Подали еду, вновь вознесли молитвы, и какое-то время мы ели молча. В дверях за спиной у Иаакана опять появилась Мэгги: пальцами одной руки она как бы шагала по другой, одновременно беззвучно лепя ртом слова, которые мне следовало понять. У меня для нее кое-что было, но нам требовалось увидеться наедине. Иаакан, очевидно, запретил ей входить.
- Твои ученики не моют руки перед едой! - изрек один фарисей - жирный, со шрамом через глаз.
Варф, понял я.
- Человека оскверняет не то, что входит в него, - ответил Джошуа, - а то, что из него выходит.
Он отломил мацу и обмакнул кусочек в оливковое масло.
- Он имеет в виду вранье, - сказал я.
- Я понял, - ответил старый фарисей.
- Не ври, ты подумал какую-то гадость. Фарисеи переглянулись, типа: "теперь твоя очередь - нет, твоя".
Джошуа медленно прожевал хлеб и сказал:
- Зачем мыть урну снаружи, если гниль внутри? - Ага. Как, например, у вас, гнилые лицемеры, - встрял я с энтузиазмом, по всей видимости - непрошено.
- Сам справлюсь! - оборвал меня Джош.
- Извини. Хорошее вино. "Манишевиц"?
Мои вопли, похоже, растрясли их немощь, потому что старый фарисей промолвил:
- Ты в сговоре с бесами, Джошуа из Назарета. Люди видели, как вот этот левит заставил кровоточить нос фарисея, а нож - сломаться по своей воле. Но никто не заметил, чтобы этот левит двинулся с места.
Джошуа посмотрел на меня, на них, опять на меня.
- Ты мне что-то забыл рассказать?
- Он был гимор, поэтому я его треснул. - ("Гимор" - это библейский термин, означает "геморрой".) Я услышал, как за стенкой хихикнула Мэгги.
Джошуа снова повернулся к этим уродам:
- Левит по прозванью Шмяк изучал на Востоке искусство солдата. Он умеет двигаться очень быстро, однако он - не бес.
Я встал:
- Нас приглашали на ужин, а не на судилище.
- Это не судилище, - спокойно ответил Иаакан. - Мы слыхали о чудесах Джошуа и слыхали, что он нарушает Закон. Мы просто хотели спросить, чьей властью он все это делает. А у нас - ужин, иначе что вам тут делать?
Этого я и сам не понимал, но Джошуа ответил за нас обоих: толкнул меня на место и принялся опровергать обвинения по пунктам - еще два часа. Он измышлял притчи и бил фарисеев их же благочестием. Пока Джошуа доносил до них Слово Божье, я показывал застольные фокусы с хлебом и овощами - специально, чтоб эти ханжи попутали. В проеме вновь показалась Мэгги и замахала мне: она как-то очень яростно тыкала в парадную дверь и делала вид, будто колотит себя по голове что было сил. Видимо, последствия для меня, если я не пойму ее и на этот раз.
- Кхе-кхе, схожу-ка я проверю наших верблюдов, если вы меня извините.
И я вышел за дверь. Едва я закрыл за собой створку, на меня обрушилось извержение девчоночьей слюны от неистового женского шепота:
- Сукинтупойтысынкакогохуятыдумаешьяпытала-сьтебевсеэтовремясказать? - И она двинула меня кулаком по руке. Больно.
- А поцелуй? - прошептал я.
- Где мы с тобой сможем потом увидеться?
- Не получится. На, это тебе. - Я отдал ей маленький кожаный кисет. - Внутри пергамент, там написано, что делать.
- Я хочу вас обоих увидеть.
- Увидишь. Сделай так, как там написано. Мне нужно обратно.
- Сволочь. - Еще один удар по руке. Опять больно. Я себя не помнил, а потому вступил в дом, еще потирая избитое плечо.
- Левит, ты где-то ушибся?
- Нет, Иаакан, просто иногда я умудряюсь потянуть мышцу, даже стряхивая капли с этого монстра.
Фарисеям такое сильно не понравилось. Я понял: они сидят и ждут, когда я потребую воды, чтобы пройти весь ритуал омовения рук снова, а потом уже сяду за стол. А я стоял, думал об этом, потирал плечо и ждал. Ну сколько, в самом деле, можно читать коротенькую записку? Не целую же вечность - под их взглядами мне так показалось, хотя едва прошла пара минут. И тут он раздался. Вопль. Мэгги заголосила в соседней комнате - долго, пронзительно и громко, виртуозный вопль ужаса, паники и безумия.
Я нагнулся и прошептал Джошу на ухо:
- Делай, как я. Нет, ничего не делай. Совсем ничего. - Но…
Вопль не прекращался, а у фарисеев сделался такой вид, будто им на колени насыпали горячих угольев. Что-что, а ноту Мэгги держала хоть куда. Иаакан не успел вскочить с места, чтобы выяснить причину суматохи: моя девочка явилась лично - с той же непрерывной песней, заметим. Изо рта у нее струились потоки симпатичной зеленой пены, все платье разодрано и висело клочьями на исполосованном ногтями теле, а из уголков глаз сочилась кровь. Она вопила прямо в рожу Иаакану и дико вращала глазами, а потом вспрыгнула на стол и зарычала, пинками сшибая посуду на пол. Через комнату с истерическим криком "Бесы вселились, бесы!" пронеслась служанка и опрометью выскочила в парадную дверь. Мэгги хрипло завизжала снова и побежала по столу, мочась на ходу. (Милый штришок, сам бы я ни за что не додумался.)
- Бесы! Она одержима бесами. Их много, - закричал я.
- Семь, - между рыками уточнила Мэгги.
- Похоже, что семь, - сказал я. - Правда, Джош?
Я схватил его за шиворот и как бы заставил кивнуть. На него все равно никто не смотрел, поскольку Мэгги теперь извергала впечатляющие фонтаны зеленой пены как изо рта, так и между бедер. (И снова - милый штрих, который не пришел бы мне в голову.) У нее начался припадок ритмичных конвульсий, пробиваемый контрапунктом лая и непристойностей.
- Ну что ж, Иаакан, - вежливо сказал я, - спасибо тебе за ужин. Все было очень мило, но нам уже пора.
Я за шиворот поднял Джошуа на ноги. Мессия был несколько сбит с толку. Не в ужасе, как наш хозяин, но с толку сбит.
- Постой, - выговорил Иаакан.
- Гнойный песий пенис! - прорычала Мэгги, ни к кому в особенности не обращаясь, но все поняли, о ком она.
- О, так и быть, мы попытаемся ей помочь, - сказал я. - Джошуа, держи одну руку. - Я вытолкнул его вперед, и Мэгги уцепилась за его запястье. Я обогнул стол и схватил ее за другую руку. - Надо вывести ее из этого дома скверны.
Ногтями Мэгги впилась мне в руку, когда я поднял ее со стола, но и Джоша не отпустила, изо всех сил делая вид, что бьется в судорогах и пытается вырваться. Я проволок их обоих за собой во двор.
- Джош, побольше души, - прошептала Мэгги. Иаакан и фарисеи сгрудились в дверях.
- Мы должны увести ее подальше от жилья, чтобы изгнать бесов наверняка, - прокричал им я и вытащил эту парочку на улицу. А снаружи пинком захлопнул за собой калитку.
Мэгги успокоилась и встала на ноги. Вся грудь у нее была в зеленой пене.
- Рано расслабилась, Мэгги. Давай чуть подальше отойдем.
- Свиножуйный козоёб!
- То, что надо!
- Привет, Мэгги. - Джошуа наконец по-настоящему взялся за ее руку и потащил.
- Мне кажется, для экспромта получилось очень хорошо, - сказал я. - Сами знаете, из фарисеев - лучшие свидетели.
- Пошли к моему брату, - прошептала Мэгги. - А оттуда сообщим, что я неизлечима… Крысонасильник!
- Все нормально, Мэгги, мы уже за пределами слышимости.
- Я знаю. Я с тобой разговариваю. Ты почему вытащил меня оттуда только сейчас?
- Ты прекрасно смотришься в зеленом, я тебе когда-нибудь говорил?
- Я вынужден думать, что это было неэтично, - сказал Джошуа.
- Джош, фальсификация одержимости бесами - это как горчичное зерно.
- В чем же, интересно, она - как?
- Не понял, да? Она совсем не похожа на горчичное зерно, правда? Теперь ты зато видишь, каково всем нам, когда ты что ни попадя сравниваешь с горчичными зернами.
У дома Симона-прокаженного первым к двери подошел Джошуа - чтобы зрелищное появление Мэгги не перепугало ее брата и сестру до полного унавоживания. Открыла Марфа.
- Шалом, Марфа. Я Джошуа бар Иосиф из Назарета. Помнишь, мы встречались на свадьбе в Кане? Я привел тебе сестру твою, Мэгги.
- Дай подумать. - Марфа постукала ногтем по подбородку, ища подсказок своей памяти в вечернем небе. - Ты еще превратил воду в вино? Сын Божий или что-то в этом роде?
- Совершенно не обязательно так со мной разговаривать, - обиделся Джош.
Я высунулся из-за его плеча:
- Я дал твоей сестре порошок, от которого она вся как бы пошла пеной - такой зеленой и красной. На нее сейчас смотреть не очень приятно.
- Я уверена, что ей это к лицу, - раздраженно вздохнула Марфа. - Заходите.
И она ввела нас в дом. Я остался у дверей, Джошуа сел к столу, а Марфа уволокла сестру в задние комнаты приводить в порядок. По деревенским меркам дом был довольно велик, хоть и не настолько, как у Иаака-на. Все равно для сына кузнеца Симон неплохо в жизни преуспел. Самого его видно нигде не было.
- Зайди, сядь к столу, - сказал Джошуа.
- Не-а, мне и тут неплохо.
- В чем дело?
- Ты знаешь, чей это дом?
- Конечно. Симона, брата Мэгги. Я понизил голос:
- Си-ля-мо-ля-на-ля про-ля-ка-ля-жен-ля-но-ля-го-ля.
- Садись-садись. Я тебя храню.
- Нетушки. Мне и тут хорошо.
И тут вышел Симон - с кувшином вина и подносом с чашками в руках, обвязанных тряпьем. Вся голова его была замотана белым полотном - виднелись одни глаза, ясные и синие, как у Мэгги.
- Милости прошу, Джошуа и ты, Левин. Давно не виделись.
С Симоном мы знались мальчишками, когда оши-вались в их кузне, но он был постарше, уже тогда изучал отцовское ремесло. В общем, был слишком серьезен, чтобы водиться с мелюзгой. Я помнил его высоким и сильным, но теперь проказа скрючила его, как старую каргу.
Симон поставил чашки и разлил вино. Я подпирал стену.
- У Марфы не очень получается подавать на стол, - как бы извинился он за то, что приходится все делать самому. - Она мне сказала, на свадьбе в Кане ты превратил воду в вино?
- Симон, - сказал Джошуа, - если ты мне позволишь, я исцелю твой недуг.
- Какой недуг? - Он прилег за стол напротив Джоша. - Шмяк, давай к нам. - Симон похлопал по лежавшей рядом подушке, и я втянул голову в плечи: вдруг сейчас во все стороны пальцы полетят. - Я так понял, Иаакан использовал мою сестру как приманку, чтобы завлечь вас обоих в капкан?
- Да ну какой там капкан? - ответил Джошуа.
- Ты этого ждал? - удивился я.
- Я думал, соберется больше народу, может даже весь Совет фарисеев. Мне хотелось ответить им прямо, чтобы мои слова не доходили до них через десятки уст шпионов и сплетников. И еще мне хотелось посмотреть, придут ли саддукеи.
Только теперь я понял то, что Джош давно уже вычислил: саддукеи - то есть жрецы - не участвовали в маленькой импровизированной инквизиции Иаакана. Власть принадлежала саддукеям по праву рождения, и запугать их сложнее, чем рабоче-крестьянских фарисеев. Кроме того, саддукеи составляли более могущественную половину Синедриона - им подчинялась храмовая гвардия. Без жрецов фарисеи - гадюки без ядовитых зубов. Во всяком случае - пока.
- Надеюсь, мы не навлекли на твою голову приговор фарисеев, Симон, - сказал я.
Тот лишь отмахнулся:
- Страху нет. Сюда ни одна фарисейская рожа не сунется. Иаакан меня боится, и если он в самом деле поверил, что Мэгги одержима, и его друзья поверили, - в общем, готов спорить, он уже дал ей развод.
- Она могла бы пойти с нами в Галилею, - сказал я, глядя на Джошуа, а тот посмотрел на Симона, словно прося разрешения.
- Она вольна делать как пожелает.
- Я хочу одного - вырваться из Вифании, пока Иаакан не опомнился, - сказала Мэгги, выходя из другой комнаты. В простом шерстяном платье, с волос еще капала вода. На сандалиях осталась зеленая гадость. Мэгги подошла к брату, опустилась перед ним на колени, обняла его и поцеловала в лоб. - Если он заявится сюда или кого-нибудь пришлет, передай, что я по-прежнему у тебя и не в себе.
Я почувствовал, как Симон улыбнулся под бинтами.
- Думаешь, ему не захочется войти и самому тебя поискать?
- Он трус, - сплюнула Мэгги.
- Аминь, - подхватил я. - Как ты вообще жила с таким уродом столько лет?
- Через год он ко мне и близко не подходил. Я же нечиста, понимаешь. Я ему говорила, что у меня кровотечение.
- Семнадцать лет?
- Конечно. Думаешь, он захочет позориться перед Советом фарисеев и станет расспрашивать, как все происходит у их жен?
Джошуа сказал:
- Я могу тебя исцелить от этого недуга, Мэгги. Если ты мне позволишь.
- Какого недуга?
- Вам нужно идти, - сказал Симон. - Я пришлю весточку, когда узнаю, что творит Иаакан. Если он сам еще не догадался, то есть у меня один друг, и он Иаака-ну подскажет: если тот не даст Мэгги развода, его должность в Синедрионе может оказаться под угрозой.
Симон и Марфа помахали нам с порога: Марфа выглядела более массивным призраком сестры, Симон - просто призраком.
И так нас стало одиннадцать.
Над нами висела полная луна, над нами раскинулось звездное небо, а мы шагали в Гефсиманию. С вершины Масличной горы на другой стороне долины Кедрон виднелся Храм. От жертвенных костров, в которых жрецы шурудили день и ночь, поднимался черный дым. Пока мы шли сквозь рощу древних олив, я держал Мэгги за руку. На полянке у давильного пресса, где мы встали лагерем, Филипп и Нафанаил тоже развели костерок. Рядом с учениками сидели еще двое. Когда мы приблизились, все четверо встали. Филипп злобно глянул на меня, и я смешался, но потом вспомнил, что он был с нами в Кане и видел, как Мэгги танцевала с Джошем. Вероятно, решил, что я хочу умыкнуть девушку Мессии. Я отпустил ее руку.
- Учитель, - обратился к Джошу Нафанаил, отбросив со лба светлую прядь, - новые ученики. Фаддей и Фома-близнецы.
Фаддей шагнул навстречу Джошуа. Парень примерно моего роста и возраста, одетый в ношеную шерстяную тунику. Он казался каким-то особенно тощим, будто голодал. Волосы носил коротко, как у римлянина, но стригли его, похоже, тупым кремнем. Лицо вместе с тем очень знакомое.
- Ребе, я слышал твои проповеди, когда ты был с Иоанном. Я сам два года с ним был.
Последователь Иоанна - вот откуда я его знаю. Хотя не помню, чтобы нас знакомили. Почему у него вид такой голодный - тоже понятно.
- Добро пожаловать, Фаддей, - ответил Джошуа. - Это Шмяк и Мария Магдалина, мои ученики и друзья.
- Зови меня Мэгги, - сказала Мэгги.
Джошуа направился к Фоме-близнецам, которые на самом деле состояли из одного парнишки - помоложе остальных нас, лет, наверное, двадцати, вместо бороды - мягкий пушок. Одежда тоже побогаче, нежели у остальных.
- И ты, Фома.
- Нет, ты стоишь на Фоме-два! - взвизгнул Фома. Нафанаил отпихнул Джоша в сторону и зашептал ему на ухо, - по-моему, чересчур громко:
- Он говорит, у него есть близнец, которого больше никто не видит. Ты же сам сказал являть милость, вот я и не стал ему говорить, что он чокнутый.
- Тебе тоже, Нафанаил, милость будет явлена, - улыбнулся Джошуа.
- И мы тебе не скажем, что ты олух царя небесного, - добавил я.
- Добро пожаловать, Фома. - Джошуа обнял паренька.
- А Фома-два? - спросил Фома.
- Извини. И тебе, Фома-два, добро пожаловать, - сказал Джошуа совершенно пустому участку воздуха. - Пойдем с нами в Галилею, поможешь разносить благую весть.
- Он вон там стоит, - сказал Фома, показав на совершенно другой участок воздуха, равно пустой.
Так нас стало тринадцать.
По дороге в Капернаум Мэгги рассказывала нам о своей жизни - о тех мечтах, что вынуждена была откладывать на потом, о ребенке, умершем в первый год ее брака. Я заметил, что Джоша рассказ о ребенке потряс, и я знал, о чем он думает: не уйди мы на Восток, он бы его спас.
- После этого, - рассказывала Мэгги, - Иаакан и перестал ко мне приближаться. Когда ребенок умер, было много крови, и для Иаакана кровотечение так и не остановилось. Он все боялся, что люди подумают, будто на его доме проклятье. Поэтому все мои обязанности жены выполнялись только на людях. А для него это - палка о двух концах. Чтоб выглядеть послушной женой, я должна была ходить в синагогу и женский двор Храма, но если бы они узнали, что я хожу туда с кровотечением, меня бы изгнали, а может, и побили бы камнями. Иаакан был бы опозорен. Кто знает, что он теперь сделает.
- Разведется, - сказал я. - У него нет выхода, если он не хочет потерять лицо перед фарисеями и Синедрионом.
Вот что странно: труднее оказалось утешить Джошуа. Потеряв ребенка, Мэгги пережила свое горе, выплакала все глаза, и рана затянулась, насколько это возможно, а для Джоша это горе оказалось свежо. Он отстал от процессии и старался держаться подальше от новых учеников, которые скакали вокруг него, как возбужденные щенята. Я понимал, что он разговаривает с отцом, и беседа, судя по всему, шла не очень гладко.
- Иди поговори с ним, - сказала Мэгги. - Он же не виноват. Такова Божья воля.
- Именно поэтому он чувствует свою ответственность. - Мы еще не объяснили Мэгги ни про Духа Святого, ни про Царство, ни про перемены, которые Джош хотел принести человечеству. Ни про то, как все это местами противоречит Торе.
- Сходи поговори.
Я переместился в арьергард нашей колонны, где Филипп и Фаддей объясняли Нафанаилу, что когда он затыкает уши и что-то произносит, слышит он собственный голос, а не Глас Господень. Фома оживленно дискутировал о чем-то с пустым участком воздуха.
Какое-то время я шагал рядом с Джошем, а когда заговорил, постарался, чтобы прозвучало непринужденно:
- Ты должен был отправиться на Восток, Джош. Ты сам знаешь.
- Но не тогда. Тогда это была трусость. Что плохого - посмотреть, как она выходит замуж за Иаакана? Как у нее рождается первый ребенок?
- Много чего. Всех не спасешь.
- Ты что - проспал эти двадцать лет?
- А ты? Если не можешь изменить прошлое, настоящее тратишь на эту свою вину впустую. Если не используешь то, чему научился на Востоке, нам, наверное, и ходить туда не следовало. И тогда вообще покидать Израиль было трусостью.
Я почувствовал, как лицо мое немеет, будто вся кровь отхлынула. Я ли это говорю? Какое-то время мы шли в молчании, даже не глядя друг на друга. Я считал птичек, прислушивался к бормотанию учеников впереди, наблюдал, как при каждом шаге под платьем движется попа Мэгги, но элегантность этого зрелища меня не радовала.
- Ну ладно. Мне, например, полегчало, - наконец произнес Джошуа. - Спасибо, что приободрил.
- Всегда рад помочь, - ответил я.