- Ты меня не разочаровал, Джошуа. Мы втроем с первого взгляда поняли, что ты не похож на остальных. Брахман, рожденный во плоти, как выразился мой брат.
- Что вас навело на эту мысль? - поинтересовался я. - Ангелы на крыше хлева?
Гаспар меня проигнорировал.
- Но ты был еще младенцем и тем, чего искали мы, пока не стал - то есть тогда, не теперь. Наверное, мы могли бы остаться и помочь воспитывать тебя, защищать и оберегать тебя, но все мы были слишком телесны. Валтасар искал ключ к бессмертию, а уж его ты ему дать никак не мог. Нам с братом хотелось обрести ключи ко вселенной, однако в Вифлееме их тоже не нашлось. Поэтому мы предупредили твоего отца о намерениях Ирода, дали золота, чтобы вывез тебя из страны, и вернулись на Восток.
- Мельхиор - твой брат? Гаспар кивнул.
- Мы были принцами Тамила. Мельхиор - самый старший, поэтому земли отошли бы к нему по наследству, но и я получил бы небольшой лен. Подобно Сиддхартхе, мы отреклись от благ земных и устремились к просветлению.
- А как ты оказался в здешних горах? - спросил я.
- Гонялся за Буддами. - Гаспар улыбнулся. - Я слыхал, что в этих горах жил мудрец. Местные называли его горным старцем. Я пришел, чтобы найти его, а нашел йети. Кто знает, сколько ему лет, кто знает, сколько он здесь прожил? Я понял одно: он последний в своем роде, и если ему не помочь, он скоро умрет. Я остался здесь и выстроил этот монастырь. Вместе с пришедшими сюда монахами мы заботились о йети с тех пор, как вы еще под стол ползали. Теперь его нет. У меня не осталось цели в жизни, я ничему не научился. Все, что можно было тут узнать, погибло под глыбой льда.
Джошуа перегнулся через стол и взял старика за руку.
- Ты муштровал нас каждый день - мы выполняли одни и те же движения, учились одним и тем же мазкам кисти, твердили одни и те же мантры. Зачем? Чтобы все эти действия стали для нас естественными, спонтанными, чтобы их не могла разбавить мысль, правильно?
- Да, - ответил Гаспар.
- С состраданием точно так же, - сказал Джошуа. - Йети это и знал. Он любил постоянно, мгновенно, спонтанно, без мысли и слов. Вот чему он меня научил. О любви не задумываешься. В ней пребываешь. Таков был его дар.
- Ни фига себе, - сказал я.
- Я пришел сюда, чтобы научиться этому, - продолжал Джош. - И ты научил меня точно так же, как научил меня йети.
- Я? - Пока Джошуа говорил, Гаспар разливал чай, но лишь теперь заметил, что чашка уже наполнилась и жидкость течет по столу.
- Кто о нем заботился? Кормил его? Приглядывал за ним? Неужели тебе приходилось размышлять, стоит этим заниматься или нет?
- Нет, - эхом отозвался Гаспар. Джошуа встал.
- Спасибо за лодку, старик.
Гаспар не вышел проводить нас до ворот. Как и было обещано, там нас ждал Четвертак - с одеждой и деньгами, что были при нас шесть лет назад. Я взял сосудик с ядом инь-ян, что подарила мне Радость, и перекинул шнурок через голову. Затем сунул обсидиановый кинжал за пояс своей тоги, а узел с одеждой - подмышку.
- Пойдете искать брата Гаспара? - спросил Номер Четыре.
Четвертак был постарше остальных монахов - это он служил у императора солдатом, и голову его от верхушки бритого черепа до правого уха рассекал белый шрам. Рана заросла в форме вил.
- Тамил, правильно? - уточнил Джошуа.
- Идите на юг. Это очень далеко. По пути много опасностей. Помните, чему вас научили.
- Не забудем.
- Хорошо. - Номер Четыре по-военному развернулся кругом, скрылся в монастыре и захлопнул ворота.
- Нет-нет, Четвертачок, не стоит позориться сопливыми прощаньями, - сказал я воротам. - В самом деле. Я тебя умоляю, никаких сцен.
Джошуа пересчитал деньги в кожаном кошельке.
- Столько же мы им и оставляли.
- Хорошо.
- Нет, не хорошо. Мы прожили здесь шесть лет, Шмяк. Эти деньги должны были удвоиться или даже утроиться.
- Как? По волшебству?
- Да нет же. Им следовало их куда-то вложить. - Он повернулся и окинул взглядом ворота. - Придурки тупые. Если б вы чуть меньше времени тратили на то, как всякую срань друг из дружки выколачивать, может, научились бы лучше распоряжаться деньгами.
- Спонтанная любовь, да? - сказал я.
- Да. Гаспар и этого никогда не поймет. Знаешь, поэтому они и поубивали всех йети.
- Кто?
- Горцы. Они истребили йети, ибо не могли понять существа не такого злого, как они сами.
- А горцы что - злые?
- Все люди злы. Об этом я и говорил с отцом.
- И что он ответил?
- Да ну их в жопу.
- В самом деле?
- Ага.
- Ну, по крайней мере, ответил.
- У меня такое чувство, будто он считает, что это теперь - моя проблема.
- Интересно, почему тогда он не выжег это на скрижалях? "ВОТ, МОИСЕЙ, ТЕБЕ ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ, А ВОТ ОДНА В НАГРУЗКУ: ДА НУ ИХ В ЖОПУ".
- Он совсем не так разговаривает.
- "ЭТО НА КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ", - продолжал я - изображать Глас Господень у меня выходит очень недурно. Мне нравится.
- Надеюсь, в Индии хотя бы тепло, - вздохнул Джошуа.
Вот так, на пороге своего двадцать четвертого лета, Джошуа-Назарянин отправился в Индию.
Часть IV
ДУХ
Тот, кто зрит во мне всё и всё во мне, всегда мне близок, да и я от него не далек.
"Бхагавад-гита"
Глава 20
Дорога была такой ширины, что мы вдвоем едва помещались на ней бок о бок. По сторонам трава вымахала до уровня слоновьего глаза. Над головой мы видели синее небо, а тропу впереди - лишь до поворота, который мог оказаться на любом расстоянии, ибо перспективы в сплошной зеленой канаве не бывает. По дороге этой мы шли уже почти весь день и встретили только одного старика да пару коров, однако теперь к нам донесся шум какой-то немаленькой компании - не очень далеко, ярдах в двухстах. Мужские голоса, причем довольно много, шаги, неблагозвучные металлические барабаны, но самое неприятное - несмолкающие вопли какой-то женщины. Ей было больно, жутко или то и другое сразу.
- Молодые господа! - раздался голос где-то рядом.
Я подпрыгнул и моментально принял оборонительную стойку, с черным стеклянным кинжалом наизготовку. Джошуа оглянулся: откуда голос? Вопли между тем приближались. В нескольких футах от дороги зашуршала трава, и вновь:
- Молодые господа, нужно прятаться.
Из травяной стены рядом с нами вынырнуло до невозможности худое мужское лицо с глазами на полтора размера больше, чем полагается такому черепу.
- Нужно идти. Кали выбирает себе жертву. Идите или умрете.
Лицо сменилось морщинистой смуглой рукой, поманившей нас в траву. Женский вопль достиг крещендо и оборвался, точно голос лопнул слишком туго натянутой струной.
- Пошли. - Джошуа толкнул меня в траву.
Едва я соступил с дороги, кто-то поймал меня за руку и потащил сквозь травяное море. Джош успел схватиться за подол моей рубахи и безропотно волокся следом. Мы бежали, а трава хлестала и стегала нас. Я чувствовал, как на лице и руках выступила кровь, но смуглое умертвие тянуло нас все дальше - в глубины зеленого океана. За собственным сопением и пыхтением я слышал, как позади что-то орут мужские голоса, потом кто-то кинулся топтать траву.
- Они бегут за нами, - сообщило на ходу умертвие. - Бегите, если не хочется, чтобы ваши головы украсили алтарь богини Кали. Бегите.
Через плечо я бросил Джошу:
- Он говорит, надо бежать или выйдет паскудство.
За спиной моего друга я уже видел, как небо царапают обоюдоострые наконечники длинных копий - то, что надо, если хочешь кого-то обезглавить.
- Ясен пень, - отозвался Джош.
В Индию мы добирались больше месяца - сотни миль по самым пересеченным плоскогорьям, что нам только попадались на свете. Сотни миль колдобин. Поразительно: по горам были разбросаны деревеньки, и, завидев наши оранжевые тоги, селяне распахивали перед нами двери и кладовые. Нас неизменно кормили, спать клали в тепле и приглашали оставаться сколько пожелаем. В обмен мы предлагали им невнятные притчи и раздражающие слух песнопения. Такова традиция.
И лишь когда мы спустились с гор на зверски жаркую и душную травяную равнину, стало понятно, что платье наше вызывает скорее презрение, чем восторг. Какой-то человек - зажиточный, судя по тому, что ехал на лошади и облачен был в шелковый халат, - проклял нас мимоходом и плюнул в нас. Да и пешие странники начали обращать внимание, так что мы поспешили укрыться в траве и сменили прикид. Стеклянный кинжал Радости я заткнул за пояс.
- Что он там молол? - спросил я у Джоша.
- Что-то насчет ложных пророков. Самозванцев. Врагов какого-то Брахмана. Насчет прочего не уверен.
- Что ж, похоже, евреи здесь больше ко двору, чем буддисты.
- Это пока, - ответил Джош. - У всех тут на лбу эти отметины, как у Гаспара. Мне кажется, без такого пятнышка нам следует вести себя осторожнее.
Чем дальше в низины, тем гуще становился воздух - теперь он превратился в теплые сливки, и своими легкими мы ощущали его тяжесть. Мы столько лет провели в горах. В конце концов мы вступили в долину какой-то широкой и грязной реки, и всю дорогу забили странники - они входили в город, состоявший из деревянных хижин и каменных алтарей, и выходили из него. Повсюду толокся горбатый скот - он пасся даже в садах, но на это, судя по всему, никто не обращал внимания.
- Последний раз я ел мясо, оставшееся от наших верблюдов, - сказал я.
- Давай найдем ларек и купим говядины.
Вдоль дороги выстроились торговцы - они продавали всякую всячину, глиняные горшки, притирания, травы, специи, медные и бронзовые клинки (похоже, здесь у них дефицит железа) и крохотные резные портреты примерно тысячи разных богов: у большинства имелось больше конечностей, чем необходимо, и ни один не выглядел чрезмерно дружелюбным.
Мы нашли зерно, хлеб, фрукты, овощи и бобовую пасту, но мяса нигде не увидели. Остановились на хлебе и остром бобовом месиве, заплатили женщине римской медной монетой, потом отыскали местечко под огромным баньяном, устроились там и принялись за еду, разглядывая реку.
Я уже забыл, каким коктейлем пахнут города: зловоние людей и отходов, дыма и животных, - и резко заскучал по чистому воздуху гор.
- Джош, мне тут не хочется ночевать. Может, найдем ночлег в деревне?
- Чтобы добраться до Тамила, мы должны двигаться вдоль реки. Куда течет река, туда и люди идут.
Река - шире любого потока в Израиле, но мелкая, желтая от глины и совершенно неподвижная под гнетом тяжелого воздуха - скорее казалась гигантской стоячей лужей, чем живым и проворным существом. По крайней мере - в это время года. На мелководье полдюжины костлявых голых мужчин с торчащими дыбом седыми шевелюрами и максимум тремя зубами на рыло во всю глотку декламировали какую-то гневную поэзию протеста и сверкающими радугами подбрасывали воду над головами.
- Интересно, что поделывает братец Иоанн, - задумчиво промолвил Джошуа.
На илистом берегу женщины мыли одежду и младенцев, в двух шагах от них в воду заходил пить и гадить скот, мужчины удили рыбу или шестами толкали длинные плоскодонки, детвора плескалась в воде или барахталась в грязи. Там и сям в нежном течении дрейфовал поплавок - раздувшийся и облепленный мухами собачий труп.
- Может, где-нибудь подальше есть дорога и там не так воняет?
Джошуа кивнул и поднялся.
- Вон. - Он показал на узкую тропу, уходившую в высокие заросли травы на противоположном берегу.
- Нужно переправиться, - сказал я.
- Славно будет, если мы найдем лодку, - поддакнул Джош.
- Может, стоит сначала спросить, куда ведет тропа?
- Нет. - Джошуа посмотрел на толпу, собравшуюся неподалеку на нас поглазеть. - Настроены они недружелюбно.
- Что ты там втюхивал Гаспару про любовь как состояние, в котором обретаешься, или типа того?
- Да, но не к этим же. Эти жуть нагоняют. Пошли.
И теперь вот маленький смуглый жутик тащил нас в чащу слоновьей травы. Звали мужичонку Руми, и нужно отдать ему должное: в хаосе и суматохе погони, в полоумной гонке по какой-то монструозной топи, удирая от банды кровожадных, лязгающих, громыхающих, орущих и потрясающих копьями поборников обезглавливания, ему удалось отыскать тигра. Свершение немалое, если учесть, что за собой Руми тащил мастера кунг-фу и спасителя человечества.
- Ик, тигр, - только и сказал Руми, когда мы выломились на полянку - на самом деле просто ложбинку, - где кошак размерами с Иерусалим злорадно обгладывал олений череп.
Руми нашел точное и адекватное выражение для моих чувств, но будь я проклят, если позволю, чтобы последними словами в моей жизни стали "Ик, тигр", поэтому я помалкивал и слушал, как журчит моча, стекая в мои башмаки.
- По-моему, шум должен был его спугнуть, - вымолвил Джош, когда тигр оторвался от закуси и глянул на нас.
Я не мог не подметить, что погоня готова обрушиться на нас в любую секунду.
- Так оно обычно и бывает, - сказал Руми. - Только шум гонит тигра к охотнику.
- Может, он это знает, - сказал я, - и потому никуда не пойдет. А они больше, чем я себе представлял. Тигры то есть.
- Сядь, - велел Джошуа.
- Прошу прощения?
- Верь мне. Помнишь кобру?
Я кивнул Руми и жестами убедил его сесть, а тигр тем временем весь подобрался, напряг задние лапы, как бы готовясь прыгнуть. Вообще-то он и собирался это сделать. Едва первый из наших преследователей вырвался на полянку, тигр скакнул и проплыл у нас над головами с зазором в пол человеческого роста. Приземлился на первых двоих, что высунулись из травы, сокрушив их огромными передними лапами, а затем ободрал им все спины, оттолкнувшись для следующего прыжка. Потом я только видел, как по небу разбегаются наконечники копий, -охотники… ну, в общем, сами понимаете. Орали мужчины, орала женщина, орал тигр и, ковыляя к дороге, орали те два бедолаги, на которых тигр приземлился.
Руми перевел взгляд с мертвого оленя на Джошуа, на меня, на мертвого оленя, на Джошуа, и глаза его стали еще больше.
- Я глубоко тронут и вечно благодарен тебе за твою духовную близость с тигром, но это его олень, и, похоже, он еще не закончил трапезу, а потому, быть может…
Джошуа встал.
- Веди.
- Но я не знаю куда.
- Только не туда. - Я ткнул в общем направлении орущих плохих парней.
Руми вывел нас к другой дороге, и по ней мы дошли до его жилища.
- Это яма, - сказал я.
- Не так уж плохо, - озираясь, сказал Джошуа. Поблизости располагались другие ямы. И в них жили люди.
- Ты живешь в яме, - сказал я.
- Эй, чего наехал? - возмутился Джошуа. - Он нам жизнь спас.
- Яма скромная, зато своя, - сказал Руми. - Чувствуйте себя как дома.
Я осмотрелся. Яму вытесали в песчанике - глубиной по плечи, а ширины еле хватало, чтобы перевернуть в яме корову. Как я понял впоследствии, это и есть главная мера здешнего домостроения. В яме не было ничего, кроме одного-единственного камня высотой по колено.
- Садитесь, пожалуйста. Можете расположиться на камне, - пригласил Руми.
Джошуа улыбнулся и сел на камень. Сам Руми устроился на дне, прямо в черной слякоти.
- Садитесь, прошу вас. - Он показал на грязь рядом с собой. - Простите меня. Мы можем позволить себе лишь один камень.
Садиться я не стал.
- Руми, ты живешь в яме! - Я не мог снова не привлечь его внимание к этому обстоятельству.
- Это правда. А у вас в стране где неприкасаемые живут?
- Неприкасаемые?
- Да, нижайшие из низких. Мразь земли. Подонки общества. Никто из высших каст не может признать, что я существую. Я неприкасаемый.
- Так не удивительно. Ты живешь в копаной яме.
- Нет, - вмешался Джошуа. - Он живет в яме, потому что он неприкасаемый, а не наоборот. Если б даже он жил во дворце, он бы все равно остался неприкасаемым. Верно я говорю, Руми?
- Ага, щас он возьмет и там поселится, - не выдержал я. Извините, конечно, но… парень жил в яме.
- Тут стало просторнее после того, как у меня умерли жена и большинство детей, - сказал Руми. - До сегодня оставалась еще Витра, моя младшенькая, но теперь и ее нет. Если хотите погостить, места много.
Джошуа возложил руку на костлявое плечо Руми, и я увидел, как действует божественное касание: вся боль испарилась с лица неприкасаемого, точно роса под жаркими лучами солнца. Я стоял рядом и варился в собственной низости.
- Что случилось с Витрой? - спросил Джошуа.
- Ее пришли и забрали брахманы - в жертву на пиршестве в честь богини Кали. Я как раз ходил ее искать, когда вас увидел. Они забирают детей и мужчин, преступников, неприкасаемых и иностранцев. И вас бы забрали, а послезавтра поднесли бы ваши головы Кали.
- Так твоя дочь не умерла? - уточнил я.
- Ее продержат до полуночи перед праздником, а затем вместе с другими детьми зарежут на деревянном слоне Кали.
- Я схожу к этим брахманам и попрошу вернуть твою дочь, - сказал Джошуа.
- Они и тебя убьют. Витру я потерял, ее теперь от гибели даже твой тигр не спасет.
- Руми, - сказал я. - Посмотри на меня, я тебя очень прошу. Объясни: брахманы, Кали, слоны, всё. Медленно. Так, будто я бестолочь.
- Можно подумать, для этого фантазия требуется, - вставил Джошуа, явно нарушая мое подразумеваемое, хоть и не выраженное в недвусмысленной форме авторское право на сарказм. (Ну да, у нас в номере есть канал Судебного Телевидения, а что?)
- Есть четыре касты, - начал Руми. - Брахманы - жрецы, кшатрии - воины, вайшьи - крестьяне или торговцы и шудры - работяги. Еще множество подкаст, но эти четыре - главные. Человек рождается в какой-то касте и остается в ней, пока не умрет, а перерождается в касте повыше или пониже, в зависимости от своей кармы, иначе говоря - всех своих действий в прежней жизни.
- Мы про карму знаем, - перебил я. - Мы буддистские монахи.
- Еретики! - прошипел Руми.
- Ну, укуси меня, лупоглазый бурый доходяга, - ответствовал я.
- Сам ты бурый доходяга!
- Нет, ты бурый доходяга!
- Нет, это ты бурый доходяга!
- Мы все тут - бурые доходяги, - помирил нас Джошуа.
- Ага, только он - лупоглазый.
- А ты - еретик.
- Сам еретик!
- Нет, ты еретик.
- Мы все тут - бурые доходяги-еретики, - сказал Джошуа, опять восстанавливая мир.
- Еще бы мне не быть доходягой, - сказал я. - Поживи шесть лет на одном чае с холодным рисом, а тут во всей стране говядины ни ошметка не найдешь.
- Ты ешь говядину? Еретик! - возопил Руми.