И было от чего суетиться и шипеть, ведь ее застукали на месте преступления. В поселке разговоры пойдут, то да се, участковый уполномоченный по прозвищу "Гришка-рыжий" заставит объяснительную писать, зачем, дескать, свой старушечий мусор швыряешь на соседние участки? Не любит он копаться в склочных "кастрюлькиных" делах, ой, как не любит, да и живет участковый далеко, ведь на целых пять деревень поставлен властью, чтобы следить, как люди закон соблюдают.
– А скажи мне, Трофимовна, откуда мусору у тебя столько взялось, неуж разбогатела?
Следующий вопрос довел воинственную бабку до белого каления. Она набросилась на свидетеля преступления – невысокого сухощавого мужичка с кулаками, но он ловко увернулся от костлявых тумаков, хотя и выглядел изрядно пьяненьким.
– Ты иди, давай, иди, своей дорогой!
Совсем разъярилась бабка, все наскакивала на мужичка, норовя ущипнуть его за плечо, но он подпрыгивал на одной ноге, а второй ловко вытанцовывал сложные пируэты, пытаясь удержать равновесие. Ему не терпелось промочить пересохшее горло.
– А и пойду, чего мне с тобой стоять да лясы точить, только ты мне подкинь маленько на бедность из закромов-то своих, а то я малость занедужил. – Мужичок хитро ухмыльнулся и кивнул на узорчатый забор, дескать, все видел, знаю, и уже взял на заметочку.
Старуха громко охнула, опустила руки по швам и застыла, как солдат на посту.
– Да, Трофимовна, за удовольствие платить надо, ведь как бы до народа не дошло, что ты тут хулиганишь. – Он потер пальцы друг о друга, будто бы счищая пыль с подушечек.
– Иди ты, черт пьяный, вишь, занедужил он, проклятый, – буркнула бабка, продолжая стоять в позе часового.
– Не скупись, Трофимовна, а то я сейчас на весь поселок заору, люди сбегутся, узнают, чем ты тут занимаешься, и донесут участковому, – не унимался мужичок, явно издеваясь над убогой старостью.
Бабка жалобно всхлипнула, соглашаясь. Донесут. Они такие. С них станется. Сразу позвонят Гришке-рыжему. И тогда поминай, как звали, праздничное довольствие от муниципального совета ко Дню победы. А в нем пакет крупы, две пачки чаю да банка растворимого кофе. В последний раз на "Нескафе" не поскупились. А оно на дороге не валяется. Последний довод оказался самым решающим.
– Держи, гад ползучий, – она сунула в заскорузлые руки пьяницы мятый полтинник.
– Ты, Трофимовна, совсем оборзела! – взвился "ползучий гад". – Еще обзываешься. Я и сам тебя обозвать могу. Скряга старая.
– А я не старая! – подбоченилась Трофимовна. – С чего это я старая?
– Молодая, что ли? – не вполне галантно возразил вымогатель. – Совсем из ума выжила, лучше гони еще сто рублей. Глядишь, мне на "Путинку" хватит. Опохмелиться надо бы. Со вчерашнего голова горит.
И он с укором посверлил тусклым взглядом неугомонную старушку, а она в ответ сверкнула ему почти девичьим взором.
Все всколыхнулось в ее путаной душе. Любитель "Путинки" напомнил ей былые времена, давно прошедшие, когда еще зимы были настоящими, а солнце светило ярче, чем нынче. Совместная жизнь у них не удалась. Оба давно жили бобылями. Когда-то он любил Трофимовну за ее напористость и непримиримость, а сейчас ему хотелось постоять вместе с бывшей возлюбленной рядом еще некоторое время, ведь своим присутствием она дарила ему ощущение былой полноты жизни. Но в нем свербело жестокое похмелье, ноги дрожали от нестерпимой ломоты, а внутренний жар стал еще нестерпимее.
– Чтоб она у тебя с концами сгорела, – угрюмо пожелала Трофимовна, нехотя гася свет в глазах, также нехотя присоединила еще одну купюру, затем смачно выругалась и ящерицей юркнула за калитку, бормоча по пути что-то бессвязное, беспрерывно сплевывая, видимо, давая себе зарок, что больше никогда и ни под каким предлогом не забросит мусор за соседскую ограду.
Ведь у "гада" не только глазки смотрючие, у него и глотка луженая. От этих глазок не спрячешься, они везде высмотрят, где что плохо лежит, а на его глотку никаких денег не напасешься, а пенсия у Трофимовны всего три тысячи рубликов, не разбежишься.
И вновь наступило июльское прохладное утро, вкусно пахнущее свежестью, каким оно бывает в пригороде в середине лета после ночного дождя.
И непримиримая Трофимовна вновь вышла на тропу войны. Не совладала с собой, нарушила клятву. А из-за угла за ней наблюдал зоркий глаз бывшего сожителя. Он прочищал похмельную сухотку глухим надсадным кашлем и подрагивал от нетерпения, желая быстрее припасть к живительному родничку под названием "Путинка". Ему не понаслышке был знаком боевой характер Трофимовны. Так и будет она каждый день свой мусор за чужой забор кидать. Гришка-участковый поймает бабку за руку, наругает ее, и даже протокол составит для отвода глаз, так она другой забор найдет. Мусора у Трофимовны много. Своего не будет, на улице подберет. И так по кругу. До бесконечности. Выхода нет…
Санкт-Петербург, Россия, июль 2009 года
Новогод
Перед Новогодьем всегда бывает немного грустно. Еще один год миновал, а каким будет следующий – неизвестно. В разгар разыгравшейся печали позвонила подруга:
– Слушай, мне надоело, что ты живешь одна!
Вот это заявление! Ей-то какое дело до моего одиночества? Но ссориться с подругой себе дороже. У женщин обиды растягиваются на годы, нечто что-то вроде войны Алой и Белой Роз.
– А что ты предлагаешь? – спросила я вполне индифферентным тоном.
– Предлагаю вот что: в Новый год я возьму у мужа машину, он все равно уснет в половине первого ночи, и мы поедем ловить тебе жениха.
– Зачем его ловить, он, что, бабочка? Я имею в виду жениха, – уточнила я после затянувшейся паузы.
– Нет, конечно, зачем тебе жених-бабочка, просто я прикинула, что в новогоднюю ночь на улицах не будет такси. Кто-нибудь выйдет из дома, чтобы поехать куда-нибудь в компанию, и тут-то мы его и подловим.
Телефонная трубка растекалась красноречием наподобие медовой лужицы. Подруга у меня классная. У меня, вообще, все классное – жизнь, работа, карьера, одежда, квартира. И подруга в том числе. Только с женихами закавыка получается.
– Он что, дурак что ли, ехать с нами? Он же собирался куда-нибудь в компанию.
Надежда, что мы избежим ссоры, пока еще не покинула меня.
– Так мы же его подвезем, а по дороге соблазнять будем, улыбаться, хохотать… – не унималась подруга.
Кажется, она завелась, как двигатель в "Запоре", а слово "хохотать" произнесла сардоническим тоном, в эту минуту она походила на Раневскую ранней молодости.
– Лично я хохотать отказываюсь.
Ага. Нашла дуру. Пусть сама хохочет по ночам.
– Я уже с мужем договорилась, он мне машину доверил, а она для него дороже всего. Никому ее не доверяет. Так что, поздно пить боржоми. Мы едем!
Трубка смачно чвакнула и заткнулась. Господи, за что мне такое наказание?
Но впереди мне светила горькая одинокая новогодняя ночь: я за столом и президент в телевизоре. Тоска смертная. Пришлось выбираться из дома 31 декабря.
Подруга задорно улыбалась. Ей мерещились женихи в пиджаках от Кардена, вылетающие из теплых квартир на мороз в новогоднюю ночь.
Мы сели в машину и стали ждать. Где-то оглушительно взрывались петарды, на разные лады звучала музыка, вразнобой слышался хор дурных женских голосов.
– Поедем домой, а? – жалобно заныла я. – Мне надоело ловить женихов. Не хочу. Мне нравится жить одной.
Подруга была неумолима. Она была настроена больше чем решительно.
– Какая ты капризная! жить одной – это неприлично. Успешная женщина вроде тебя должна быть замужем. Любой мужчина будет счастлив рядом с тобой.
Все это проговаривалось безапелляционным тоном, не терпящим возражений. Я не возражала. Хотя были некоторые сомнения по поводу совместного счастья.
Вдруг подруга истошно закричала:
– Вот он, вот он, вот он!
– Кто он? Черт, что ли? – испугалась я. – Не кричи ты так, у меня уши заложило. Не забывай, что я одинокая, привыкла к тишине.
– Да не черт, а ладан, вон сидит твой жених и смотрит на нас, хорошенький, тепленький…
Подруга даже взвизгнула от удовольствия, словно это она замуж собиралась при живом муже.
– Хочешь сказать – чуть тепленький? – Я внимательно вглядывалась в темноту.
На заснеженной скамейке и впрямь сидел объект пристального наблюдения. Ничего себе мужичок, такой ладненький, симпатичный, но это сквозь затуманенное окно, вблизи, наверное, ничего хорошего – пьянь среднего пошиба.
– Какая разница, он давно сидит, скоро протрезвеет, – рассердилась подруга и скомандовала: – Подкрась губы, а то у тебя весь макияж смазался.
– Это на нервной почве, – кивнула я, доставая пудреницу и помаду.
Но накрашенные губы еще долго оставались невостребованными. Мужичок пялился на нас, но оставался без движения.
– Может, он окочурился на морозе? – наконец прервала я томительное молчание.
– Ничего не окочурился, смотри, он закурил! – Подруга разглядела в темноте тлеющую звездочку сигареты.
– Поехали к тебе, – предложила я, – посидим, прекрасно проведем время.
– Поздно! – Подруга посмотрела на часы. – Муж спит уже семь с половиной минут. Будить бесполезно. До пяти утра не проснется. У него режим. Смотри, он к нам идет!
Меня затормошили, тыча кулачком в окно. И впрямь к машине направлялся субъект со скамейки. Подруга принялась открывать окно, но что-то там заклинило, и мужичок приложил физиономию к стеклу. Мне стало дурно. Так дурно, что я возненавидела все новогодние праздники, как прошлые, так и будущие. В мужичке я опознала своего коллегу по работе.
Окно, наконец, открылось.
– Галь, привет!
Мужичок сунулся в окно и, минуя подругу, протянул мне руку. Я сердито отвернулась.
– А вы что, знакомы? – спросила подруга, делая круглые глаза. При этом она не поленилась слегка скосить их в сторону, что означало демонстрацию процесса кокетства.
– Да уж… – вздохнула я.
– Галь, ты что, не рада? – изумился мужичок. – А я давно наблюдаю за вами, думаю, куда это вы собрались. Девчонки, все равно без дела сидите, пошли ко мне, от меня жена сбежала.
Я отрицательно замотала головой. Никуда не пойду. Ни за что! В коллективе коллега прославился тем, что всю жизнь занимается поисками жены. Она от него постоянно убегает, а он ее ловит.
– Идем! – Подруга повернулась ко мне и увидела в моих глазах ужас.
– Галь, идем, ты же знаешь, Катя скоро явится. У нее обиды быстро проходят. Она думает, что я пропаду без нее, придет домой, а я с двумя барышнями веселюсь. Она же праздничный стол готовила, не я, представляешь, каково ей будет?
Я представила. Подруга тоже. Мы задумались. Потом, не сговариваясь, согласились. В разгар веселья явилась жена коллеги. Она мигом исправилась и подключилась к нашему застолью.
С тех пор она не убегает от мужа. Боится, что он приведет полный дом разных женщин. А жениха я до сих пор не поймала. Но в этом году мы снова поедем искать – не жениха, так приключений!
Санкт-Петербург, Россия, 14 декабря 2009 года
Секреты Агеевны, или как отвадить от дома разлучницу
Женский палец с острым лакированным коготком нерешительно замер перед дверным звонком, пребывая в глубокой задумчивости. Тонкая рука нервно вздрагивала. Миловидная блондинка неопределенного возраста то приближала палец к кнопке, то испуганно отдергивала. Вдруг там за дверью притаилась опасность, страшно…
Так и не нажав на кнопку, женщина в бежевой юбке модного фасона "тюльпан" опустила руку и судорожно всхлипнула. Опять неудача! Слишком долго собиралась, наконец, набралась смелости, пришла… а позвонить боязно. Она вытащила из сумочки газету и внимательно прочитала короткое объявление: "Агеевна снимет порчу, сглаз, присуху, отвадит от дома разлучницу, нивелирует приворот". Больше всего привлекало в объявлении особенное слово "нивелирует", казавшееся каким-то странным, случайно забредшим на страницы рекламной газетенки, но именно оно первым бросалось в глаза читателю. В любом деле требуется креатив, у продвинутой колдуньи должно быть нет отбоя от клиентов.
Блондинка сердито взмахнула газетой, словно решив отбиться от кого-то неведомого, но в разгар битвы с виртуальным врагом дверь распахнулась. Еще не старушка, но уже не женщина в пестром широком платье пытливо воззрилась на газету, затем на напуганную обладательницу наманикюренных пальцев.
– Ты чего под дверью ошиваешься? – спросила она басом.
– Я?.. А что, нельзя? По объявлению… у вас тут присуха, приворот, вот… – запинаясь, бормотала заплаканная посетительница.
– Проходи! – скомандовала еще-не-старушка и вышла на площадку, видимо, для того, чтобы визитерша не сбежала. Они зашли в квартиру друг за дружкой, как привязанные, хозяйка была замыкающей.
– Проходи, не бойся, я не кусаюсь. – Жесткий бас немного помягчел, словно изнутри его подогревали на электроплитке.
В неопрятной квартире пахло затхлым бельем, выношенной одеждой и старческой неопрятностью. Газета, скомканная в тугой рулон, шумно скользнула на пол, видимо, от избытка чувств.
– Вы Агг-ее-вна?
У посетительницы дрожало все: поджилки, желудок, голос, колени, пальцы и прочие части тела, как внутренние, так и внешние.
– Да Агеевна я, Агеевна, – миролюбиво поддакнул бас, в тон ему тонко взвизгнули стеклянные висюльки на люстре, через некоторое время что-то пискнуло из кухни. Все в этой квартире ходило ходуном, но в разные стороны, не сообщаясь друг с другом, как если бы однажды отменили все расписания и поезда вдруг стали ходить самостоятельно. Кто куда захочет, тот туда и едет. И неважно, в какую сторону.
– Милочка, я ведь и гадаю, и приворот снимаю, и разлучниц отваживаю, будь они неладны, но, учти, это денег стоит… А ты пятьсот рубликов-то приготовила? – Агеевна посмотрела на блондинку тяжелым взглядом, со страху той показалось, что еще-не-старуха не просто посмотрела – дробью выстрелила. Женщина молча кивнула, дескать, да, принесла кое-что в клювике.
Агеевна заметно подобрела. В комнате вкусно запахло деньгами.
– Садись, рассказывай, чо случилось у тебя, милочка. – Хозяйка подвинула расшатанный стул, нервная гостья покосилась на замызганное сиденье, перевела взгляд на свои блестящие лайкровые ноги в колготках, и осторожно присела на краешек, будто боялась свариться заживо.
– Да не знаю, как сказать… вроде ничего не случилось, все хорошо у меня…
Несмотря на оптимистичное утверждение, клиентка заметно пригорюнилась.
– С мужем что? Или как? – Агеевна грозно сдвинула брови.
– Или как, – согласилась женщина.
Она осторожно подобрала газету с полу и принялась медленными движениями разглаживать мятые страницы. Ее лоб покрылся испариной, женщина боялась даже взглянуть на хозяйку, сидящая напротив Агеевна казалась ей настоящей ведьмой. Со сдвинутыми бровями и неразбавленными густым басом старая кикимора будто нарочно прячется в полумраке, временами густо басит, сопит и хмурится. Ведьма, что ни на есть ведьма, без прикрас.
– Да брось ты эту дрянь! – строго приказала старая ведьма. – Говори быстрее, а то мне в магазин надо. Некогда тут с тобой возиться!
Алые ноготки послушно скомкали газету, хотели бросить ее на пол, но передумали, осторожно положили на край стола.
– К моему мужу подруга повадилась… – Женщина запнулась.
– Домой ходит, что ли? – подзадорила ее гадалка. Она притопывала ногой от нетерпения. Голод – не тетка.
– Нет, не домой, на дачу, она в этом же поселке снимает комнату, весь день мается от безделья, делать-то ей нечего, она одинокая, ни денег, ни участка, и вот повадилась, каждый день к нам приходит, и сидит, и сидит, и сидит. – Алые ногти выбивали на столе барабанную дробь. Обе стучали в такт: одна ногой, вторая – ногтями, и вдруг осознали, что стучат одновременно, как два барабана, недоуменно переглянулись и замерли.
– Да ты успокойся, успокойся, – приказным тоном велела Агеевна, – тебя звать-то как?
– Аллой… Алла я, – жалобно всхлипнула обладательница экстравагантного маникюра.
– Аллочка, все поправим, все снимем, отвадим, нивелируем!
От необычного слова посетительницу снова передернуло.
Ведьма брезгливо покосилась на нее, но промолчала, лишь подергала крючковатым носом, будто поторапливала: дескать, выкладывай все "по чесноку", как есть, так и говори.
– Мы случайно оказались соседями по даче, она его сослуживица, – всхлипывала Алла, – бывшая… они раньше вместе работали, а теперь ходит и ходит. Спасу нет. Каждый день является, без выходных. То есть, по выходным как раз и приходит, мы же все на даче…
Женщина уставилась в потолок, удерживая в глазах слезы, тяжелые, блестящие, выстраданные, издали они напоминали спелые виноградины.
– А ты что? – рявкнула Агеевна, и от тяжелых трубных звуков старческого баса две слезы-виноградины обрушились на стол, растекаясь по корявой клеенке мокрой лужицей.
– А я ничего… сижу в комнате, плачу, аппетита никакого, жить не хочется, а они о чем-то разговаривают. Я один раз подслушала, но ничего не поняла. Все одно и то же талдычат. Она ему, а он ей. И смеются. А я вот слезами обливаюсь.
Кровавые ногти напряглись, неловко зацепили клеенку и потянули вниз, но Агеевна вовремя перехватила ее, поправила и сказала, тайком взглядывая на часы:
– Вижу, что обливаешься, вижу.
Обе вновь замолчали, в тишине слышались глухие всхлипы посетительницы, кряхтенье грудной клетки еще-не-старушки и тонкое повизгивание стекла в допотопной люстре.
– Красивая хоть? – скривилась Агеевна, ее словно стошнило от чужой воображаемой красоты, но блондинка пожала плечами: мол, так себе. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо. Красоты кот наплакал.
– А что говорит? Над чем смеются-то? – Она собралась с силами и надела на себя роль бойкой следовательницы прокуратуры. Словно шалью укуталась. Теперь Анна Ковальчук и Елена Яковлева могут спать спокойно.
– Что говорит? Да ерунду всякую, вроде "держись от начальства подальше, к кухне поближе", в общем, муть одна. А мужу нравится, как она смеется.
– Значит, красоты мало, а покушать любит, это хорошо, ты, милочка, вот что сделай…
Агеевна наклонилась к женщине и что-то тихо прошептала. Сначала у клиентки вспыхнуло маковым цветом одно ухо, затем второе, после загорелись лицо и брови, а когда она слилась целиком в один тон с ногтями, то раздался громкий крик:
– И это всееее!
– Все, а ты чего ждала?
Хозяйка сердито расправила клеенку, она явно злилась на блондинку: "Недаром все хают их за глупость". В желудке давно извивался голодный червяк, Агеевна с нетерпением ждала заработанных денег, чтобы быстрее добраться до магазина, но несчастная Алла не спешила с расчетами. Непунятая жена пыталась справиться с шоком: сначала она вытаращила глаза от удивления, затем похватала ртом воздух, подергалась, в завершение всех манипуляций схватила газету и звонко шлепнула ею по столу.
– А где все эти кресты, магия и свечи? Где ваша обещанная ворожба? Гдееее?
В квартире черной вороной заметался женский истошный крик. Агеевна поморщилась. Еще одна скандалистка попалась. С такой греха не оберешься. Начнешь с нее требовать свой законный заработок, она тут же в налоговую поскачет кляузничать.