Остальные шлюхи взвыли сиренами восторга, когда мы уводили от них свою добычу. (Как вы знаете, сирена - это звук, который издает "скорая помощь". Вам может показаться нездоровым, что у меня эрекция возникает всякий раз, когда такая машина проезжает под окнами, только если вы не знаете историю "Шмяк нанимает шлюху".) Звали ее Сефь. На полторы головы меня выше, кожа - цвета спелого финика, в карих глазах - золотистые искорки, а волосы такие черные, что в слабом свете стойла отливали синевой. Устроена она была для шлюхи идеально: широкая там, где шлюхам полагается ширина, и узкая там, где им надо быть узкими, лодыжки и шея тонкие, совесть прочная, сама - бестрепетна и целеустремленна, как только ей заплатят. Сефь родилась в Египте, но выучила греческий и немного латынь, дабы смазывать поршни своего ремесла. Наша ситуация требовала более творческого подхода, нежели она рассчитывала, но, тяжело вздохнув, она пробормотала что-то типа: " Ебешься с евреем , так подвинься, чтоб и его вине места хватило". А потом сама втащила меня в стойло и закрыла воротца. (Да, в стойлах держали настоящий скот. Напротив Джоша, например, жил осел.)
- Ну? И что она делает? - спросил Джошуа.
- Снимает с меня одежду.
- А теперь?
- Снимает с себя одежду. Ой, есусе. А-ай!
- Что? Вы уже прелюбодействуете?
- Нет. Она трется всем своим телом обо все мое тело. Легонько так. А если я шевелюсь, лупит меня по физиономии.
- И как тебе?
- А ты как думаешь? Когда тебя лупят по физиономии, ощущение такое же. Недоумок.
- Я не о том. Как тебе ее тело? Чувствуешь себя грешником? Похоже, что о тебя трется сам Сатана? Ты сгораешь на медленном огне?
- Ну, примерно. Ты все правильно понимаешь.
- Врешь.
- Оу ай!
Затем Джошуа сказал что-то по-гречески, чего я не совсем уловил, а шлюха ему ответила - ну, как бы.
- Что она сказала? - спросил Джош.
- Не знаю. Видишь ли, я не очень силен в греческом.
- Я тоже. Я не понял, что она сказала.
- У нее рот занят. Она приподнялась.
- Уже нет, - сказала она по-гречески.
- Эй, а я понял!
- Она держала тебя во рту?
- Ага.
- Какая гнусность.
- Но ощущение вовсе не гнусное.
- Правда?
- Ага, Джош, и я должен тебе сказать, это поистине… о господибожемой!
- Что? Что случилось?
- Она одевается.
- Вы уже нагрешились? И всё?
Шлюха сказала что-то по-гречески, и я опять не понял.
- Что она говорит? - спросил я.
- За те деньги, что мы ей дали, с тебя хватит.
- И как - теперь ты понял, что такое прелюбодеяние?
- Не очень.
- Ну так дай же ей еще денег, Джошуа. Мы останемся здесь, пока ты не научишься всему, что должен знать.
-Ты хороший друг, раз согласен так ради меня страдать.
- Не стоит благодарности.
- Нет, правда, - сказал Джошуа. - Больше самого себя возлюбил ты друга своего.
- Хорошо сказано, Джош. Запомни - потом пригодится.
И тут заговорила шлюха:
- Ты хочешь знать, паренек, каково мне это все? Как работа. Если хочешь, чтобы что-то получилось, -плати. Вот каково мне это все.
(Это мне Джошуа потом перевел.)
- Что она сказала? - спросил я.
- Ей потребна плата за грех.
- И сколько?
- В данном случае - три шекеля.
- По рукам. Уплати же ей.
Сколько бы я ни пытался - а я пытался, - похоже, никак не удавалось втолковать Джошу то, что он хотел знать. За следующую неделю я сменил еще примерно полдюжины шлюх и спустил большую часть наших дорожных средств, но он все равно не понимал. Может, предположил я, как раз этому среди прочего должен научить Джоша волхв Валтасар. А сказать по правде, мне стало жечь краник, когда я писал, и очень хотелось сделать перерыв в обучении моего друга тонкому искусству прегрешенья.
- Если мы направимся в Селевкию морем, это меньше недели, а оттуда день пешего пути до Антиохии, - сообщил Джошуа, поговорив с моряками, которые выпивали на постоялом дворе. - А посуху - от двух до трех недель.
- Значит, морем, - сказал я. Смелое решение, если учесть, что я в жизни не ступал на корабельную палубу.
Мы нашли широкое римское торговое судно с задранной кормой - оно отплывало в Таре. А по пути заходило во все порты, включая Селевкию. Капитаном был жилистый востролицый финикиец по имени Тит Инвенций. Он утверждал, что в море вышел в четыре года и пару раз сплавал до края света - пока у него яйца не отвалились, хотя какая связь, я так и не понял.
- Что вы умеете? Чем занимаетесь? - спросил нас Тит из-под своей широченной соломенной шляпы.
Он наблюдал за рабами, грузившими в трюмы кувшины вина и масла. Глаза у Тита были как черные бусины - они прятались в морщинистых пещерах. Еще и не так сощуришься, если всю жизнь на солнце смотреть.
- Ну, я - каменотес, а вот он - Сын Божий, - ухмыльнулся я. Мне взбрендило, что так мы будем выглядеть разнообразнее, чем просто два каменотеса.
Тит сдвинул соломенную шляпу на затылок и смерил Джошуа взглядом:
- Сын Божий, значит? И как доход? Джош хмуро глянул на меня.
- Я знаю каменное и плотницкое дело, и у нас обоих - сильные спины.
- На борту мало пользы от каменотесов. А в море раньше выходили?
- Да, - ответил я.
- Нет, - ответил Джош.
- Он в тот день болел, - сказал я. - А я выходил в море.
Тит хохотнул.
- Отлично. Значит, поможете кувшины грузить. В Сидон я везу партию свиней, и если вы не дадите им взбеситься или подохнуть в этой жаре, может, от вас какая польза и будет. Но я и плату с вас возьму.
- Сколько? - спросил Джош.
- А сколько у вас есть?
- Пять шекелей, - ответил я.
- Двадцать шекелей, - ответил Джошуа.
Я ткнул Мессию под ребра так, что его скрючило.
- Десять шекелей, - сказал я. - По пять с носа - я вот что имел в виду.
Такое чувство, что торговался я с самим собой, и притом не очень успешно.
- Стало быть, десять шекелей плюс любая работа, которую я вам найду. Но если сблевнете мне на палубу, полетите за борт, ясно? Десять шекелей - или идите пешком.
- Воистину, - сказал я и поволок Джоша по причалу туда, где рабы таскали кувшины.
Отойдя от капитана Тита подальше, Джошуа сказал:
- Надо сообщить ему, что мы евреи. Мы же не можем возиться со свиньями.
Я схватил за ушки огромный кувшин с вином и потащил его к судну.
- Это ничего. Они ж римские свиньи. Им все равно.
- А, ну тогда ладно. - И Джош тоже подхватил кувшин себе на спину. Тут до него дошло, и он снова опустил его на плиты. - Не, погоди - ничего не ладно.
Следующим утром, с приливом, мы отплыли: Джошуа, я, команда из тридцати человек, Тит и полсотни предположительно римских свиней.
Пока мы не отчалили - а Джош и я сидели на одном длинном весле - и не вышли из гавани; пока не высушили весла и за нашими спинами над палубой брюхом прожорливого джинна не надулся огромный квадратный парус; пока мы с Джошем не забрались на высокую корму, где Тит управлял одним из двух длинных рулей, и я не оглянулся к земле и не понял, что не просто не вижу города, а не замечаю вообще ни единого проблеска суши на горизонте, - до тех пор я и понятия не имел, что во мне глубоко затаился страх мореплавания.
- Мы слишком далеко отошли от земли, - сказал я. - Очень и очень далеко. Ты бы рулил поближе к земле, Тит. - И я показал в общем направлении суши, на тот случай, если Тит не уверен, куда ему следует рулить.
Ну ведь логично, как вы считаете? То есть я же родился в безводной местности, на континенте, где даже реки - просто влажные канавы. Народ мой родом из пустыни. Море пересекал единственный раз, и то пешком. Плавать по нему… ну, в общем, противоестественно.
- Если б Господь хотел, чтобы мы плавали по морям, мы бы рождались… э-э, с мачтами, - сказал я.
- Глупее ты ничего не мог ляпнуть, - сказал Джошуа.
- Плавать умеешь? - спросил Тит.
- Нет, - ответил я.
- Умеет, - сказал Джошуа.
Тит схватил меня за шиворот и швырнул с кормы в море.
Глава 10
Мы с ангелом посмотрели кино про Моисея. Разнил рассвирепел, потому что в кино не показали ангелов. Ни один персонаж не походил на египтянина, а уж их-то я в жизни повидал.
- Моисей разве так выглядел? - спросил я Разнила, который отколупывал корочку от пиццы с козьим сыром в паузах между плевками ядом в экран.
- Нет, - ответил Разиил, - но вот тот другой парень сильно смахивает на фараона.
- Правда?
- Угу, - сказал Разиил. С непристойным звуком он высосал через соломинку остатки колы и швырнул картонный стаканчик через всю комнату в мусорную корзину.
- Так ты был там во время Исхода?
- До него. Я отвечал за саранчу.
- Ну и как?
- Паршиво. Мне хотелось жабью чуму. Мне жабы нравятся.
- Мне жабы тоже нравятся.
- А жабья чума бы не понравилась. Но за нее Стефан отвечал. Серафим. - Он покачал головой, будто я должен знать про серафимов какую-нибудь пакость. - Мы тогда много жаб потеряли… Хотя, наверное, все и к лучшему, - вздохнул он. - Нельзя же поручать жабью чуму тем, кому нравятся жабы. Если б я за нее отвечал, вышел бы дружеский лягушачий междусобойчик.
- И ничего бы не получилось, - поддакнул я.
- А что - так получилось, что ли? То есть это же все Моисей придумал. А он - еврей. Для евреев лягушки нечисты. Для евреев они - чума. А для египтян с неба вдруг - целое пиршество лягушачьих лапок. Тут Моисей обсчитался. Хорошо, что мы не послушались его насчет чумы из свинины.
- Вот как? Он такую хотел? Чтобы поросята с небес падали?
- Куски поросят. Ребра, окорока, ножки. И все кровавое - так ему хотелось. Понимаешь, да? Нечистая свинина и нечистая кровь. А египтяне бы всю эту свинину сожрали. Мы его убедили кровью ограничиться.
- Ты хочешь сказать, Моисей - придурок? - Я без иронии спросил: я же понимал, что задаю вопрос самому непреходящему из всех придурков. Но все же…
- Нет, просто его результат не волновал, - ответил ангел. - Господь ожесточил сердце фараона, и тот не хотел отпускать евреев. Хоть крупный рогатый скот с неба пуляй, ему все едино. Он бы не передумал.
- Хотелось бы мне на это взглянуть, - сказал я.
- Я предлагал устроить огненный ливень, - сказал ангел.
- И как прошло?
- Красиво. Мы его вылили только на каменные дворцы и памятники. Сжечь всех евреев в наши планы не входило. Гол в свои ворота.
- Дальновидно, - сказал я.
- У меня вообще с погодой неплохо, - сказал ангел.
- Да, я знаю.
Но тут подумал секунду и вспомнил, как Разиил до изнурения гонял туда-обратно нашего бедного Хесуса, заказывая все новые порции свиных ребрышек в тот день, когда они были блюдом дня.
- Но ты ведь не с самого начала огонь предлагал, да? Ты же, наверное, сначала хотел ливень жареной свинины?
- Этот парень вообще на Моисея не похож, - ответил ангел.
В тот день, бултыхаясь в море, стараясь нагнать торговое судно, пахавшее волны прочь от меня на всех парусах, я впервые убедился, что у Разнила действительно "неплохо с погодой". Джошуа перегибался через кормовой борт и что-то кричал то мне, то Титу. Мне уже стало совершенно ясно: даже с наилегчайшим бризом судно ни за что не догнать и за день, а посмотрев в сторону суши, я не увидел ничего, кроме воды. Странные же мысли приходят в голову в такие минуты. Первым делом я подумал: "Как невероятно глупо - помереть вот таким макаром". Дальше я подумал: "Джошу без меня ни за что не справиться".
И при этой мысли я начал молиться - не за собственное спасение, а за Джошуа. Я молился, чтобы Господь уберег его, потом молился за безопасность и счастье Мэгги. После чего стянул с себя рубаху и медленным кролем погреб к берегу, которого, как я прекрасно знал, мне никогда не достичь. И тут ветер стих. Остановился - и все. Море сплющилось, и над его гладью неслись только крики перепуганной команды с корабля. Судно стояло неподвижно, точно бросило якорь.
- Шмяк, сюда! - закричал Джошуа.
Я повернулся в воде: друг махал мне с кормы замершего судна. Рядом перепуганным дитятей трясся на коленях Тит. А на мачте над ними сидела крылатая фигура. Когда я дошлепал до борта и на палубу меня подняла испуганная кучка матросов, я признал в фигуре ангела Разнила. В отличие от прошлых наших встреч, на сей раз облачен он был во что-то черное как смоль, а оперение крыльев сияло, точно море в лунном свете. Я вскарабкался к Джошу на корму, и ангел аккуратно слетел с мачты и опустился перед нами на палубу. Тит прикрывал голову руками, будто ждал удара. Наверное, ему вообще хотелось просочиться сквозь щели палубного настила.
- Ты, - обратился Разиил к финикийцу, и Тит одним глазом глянул на него из-под скрещенных рук. - Да не причинишь ты вреда этим двоим.
Тит кивнул, попробовал что-то сказать, но голос его сломался под тяжестью страха. Я и сам немного перепугался. Весь в черном, ангел и впрямь выглядел грозно, хоть и выступал за нашу команду. Джош, напротив, казался совершенно в своей тарелке.
- Благодарю тебя, - сказал он ангелу. - Он, конечно, паразит, но все равно он мой лучший друг.
- У меня вообще неплохо с погодой, - ответил ангел. И, словно это все и объясняло, взмахнул массивными черными крылами и оторвался от палубы. Море оставалось мертвенно спокойным, пока его фигура не скрылась за горизонтом, затем повеял бриз, парус надулся, а волны заплескали о нос корабля. Тит осмелился выглянуть, затем разогнулся и медленно встал, цепляясь за румпель.
- Теперь вот новая рубаха нужна, - сказал я.
- Можешь взять мою, - сказал Тит.
- Нам стоит держать поближе к берегу, как ты считаешь?
- Уже идем, мой господин. Уже идем.
- Твоя мать жует плесень на ногах прокаженных, - сказал я.
- Я как раз собирался сделать ей замечание, - отозвался Тит.
- Значит, мы понимаем друг друга.
- Воистину, - сказал Тит.
- Блин, - сказал Джошуа. - Я опять забыл спросить у ангела насчет женщин.
Весь остаток перехода Тит был с нами очень мил. Даже странно - нам не пришлось ворочать тяжеленными веслами при заходах в порты, да и груз мы больше не таскали. Экипаж совершенно избегал нас, и даже за свиньями матросы ухаживали сами. Им и говорить ничего не пришлось. Через день мой страх мореплавания утих, бриз неизменно увлекал нас все дальше на север, и мы с Джошем любовались дельфинами, подплывавшими порезвиться в волнах, или по ночам лежали на палубе, принюхиваясь к запаху кедра от корабельных тимберсов, слушая скрип оснастки и пытаясь представить себе, как мы найдем Валтасара. Если б Джошуа не доставал меня расспросами о сексе, путешествие можно было бы считать приятным.
- Прелюбодеяние - не единственный грех, Джош, - пробовал я объяснить. - Я бы рад тебе помочь, но неужели ты заставишь меня воровать только ради того, чтобы понять, каково это? Или вынудишь кого-нибудь убить, чтоб лучше представлять себе убийство?
- Нет, вся разница в том, что я не хочу никого убивать.
- Ладно, еще раз. У тебя есть чресла, у нее есть чресла. И хотя они называются чреслами и там, и там, устроены они по-разному…
- Я понимаю механику. Я не понимаю ощущений.
- Ощущается хорошо, я тебе уже говорил.
- Но это же неправильно. Зачем тогда Господь наделил грех хорошими ощущениями, а потом человека за него осудил?
- Слушай, чего б тебе самому не попробовать, а? - сказал я. - Так дешевле выйдет. А еще лучше - женись, и тогда это даже грехом не будет считаться.
- Но тогда же получится совсем другое, разве нет? - спросил Джош.
- Откуда я знаю? Я ж не женат.
- А тебе всегда одинаково?
- Ну, в некотором смысле - да.
- В каком смысле?
- Ну, пока, во всяком случае, - влажно.
- Влажно?
- Да, но всегда ли так бывает, я сказать не могу. Это ж мой личный опыт. Может, нам шлюху лучше спросить?
- А еще лучше, - постановил Джошуа, озираясь, - спрошу у Тита. Он старше и, судя по виду, много грешил.
- Ну да, если считать и сброс евреев за борт, он, я бы сказал, - специалист. Однако это не значит…
Но Джошуа уже пробежал на корму и поднялся по трапу на верхнюю палубу, к маленькому шатру без одной стенки, служившему капитанской каютой. Под тентом на коврах возлежал Тит и пил из меха вино. Я заметил, как он протянул сосуд Джошу.
Когда я к ним присоединился, Тит говорил:
- Так тебе, значит, про еблю интересно? Что ж, сынок, ты обратился по адресу. Я перееб тысячу женщин, вполовину меньше - мальчиков, какое-то количество овец, свиней, несколько куриц и случайно попавшуюся мне черепаху. Так что же ты хочешь знать?
- Держись от него подальше, - сказал я, забирая у Джоша из рук мех и возвращая его Титу. Самого Джоша я тоже на всякий случай оттеснил. - Гнев Господень покарает его в любую минуту. Исусе, черепаха - вот уж где мерзость.
Тит вздрогнул, когда я помянул гнев Господень, - будто ангел в любую секунду мог слететь с небес и пристроиться у него на мачте, как на насесте. Но Джошуа стоял на своем:
- Давай пока ограничимся женщинами, если не возражаешь.
И он для успокоения похлопал Тита по руке. Я знал, как это действует: весь страх из Тита сейчас вытечет, как вода в канаву.
- Я еб всевозможных женщин, какие только бывают. Египтянок, гречанок, римлянок, евреек, эфиопок. .. А еще женщин из таких мест, которым и названий еще не придумали. Я еб жирных и костлявых, безногих и без…
- А ты женат? - перебил моряка Джош, пока тот не пустился перечислять, как он имел их и в гробу, и на бегу, и мышонком, и лягушкой…
- У меня есть жена в Риме.
- А тебе одинаково с женой и, скажем, со шлюхой?
- Что - ебстись? Совершенно по-разному.
- Ну влажно же, - сказал я. - Правда?
- Ну да, влажно. Но не в этом же…
Я схватил Джоша за тунику и поволок за собой.
- Ну все, пошли, Джош. Теперь ты знаешь: грех - он влажный. Заруби себе на носу. Пошли ужинать.
Тит захохотал:
- Ну вы, евреи, даете со своим грехом. Знаете, если б у вас побольше богов было, вы бы так не парились, что разозлите кого-нибудь одного.
- Это точно, - ответил я. - Сейчас я буду выслушивать духовные наставления человека, который ебется с черепахами.
- А ты не суди, Шмяк, - сказал Джошуа. - Ты и сам не без греха.
- О, еще и ты со своим ханжеством. Подумаешь, святоша выискался. Раз ты так, можешь отныне сам грешить сколько влезет. Думаешь, мне нравится каждую ночь со шлюхами кувыркаться и весь процесс тебе снова и снова в красках расписывать?
- Думаю, нравится, - ответил Джош.
- Дело не в этом. А дело в том, что… мнэ-э… дело в том… это. В вине. В смысле - в черепахах. То есть…