– Я всю жизнь добивалась власти, – продолжила Корделия. – И я не отступлюсь. Я буду жить вечно благодаря этому мальчишке.
Она кивнула в сторону Макса, распятого на столе.
– Я не допущу этого, – произнес Дмитрий.
– Снова станешь совать нос в чужие дела? Зачем тебе это? Все уже свершилось, я добилась своего.
– Все оказалось ложью… – пробормотал Алекс. – Тебе был нужен лишь Тетрагон. Для этого ты сдалась нам… и мы сами отдали тебе проклятую книгу! А я поверил тебе…
– Я очень старалась, Алексей. Чтобы вы поверили в мой рассказ, нам даже пришлось убить мою старую учительницу Ипполиту.
– Ты пошла на это?! – ужаснулся Алекс.
– Я – зло, Алексей. И тебе лучше держаться от меня подальше. Повторяю в последний раз: уходи и живи. Без меня, как прежде. Твоя мать совсем не тот человек, который тебе нужен.
– Но я не дам тебе убить своих друзей!
– Я подарила тебе жизнь. Ты станешь сражаться со мной?
– Мать, верно… Но для меня это слово больше ничего не значит. Ты права, моя мать совсем не та, кем я ее считал.
– Жаль, что этим все кончится. Но я так далеко зашла не для того, чтобы кто-то встал у меня на пути. Даже ты, Алексей Грановский.
Корделия кивнула барону Клайду, и в тот же миг колдуны напали на Созерцателей.
Алекс и его спутники кинулись врассыпную, когда на них устремилось сразу несколько мощных потоков огня. Дуарфы бросились на противников, размахивая острыми ножами. Наемники выжидали удобный момент, чтобы вступить в бой.
Вера размахивала шестом, оглушая нападающих электрическими разрядами. Андрей орудовал лишь одним мечом, вторая рука его не слушалась. Дмитрий и Алекс яростно рубили клинками, расшвыривая в разные стороны визжащих дуарфов. При этом Созерцателям постоянно приходилось уворачиваться от огненных ударов колдунов. Пару раз заклятия попали в карликов, мгновенно воспламенив их. Горящие коротышки с визгом метались по залу, натыкаясь на различные предметы.
Герофраст вытащил из ножен, закрепленных на поясе, сразу четыре меча и, проворно орудуя всеми четырьмя клинками, ринулся на Созерцателей.
Тем временем Корделия повернулась к Максу и снова приставила изогнутый нож к его обнаженной груди. Увидев это, Алекс ударил кнутом, и конец бича обвился вокруг ее запястья. Женщина вскрикнула от резкой боли. Барон Клайд выхватил меч и ринулся на парня, но Дмитрий преградил ему дорогу. Их клинки со звоном скрестились.
Корделия перехватила нож, развернулась и метнула его в сына. Клинок вошел ему в плечо, и Грановский-младший с коротким вскриком рухнул на спину На него тут же прыгнули два карлика, но Вера, наотмашь врезав им шестом, отбросила обоих к полыхающей пентаграмме.
– Я предупреждала тебя, – прошипела Корделия. – Уж не обессудь.
Стряхнув кнут с запястья, она схватила со стола еще один нож и быстро провела им по груди Макса, наметив будущий глубокий разрез. Беркут громко застонал от боли. Корделия удивленно вскинула брови и придвинулась ближе – по коже парня побежала струйка крови, но она быстро меняла окраску с алого на золотистый. Казалось, по его коже течет расплавленное золото. Корделия нахмурилась, но все же обхватила рукоять ножа обеими руками и размахнулась для решающего удара.
В это время Алекс выдернул из плеча нож и бросился на нее. Ритуальный клинок метнулся вниз, когда Грановский сбил мать с ног. Они грянулись на ближайший столик с ножами, опрокинув его, и покатились по полу.
Корделия ударила сына коленом в подбородок. Голова Алекса дернулась назад. Рука ведьмы со скрюченными пальцами потянулась к его глазам.
– Лучше бы я избавилась от тебя еще в младенчестве! Надо было последовать примеру Кристины! – прошипела некромантка.
Алекс перехватил ее запястье и вывернул руку назад. Корделия тут же ударила его локтем.
Тем временем Доминик Клайд яростно кидался на Дмитрия Грановского, тот с трудом отбивал атаки. Вера и Андрей сражались с Герофрастом, который вертел руками, как ветряная мельница лопастями. Проклятые карлики суетились под ногами, размахивая ножами. Приходилось постоянно отшвыривать их в стороны. Вера и Андрей уже истекали кровью от мелких резаных ран.
Колдун Инцерон метался у пентаграммы, не решаясь стрелять огнем. В гуще сражения он мог запросто попасть в кого-то из своих.
– Помогите барону Клайду! – приказал он наемникам.
Воины в черных доспехах кинулись к сражающимся, выставив перед собой мечи.
Тут в зал ворвались Влад, Петр, Крид, Антон и Глория с мечом в одной руке и арбалетом в другой. Быстро оценив обстановку, мужчины ринулись в бой. Глория осталась у двери. Зарядила арбалет и уложила стрелой карлика, который поспешил в ее сторону.
– Убейте их! – завизжал Инцерон. – Прикончите всех!
Схватив с пола стеклянный нож, он начал пробираться к столу, на котором лежал Макс. Колдун хотел во что бы то ни стало завершить начатое Корделией.
Наемники бросились навстречу Созерцателям. В зале зазвенели мечи, воздух наэлектризовался от заклятий и боевой магии.
Обскурум продолжал сиять в центре большой пентаграммы. Вокруг него возникло силовое поле, никому не позволяющее переступить горящие линии, начерченные мелом на полу. Когда кто-то натыкался на это поле, его просто отбрасывало назад. Заклинание, произнесенное Инцероном, продолжало набирать силу.
Колдун приблизился к столу и замахнулся ножом. В этот момент рана на груди Макса полностью окрасилась золотом. На смуглой коже тонкими пластинками проступила узорная чешуя, она быстро покрывала все тело пленника.
Золото в считаные секунды поднялось по шее и охватило лицо, его черты сразу начали меняться. Макс Беркут широко распахнул глаза, в которых теперь сиял узкий вертикальный зрачок. В радужке полыхало пламя. Плечи с хрустом раздались в стороны, тело начало вытягиваться. С треском лопнули удерживающие его ремни, одежда расползлась на лоскутья.
Инцерон застыл, вместе с ним замерли и все присутствующие. Но это длилось лишь мгновение. Длинный, покрытый чешуей золотой хвост яростно ударил по ближайшей колонне, превратив ее в черную крошку, потом качнулся к Инцерону, и колдун пал с рваной раной в груди.
Новоявленный дракон опустился на четыре лапы и издал громогласный рев. Макс сейчас совсем не был похож на человека. Перед присутствующими стоял ужасный и одновременно прекрасный монстр размером с рослого коня. Развернулись огромные золотистые крылья, качнулась голова на изящной длинной шее, в разинутой пасти засверкали белоснежные клыки. На голове прорезались два острых рога, они вытянулись, загнулись назад и вплотную прилегли к голове.
Дракон огляделся, яростно сузил глаза и изрыгнул мощную струю пламени в толпу дуарфов и наемников. Мерзкие карлики и наймиты колдунов мгновенно вспыхнули и заметались по залу.
Золотой хвост одним махом подцепил тело Инцерона и швырнул в котел с кипящим зельем. Варево выплеснулось, залив пентаграмму. Сверкнула яркая вспышка, и огненные линии погасли. Хвост дракона ударил снова, и еще несколько дуарфов, пробив огромное окно, вылетели наружу и с воплями исчезли из виду.
– Нет! – взвылГерофраст. – Наш эликсир!!! Все зря!!!
И он с новой яростью обрушился на противников. Петр и Антон рванулись на помощь Вере и Андрею. Крид и Влад отбивали выпады наемников, а Дмитрий сражался с бароном Клайдом.
Сразу несколько воинов в черных доспехах набросились на новоявленного дракона, но что они могли ему противопоставить? Беснующийся Беркут обрушил на них всю свою ярость.
Глория стреляла из арбалета, выбивая из толпы наемников. Вдруг шум сражения перекрыл мощный рокот. Доминик Клайд, отбросив Дмитрия мощным ударом, бросил взгляд в разбитое окно и увидел потрепанное воздушное судно, опускающееся на площадь перед его замком. Трап едва коснулся земли, как по нему побежали вооруженные люди в боевой форме Созерцателей. Некоторые перепрыгивали прямо через борта судна и сразу выхватывали из ножен мечи и сабли. Прибыло обещанное подкрепление.
События принимали нежелательный оборот. До сих пор Клайд был уверен, что справится, но сейчас его уверенность в собственных силах дала трещину. Дракон крушил все вокруг. Зелье разлилось, про эликсир можно было забыть. Ариадна сбежала, а ведь она лучше всех разбиралась в приготовлении колдовских снадобий.
Корделия… Барон Клайд быстро огляделся по сторонам. Его возлюбленная отчаянно сражалась с собственным отпрыском, не уступая тому в ловкости и сноровке. Оставалась лишь одна надежда – на обскурум и его дьявольскую силу.
Не беда, что эликсира больше нет. Они всегда смогут воссоздать старинный рецепт. Золотой дракон тоже никуда не денется, рано или поздно они снова его схватят. Вот только у Корделии времени все меньше, посмертное проклятие Крэйна уничтожает ее изнутри.
Избавить любимую от этой напасти могло только переселение ее сущности в стеклянное тело. Процесс уже шел, обскурум был готов создать магический портал. Когда-то с помощью артефакта в статуи вселяли демонов. Теперь Клайд увековечит в стекле свою возлюбленную.
Но сначала нужно перебить как можно больше Созерцателей. Тогда им никто не помешает!
Я со всей силы рванула рукой… мне больно, но почему-то приятно… А теперь нужно как-то вытащить эти ненавистные трубки… По-моему, у меня получается… ВДОХ… мой первый полноценный ВДОХ… Свободный… без трубок и кислородной маски… Мой первый глоток жизни… теперь можно кого-нибудь позвать. Я слышу шаги и голоса… ко мне кто-то идет… Я вижу чье-то лицо… оно немного плывет… дико слезятся глаза… надо сказать… я пытаюсь вам это сказать… но я не слышу собственный голос… я слышу только неприятный тихий свист… лицо приближается… их уже двое… у меня кружится голова… Они о чем-то говорят… но я их не слышу… что они делают?.. Боже мой… по– моему, они хотят опять воткнуть в меня эти трубки… я прошу вас, не надо… они мне мешают… мне нужно вам это сказать… это очень важно… НУ ДАВАААААААА АААААААААААААААЙ! Я услышала свой собственный хрип:
– I wanna drink… Please…
Это были первые слова моей новой жизни.
Мои губы побрызгали какой-то жидкостью из маленького баллончика… и я снова увидела трубки, которые приближались к моему лицу. Мне хотелось кричать. Мне хотелось увидеть маму…
P.S. Через какое-то время я увижу маму: ее на секунду покажут мне… худую… бледную… уставшую… но счастливую… потому что я была жива.
P.P.S. Мои врачи так и не поняли, как я в том состоянии выдернула капельницы, сняла с лица кислородную маску, вытащила из себя вспомогательные трубки и при этом ничего себе не повредила. Ради глотка воды еще и не такое сделаешь, особенно если ты плохо соображаешь, что делаешь.
10 июля 2003 года
В конце туннеля яркий свет слепой звезды,
Подошвы на сухой листве оставят следы,
Еще под кожей бьется пульс, и надо жить,
Я больше, может, не вернусь, а может…
я с тобой останусь…
Меня везут в операционную. Бессонная ночь и сегодняшний день забрали все мои силы, все мои мысли… Главное, что с мамой все в порядке… Ее забрали в операционную рано утром… операция длилась восемь часов… Мне сообщили, что все прошло благополучно… Больше меня уже ничего не волновало… Я не хочу больше думать, я устала… Опять эти белые потолки… опять эти лампы… как я их ненавижу… и какое странное ощущение внутри… ощущение из детства… на что же это похоже? Точно, экзамен… Я иду на экзамен к Жизни, но совершенно ничего не знаю… знаю только один билет… и мне нужно вытянуть именно его… я подхожу к столу… внимательно изучаю перевернутые маленькие карточки… протягиваю руку… сначала легонько касаюсь кончиками пальцев одной карточки, ощущаю ее шершавую поверхность, но почему-то быстро меняю свое решение и беру совсем другую… собираюсь перевернуть… интересно, я вытяну тот билет, который мне нужен?
– Julia, сейчас тебе введут наркоз, и тебе нужно будет считать про себя… – сказала заботливая немецкая сестричка.
Господи… когда-то я уже это слышала, только по-русски: "Юля, когда ты выпрыгнешь из самолета, тебе нужно будет считать про себя: назовешь три трехзначных числа и парашют раскроется".
Меня тогда заинтересовало, почему нужно считать именно про себя и можно ли начать с числа "666". В этот раз меня интересовало совсем другое:
– Я точно не буду ничего чувствовать?
– Конечно, нет, – с улыбкой ответила сестра.
Если бы мне такое сказали в Украине, я бы вряд ли поверила. Хотя… если бы я сейчас была в Украине, я бы уже точно ничего не чувствовала. Эта сестра вызывала во мне симпатию. Мне очень хотелось ей верить. Тем более, что у меня не было выбора.
– У тебя еще есть вопросы? – поинтересовалась она.
– Да. Я хочу поговорить с профессором Брольшем. Для меня это очень важно.
– Я попробую это сделать для тебя.
Фигура профессора Брольша возникла перед моими глазами практически мгновенно.
– Is everything fine, Julia? Any questions? – спросил он своим тихим железным голосом.
– Professor Brolsh, may I ask you just one question? – Я смотрела на него в упор.
– Sure.
– Will I die?
– No, – он произнес это слово таким спокойным голосом, словно мы обсуждали жару в Германии.
– Promise me.
– I promise. – Его голос не дрогнул. За последние две недели я научилась различать интонации.
Когда я поняла, что человек, от которого целиком и полностью зависела моя жизнь, сейчас уйдет, мне стало по-настоящему страшно… Мне не хотелось его отпускать. Единственным моим желанием в тот момент было, чтобы он оставался рядом со мной до тех пор, пока я не начну считать… Но я понимала, что отвлекать его не в моих интересах. Он дал мне слово. Этого было более, чем достаточно.
– Professor Brolsh…
– Yes, Julia…
– I have your word.
P.S. Это были последние слова моей прошлой жизни, поэтому я написала их в "оригинале". Я вспомнила Геночку, вспомнила родителей, вспомнила Бога… и начала считать.
9 июля 2003 года, ночь…
Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Я бы ценил вещи не по их стоимости, а по их значимости.
Я бы спал меньше, мечтал больше, сознавая, что каждая минута с закрытыми глазами – это потеря шестидесяти секунд света.
Я бы ходил, когда другие от этого воздерживаются, я бы просыпался, когда другие спят, я бы слушал, когда другие говорят.
И как бы я наслаждался шоколадным мороженым!
Если бы Господь дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу.
Боже мой, если бы у меня было еще немного времени, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце. Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал, читая стихи Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой. Я омывал бы розы своими слезами, чтобы вкусить боль от их шипов и алый поцелуй их лепестков.
Боже мой, если бы у меня было немного жизни… Я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю. Я бы убеждал каждую женщину и каждого мужчину, что люблю их, я бы жил в любви с любовью. Я бы доказал людям, насколько они не правы, думая, что когда они стареют, то перестают любить: напротив, они стареют потому, что перестают любить!
Ребенку я дал бы крылья и сам научил бы его летать.
Стариков я бы научил тому, что смерть приходит не от старости, но от забвения.
Я ведь тоже многому научился у вас, люди.
Я узнал, что каждый хочет жить на вершине горы, не догадываясь, что истинное счастье ожидает его на спуске.
Я понял, что, когда новорожденный впервые хватает отцовский палец крошечным кулачком, он хватает его навсегда.
Я понял, что человек имеет право взглянуть на другого сверху вниз лишь для того, чтобы помочь ему встать на ноги.
Я так многому научился от вас, но, по правде говоря, от всего этого немного пользы, потому что, набив этим сундук, я умираю.
Габриэль Гарсиа Маркес
Я умираю… я умираю… я умираю… По крайней мере, завтра все это кончится. Если в жизни и существуют решающие моменты, то для меня этот момент наступит завтра… "Момент" – это так мало… момент – это секунда… момент – это даже минута… момент – это такое счастье… Как я хочу, чтобы в моей жизни еще были моменты: любые, разные… только пусть они будут… Боже мой, как все нелепо… неужели вот так вот все и заканчивается? Как это произойдет, если что-то пойдет не так? Я что, просто закрою глаза? Я что, больше не увижу море? Не выйду на теннисный корт? А как же бананово-клубничный сок? Он ведь такой вкусный… Господи, пожалуйста, я просто хочу глоток бананово-клубничного сока… еще один глоток.
Что мне запомнилось? Какой был самый счастливый день в моей жизни? Черт возьми… почему перед глазами столько картинок? Моя первая победа на турнире… моя первая тренировка по теннису… мой первый поцелуй… первая выкуренная сигарета… учеба в Лондоне… теплый песок Майами… желтый цвет подсолнухов… любимые огненно-красные ботинки… осень в Нью-Йорке… несколько настоящих друзей… голуби на площади Сан-Марко… Почти все дни были счастливыми… просто потому, что они были… для меня они "были"… Что я успела увидеть за свои семнадцать лет… что я успела прочувствовать… сколько раз меня предавали… сколько поступков я не совершила… сколько важных слов я не сказала… когда мне так хотелось это сделать? Почему я не сказала? Чего я боялась? Почему я не поступала так, как мне хотелось, как подсказывало мне сердце… почему? Это же так глупо… бояться быть непонятой… какая к черту разница?
Боже мой… какие красивые фонтаны в Барселоне… как пахнет лондонский дождь… как было жарко в Риме и как меня раздражали экскурсии… Как же хочется еще раз попасть на экскурсию в Риме… в пятидесятиградусную жару… А Париж… как я люблю Париж… мой безумный Париж… если бы ты знал, как мне не хочется стать частью этого выражения: "Увидеть Париж и умереть"… Я так не хочу… Я хочу видеть тебя снова и снова… Мой Париж… я бы сейчас съела круассан… самый вкусный в мире круассан…