– А что, замков у вас в лавку давно не завозили? – поинтересовалась царевна после пятого полена под дверью.
– Зачем? – не поняла Находка. – Нам замков вовек не надобно. У нас без приглашения только на пожар собираются. Октябрич в чужой дом просто так не зайдет.
– А если воры?
– У нас воров не бывает, ваше… Серафима.
– Постой, Находка, – пришла в голову царевне умная мысль из области конспирологии. – Я же в мужской наряд переодетая. И значит, вы меня теперь должны не Серафимой называть, а, к примеру… Сергием. Чтоб у непосвященных глупых вопросов не возникало.
– Сергием? – наморщила лоб октябришна. – Сергий, Сергий, Сергий… Хорошо, я запомнила. А ты, Саёк?
– Само знамо, – важно кивнул свежеиспеченный оруженосец.
– Все понятно? – еще раз спросила царевна.
– Все, ваше… Сера… Сергий.
– Я так и подумала, – удовлетворенно кивнула Серафима.
– А послушай, Находка, – обратился к октябришне оруженосец, вспомнив их прерванный разговор. – Это я про воров хочу спросить. Почему это они у всех бывают, а у вас не бывают?
– Совесть не позволяет, – недоуменно, как профессор, отвечающий на вопрос для первоклассника, пояснила октябришна.
– Со-о-весть? – уважительно протянула царевна.
– Ага, – гордо подтвердила Находка. – Вы знаете, что делает октябрич, если его сосед сильно обидит?
Серафима быстро прикинула, что варианты "бьет физиономию", "поджигает дом", "травит собаку" или "травит собаками" здешним аборигенам, скорее всего, не приходят в голову и пожала плечами:
– Сдаюсь.
– Вешается у обидчика на воротах.
Царевна и Саёк запнулись друг об друга.
– Че-во?!..
– Да. Чтобы обидчику стыдно стало.
– И становится? – с восхищением и ужасом спросили оба в голос.
– Становится, – сказала, как вынесла приговор рыжеволосая девушка. – Он после этого от стыда в лес сбегает и больше не возвращается.
– Уходит в другую деревню?
– Нет. Просто не возвращается – да и все. Может, его звери задирают. Или блудни забирают. Или гондыр. Никто не знает.
– Ненормалия, – подытожила с уважением Серафима, но распространяться на предмет однокоренных слов не стала.
– А кто такой гондыр, Находка? – полюбопытствовал Саёк.
– Это хозяин леса. Медведь-человек.
– Вроде лешего? – уточнила Серафима.
– А кто такой леший?…
Так, слово за слово, углубились они в лес – сначала по нахоженной тропе, потом по тонкой звериной тропочке, а после – и вовсе по целине нетоптаной-нехоженой (по крайней мере, не часто и иногда только в одну сторону). После полудня солнце скрылось за тучами и зашептал по опавшей листве мелкий, но осенний дождик.
– Ты ж говорила, что у вас в предзимье сухо! – обвиняюще прищурилась Серафима, стирая рукавом с лица холодные капельки дождя.
– Так это сухо и есть, ваше… Сера… Сергий, – вопреки очевидному обвела рукой окрестности Находка. – Октябрь-батюшка понимает ведь, что если земля иссохшая под снег уйдет, то корешки повымерзнут. Вот мелкий дождик, такой, как этот, тут и балует. А ливней – нет, не бывает.
– И это радует, – кисло вздохнула царевна. – А то мало тут нам деревьев на пути поваленных – как по ипподрому идешь: не идешь, а прыгаешь – так еще и грязюки не хватало…
– И впрямь деревьев много лежит… – забеспокоилась вдруг октябришна. – И ведь не сухостоины, хорошие, живые деревья-то… Неужели опять…
Метрах в десяти, в той стороне, куда они направлялись, вдруг раздался стон, треск падающего ствола и слюнявое хрустящее чавканье.
Серафима выхватила меч и выступила вперед, загораживая собой спутников.
– Что это? – одними губами спросила она у Находки.
– Кажись, древогубец, – так же беззвучно отозвалась та. – А почему мы шепчемся?
– Услышит?
– Пускай, – с облегчением махнула рукой октябришна. – Он людей не трогает, ваше… Сер…р-р-р…ргий. Только деревья. Когда его мало, он сухостой ест, стесняется. А вот когда размножится, то на старые лесины и смотреть не хочет, за добрый лес принимается. Гондыр этого шибко не любит. Серчает. Пока с ним справится, тот много деревьев погубить успевает.
– А гондыр ваш людей трогает?
– Кто из лесу ворочается, если его видел, говорят, что нет.
Серафима хотела спросить, что сказали бы те, кто его видел и ворочаться больше никогда и нигде не будет, но все слова мгновенно вылетели у нее из головы при виде открывшейся через пару шагов картины.
Над еще дрожащими резными бледно-сиреневыми листочками какого-то чрезвычайно перекошенного дерева, которое в прошлой жизни наверняка было планом лабиринта, склонился, обхватив ствол корнями, урча и причмокивая, толстый пень с черной корявой корой и торчащими в разные стороны короткими безлистными ветками. При звуке шагов он поднял рыло, вперился в них четырьмя бурыми сучками-глазками и от бока до бока растянул в омерзительной улыбке толстые красные каучуковые губищи.
– Кыш, – сердито махнула на него рукой Находка, но тот лишь сделал губами неприличный звук, неуклюже повернулся и, похожий на отвратительного паука, заковылял к соседней эвкривии.
– Это что же он, – возмущенно уперла руки в бока царевна. – Не успел одно доесть, пошел валить другое? Ну я понимаю, если от голода, тут припрет – ветки жрать будешь, не спорю. Но вот просто так!..
– Вот такие они, – болезненно, как будто это ее только что погрыз древогубец, поморщилась октябришна. – Один такой вредитель сколько дерев перепортит, пока его гондыр не словит…
– Эй, оруженосец! – обернулась на Сайка Серафима. – А чего нам какого-то гондыра ждать? Меч еще не потерял? Айда, уконтрапупим гадину!
Бывшего поваренка, а теперь – официального ассистента особы царской крови, долго уговаривать не пришлось.
Через пять минут со зловредным пеньком было покончено – его щепки устилали грязным ковром всю землю в радиусе трех метров.
– Ай да мы, спасибо нам! – улыбаясь, согревшись от энергичной работы, подмигнула оруженосцу царевна. – Молодец, малой! Топором-то тебе приходилось чаще орудовать, чем тесаком, а?
– Ага, – смущенный похвалой, признался Саёк. – Дрова колол, туши рубил, иной раз с утра до вечера.
– Заметно…
– Пойдемте скорее, ваше… Сер-р…ргий, – потянула за рукав Серафиму октябришна.
– А что? Мы до ночи не успеваем? – забеспокоилась царевна.
– Да нет, не в этом дело… Вы древогубца убили.
– Да. Ну и что?
– Если другие это слышали, они со всей округи сейчас набегут, – встревоженно распахнула глаза Находка.
– Так ты же говорила, что они людей не трогают? – нахмурился Саёк.
– Не трогают – значит, не едят, – пояснила, боязливо озираясь, кулинарные пристрастия гадких пеньков октябришна. – Но если человек одного из них порубил, и если другие услышали, то в лес ему ходу больше нет: найдут – затопчут и разорвут. Вот поэтому с ними только гондыр воевать и смеет. Его одного они боятся.
– Спасибо за ценное, но запоздалое предупреждение, – несколько искусственно улыбнулась царевна. – Так напомни мне еще раз, чего мы стоим?
– Сейчас пойдем, – закивала Находка. – Одну секундочку, ваш… Сергий… Сейчас, только с направлением определюсь… Так… Хозяйка сказала, нам все время на север… Сейчас посмотрим… Сейчас, сейчас… Ага… Лишайник здесь… Сучки чаще тоже с этой стороны… Значит, север там, – решительно ткнула пальцем в нужную сторону октябришна.
– Слушай, Находка, – не выдержала Серафима. – Я все понимаю, у вас тут ненормалия и с этим ничего не поделаешь. Но север-то все равно у всех в одной стороне остается! Если лишайник здесь, ветки здесь, муравейник здесь, то север – здесь!.. – она размахивала руками во все стороны в подтверждении правоты своих слов, чтоб делало ее похожей на маленькую возмущенную ветряную мельницу.
– Нет, ва… Сергий, – ласково, как всепрощающая мать – любимое дитятко, стала убеждать ее Находка. – На остальных деревьях – и верно так. Но это – лжетсуга. Обманное дерево. У него все наоборот. Кто не знает – так и подумает, как вы, и останется в лесу насовсем, если не догадается на другое дерево посмотреть.
– А муравейник? Он же не часть этой… заманихи!
– Лжетсуги, – услужливо подсказал Саёк.
– Так это же пьяные муравьи, – махнула на них рукой октябришна. – Они вечно с похмелья, строят где попало и как попало, так что вы на них и не смотрите даже.
Царевна вместо этого поглядела на октябришну слегка осоловелыми глазами и обреченно покачала головой:
– Ненормалия…
Пробираясь по бурелому, завалившемуся сухостою и по засыхающим телам деревьев, павших жертвами древогубца, отряд Серафимы медленно, но уверенно двигался строго на север по приметам, одной Находке ведомым.
– Ну, скоро уже?… – в четвертый раз, тяжко вздыхая под грузом их багажа и даров для убыр, любезно предоставленных их хозяевами в Черемшуре, скучным голосом вопросил Саёк.
– Скоро уже, скоро, – повертев головой по сторонам и разглядев то, что рассчитывала разглядеть, Находка бодро перевалила через очередной завал и остановилась, поджидая спутников.
– Вот, дом убыр, пожалуйста тебе, – гордо ткнула она пальцем в неприступную маленькую крепостцу на открывшейся перед ними поляне, обнесенную негостеприимным частоколом в два человеческих роста. Никакого дома за ним видно не было, и верить ей пока приходись на слово.
Серафима сотоварищи осторожным шагом – кто их знает, этих иностранных убыров – приблизилась к воротам усадьбы.
Первое, на что наткнулся ее взгляд, была костяная человеческая нога, подпирающая ворота. Голеностоп, если быть анатомически точным, все косточки которого были тщательно и надежно скреплены суровой ниткой, продетой сквозь просверленные в них отверстия. Было видно, что кто-то любовно трудился над сим колдовским эквивалентом октябричского замка не покладая рук, несколько дней – не меньше.
– Это значит, что ее нет дома? – с гримасой разочарования уточнила царевна у октябришны.
– Угу, – неохотно подтвердила Находка, поеживаясь под мелким, но настойчивым дождем, услышавшим, наверное, где-то, что капля точит камень, и решившим испробовать этот постулат сначала на этих трех путниках.
– А еще это значит, что по вашим правилам мы теперь должны стоять лагерем под ее воротами, пока она не вернется?
– Угу… – медленно промокающая и замерзающая октябришна выглядела еще более несчастной.
– Чтобы не обиделась? – усмехнулась Серафима, которой что-то подсказывало, что если обиженная убыр и повесит что-то на воротах обидчика, то это будет он сам.
– Угу… – грустно кивнула та. – Может, обратно пойдем, ва… Сер…гий?
– И записку оставим, что, мол, приходили, дома не застали, загляни по такому-то адресу дня через два?
– Ага! – обрадовалась сначала было октябришна, но тут же сникла. – Не-е, в… Сергий. Не получится. Во-первых, она читать не умеет. Во-вторых, у октябричей нет адресов. Зачем они им? А в третьих, если я приглашу убыр к нашим хозяевам, они придут в мою деревню и повесятся на моих воротах всей семьей…
– Вы ее так боитесь? – тревожно расширил глаза Саёк.
– Нет, не так, – мотнула головой Находка. – Еще больше… По своей воле к убыр никто не ходит. Особенно к убыр Макмыр.
– Макмыр? – переспросила Серафима. – А что это значит?
– Убыр берут себе в имена названия болезней. Так вот эта – самая страшная.
– Убыр или болезнь?
– Обе, – втянув голову в плечи, рыжеволосая девушка боязливо зыркнула по сторонам – не притаилась ли где по близости ужасная старуха, не выскочит ли, не выпрыгнет при толковании своего имени, и не пойдут ли потом от них, а конкретно от нее, Находки, клочки по закоулочкам…
Впрочем, решив, что, скорее всего, не пойдут из-за отсутствия закоулочков в этом лесу как архитектурного излишества, она немного расслабилась и передохнула.
– А какая болезнь-то, Находка? – не унималась царевна.
Октябришна снова напряглась, помялась и вздохнула:
– С нашего языка это переводится как…
И тут из леса до них донесся первый треск.
– Что это?… – заоглядывался оруженосец, нервно сжимая вмиг вспотевшей ладонью рукоятку меча, но все, что он мог видеть, это сгущающиеся осенние сумерки пасмурного дня.
– Не знаю, – пожала плечами Серафима, но на всякий случай вынула свой меч из ножен и повернулась спиной к частоколу. – Может, убыр возвращается?
Треск повторился – но теперь громче, со всех сторон сразу, и больше не прекращался ни на секунду. Было похоже, что со всех направлений к ним ломилось по лесу огромное стадо очень тяжелых и очень неуклюжих лосей. Или медведей. Или…
– Древогубцы!!!.. – завизжала октябришна, едва первый, еле различимый на фоне деревьев приземистый силуэт выполз из-под покрова леса на край поляны. – Они услышали!!!.. Они пришли!!!..
– Какие будут предложения? – невозмутимо вопросила Серафима, оценивая расстояние до ближайшего врага и его скорость.
– Бежать! Бежать! Бежать!.. – октябришна заметалась, замахала руками, наступила на голеностоп, жалобно затрещавший и хрупнувший плюсной под ее тяжелым ботинком, но она этого даже не заметила.
– Куда?!.. – слабо, не по-геройски пискнул Саёк, панически озираясь по сторонам.
Тьма ожила, зашевелилась, и из леса медленно, но неумолимо, как асфальтовый каток под уклон, поползли древогубцы. Их было не меньше десятка, а сумрак в лесу все трещал, скрипел, и кряхтел, выдавливая из себя все новых и новых врагов.
Царевна замерла, напряглась и стала соображать очень быстро.
Рубить?
Так их тут столько, что артель дровосеков топорами не перерубит, не только мы нашими мечами, для рубки древесины вовсе не предназначенными.
Развести огонь?
Сыро кругом, жечь нечего, да и сами пеньки, пробыв полдня под дождем, гореть не будут. Хотя как оружие сдерживания может и сработать.
Что еще? Бежать в лес?
Порастеряемся, заблудимся, споткнемся в темноте о первую коряжину, а дальше – дело техники и красногубых уродцев.
Оставалась только крепость старухи. Правда, частокол деревянный и долго под напором древогубцев не продержится – это к убыр не ходи, но, может, что-нибудь придумаем…
Она ногой отбросила в жухлую траву страдающий открытым переломом голеностоп и распахнула ворота.
Оруженосец юркнул внутрь без приглашения. Находку пришлось затаскивать силой, и царевна еле успела захлопнуть ворота и закрыть их изнутри на засов перед самым носом у ближайшего, самого проворного пенька.
– Саёк, разводи огонь, – скомандовала она, накинувшись на сложенную под навесом у частокола поленницу, с тошнотворным холодком в желудке ожидая с секунды на секунду хруста перегрызаемых кольев ограды.
Но, как ни странно, все было ти…
– АЙ!!!
– Что слу…
Она обернулась, и первое, что увидела перед собой – черный ухмыляющийся (с такими данными ухмылка получалась – высший сорт) губастый пенек, вразвалочку ковыляющий к ней. Еще два навалились на Сайка и уронили его в грязь. Трое ухватили сразу же перепутавшимися корнями и сучками за подол октябришну и теперь не спеша, методично, мешая друг другу, старались подмять ее под себя.
Все это выглядело бы жутко, если бы не было так смешно: все пеньки были ростом не больше кастрюльки.
– Эт-та что еще за детский сад?!.. – возмущенно поддав ногой древогубца, уже почти доползшего до нее, так, что он отлетел к самым воротам и попал точно в "девятку", она кинулась на выручку октябришне.
На ходу она сурово бросила своему несколько негероически сейчас барахтающемуся в мелкой луже оруженосцу:
– Кончишь валяться, разберись с ними сам.
Спустя пару минут со всеми разбушевавшимися пеньками было покончено самым решительным образом. Расколов последнюю чурку пополам, Серафима, даже не прислушиваясь, поняла, что наступила тишина… Которую исподволь расковыривало приглушенное не то шипение, не то гудение – фены еще изобретены не были, поэтому подобрать верное сравнение Серафима так и не смогла.
– Что это? – вполголоса, озираясь в опускающихся сумерках, готовая к встрече и к бою с новым противником, вопросила она.
– Н-не…
– Смотрите! Еще пеньки! Приподнялись на корнях – на нас смотрят! Момент выбирают… Да здоровущие какие!..
– ГДЕ???!!! – подпрыгнула Находка.
– Вон! – и царевна ткнула пальцем в подозрительно неподвижную группу древогубцев почти у самого крыльца дома убыр.
– Где? – уже спокойнее вгляделась в них октябришна. – По-моему, это не они…
– А что тогда? – не унималась Серафима.
– Я сейчас разведаю!
И не успели девушки и слова сказать, как Саёк с мечом наголо понесся к засаде.
– Стой!!!..
– Все в порядке! – обернулся он, победно улыбаясь, к своим подзащитным. – Это просто колоды!
– Какие колоды? – не поняла царевна.
– С пчелами! Это местные ульи такие!
– Колоды?… – вместо того, чтобы обрадоваться благополучному разрешению опасной ситуации, Находка вдохнула, побледнела и забыла выдохнуть.
– Да, Находка, не бойся! Это всего лишь пчелы убыр! А пчелы в это время года уже давно спят, это даже я знаю! – веселый Саёк панибратски постучал по круглому боку колоды.
Изнутри мгновенно выросло в громкости и неприязни и без того не слишком дружелюбное гудение.
– Не трогай их! Отойди немедленно! – нашелся сразу же голос у Находки. – Не подходи близко!!!
– Да почему, Находка? Они в такую холодину – для них – носа наружу не кажут! – поддержала оруженосца Серафима.
– Потому что это не пчелы! Это шерстни!
– Шершни, что ли? – переспросил Саёк.
– Да не шершни, а шерстни! Это шершни в шерсти, и они даже зимой летают!
– А чем же они питаются? – от удивления царевна забыла о новой угрозе и ударилась в энтомологию.
– Мышей из норок в сугробах выкапывают, белок в дуплах находят, птичек… – начала перечислять октябришна, нервно поглядывая на колоды. – А летом они хозяйке мед приносят.
– Шерш… То есть, шерстни – мед? – изумился Саёк.
– Ну да. У пчел отбирают и ей приносят, – мрачно подтвердила октябришна. – Убыр их, наверное, для охраны держит. Они только ее, поди, не кусают, потому что она им колоды поставила и кормит – хозяйка, значит, а остальных глазом не моргнут – заживо сожрут. Это нам сейчас повезло, что мы когда уже темнело пришли – они спать легли. А если бы хоть чуточку посветлее…
Ее болезненно передернуло от нарисованной и без того в последнее время хронически воспаленным воображением картины.
Серафима снова прислушалась. Снаружи злобно возились, ворчали и скрипели сырой корой набежавшие со всего леса древогубцы, но частокол стоял нетронутый.
Обратили на это внимание и ее спутники.
– Чего они ждут? – потребовала ответа у Находки Серафима.