо Сонайе - выглядит как один из тех домашних кинотеатров, что устраивают в богатых домах. Здесь всего пара одинаковых глубоких кресел с откидывающейся спинкой и двойные шторы, не пропускающие свет. Кроме телевизора с большим экраном, есть видеомагнитофон, DVD-проигрыватель, игровая консоль, система объемного звучания и всякие дополнительные электронные безделушки. Действительно отличная комната, и без сомнений довольно необычная для сельского дома в Айове.
По здешним правилам, когда дверь открыта, сюда может войти любой желающий и сесть во второе кресло, если оно свободно. Хочется ли мне говорить - это другой вопрос и зависит он в основном от того, хочется ли мне говорить. По телевизору заканчивается интересный новостной сюжет о независимости Тайваня, и я щелкаю новостные каналы в поисках чего-нибудь еще любопытного. В это время дня передают в основном финансовые новости. По правде говоря, мне нет дела до финансовых новостей, да и всех прочих тоже, если только не случится чего-нибудь действительно грандиозного. Ничего грандиозного не происходит. Я проверяю канал погоды в надежде на тайфуны, торнадо, ураганы или наводнения, но все тихо. Ну и ладно.
- Ты не снял обувь, - говорю я Мартину.
- О боже, - бормочет он и снимает свои сандалии. Он заталкивает обувь под кресло, чтобы ее не увидела Сонайя, если заглянет, но Сонайя видит все и Мартин знает об этом. Я, может, и великий просветленный, увидеть которого они сюда приходят, но Сонайя всевидящая и всезнающая хозяйка усадьбы и даже я в ее присутствии - всего лишь еще один лопоухий мальчишка.
Я смотрю телевизор, а Мартин смотрит на меня. Он хочет поговорить. Пожалуй, следует продемонстрировать отрицательную реакцию на все его дипломатичные попытки вовлечь меня в разговор, но по телевизору ничего нет, а Мартин иногда бывает интересен. Я выдаю умеренно раздраженный кивок, и он мирится с этим.
- Я здорово продвинулся с тем заданием, что вы мне дали, - начинает он с воодушевлением. Слово "задание" царапает слух, но на самом деле оно довольно точное, так что я не возражаю.
- Напомни, - говорю я, хотя напоминание мне не требуется. Мартин провел более двадцати лет в рабстве у одного из самых известных на Западе духовных учителей и пришел сюда уже битком набитый псевдоиндуистской галиматьей, злокозненно скрученной в его голове в гордиев узел. Я пытаюсь подтолкнуть его к решению Александра Македонского - разрубить узел одним ударом, вместо того чтобы тратить десятилетия на попытки его распутать, но Мартин медлит расставаться со своей системой верований и с порожденными ей привязанностями.
В нашу прошлую встречу Мартин принес книгу и зачитал мне несколько десятков строф из учения своего бывшего гуру. Разумеется, слова принадлежали незаурядному уму, толкующему извечные тайны, и нетрудно было понять, почему искатели толпами устремляются к подобному безграничному пониманию, но когда Мартин кончил читать, я уже не мог вспомнить, о чем только что говорилось. Что еще важнее, Мартин тоже не мог, хотя и думал обратное.
Чтобы он сам это понял, я дал Мартину "задание" сократить зачитанный мне отрывок до одной связной идеи - единственного доходчивого предложения. Идея такого задания пришла ко мне, пока я слушал, как Мартин дрожащим голосом читает запутанные слова своего бывшего гуру. Меня поразила пафосная способность этого мудреца смешивать несколько простых идей таким образом, чтобы они производили впечатление чего-то глубокого, но на самом деле бессодержательного.
В прочитанных Мартином отрывках речь шла о тройственности воспринимающего, акта восприятия и воспринимаемого объекта, о трех гунах индуизма, о пользе умиротворенного ума и о чем-то насчет восходящих уровней сознания - один другого удивительнее. Вероятно, эта тема предназначалась для освещения того, как все перечисленное связывается в единое целое, и именно это заставляло голос Мартина дрожать, но что это за тема я затрудняюсь сказать, поскольку для этого потребовалось бы куда больше внимания, чем я уделил ей на самом деле. Мне было ясно, что Мартин пытается удивить меня своим знакомством с Высокими Идеями. Сдается мне, он думал, что это он учит меня или даже выступает по отношению ко мне как самопровозглашенный посол своего бывшего наставника. Однако, как я уже сказал, я не знаю, потому что упустил суть идеи где-то ближе к началу ее изложения.
Все, что мне на самом деле нужно от ученика в начале разговора - это сигнал, простой приводной маячок. Ученик путешествует оттуда, где он находится в данный момент, в направлении, где достигается состояние недвойственного сознания. С этим путешествием я могу ему помочь, потому что смотрю сверху и ясно вижу всю территорию. Я всегда знаю, где расположен пункт прибытия, но мне нужен ясный сигнал от ученика, чтобы я увидел его текущее положение. Мне нужно всего лишь зафиксировать его местоположение, и обычно для этого достаточно первых произнесенных им слов или предложений.
Например, я знаю, где находится Мартин, и вижу, что он запутался в кустах ежевики. Возможно, он испытывает желание исчерпывающе подробно описать мне свое положение, но я уже знаю все, что нужно, чтобы вывести его оттуда. Возможно, Мартин хочет провести следующие двадцать лет, изучая местную флору, но я буду подталкивать его к тому, чтобы взять мачете, прорубить себе путь наружу и продолжить свое путешествие.
А сейчас, сидя рядом со мной, Мартин напоминает мне о прочитанных отрывках и моем требовании сократить их до одного предложения. Я киваю и спрашиваю, с чем он пришел. Если уж на то пошло, речь идет не о толковании текста или его ценности, и это небольшое упражнение требуется вовсе не ради того, чтобы он лучше его понял. Скажем, эта ложь нужна была, чтобы подтолкнуть его к самостоятельным размышлениям вместо бессмысленного повторения мудроватых идей и отказа от собственной ответственности в пользу любых внешних по отношению к Мартину авторитетов. Возможно, постепенно Мартину удастся выработать более глубокое понимание знания, которое он вертит на пальце, как воображаемый шестизарядный револьвер, но суть же не в этом.
Ну и, как я уже говорил, Мартин может быть довольно интересным парнем. Ему за сорок, он побывал во многих экзотических местах и занимался множеством интересных вещей. Он очень крупный, почти под два метра ростом и весит где-то 140 кг. Он специалист по кузовному ремонту и неплохой повар, когда Сонайя променивает кухню на еду. По происхождению Мартин то ли полностью, то ли отчасти индеец, в колледже играл за Северо-Запад, шесть лет служил десантником и на десять лет отрекался от мирской жизни. В общем-то он производит хорошее впечатление и располагает к себе. С нами он уже несколько месяцев и в основном способен ухватить то, что требуется, и двигаться вперед. За это время я узнал, что он застрял на этой штуке с внешним авторитетом, но я ни разу не тыкал его в это носом. Последнее, чего бы мне хотелось, - это ввязаться в состязание "у кого длиннее" и чье знание круче с его бывшим наставником, обладавшим в отличие от вашего покорного слуги на порядок большим весом в иерархии гуру. Это значит, что если я не буду внимателен, то могу отправить Мартина обратно к парню, которому требуется сотня слов и пятнадцать отсылок к древним текстам на трех языках, чтобы сказать "ну чё, как сам?".
То, что Мартин представил в качестве своего "задания", как стало понятно уже через пару секунд, было ничем иным, как упрощенным пересказом изначального текста. Он объяснял его, но без внесения ясности или сокращения.
- Постой, - говорю я. Он замолкает.
- Ты просто пользуешься другими словами, чтобы сказать то же самое.
- Ну да, - соглашается он, - но я использую меньше слов и применяю больше западных понятий.
Я щелкаю каналы и останавливаюсь, чтобы посмотреть, как Саманта пытается остудить взбешенного Ларри Тейта.
- Почему ты думаешь, что я просил тебя кратко пересказать те отрывки, что ты мне читал, Мартин?
- Я думал, что вы, ну, интересуетесь этим и, может, у вас какие-то проблемы, ну, знаете, с пониманием, - говорит он.
Разгневанный Ларри ушел, и теперь Саманта звонит д-ру Бомбею - верный признак того, что дело плохо, и, вероятно, как раз из-за Бомбея. Может, он превратил Даррин в лошадь для игры в поло, а она нужна Ларри, чтобы расположить к себе богатого клиента. Д-р Бомбей, тем не менее, не отвечает, потому что он в каком-то экзотическом месте скачет на Даррин ради победы в финальном периоде важного матча. Разумеется, это просто догадка, но быть Даррин нелегко.
- Да, у меня были кое-какие проблемы с этим, Мартин. Точно были. А теперь давай попробуем еще раз. Я бы хотел, чтобы ты свел весь этот запутанный клубок учительских изречений к единственной доходчивой идее. Подведи итог. Руби его, пока не достигнешь сердцевины. Сократи его, как алгебраическое уравнение. Сожги все лишнее и посмотри, что останется.
- Ну, - начинает Мартин, и я уже знаю, что мы бьемся головой о непробиваемое доверие к внешнему авторитету. - Думаю, он имел в виду, что...
Я прерываю его:
- Какое это имеет значение, что он имеет в виду, Мартин?
Он пялится на меня с приоткрытым ртом.
- Это твоя голова на плахе, Мартин, это твои часы тикают.
Я пробую зайти с другой стороны:
- Как сформулировать твою задачу, Мартин? Что важно? Что ты надеешься сделать со своей жизнью?
- Свобода от оков, - отвечает он без колебаний. - Освобождение. Единство со всем, что есть. Единое сознание.
Я делаю усилие, чтобы не выброситься из окна.
- Хорошо-хорошо, тут целый перечень, или ты считаешь, что все это разные способы сказать одно и то же?
- Ну... Да, - колеблется он, удивляясь, очевидно, не самозванец ли я, - все это разные способы сказать о просветлении.
- Правда? Откуда ты знаешь?
- Ну, я провел больше двадцати пяти лет, занимаясь...
- Чем, Мартин? Ты потратил двадцать пять лет на что?
- На все. На обучение, медитацию, очищение себя. На чтение, посещение лекций, изучение всего, что можно, о духовном развитии...
Мне в голову приходит мысль, что именно к этому привело бы Сару выбранное ей направление. Двадцать пять лет бесплодного поиска, которого можно избежать, единственный раз поговорив начистоту.
- Что если бы ты обнаружил, что все это пустая трата времени? - спрашиваю я его. Он отшатывается, и я чувствую, что он на грани того, чтобы встать и уйти. - Погоди минутку, Мартин. Мы просто разговариваем. Предположим, ты обнаружил, что для достижения просветления, о котором ты говоришь, ты должен отбросить все эти наставления, которые ты уже усвоил. Мог бы ты отказаться от всех приобретенных знаний?
- Ну, я на самом деле не думаю...
- Что для тебя важнее? Просветление или знание?
- Я не думаю...
- Как долго уже твой гуру учит?
- Ну, где-то тридцать лет с лишним...
- И сколько его учеников достигли просветления?
- Ну, хм...
- Которых ты знаешь лично?
- Ну, хм, я никогда...
- О которых ты слышал?
- Это не...
- О которых были слухи?
- Я не думаю...
- Чем они занимаются, Мартин? Что за рецепт просветления они предлагают - что это?
- Хм, ну, медитация и знание, в основном...
- И за тридцать лет они ни разу не вывели кого-нибудь вперед и не сказали: "Посмотрите на этого парня! Он просветленный, и это мы его таким сделали!" За тридцать лет ни одного? Не думаешь ли ты, что они должны были бы предъявить уже целую армию просветленных?
- Ну, это не...