В сборнике представлены произведения разных лет одного из виднейших писателей современной Франции, начиная с первого подпольного издания французской литературы Сопротивления, повести "Молчание моря". Традиции вольтеровской философской повести продолжают такие произведения Веркора, как "Люди или животные?" и "Сильва", полные глубоких раздумий о природе человека, о его месте в мире. Острота проблематики, развенчание "левой фразы", видимости антибуржуазного бунта отличают роман "Плот "Медузы"". Все творчество писателя-гуманиста проникнуто тревогой за судьбу человека в современном обществе, верой в торжество человеческою разума.
Содержание:
Т. Балашова. Диалог с веком 1
Молчание моря - (Перевод H. Столяровой и H. Ипполитовой) 5
Люди или животные - (Перевод Р. Закарьян и Г. Сафроновой) 10
Сильва - (Перевод Ирины Волевич) 51
Плот "Медузы" - (Перевод Ю. Яхниной) 94
Примечания 135
Веркор
Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"]
Т. Балашова. Диалог с веком
Наш век сотрясали трагедии. Обрушивающиеся на человека. Выжигающие человеческую душу. Сколько иллюзий, лживых обещаний, разочарований, покаяний, снова надежд и отчаянных инвектив против тех, кто обманывал, и мучительных укоров себе, обманувшимся. Веркор принадлежит к не слишком многочисленной породе рыцарей, тех, кто во все времена самоотверженно устремляется на борьбу со злом и насилием. "Писатель должен быть прежде всего смелым и при всех обстоятельствах говорить то, что думает, какой бы ни была расплата за его откровенность. Таков первый догмат веры моей профессии", - заявляет Веркор. И сейчас, на пороге девяностолетия, этому рыцарю не в чем себя упрекнуть. Каждый шаг его в жизни и в искусстве - поверялся камертоном совести. Один мужественный поступок следовал за другим, не менее мужественным. Начиная с той тревожной предвоенной поры, когда он участвовал в сессии Пен-клуба в Праге, за несколько месяцев до вторжения туда войск фашистской Германии, и предложил включить в резолюцию осуждение антисемитизма. Разгорелись дебаты. Даже председатель - Герберт Уэллс - выступал против, опасаясь "оскорбить соседнюю страну", да и чешское правительство, гостеприимно принявшее членов Пен-клуба… Удалось внести лишь строчку об осуждении расизма. Но отныне Веркор был исполнен решимости слушать только голос своей совести.
Тогда он был известен как художник-график Жан Брюллер (родился в 1902 году, в Париже), выпустивший несколько книг и альбомов, где тревожные видения ("Двадцать один рецепт насильственной смерти") постепенно вытеснялись размышлениями о смысле бытия. "В рисунках моих - галлюцинации, проза - прозрачна", - скажет позднее Веркор.
Война застала Жана Брюллера на плато Веркор, где позднее развернулись сражения между оккупантами и партизанами. Потрясенный капитуляцией Франции, исполненный решимости бороться против немецких захватчиков, он совершает еще один мужественный поступок - вместе с друзьями в 1942 году создает подпольное "Полночное издательство", которое выпустило за годы фашистской оккупации более тридцати книг: Арагона, Мориака, Маритена, знаменитую антологию, составленную Элюаром, "Честь поэтов". Но первой в "Полночном издательстве" была напечатана написанная Жаном Брюллером еще в 1941 году повесть "Молчание моря". Выбран псевдоним - Веркор. Начались опасные будни подпольной борьбы.
Если каждая литературная эпоха имеет свои символы, то для эпохи Сопротивления это - "Свобода" Элюара, "Розы и резеда" Арагона, "Молчание моря" Веркора. "Молчание моря", более чем через тридцать лет писала "Юманите", "прозвучало в молчащей литературной Франции как резкий всплеск флага под внезапным порывом ветра, и все, кто способен был к сопротивлению, не могли не устремить на него свой взгляд".
Сразу после войны Веркор пытается осмыслить не только причины зверств фашистов, но и ненависть, ими порожденную. "Вот что они сделали с нами" называлась статья Веркора 1944 года, исследующая эту тему. Став председателем Национального Комитета писателей, возникшего в подполье, Веркор скреплял своей подписью каждый протест против посягательств на человеческую жизнь и свободу - и в канун казни супругов Розенберг, и в дни, когда бросали в тюрьму Жака Дюкло, Андре Стиля или Анри Мартэна. Он ведет трудную борьбу на два фронта против тех, кто хотел бы предать память жертв, и против тех, кто во имя этой памяти совершает новые несправедливости. Выступление против начавшегося в Венгрии процесса Ласло Райка, резко отделившее Веркора от многих товарищей по подполью, было еще одним мужественным поступком. В ноябре 1956 года в печати появилось составленное Веркором и подписанное несколькими французскими писателями открытое письмо, осуждавшее введение советских войск в Венгрию. "Самое мучительное, - говорилось в нем, - видеть, что тот, за чьи идеалы ты боролся, поступает чуть ли не так же, как тот, против кого ты боролся". В то же время Веркор обращается к французским интеллигентам с просьбой "не порывать с советскими писателями, а помочь им поднять свой голос". Неожиданно для многих, предпочитавших бойкот, Веркор в мае 1957 года приезжает в СССР, сопровождая выставку французской живописи. Нужны встречи, контакты, взаимопонимание.
Но в том же 1957 году выходит книга Веркора "Р. Р. С." ("Pour prendre conge" - смысл названия: "Почему я ухожу"), где писатель, собрав свои публицистические выступления послевоенных лет, объясняет, почему не хочет больше сидеть в президиумах, представлять ту или иную организацию или идею. В 80-е годы он полушутя скажет, что с той поры наблюдает "за историей с балкона", ни во что не вмешиваясь. Однако это было не совсем так. События, происходящие в мире, не могли не тревожить его, не вызывать отклика. В своей декларации "Гитлер выиграл войну", опубликованной в 1972 году, Веркор писал: "Гитлер проиграл войну на поле боя, но выиграл в душах, в сердцах людей", - так заострил писатель свою мысль о недопустимости борьбы с инакомыслием при помощи армий, танков и пушек - на каком бы континенте, при каком бы общественном строе это ни происходило - в Чили, Кампучии, Алжире или Чехословакии.
В ноябре 1969 года Веркор, как почетный председатель Национального Комитета писателей, вместе с другими своими коллегами, подписывает манифест, начинающийся вопросом - "Неужели великие писатели всегда опасны?". "Исключение Солженицына из Союза писателей, говорилось далее в манифесте, - не просто вредит Советскому Союзу. Этот акт подтверждает то представление о социализме, которое распространяют его враги… Хочется предупредить советских собратьев - и тех, кто молчит, и тех, кого вынуждают говорить, и тех, кто напрямую связал свое имя с действиями, в которых трудно не видеть отражение недавнего прошлого: разве не знают они, что подписи их предшественников, одобрявших подобные исключения ранее, давали карт-бланш палачам?.. И все-таки мы надеемся, - завершается манифест, - что лучшие умы того народа, которому мы обязаны зарей Октября и победой над фашизмом, смогут осознать, какое свершается зло, и остановить его".
Был и еще ряд страстных публицистических выступлений Веркора. Например, предисловие к документальной книге о фашистских зверствах "Довольно лгать!" (1979), где протест против войн, призыв к мирному решению конфликтов сопрягается опять с анализом сущности фашистской идеологии и "фашизации сознания". Или "открытое письмо издателю", озаглавленное "Двойное убийство" (1981) и взывающее к совести тех, кто в новых исторических условиях, когда стало чуть ли не модным прославлять Гитлера, готов считать компрометирующим самый факт участия того или иного писателя в антифашистском Сопротивлении.
Все эти факты биографии писателя никак не подтверждают ответа, который дал Веркор на вопрос одного из журналистов о его политических взглядах: "Никаких. Абсолютно аполитичен". Ведь независимость от программы той или иной партии и аполитичность - вещи абсолютно разные.
Впрочем, до сих пор речь шла скорее о поступках гражданина, нежели о творчестве писателя. Каждый из них - свидетельство прямой причастности к борьбе идей нашего века. И трудно не согласиться с выводом одного из французских критиков: "Если возможно было бы персонифицировать человеческое достоинство - это был бы Веркор".
В истории литературы нередки случаи, когда между "поступком" и "творчеством" существует огромный разрыв, когда в творчество почти не проникают отзвуки реальной истории, реальной политики. Нередки и случаи слишком прямой связи между гражданским и творческим актом художника. Упрощение, примитивность бывают за это расплатой. Веркору нельзя предъявить подобных упреков. Конкретные факты, лики трагедии высвечены изнутри. Писатель не просто свидетельствует, он анализирует. Среди многих проблем, волновавших XX век, главной для Веркора была одна: где начинается человек? чем отличается от зверя? В книге "Глаза и свет" герой бросает своему антагонисту: "Ты не человек. Даже не животное. Ты - лакей".
Свои размышления о взлетах и падениях духа, о палачах, жертвах и лакеях, охотно помогающих палачам, в своем творчестве Веркор развивает в двух направлениях - конкретно-историческом и условно-аллегорическом. К первому можно отнести новеллистические сборники "Типография Верден" (1947), "Глаза и свет" (1948), романы "Оружие мрака" (1946), "Могущество света" (1951), "Гневные" (1956), трилогию "На этом берегу" (1958–1960), повесть "Волчий капкан" (1979). Ко второму - философско-фантастические повести "Люди или животные?" (1952), "Сильва" (1961).
Однако произведения конкретно-исторического направления у Веркора тоже высвечены аллегорией, и почти всегда за ними прочитывается второй план. Это относится уже к повести "Молчание моря". Слово "молчание" следует воспринимать в широком контексте, это и молчание одиночества, отчужденности, бессилия и симпатии. (На тему "молчания" до войны Жан Брюллер выпустил серию гравюр.) В повести молчание само по себе действие.
Веркор, радуясь долгой жизни этой повести и восторженным читательским откликам, видит в этом подтверждение весомости писательского слова: "Сознание, что хотя бы одна из написанных книг тебя переживет, доставляет большую радость". Сила воздействия этой маленькой повести, конечно, не только в том, что она была первой вестницей духовного Сопротивления, это связано и с характерной для Веркора формой построения произведений: герой его чаще всего попадает в экстремальные обстоятельства, но не покоряется им. Вежливый, расположенный к тебе оккупант - ситуация для сознания пленника столь же экстремальная, как и жестокий допрос: жестокость может сломить человека, толкнуть на предательство; чрезмерная вежливость на смирение, коллаборационизм. И то, и другое недостойно Человека. Это слово в произведениях Веркора почти всегда читается с большой буквы. Нет, он вовсе не идеализирует род людской: со страниц веркоровских произведений смотрят на нас также источающие ненависть и подлость глаза монстров в человеческом обличье Каина от политики Лепрегра, садиста-эротомана господина Пруста, циника Гектора Гранваля (трилогия "На этом берегу"), нацистского пособника-убийцы ("Волчий капкан"). Хозяин фермы из повести "Волчий капкан" почти символ, своего рода воплощение биологического регресса человека, он пытается возродить "звериную практику господства сильнейших над слабейшими". Даже не зная о том, что в прошлом он выдавал нацистам патриотов, достаточно вслушаться в его советы дочери, всмотреться в его движения, повадки, чтобы понять его агрессивную сущность, отсутствие всяких нравственных тормозов.
Фашизм - не только то, что безжалостно давит на нас извне, но и то, что разъедает изнутри: равнодушие к чужой жизни и смерти, способность оправдать себя тем, что ты только выполняешь приказ. Веркора серьезно занимает вопрос, можно ли оправдать поведение человека внешними обстоятельствами? Снимается ли с человека вина, если он просто выполнял приказ? "Несчастье пробуждает в одних благородный героизм, в то время как в других людях проступает их омерзительная изнанка. Они идут на низость, предательство", - пишет он в "Волчьем капкане".
Не менее экстремальна ситуация в "Антверпенском тигре" (1986), который как бы подводит итог "военной теме" - не только логикой размышлений, но и формой повествования. "Антверпенский тигр" как бы синтезирует темы ранних книг Веркора - "Оружие мрака" и "Могущество света". Уже в них появляется образ "тигра", как символ вселенского зла, принимающего разные формы. В романе оба веркоровских вопроса о фашизме, как социальном феномене, и человеке, как биологической особи, отличающемся от всех других живых организмов, - включены в единую экстремально-экспериментальную ситуацию.
Герой романа, участник Сопротивления, казалось, вышел из концлагеря победителем: не выдал товарищей, выдержал пытки. Но сохранить в концентрационном аду живую душу гораздо труднее, чем просто жизнь и совесть. Он вернулся в свою Бретань совсем другим человеком - безвольным, настороженным… В конце концов его друг слышит от него душераздирающую исповедь: последние дни пребывания в лагере Пьер Канж под надзором эсэсовца бросал в печь трупы, и он не вполне уверен, что мертвым был каждый из объятых пламенем…
Как подняться после такого падения? Как вернуть уважение к себе, желание жить? Только совершая решительные, мужественные поступки, уверена возлюбленная Канжа, только отдавшись такому же праведному делу, каким было Сопротивление. И Пьер Канж отправляется во франкистскую Испанию, ведет там подпольную работу. Это и есть путь к воскрешению человеческой личности. Композиционно "Антверпенский тигр" выстроен многоступенчато: повествование ведется от лица некоего сорокалетнего писателя, которому поведал трагическую историю Пьера Канжа его друг, восьмидесятилетний ветеран войны и Сопротивления. Авторскую точку зрения выражает поочередно то тот, то другой. Конечно, это сам Веркор говорит не пережившим войны о том, что История неделима, что прошлое продолжается сегодня.
Да, Веркор, как и многие писатели, которым пришлось пройти через войну, "болен" этой темой, не перестает размышлять о ней в своих новеллах, романах, эссе, беседах.
Сорокалетие со дня победы над фашистской Германией - 9 мая 1985 года - мне довелось встретить в Париже, и я не могла не испытать желания навестить автора "Молчания моря". Набережная Орфевр на острове Сите, выцветшая табличка с романтически-легендарным именем: Веркор - Жан Брюллер. Из окон комнаты виден непрерывный поток машин. Высокий, красивый в свои восемьдесят три года мужчина, во всем облике которого чувствуется высокое достоинство и спокойная уверенность, что, если бы пришлось начать сначала, он прожил бы жизнь точно так же.
"До войны, охотно начал свой рассказ Веркор, - я был ультрапацифистом и, наверное, таким и остался бы, если бы не возникла - со всей неотвратимостью угроза фашизма. И я понял: надо воевать, надо дать отпор фашистской армии и самой идеологии фашизма… Я верю в силу общественного мнения, верю, что оно может повлиять на поли тику правительства. Сейчас напряжение в мире достигло опасной степени. Но я все-таки оптимистически смотрю в будущее и не думаю, что война неизбежна, фатальна. Перед лицом страшнейшего оружия люди не могут не осознать, что нападение любой страны не даст иного результата, кроме всеобщего уничтожения. По-моему, это понимают даже военные руководители. Наша цивилизация обязана спасти себя".
В его монологе мое внимание задержали несколько раз повторенные слова "фашистская идеология". Они рождали ассоциации дальние, касавшиеся не только утвердившегося в 30-е годы и побежденного в 1945 году "нового порядка"; они звучали в контексте статьи "Гитлер выиграл войну", проясняли мысль писателя: не должно быть больше никогда не только войн вообще, войн между армиями, но и войны танков, пушек против идей. Над идеями могут одерживать победу только другие идеи. Называя себя оптимистом, Веркор верит, что это возможно, что человеческое слово способно победить, не призывая на помощь оружие.
Историческая конкретность, которая лежит в основе многих художественных произведений Веркора, щедро питалась его профессиональным интересом к истории. Редко кому из писателей, уносимых на крыльях воображения, приходит желание целиком подчиниться строгим фактам, погрузившись с головой в документы. В 1981–1984 годах Веркор подготовил "как свидетель истории и блестящий писатель", по оценке критики, трехтомный труд "Сто лет истории Франции"; в своих очерках 50-х годов собрал документальный материал о посещении США, Вьетнама, Китая; выпустил одну из лучших книг о периоде Сопротивления "Битва молчания. Полночные воспоминания" (1967); потом неожиданно обратился к истории Англии XVI века, к схизме; раскол с римской католической церковью, по мысли Веркора, составляет фундамент самосознания нации. Книга названа по имени одной из жен Генриха VIII "Анна Болейн" (1985), но Веркор отнюдь не склонен к беллетризованной биографии, он вычерчивает последовательную цепочку фактов, точно обозначая, где кончается факт и начинается его собственная гипотеза. При этом Веркор-историк, строго придерживаясь документальных свидетельств, не перестает размышлять о том, что терзает его современников, - "о смысле и бессмыслице истории". (Именно так назван его эпод 1978 года.)
Подобно тому как романы конкретно-исторического плана питались интересом Веркора к истории, "фантастические" повес ти укоренены в его философских раздумьях, в неотступном желании понять природу человека. Начало было положено эссе "Более или менее человек" (1950), где сравнивается эволюция животного мира и рода человеческого, сделана попытка показать, в какой момент и почему человеку понадобилась "абстракция", то есть аналитическое мышление, и как делает он этот решительный шаг из животного мира в мир людей, "начиная задавать небу вопросы". Размышляя о морали и поступках, нравственных условностях и нравственных константах, забвение которых ведет к разрушению человеческой личности, Веркор обращается к теориям Канта и Гегеля, Ницше, Кьеркегора. Эйнштейна. А сам вывод о тиранических режимах, "возбуждающих дурные инстинкты", оказывается завершающим звеном логической цепи глубинного философского анализа. Выступая инициатором открытых дебатов, некоего диалога между католиками и марксистами, он публикует книгу "Мораль христианская и мораль марксистская" (1960). Во вступительном слове и в своих резюме Веркор разворачивает концепцию роли нравственности, этического начала в биологической эволюции человека. "Исторической разобщенности", столкновению политических режимов, классовых интересов он противопоставляет "единые законы" подлинно человеческого сознания, вызревающего в недрах природы, но вносящего в нее качественные изменения. Эти "единые законы" функционируют, по мнению Веркора, в постоянном режиме, независимо от социального строя, класса, нации.