Наивные ребята… такие же наивные, как и Рич. Те, кто поверил, что им удалось подделать личные данные. Удалось обмануть машину. Как же! Это их обманули… обманули, провели… вот они - крапленые карты для грязных миссий! Расходный материал. Те, кто в критической ситуации поступит не так, как велит устав и кодекс наблюдателя, а так, как Рич. То есть вполне предсказуемо. И если понадобится, ими - и не только ими - пожертвуют без колебаний и сомнений. Какие там сомнения у компьютера? Это у человека бывают сомнения, а у компьютера это называется сбоем программы… вроде того, который сейчас произойдет.
Нет, к основной базе данных у агентов доступа нет. Равно как и к резервной. Нет у них такого допуска. А у Одри - есть. Потому что агентом она стала, чтобы быть ближе к Ричу, а до того ее рабочее место было именно здесь, в административном корпусе. В программном отделе. И ей вовсе незачем ломиться в машину через главные ворота. Что ты за программист, если у тебя нет черного хода… а лучше - нескольких!
Рутинное обновление рабочей базы данных из резервной происходит нечасто, правда? Что поделаешь, не спешит она обновляться без причин. А вот мы тебя сейчас поторопим… потому что причина для спешки есть. Обновление должно начаться прежде, чем пройдет сигнал от терминала. И после обновления никаких следов моих запросов не останется - потому что их не было в резервной базе данных. И уж тем более следов запроса в базу по носителям. А вот потом…
Покинув центральный корпус, Одри направилась не в адапт, а в переходный отсек. Только бы там никого не было.
Никого.
В первую очередь Одри проверила, кто из наблюдателей сейчас в командировке - на жаргоне Управления так назывался переход. Крайски сказал правду. Ни души живой. Все в естественных телах. Тем лучше. Никаких угрызений совести. Одри села за терминал.
- Введите опознаватель.
- Добрый день, наблюдатель Брентон.
- Добрый вечер.
- Сформулируйте задачу.
- Переход в определенного носителя.
- Идентифицируйте носителя.
Одри ввела координаты планеты и назвала Эйлене-Аят. Через мгновение на терминале замерцало: "Ошибка. Переход запрещен".
Одри с трудом взяла себя в руки.
- Задача: сформулировать сущность ошибки.
- Острая психическая несовместимость с носителем. Повторяю: запрещение перехода.
Одри стерла весь разговор из блока памяти и тяжело задумалась. Должен же быть какой-то выход. Она снова ввела Диалоговый режим.
- Введите опознаватель.
Одри казалось, что она сама точно такая же машина, как и та, что с ней разговаривает, только похитрее.
- Добрый день, наблюдатель Брентон.
- Добрый день.
- Сформулируйте задачу.
- Специальная тест-программа. - Обозначение программы Одри сформулировала на ходу. - Переход в определенного носителя с остро выраженной психической несовместимостью. Цель перехода: рутинная проверка наблюдателя.
- Идентифицируйте носителя.
Назвав носителя, Одри ждала затаив дыхание. Должно, должно получиться! Если эта формулировка не сработает не сработает никакая.
- Переход разрешен.
Ур-ра-а! Теперь завершающий штрих.
- Продолжение задачи.
- Введите данные.
- Через четыре минуты после завершения перехода обновить базу данных из основной. - Принято.
"Люблю компьютеры, - подумала Одри. - Что в них хорошо - совершенно думать не умеют".
Странное дело - Одри испытывала перед безупречно исполнительной железякой нечто вроде вины… той вины, которую никто так и не удосужился испытать перед ней… и Деайнимом… и Ричем… ты прав, Дени, - вечная ему память…
А вот теперь ловите, мерзавцы! Сразу же после завершения перехода основная база данных обновится из резервной - той, где есть все данные… даже и о "летучих голландцах" - ни один из них не будет потерян… все данные в ней есть - вот только запросов моих нет… никаких следов… если весь прежний опыт не обманывает Одри, полное обновление должно закончиться примерно через три минуты, но так уж и быть - еще одну добавим на всякий случай… я уйду - слышите, вы!.. уйду, а четыре минуты спустя вы уже не сможете отследить мой уход… никто не сможет… даже если перетрясти весь банк данных по носителям - НЕ по агентам! - не сможет…
Кому, как не Одри, знать - ничего из этого не получится. Поиск агента вне естественного тела возможен только узконаправленный, а не общий. Пройтись по всем без исключения носителям, сколько их есть в базе данных, дело недолгое - минут от силы двадцать, не больше. Вот только поиск такой лишь на одно и способен: подтвердить, что одно из тел занято. И не более того. Чтобы найти - чтобы действительно найти агента и выдернуть его из носителя, этого не довольно. Нужно проверить каждого носителя в отдельности. КАЖДОГО. По две минуты двадцать шесть секунд на проверку. Так сколько носителей, вы говорите, значится в базе данных Космодиста? И сколько столетий понадобится, чтобы проверить их по отдельности каждого?
Можете не считать. Одри и без вас знает, что много. Столько не живут. Во всяком случае, ей уж точно не дожить до конца проверки. Даже если она и помрет вместе с носителем лет эдак ста двадцати от роду в уютной постельке.
- Конец ввода данных. Приступаю к выполнению тест-программы.
- Счастливого перехода, наблюдатель Брентон.
Неторопливо раздеваясь и всовывая запястья в "наручники", Одри улыбалась. Счастье ей ох как понадобится.
Неудивительно, что в компьютерном зале переходного отсека никого не было. Неудивительно, что во всем Космодисте Одри никого не встретила. Ибо Космодист в полном составе стоял у белой двери с надписью "Р. Стекки".
Насчет психологической несовместимости компьютер не соврал. Одри почувствовала несовместимость еще до входа. Сам по себе вход был нетрудным. Язык уже знаком, значит, "планку брать" нужды нет. Тело женское, привычное. Но, не будучи затруднительным, вход оказался попросту неприятным. С Эйлене-Аят в отличие от Деайнима Одри не церемонилась, вскрыла ее сразу. Эйлене спала, сладко посапывая, а Одри задыхалась от гнева и тосковала по своему естественному телу. В естественном теле она могла бы метаться, кусать в кровь губы или костяшки пальцев, лупить кулачком по столу. Здесь же ей оставалось только проклинать. И Одри тяжко ворочала ругательства, укладывая их словно камни, одно к одному. Было тяжко, стыдно, муторно, непривычно, все это так, но ни один переход не давался ей с таким нечеловеческим усилием, ни один носитель не был настолько чужд. Все, о чем она мечтает, для Одри отвратительно. Соприкосновение с носителем идет по всей мысленной плоскости, и каждая мысль Эйлене пластала рассудок Одри, нанося тяжкие раны малейшим своим движением. Змея, одно слово, змея.
Ничего, подумала Одри, я тебя еще уничтожу. Ну и пусть убийство. Что тут такого? Меня за это наказывать некому. А жалеть Эйлене… нет. Нет. Не жаль. Легко ли, когда смертная казнь на Земле двести лет как отменена, прийти к подобной мысли? Я схожу с ума. Нет, не в мести дело. Просто вопрос стоит однозначно. Или я, или она. В одном мозгу нам не место. Не уживемся. Она меня просто отравляет. Я была вынуждена. Да, так. Другого способа помочь Деайниму не было. Ой не хитри, Одри Брентон. Ты ведь не об одной помощи думала. Верно. Но для любви любая красотка сгодится, можно подобрать и внешность сходную, и характер. С Эйлене нам тесно, больно. Ненавижу ее. Но выхода нет. Пришлось. И убить ее тоже придется. Иначе умру я, не выдержу. А Деайниму тогда крышка, Эйлене-Аят просыпается. Ну вот, дружок Одри. Всю ночь думала. Нет чтоб выспаться. Теперь не уснешь.
Эйлене стояла, ошеломленная внезапно нахлынувшей радостью жизни. Это Одри, увидев окружающую красоту, не смогла удержаться от простодушного восхищения. Что за черт! Я ведь ее ненавижу - и я ей украшаю существование. Но что правда, то правда - красотища какая! Одри старательно ищет, к чему бы прицепиться, но, увы, не к чему. Вкус у Эйлене превосходный. Комната во всех оттенках белого - ослепительный до синевы, нежный в тон слоновой кости с легким призвуком розового, словно лепестки цветов, прозрачное пенистое сияние кружев, унизанных чем-то блестящим… Одри заставляет себя вспомнить Лабиринт, трактирный чад, разъедающую жару, пропитанный потом боевой корсет и прочие реалии быта Деайнима и с удовольствием начинает свирепеть. Так ее, эту роскошь! Попытаться, что ли, довести Эйлене до угрызений совести? Хорошо бы, да не выйдет. Ладно, пусть уж себе надевает спокойно эти темно-пурпурные с золотом непонятные одежды, пусть шнурует сандалии, унизанные рубинами. Пусть потешится напоследок.
Эйлене-Аят (ох и вправду божественно выглядит) вышла в приемный зал. Одри, невзирая на всю свою ненависть к Эйлене, отдавала ей должное. Она отчаянно старалась если не запомнить, то хотя бы понять ее походку. Зачем, о пресветлая богиня? Эйлене - точеная, филигранная, с великолепной короной пепельно-серых волос, которые она гордо несет, держа голову чуть на отлете, да нежная золотистая кожа, да огромные глаза… И Одри, темноволосая, стриженная под пажа, широкоплечая жердь, серовато-смуглая, сильные расплющенные пальцы пианистки, и вся Одри такая же угловатая, как ее пальцы, и голова вечно склонена к плечу, словно чтоб рассмотреть получше какую-то мелочь. Если ей что-то противопоказано, то именно нежная и одновременно величественная поступь Эйлене. Но ведь Деайним-то восхищался красотой этого ядовитого создания! И Одри, погибая от самой что ни на есть бессмысленной ревности, утратила разом и чувство меры, и чувство юмора. Ее счастье, что походка Эйлене была действительно неповторимой.
- Да! - резко и властно бросила Эйлене что-то забормотавшему советнику.
- Повергаю к стопам божественной Правительницы…
К стопам. Узкие ремешки сандалий, украшенные рубинами, и щека Деайнима около этой сандалии.
- Нет. Мне безразлично. Ярмарочный город им и останется.
Ярмарочный город Вайкела. Жить в нем не живет никто. Шесть раз в год на целый месяц город-призрак Вайкела становится живым. В нем бушует ярмарка. Потом ярмарка уезжает куда-нибудь еще, и мертвые необитаемые дома молча ждут следующего прилива. Заселять Вайкелу нельзя, тут Эйлене права. Но эти бездомные…
- Подумайте о месте для закладки нового порта, - произносит Одри устами Эйлене-Аят, - старый не справляется. Вот пусть там эти бродяги и живут, когда сами построят.
Советник удивленно воззрился на божественную. Что порт задыхается - чистая правда, но сроду Эйлене в морских заботах ничего не смыслила, а о кораблях знала лишь, что они почему-то плавают. И страдальцев, согнанных с земли при переносе столицы в Конхалор, никак бы не пожалела. Скорей бы велела перевешать бунтовщиков, хотя какие они бунтовщики. Да такая мысль и мелькнула в голове у Эйлене только Одри перехватила и надежно заблокировала эту мысль прежде чем Эйлене успела сама ее осознать. Все, дружок Одри, хватит, лучше бы тебе помолчать.
- И займитесь этим сами, - капризно произносит уже сама Эйлене-Аят, - не беспокойте меня впредь по таким мелочам. У вас все?
- Нет, божественная, - отвечает советник, - Еще приговоры для утверждения.
- Приговоры в день праздника, - недовольно поморщилась Эйлене. - Сейчас я подпишу, но впредь приговоры приносите заранее. Приговор, подписанный в праздник, - дурная примета.
Праздник сегодняшний - в честь основания Конхалора. Конхалора, построенного руками каторжников. Белых стен, заложенных на белых костях. Город мертвых. Скольких посылали на это строительство умирать! Вот хоть Деайнима взять… А приговоры в городе крови подписывать, видишь ли, примета дурная. Нет, Эйлене-Аят, мне, видно, никогда тебя не понять. Одно счастье, что понимать осталось недолго.
Перо у Эйлене - особо обработанная соломинка. Ее тонкий стержень вставлен в держатель из благовонного дерева, украшенный на конце драгоценными камнями. Соломинка заполнена чем-то вязким, тягучим, иссиня-пурпурным. Приговоры заготовлены заранее, на свитках, отдаленно напоминающих папирус. Тонкая соломинка скользит по их желтоватой, сахарно мерцающей поверхности, оставляя за собой размашистую, по-мужски твердую роспись.
Одри вся сжалась. Ничего. Она завтра попробует спасти кого можно. Завтра. А сейчас пусть подписывает. Сегодня никого не казнят. А до завтра я с Эйлене управлюсь. Заговорщик. Шпион язычников. Еще шпион. Контрабандист. Еще шпион. Нет, положительно, у Эйлене шпиономания. Святотатство, ишь ты. Всего-то и дел, что повенчался парень с храмовой служительницей. Еще шпион… О господи всеблагий, за что?!
У Одри едва не вырвался этот вопль. Эйлене равнодушно выводила свою божественную подпись, а Одри вытянулась струной, не в силах выть, кричать и биться. Просто не в силах. Что ей Эйлене? Пусть бы тоже оплакала убитого.
Ну ясно. Трое бродяг убили и ограбили неизвестного. А неизвестный тот задушен петлей и повешен, и правая ладонь вся исполосована до костей, и головной цепочки нет, и одет базарным шакалом, и всего-то добра при нем найдено - сломанный стилет и изогнутая алота. О боже мой, господи!
Какие там бродяги. Храмовая стража, личная стража Эйлене-Аят. А бродяги для отвода глаз. Или, может, решили ограбить мертвого.
Я убью ее этой ночью. А потом сделаю петлю и суну в нее гордую, немыслимой красоты шею. Потому что мне этого не перенести. Я не могу жить в теле убийцы, оно мне мерзит. Если б я хоть могла вернуться. Но сама ведь отрезала за собой, сама сожгла мосты. Я сделаю петлю вот этими восхитительными руками. Я не буду оплакивать Деайнима в теле Эйлене. Я не хочу искусывать в кровь губы Эйлене. Губы его убийцы. Но раньше я убью ее. За Дени. Да и за Рича тоже. Рич умер по собственной трусости - но разве не приказ Эйлене направил руку палача? Рич умер от боли. А Эйлене умрет от страха. Клейкий ужас, неотделимый, словно взятый в руку и воспламенившийся фосфор - и столь же неугасимый. Конечно, можно найти основные точки сознания и перекрыть их, но это слишком легкая смерть. Вечер. Скорей бы вечер. Ночью я убью Эйлене. А к утру не станет и меня. Компьютер не сможет меня отозвать, он уже не знает, где я. Значит, мне самой придется избавляться от ненавистного тела.
С последними лучами заката, едва успев швырнуть в подсознание Эйлене первую порцию страха, Одри ощутила толчок. Со стыда тебе сгореть, наблюдатель Брентон. Так погрузилась в горе и мщение, что приняла поначалу отрыв за резь в желудке.
***
Конечно, Одри не ожидала возвращения. Как никто не ожидал более, что Рич воскреснет. Но в ту самую минуту когда Одри закрывала за собой дверь центрального корпуса чтоб уйти в переходный отсек, на пульте дежурного врача замигала лампочка. Едва взглянув на пульт, вся дежурная бригада опрометью выскочила в коридор, на бегу натягивая халаты и едва попадая в рукава.
За дверью с табличкой "Р. Стекки" слышался слабый стон.
Черные, широко раскрытые глаза Рича были полны недоуменного ужаса. Студент-практикант отсоединял контакты от головы Рича, бегло массируя кожу в местах их касания, Казалось, все тело Рича хочет напрячься для немыслимого усилия, но не может даже пальцем шевельнуть.
Дежурный врач перекрыл уже ненужную систему жизнеобеспечения, отсоединил трубки и поднес к губам Рича стакан воды.
- Од… ри, - медленно произнес Рич.
- Сейчас, - лепетал врач, потрясенный воскресением из мертвых, - сейчас, наблюдателя Брентон сейчас позовут, позовите же, кто-нибудь, сейчас позовут, вы не волнуйтесь, сейчас…
Ассистент пошел за Одри, естественно, в адаптоцентр, где ее безуспешно дожидался Петер Крайски. Таким образом, никем не замеченная Одри прошла в переходный отсек, Крайски притащил полюбоваться на недавнего покойника весь отдел. Уж теперь-то им ни за что не сослаться на депрессию! Да, но что там говорила Одри? Умер? Чепуха! Кстати, а сама она где? В смысле - Одри. Где чепуха, Крайски не интересовало. Зачем? Стоит лишь оглянуться, и в любую минуту ты увидишь вокруг столько чепухи…
На сей раз чепуха заключалась в том, что Одри Брентон в отличие от повседневной чепухи не было нигде. Крайски начал было беспокоиться, но тут же забыл об этом. Воскрешение наблюдателя Стекки сейчас важнее исчезновения наблюдателя Брентон. Врачу пришлось помочь в одевании, ибо руки Рича то и дело совершали неверные движения. Ничего удивительного. После такого-то…
- Держи свою удавку, - ухмыльнулся Крайски, выудив из тряпья галстук Рича. Эти галстуки вызывали у Крайски едва ли не большую неприязнь, чем сам Рич. Когда-то, еще до знакомства с Одри, Рич увел у Петера жену. И на что польстилась-то? Правда, красив, ничего не скажешь. Идеально ровная смуглая кожа, четкий выразительный рот, отменной лепки нос, лоб хороший, чистый. И великолепные черные глаза. Галстуки в какой-то мере тоже.
Пальцы Рича непроизвольно потерли шею.
- Обойдусь, - медленно и холодно процедил он. - Где Одри?
Описывать взрыв ярости, прогремевший на весь Космодист, когда тело Одри нашли в переходном отсеке, даже и не стоит. Это ведь похлеще будет, чем любой "летучий голландец": тело - вот оно, живехонькое, да и сознание навряд ли мертво… но где оно? Как вернуть наблюдателя Брентон в ее естественное тело, если компьютер почему-то не сохранил ни малейших следов перехода? Кстати - а почему, собственно?
Когда программисты объяснили почему… что же, таких проклятий Космодист еще не слышал со дня своего основания. Вот она, хваленая, трижды и четырежды страхующая сама себя система! О да, неплохо подстелить подушку там, где можно упасть. А если этих подушек будет много - и того лучше. Но вот задавиться этими подушками насмерть… перед рутинным обновлением базы данных всегда отзывали в естественные тела всех до единого наблюдателей - как раз во избежание подобных случаев. Похоже, проклятая жестянка восприняла возвращение всех до единого агентов как сигнал - и сделала то, что в таких обстоятельствах делала всегда. А иначе как это могло случиться? А ведь случилось… и бедняга Одри угодила в переход как раз во время обновления… и потерялась навсегда.
У Крайски, правда, была своя версия произошедшего - но обнародовать ее он благоразумно не стал. В глубине души он готов был в клочья себя порвать за то, что не взял Одри за шкирку собственными руками и не отвел в адапт… а заодно не убедился, что дверь за ней закрыта, и закрыта крепко. Очень уж Одри странно себя вела. Совсем не так, как обычно. Даже и после тяжелого, нестандартного перехода… нет. Ему бы на эту странность внимание обратить - а он глазами хлопал. Вот и прохлопал. Остальные пока еще не задали себе вопрос - а что же это за переход такой внеочередной… но Крайски-то знает, что никакого распоряжения не было. Классическая самоволка - иной раз даже и с самыми дисциплинированными агентами случается. И то, что самоволка Одри совпала с придурью компьютера… неужто случайность? Бросьте! Что угодно, только не случайность. И что он, Крайски, должен теперь делать?
Одним словом, расспросить Рича, где он был и почему Одри сочла его мертвым, попросту не успели. Трагическое исчезновение наблюдателя Брентон оказалось временно важнее воскрешения наблюдателя Стекки.
- Господи, бедняжка, да уж сколько лет такого не было, чтоб наблюдателя не отзывали, она там будет ждать, а мыто, мы!
- А почему мы не можем ее отозвать? - все так же медленно, словно задыхаясь, спросил Рич.
- Да ты, Рич, еще не до конца воскрес, что ли? - раздраженно бросил Крайски. - Как мы можем ее отозвать, если не знаем откуда?
- Планета все та же. Что и в последний раз была.
- Откуда знаешь?
- Знаю.