Человеку, который провел в тюрьме семьдесят лет, сейчас должно быть около ста. Вся его жизнь прошла в стенах маленькой пещеры. Он не мог выйти, он был прикован к пещерной стене. Он даже не мог просто взглянуть на небо, на звезды, на Луну. Естественно, спустя семьдесят лет этот человек боится вернуться в мир.
Все, кого он знал, либо умерли… либо где ему их искать? Их имена, их лица стерлись, долгие семьдесят лет…
И кто знает, узнают ли они его? Если он не может их вспомнить, то кто вспомнит его? - человека, осужденного на пожизненное заключение. И чем он будет заниматься? Где добудет пищу, одежду, где будет спать? Ему нужна крыша над головой. Он практически разучился работать, добывать деньги, да и кто возьмет на работу человека в таком возрасте - старого, больного, в лохмотьях? Даже те, кто пробыл в тюрьме всего несколько месяцев, с трудом находят работу; кто же будет доверять человеку, просидевшему в тюрьме семьдесят лет? Это слишком рискованно.
В тюрьме комфортно - посторонний может с этим не согласиться - но для того, кто прожил в пещере семьдесят лет… Возможно, поначалу, несколько дней, месяцев это некомфортно, но люди обладают невероятной способностью к адаптации. Если их поставить в безвыходное положение, они приспособятся к любой ситуации.
Но семьдесят, или даже пятьдесят лет - это большой срок, это половина века. Теперь человек начал чувствовать себя уютно, комфортно: не нужно заботиться о хлебе насущном, не нужно заботиться о завтрашнем дне, ни о чем не нужно беспокоиться. Он забыл, как зовут его детей, кто его жена, и что стало со всеми этими людьми. Нет, он не хочет оттуда выходить.
Революционеры не могли поверить: "Мы дарим вам свободу, а вы так боитесь, как будто мы собираемся вас убить".
Узники сказали: "Именно это мы и чувствуем: что вы собираетесь нас убить. Здесь мы абсолютно счастливы. Простите нас, мы не можем сделать того, что вы ждете; слишком поздно".
Но революционеры упрямые люди. Они не послушали узников; они разорвали их цепи, разрубили наручники и заставили выйти - с той же жестокостью, с какой однажды их туда загоняли. Против воли их загоняли вовнутрь, теперь против воли их выталкивали наружу.
Из-за яркого света многие из них были не в силах даже открыть глаза. Пока они жили в темноте, их глаза ослабли и стали слишком чувствительными; они больше не могли смотреть на солнечный свет. Многие разучились ходить. Но революционеры сияли; они не замечали ни криков, ни слез. Революционеры - это революционеры; они выгнали их из Бастилии, почти три тысячи узников…
Никто не хотел их принимать, и они бродили по городу, почти как мертвецы, как призраки. Они не могли ничего узнать; семьдесят лет назад все было совсем другим. Они не могли встретить никого из своих современников. К вечеру почти все вернулись назад, к тюрьме. Они дрались с революционерами, которые не пускали их обратно в тюрьму. Они говорили: "Мы не можем жить снаружи. Кто даст нам пищу? Кто позаботится о нас, кто обеспечит нас медицинской помощью, жильем, одеждой? Вы?"
И что самое удивительное… они сказали: "Мы не можем спать без цепей и наручников. Мы так к ним привыкли, что кажется, что нам чего-то не хватает. Мы не можем спать: днем мы пытались спать под деревьями, но, не ощущая на ногах и руках веса цепей, мы не могли уснуть. Так что, пожалуйста, не мучайте нас. Жизнь и так мучила нас достаточно, теперь, когда она подошла к концу, мы не хотим ничего в ней менять".
Наконец революционеры поняли, что к чему. Они никогда не думали, что человек привыкает к определенной ситуации, и тогда это уже его территория. И на этой территории он чувствует себя уютно и комфортно.
Из моего собственного опыта… Я общался с нищими, которые имели счета в банках. У меня нет счета в банке - у меня никогда его не было.
Так сложилось, что из-за моих постоянных разъездов я оказывался на вокзале в Джабалпуре минимум десять-пятнадцать раз в месяц, то приезжая откуда-нибудь, то уезжая. Бывало так, что возле вокзала часто стоял старый нищий. И так как в первый раз я дал ему одну рупию, он никогда не брал меньше, но и больше никогда не просил. Так, мы оба к этому привыкли: я должен был дать ему одну рупию. В действительности, если я приезжал и не видел этого нищего, мне его даже не хватало. Я спрашивал: "Где этот старик?" Мы очень подружились, и если иногда я его не встречал, то в следующий раз давал ему две рупии: одну за предыдущий раз, так как она становилась для меня грузом.
Однажды, проезжая мимо вокзала, я увидел его. Я никуда не уезжал, я просто ехал на машине мимо вокзала на встречу с врачом, лечившим работников железной дороги в железнодорожном госпитале. Вдруг в закоулке я увидел этого старика разговаривающим с юношей; юноша был моим студентом. Я остановил машину и стал ждать. Когда они закончили, оба были шокированы. Отец был в шоке… я не понимал, почему. Я спросил: "Что вас так потрясло?"
Отец ответил: "Я скрывал это от всех, но от вас скрывать не могу. Это мой сын и ваш студент, и я собираюсь дать ему образование как минимум врача".
Я сказал парню: "Ты никогда не говорил мне, что ты сын нищего".
Он ответил: "Отец не разрешал мне. Мы никогда не встречаемся в местах, где нас могут увидеть, потому что, если люди узнают, что я сын нищего, возникнут проблемы - проблемы в колледже, проблемы при поступлении в другие колледжи. Это станет невозможно, и отец будет разоблачен: он в состоянии дать сыну медицинское образование и при этом продолжает попрошайничать. Он покупает мне самую лучшую одежду…" Я видел: во всем классе у него была самая лучшая одежда, самая лучшая обувь - все самое лучшее.
В тот день я спросил старика: "Сколько денег у вас на счету?"
Он ответил: "Теперь я не могу от вас этого скрывать, и я верю, что вы не расскажете никому, что он мой сын. На моем счету тридцать тысяч рупий".
Я сказал: "С тридцатью тысячами можно открыть магазин, небольшую фабрику. Почему даже в таком возрасте вы продолжаете побираться?"
Он ответил: "Это удобно! В любом другом деле я могу обанкротиться, но попрошайничество никогда не сделает меня банкротом. Я зарабатываю больше любого владельца магазина или небольшой фабрики. Мой доход - около пятидесяти рупий в день". В Индии даже врачи и профессора столько не зарабатывают.
И он сказал: "У меня есть свои клиенты; зачем мне без надобности начинать что-то новое, в чем я не разбираюсь? Побираться - это мое наследство: мой отец просил милостыню, отец моего отца просил милостыню, и все они были богачи".
Впервые я осознал новое измерение человеческого ума: неважно, в каких условиях вы находитесь, - медленно, медленно вы обживаетесь. И как только вы обжились, вы не хотите даже пошевелиться, потому что тогда вам пришлось бы начинать все с азов. Вам снова пришлось бы учиться, снова сталкиваться с проблемами. Прямо сейчас проблем нет: вам известны все ответы на все вопросы, какие только могут возникнуть в вашей ситуации, в которой вы стали полностью ограниченными.
Жить в старом уютно и удобно, но эта жизнь не принесет вам цветов свободы, не откроет вам всего неба, где вы смогли бы расправить крылья и полететь. Она не позволит вам устремиться к звездам; она не даст вам сдвинуться с места. Вы останетесь просто как могила, в которой все неподвижно.
Новое действительно пугает, но это именно то, чему я вас учу. Вам придется отбросить свои страхи, вам придется отбросить свой уродливый комфорт, вам придется отбросить свои мелкие удобства. Это цена, которую вы должны заплатить за более великую радость, более возвышенное существование, за величайшие возможности экстаза. Вы не проиграете, но вначале вам придется чем-то рискнуть.
Хорошо, что ты осознаешь, что новое вызывает в тебе страх. На протяжении столетий человек, животные - все жили со старым. Лишь человек иногда поднимается, чтобы испытать проблески нового. Подумайте о буйволах… Вы можете представить, чтобы буйволы за миллионы лет эволюции ели какую-нибудь другую траву, а не ту, что сегодня? Та же трава… Вы можете предположить, что однажды буйволы станут другими? Они настолько спокойные, настолько абсолютно спокойные и удовлетворенные…
Вы не сможете сделать из буйвола будду. Буйвол совершенно расслаблен. Зачем ему беспокоиться?
Все животное царство является более низким по отношению к человеку лишь по одной причине: человек - исследователь, внутри него спрятан искатель приключений. Его ум может испытывать страх, может бояться, но его сознание хочет прийти к единству с Вселенной, хочет коснуться звезд, хочет открыться навстречу всей красоте, всей истине и доброты существования.
Вам нужно сместить акцент от ума к медитации - и весь страх исчезнет. Вам нужно переместить ваше внимание от своего удобного, комфортабельного, но старого, грязного и прогнившего состояния в сторону чего-то нового, свежего, молодого - от тела к сознанию, от ума к не-уму. Тогда каждый момент станет встречей с новым.
Новое вызывает трепет. Как только вы поняли, что новое - вам не враг, страх просто исчезает; наоборот, вы начинаете искать нового. В тот день, когда вы начнете искать новое с радостью и танцующим сердцем, вы становитесь саньясином. Это мое определение саньясина…
Поиск нового - один из аспектов искателя.
Ты говоришь: "Мое желание и потребность в признании ушли вместе с деланием. И хотя глубоко внутри я безгранично благодарен и счастлив, я нахожу, что часть меня чувствует вину. Я также вижу, что лень не является моей характерной чертой. Я не могу найти новый способ быть тотальным в работе. Это становится очень болезненным".
Все ваши проблемы созданы вами.
Прежде всего, ты должен быть безмерно счастлив, что ушла потребность в признании. Это огромное достижение. Ты больше не зависишь от мнения других; впервые ты - это просто ты, тебе не нужно чье-либо одобрение.
Это начало рождения индивидуальности. А иначе люди - это лишь мелкие детали в колесе; они верят всему, что говорят другие, даже о них самих. Все, что они знают о себе, им сказали другие. Они продолжают копить всевозможные мнения, и это составляет их знание о себе. Это великое переживание - то, что ушла потребность в признании. Ты должен быть счастлив и не делать из этого проблему.
Ум очень ловок и хитер. Даже если вы переживаете экстаз, ум скажет: "Осторожно, возможно, это просто галлюцинация. И это разрушит ваше блаженство". - "Боже мой! Возможно, это просто галлюцинация!" Когда вы испытываете боль, ум никогда не говорит подобного - этого не случилось ни разу за всю историю человечества. Когда у вас мигрень, ум не говорит, что, возможно, она иллюзорна.
Но если внутри вас возникает прекрасное пространство, как будто там цветет роза, ум немедленно на это набрасывается: "Ты грезишь наяву, это галлюцинация, иллюзия. Ты загипнотизирован". И вы мгновенно прислушиваетесь к уму, потому что вы слушали его на протяжении столетий. Это превратилось в привычку.
Ты говоришь, что вместе с признанием ушло также и делание. Это даже большее достижение, чем первое. Если делание ушло, деятель, должно быть, тоже ушел, - но я подозреваю, что именно в этом и кроется проблема. Делание ушло, но деятель остался, и это создает напряжение, заставляет какую-то часть тебя чувствовать вину. Кто эта часть?
Если ушло делание, проблемы нет. В действительности, это одно из условий просветления: делание должно уйти. Это не значит, что вы ничего не будете делать, вы будете делать, но ваши действия не будут реализацией эго или проекциями ума. Они будут спонтанны; и вы будете радоваться, делая это, или, наоборот, радуясь, вы будете это делать.
Но, кажется, внутри тебя все еще прячется деятель. Так одна часть исчезла, но другая осталась, и она создает чувство вины: быть ленивым, ничего не делать - нехорошо. Ты должен что-то делать, нельзя быть паразитом. Этот деятель продолжает создавать для тебя проблемы, беспокойство.
Если ты позволил уйти признанию и деланию, освободи также и деятеля. Но помни: это не означает, что ты станешь ленивым. Это ошибочная интерпретация ума. Ум всегда интерпретирует неправильно все то, что становится шагом, ведущим за пределы ума. Когда ты почувствуешь, что отпускаешь, ум скажет: "Это лень". Ум все время осуждает. Ему нравится осуждать других, ему нравится осуждать тебя; осуждение - его единственная радость.
Ты говоришь: "И хотя глубоко внутри я безгранично благодарен и счастлив, я нахожу, что часть меня чувствует вину". Ты должен осознать эту часть и отбросить ее.
Если ты смог отбросить уже так много, зачем носить в себе эту маленькую часть, испытывающую чувство вины? Ты никому не причинил вреда. Ты ощущаешь вину, потому что общество воспитывает людей с идеей, что надо что-то делать, кем-то быть: не будь пустым местом, не будь бездельником. Оставь свой след в истории.
Что за глупость? Для чего оставлять след в истории? - чтобы мучить будущих детей? Для чего быть кем-то особенным? Это все ловушки эго.
Многое уже исчезло, но какая-то часть эго осталась, которая заставляет тебя чувствовать вину и называет тебя лентяем. Но это не лень; это расслабленность, отпускание. И из этого отпускания, из этой расслабленности вырастут новые цветы. Разница в том, что лень бесплодна, из нее ничего не вырастает, она - пустыня. Поэтому скоро ты увидишь отличие - просто не цепляйся за слово лень. Отбрось его, это очень негативное, разрушительное слово.
Я никогда ничего не делал на глазах у людей. В моей семье с самого начала мне говорили: "Ты вырастешь бездельником", - и они оказались правы. Я действительно хорош только для ничего. Они очень беспокоились. "Как ты собираешься жить? Как ты будешь устраивать свою жизнь?"
Но я всегда отвечал: "Не переживайте. Если я не переживаю, зачем переживать вам? Что-то произойдет - одно или другое, не переживайте".
Но они очень беспокоились и без конца повторяли: "Ты ленишься, это нехорошо".
Я отвечал: "Это не лень. Это медитативность. Я просто нахожусь в молчании. И вы увидите: если это лень, моя жизнь окажется пустыней, в которой ничего не растет. А если я прав, и это отпускание, вы увидите, - хотя обычные люди могут не заметить, но имеющие глаза увидят, имеющие уши услышат, - моя жизнь станет песней, танцем, празднованием, с множеством цветов, и я буду так удовлетворен и так реализован".
Ни единого мгновенья я не чувствовал вины.
Научитесь правильному языку на пути медитации. Ваш язык принадлежит уму; когда вы меняете направление от ума к медитации, вам приходится изменить многие слова, которые использует ум, но которые неприменимы в мире медитации. Назовите это отпусканием, и вы мгновенно почувствуете чрезвычайное расслабление. Назовите это ленью, и вы мгновенно почувствуете осуждение, тревогу, боль… Выучите новый язык, ведь вы выбрали путь поиска нового и неизведанного.
Я тоже против лени. Лень - это просто тупость, глупость. Но отпускание - это величайшее качество, которого может достичь человек. Расслабление - одно из самых прекрасных переживаний, способных принести вам столько подарков из запредельного, что вы не можете себе этого представить. Измените язык.
Если лень не является твоей характерной чертой, хорошо. Пусть твоей чертой будет расслабленность. Расслабленность, неделание совсем не вызывают беспокойства, просто твоя жизнь становится более творческой, вместо того чтобы быть более эффективной. И опять эти два слова вносят огромное различие.
Активностью ум называет эффективность, а творчество в счет не идет. Необходимо время, чтобы родилось подлинное творчество. Буквально на днях одна из картин Ван Гога была продана за сорок миллионов долларов. Несколькими месяцами раньше другая его картина была продана за четырнадцать миллионов, и тогда говорили, что это максимально возможная цена - ни одна картина не приносила четырнадцать миллионов, что уж говорить о сорока?
Этот человек жил в бедности, голодал, умирал от голода, так как не мог продать ни одной своей картины. И он не требовал четырнадцати миллионов; иногда он был готов отдать картину всего лишь за еду. Иногда он был готов отдать картину за чашку чая. Но люди не хотели, даже за чашку чая: "У нас нет места - куда мы ее повесим? Предложите кому-нибудь другому". Для них это было проблемой: "Куда ее повесить? - у нас нет места".
Когда же его не стало, спустя сто лет после его смерти, постепенно пришло время его признания. Такова история почти каждого гения. Все гении по совершенно непонятным причинам приходят раньше своего времени. Почему эти люди не могут немного подождать? Они появляются, когда их современники еще не пришли; а когда они появляются, их уже нет - они никогда не встречаются.
Вы думаете, Христос когда-нибудь узнает о том, сколько сейчас в мире христиан? Вы думаете, Сократ когда-нибудь узнает, что теперь Греция гордится его именем? Без этого имени Греция - ничто. Именно его учение и ученики, Платон и Аристотель, удерживали Грецию на пике сознания, потому что вряд ли кто-то еще во всей Европе обладал столь же проницательным умом, как Сократ. Возможно, его современники все еще не появились на Земле, хотя прошло уже двадцать пять столетий.
Когда картины Ван Гога были признаны, люди начали за ними охотиться. Должно быть, он написал тысячи картин и просто раздавал их - друзьям в качестве подарков, или за чашку чая, или за еду. Люди брали их, просто чтобы не показаться невежливыми, некультурными. Они думали: "Когда он уйдет, мы отнесем эту картину в подвал". Никто не вешал их у себя в гостиной, так как любой, взглянув на них, мог подумать, что тот, кто это повесил, сумасшедший: зачем вешать такое?
Тогда идеи Ван Гога казались безумными, его время пришло позже. Его семья осуждала его, говоря: "Ты ничего не сделал, ты паразитируешь на своем младшем брате", - его младший брат помогал ему выжить и не умереть с голоду.
Ван Гог не мог позволить себе есть каждый день; он ел четыре дня в неделю - три дня он голодал. Один день он ел, один голодал; один ел, один голодал, и на сэкономленные за эти три дня деньги он покупал краски, холст и кисти для своих картин. Другого выхода не было.
Никто не писал картин с такой любовью и радостью - вкладывая в это всю свою жизнь, всего себя. Он погубил себя в этом. Сейчас в Голландии и Италии в подвалах домов, где он жил, ведутся поиски; иногда там находят картины, а сейчас цены на них просто невероятные.
Последняя картина была продана позавчера за сорок миллионов долларов. Когда несколько месяцев назад предыдущую картину продали за четырнадцать миллионов, критики сказали: "Это предел. За большую цену ни один человек не купит ни одной картины". Это был рекорд - четырнадцать миллионов долларов. До этого максимальная цена за картину какого-то другого художника была три миллиона. И это был большой скачок: с трех до четырнадцати миллионов, но через три-четыре месяца другая картина Ван Гога ушла за сорок миллионов долларов - и я допускаю, что цены на его картины будут еще возрастать.