- Ничего! - Кир потряс забинтованной рукой.
Маня глядела в недоумении на него еще миг и рассмеялась.
- Дурилка-лесоруб! Дровосек-Терминатор. Лучше б ты заржавел, как в сказке. Кому и что ты хочешь доказать? Мне? Себе? Соснам?
- Всем, - ответил Кир. Он воинственно посмотрел на Алекса. Тот улыбнулся, качнул головой. - Герр грабор, так где родник?
Алекс ответил, что и один сходит за водой.
- А вдруг мы снова окажемся здесь? - спросил Кир, испытующе глядя на Маню. - В этом росистом месте посреди четырех дорог?
Маня отвернулась.
Но вскоре возбуждение у него сменилось опять вялостью. Кир зевнул.
- Ну, наверное, выступление к великой северной реке можно отложить на вторую половину дня, - проговорил он. - Я бы немного поспал перед броском нах норден.
- А за водой кто пойдет? - спросила Маня.
Кир красноречиво посмотрел на Алекса.
- Без проблем! - ответил тот.
- А… где твоя воля к власти?!
Кир в ответ снова зевнул.
- Динамщик! - позвала Маня.
Кир покачал забинтованную руку, как младенчика.
- Ты можешь в левой руке нести бутылки, - сказала Маня, нахмуриваясь. - И вообще, кто тебе виноват, а? Ты, обломщик! Ржавый дровосек!
- Птича, не будь такой жестокой. Раз добрый грабор не возражает…
- Все нормально, ребята, - подтвердил Алекс.
- Ну вот и отлично! - обрадовался Кир. К нему возвращался румянец.
- Кир! - укоризненно воскликнула Маня.
- Не хмурься Маня, это к твоему буддистскому лицу не идет.
- А динамить о воле и решимости идет? К твоему авчику?..
- Я не отрекаюсь. Но мыслю рационально. Зачем всем бить ноги, если…
- О'кей! - прервала его Маня, направляясь к сосне с пустыми бутылками; сняв их, она вернулась к костру и взяла черные котелки. Кир растерянно следил за ней. - Можешь спать. Это действительно рационально. Только смотри, чтоб твой топорик не утащили.
Алекс сказал, что он вполне управиться сам.
- Ну, с канистрой и бутылками - да, а с котелками? - спросила Маня.
- Хватит и этого, - ответил Алекс.
- А я хочу посмотреть родник, - сказала Маня, упрямо глядя на Кира, как будто это он ей возражал.
- Дельная мысль, подруга, - сказал Кир, - топай, растряси щеки.
Маня метнула на него поистине небесный сверкающий взгляд и пошла прочь, оглянулась на Алекса.
- Куда идти-то?
Алекс встал, взял пустую канистру. "Хорошо бы подождать, пока трава просохнет", - проговорил он, к чему-то прислушиваясь и как-то беспокойно озираясь.
- Она и до вечера не просохнет! - нетерпеливо откликнулась Маня.
Не дожидаясь пока они скроются из виду, Кир полез в палатку, громко, по-медвежьи зевая. Маня только хмыкнула, спускаясь с горы мимо стены иван-чая, следом за неторопливым проводником в застиранной клетчатой рубашке и выцветшей панаме. Стебли трав стучали по пустым котелкам и пластмассовым бутылям.
Глава седьмая
Они шли заросшей дорогой по лесу, пестреющему березовыми стволами. Алекс замечал на дороге крупные следы Владельца Усадьбы и с улыбкой вспоминал реплику Мани о его зубах. На самом деле волк был совсем не сувенирный, и его мощные зубы, легко перемалывающие лосиные мослы, держали в страхе местных обитателей. Это была его территория, и она примерно совпадала с границами, которые когда-то установили картографы. На Усадьбе волк не охотился никогда, если не считать охотой ловлю жирных мышей и нежных лягушек. Но, например, кабанов он не трогал и старался не обращать внимания на косуль. Охотничьи угодья лежали дальше: цветущие летом луга вдоль реки, лесные тропинки, сухие болотца, сырые овраги с ручьями, изрытые кабаньими семействами: тут они любили понежиться в грязных ваннах; наведывался он и в заброшенные сады, где можно было перехватить зайчишку или того же кабанчика; а если и нет, то просто закусить падалицей, волки фруктами и ягодами не брезгуют, хватают даже стрекоз с бабочками, собирают улиток. Голод не тетя-волчица, а сам Князь давно уже не малыш. Сероглазым Князем называл волка еще Егор. У него была и Княгиня и детки, их нежное пение Алекс слышал, ночуя вчера на Острове.
Каркнул Ворон где-то над кронами леса. Алекс задрал голову и увидел его. Поскрипывая перьями, тот летел над березами и смотрел вниз, поводя серо-каменным клювом по сторонам.
- Это и есть хроникер? - спросила Маня. Ее голос странно звучал здесь в лесу. Алекс привык здесь слышать другие голоса.
- Возможно.
Они вышли к развилке, налево уходила дорога, заваленная павшими деревьями. Немного в стороне росла старая раздвоенная рябина, она была примечательна сама по себе, редко рябины доживают до таких почтенных лет и размеров.
- Тряпки какие-то, - сказала Маня.
Алекс ответил, что это рушники, если приглядеться, можно увидеть вышивку.
- Что это значит? - спросила Маня.
Алекс пожал плечами.
- Образчик двоеверия. Где-то здесь жил последний язычник. По весне на рябине всегда появлялось новое полотенце, а на земле творог.
Маня приблизилась к рябине, разглядывая истлевшие в дождях и солнцах рушники; дотронулась до серой кожи дерева, посмотрела вверх.
- Круто, - сказала она. - А ты давно здесь?
Алекс ответил, что лет четырнадцать. Маня присвистнула.
- Старик, - согласился Алекс. - Я помню времена, когда здесь пели петухи, а на опушке паслись козы.
Березы раскрывались многоколонными вратами, выпуская их на опушку, заросшую гигантскими лопухами и травами, среди которых серели окаменевшие яблони, чернели сухие вишни, казавшиеся обугленными. Маня взглянула из-под ладони на ряд прямоствольных мощных лип.
- Крыша едет, - пробормотала она. - А им сколько лет?
- Можно назвать их романовскими, - сказал Алекс, - царскими. Но у меня другие предпочтения. И лучше остановиться на романских.
Маня вопросительно взглянула на него.
- Егору здесь однажды примерещился Бах.
- Собственной персоной?
- Фугой.
На березе висела ржавая проволока. В бурьяне виднелся какой-то короб. Алекс объяснил, что это пчелиный улей.
- Даже не верится, что здесь кто-то жил, - проговорила Маня, разгоряченная ходьбой. Вокруг ее щек вились комары и слепни. Она отмахивалась золотистой метелкой козлобородника.
- Здесь под липами стоял дом, в котором нас угощали однажды квасом, - сказал Алекс. - Вон там был колодец. Дальше в доме жила злобная старуха, у нее конь по весне сбежал, она у нас спрашивала, не видели? Ей коня дали из соседней деревни пахать огород, как мы поняли. И вот конь предпочел свободу.
- Почему злобная?
- А почему конь сбежал? - спросил, усмехаясь, Алекс. - Да мы как-то попали под ливень, решили палатку не ставить, дойти уже до Егоровой деревни… Сил не рассчитали, вымокли, как цуцики. К тому времени в деревне только два дома и остались. Постучались к старухе. Она нас не пустила, говорит, может, у вас ножики. Ну, а в другой мы уже не пошли. Плюнули и потопали дальше. Ну и слышим сквозь дождь: "Я пе-э-ре-э-ду-у-мала!" Егор только махнул рукой, пошла к черту, старая ведьма. - Алекс окинул взглядом бурьянный бугор с засохшими яблонями и желтыми цветами на длинных стеблях. - Что-то щелкнуло в старой башке. Грех гнать странников в дождь. Но мы уже не вернулись.
Они оставили позади старые липы и яблони бывшей деревни, шли некоторое время вдоль леса, потом свернули направо и двинулись через поле, заросшее молодым березняком.
Там, где поле округлялось мощным лбом, резко переходя в ольховую низину, в окружении иван-чая и засохших деревцев торчал обгоревший березовый ствол с дырами, напоминавшими пасть и глаза.
- Вообще-то здесь уместнее услышать какой-нибудь фолк, - сказала Маня, взглядывая на смуглого Алекса. Он в недоумении оглянулся. - Ну, а не фугу. Какую-нибудь "Мельницу", "Отаву ё".
Алекс пожал плечами и сказал, что он и сам не большой любитель классики. Это Егор вдруг проникся ею… Но это только на первый взгляд очень кривая ассоциация, - насчет романских лип. Если копнуть, то можно, например, обнаружить, что когда-то эти земли раздавались ревностным католикам. Глинск ведь полтораста лет был польско-литовским. Король Сигизмунд сажал тут своих шляхтичей и среди них были Плескачевские. А это фамилия Егора. Так что, возможно, его предки были не только граборами, но и органистами где-нибудь в Кракове или Каунасе. Обычная история обнищания рода. Правда, Егор ничего об этом не знал. Тогда еще недоступны были "Родословные доказательства дворян Глинской губернии". Маня хотела что-то спросить, но вдруг замолчала.
Внизу, за красноватыми прямыми крупными стволами черной ольхи мерцала в черных берегах с торчащими корнями чаша воды.
- Ну вот родник, - сказал Алекс.
Чаша была неправильной формы. Полукругом ее охватывали колонны черной ольхи. А в пролом и вытекал светлый и сильный ручей. Они спустились по рыхлому перегною к воде.
На дне родника вздымалось облако песка и ила, в котором блуждали бурунчики, как небольшие вихри. Ручей почти беззвучно перетекал из чаши и по руслу, устланному чистейшим песком и камнями, собирая травы в холку, уходил в жужжащие кровососами черно-зеленые топи.
Маня опустилась на корточки, убрала свесившуюся рыжую прядь, и зачерпнула воды.
- Обжигает, - проговорила она, попив из ладони. - А как он называется?
- Это основополагающий родник, - ответил Алекс.
- Что, так и называется?
- Да, - ответил Алекс, стаскивая пропахшую дымом и потом потрепанную панаму. - Просто Родник. Хотя здесь есть еще много родников, но такой - один. Это как Глинск у местных - Город, а все остальные ближайшие города уже имеют названия.
- Глубоко?
Алекс кивнул.
- Шест до дна не достает… Когда-то он был завален гнилыми сучьями, стволами. Мы с Егором его чистили. Выдернули кучу этих костей. И хотя я простыл - целый день-то провозились в ледяной воде, - чувство было, словно мы себя расчищали. Такая своеобразная терапия. - Обойдя родник, он склонился над ручьем, плеснул в лицо пригоршню воды, напился.
- А это та же фенечка что и с рябиной? - спросила Маня, указывая на полузасохшее дерево, увешанное, как новогодняя елка, клочками выцветшей полуистлевшей материи.
- Нет, с черемухой немного по-другому, - сказал Алекс, подставляя под поток горловину канистры. - Это вроде как болезни. А черемуха врач-терапевт.
- А! Врубаюсь! Поэтому она и засохла?
Алекс пожал плечами.
- Но это же маза! - воскликнула Маня. - Настоящее чудо.
- Или совпадение, - отозвался Алекс.
- Нет, но именно это деревце? - Маня подошла к черемухе, протянула руку.
- Я бы не стал его трогать, - сказал Алекс.
Маня отдернула руку и засмеялась.
- Совпадение может кусаться?
- Да, как ни странно.
- Ну, от такой половинчатости крыша едет. Я предпочитаю определенность! - упрямо ответила девушка и коснулась черемухи.
Алекс с интересом наблюдал за нею.
- Хм, обычное полузасохшее деревце, - пробормотала Маня.
Солнце прорвалось сквозь облака и кроны ольхи и сияющим столбом обрушилось в зеленый влажный сумрак чащи, блеснуло стекло, металлическая дужка, капли родниковой воды на черных усах, в густой бороде, Алекс отклонил голову.
- Камни-то разноцветные! - воскликнула Маня.
- Ага.
- Улетное местечко.
- Я бы сказал: сквозняк.
Маня посмотрела на него.
- Да, круто. Прямо-таки чаша Грааля! Надо предложить пиплу провести здесь Радугу.
- Съезд хиппи? - переспросил Алекс, хмурясь.
- Можно и так сказать.
- Я думаю, что не стоит, - сказал Алекс.
- Это почему же?
- Любое сборище - это же циклон.
- Да? А однажды на Гридхракуте, горе Коршуна, было двенадцать тысяч архатов, - тоже, типа, собрание.
Алекс усмехнулся и ответил, что против архатов, как таковых, он ничего не имеет. Но собрание современников он бы назначил где-либо в пустыни. Хотя и пустыню жалко.
- Ты думаешь, современных архатов не бывает? - спросила Маня.
- Двенадцать тысяч? В одном месте?.. Целая дивизия, - сказал Алекс, закручивая крышку на фляге и беря у Мани ее бутыли и окуная их в прозрачный поток. - С ними можно было бы держать оборону. Хотя - это же архаты? Непротивленцы и все такое…
- Зачем тебе дивизия? Охранять эти пустыри?
- Внушительная массовка.
- Для рок-оперы?
Алекс поправил очки.
- По крайней мере, это звучит: дивизия архатов, - сказал Алекс. - Кстати, что они там делали? - спросил Алекс, ставя в жирную грязь полную запотевшую бутылку.
- Слушали сутру о Цветке Лотоса.
Алекс наполнил водой вторую бутылку и два котелка. Котелки он отдал девушке, а сам понес обе тугие холодные бутыли и канистру с запотевшими боками. Они поднялись по черному пахучему склону в палой листве и торчащих кореньях. Над полем плыла хищно-зоркая светлая птица с серповидными крыльями в черных отметинах.
- Лунь, - сказал Алекс.
- Китаец?
- Летающее китайское имя… Иногда кажется, что все происходит в какой-то речи. Есть лишь имена: птицы, деревья, дождь, в том числе и мы.
- Ну… странно, - грубовато сказала Маня, озирая травы и невысокие деревца.
- Это, наверное, рудимент, аппендикс романтического двоемирия.
- Гм. - Маня взглянула на него. - Послушай… - Она замялась. - Ты не куришь? Иногда?.. Ну, в смысле, не стучишься в двери травы?
Алекс взглянул на нее.
- А-а… В армии на Урале пару раз пробовал, если ты это имеешь в виду. Ничего не понял. Только лишняя тяжесть.
- Значит, плохой был продукт, - заключила Маня. Она снова посмотрела сбоку на Алекса и вдруг выпалила, что у нее есть хороший.
Алекс покосился на нее.
- Здесь, в походе?
Она кивнула и добавила:
- С собой. И я хочу раскурить его. - Она вопросительно смотрела на смуглолицего спутника.
- Это так необходимо?
Она быстро кивнула.
- Да. Другой мазы просто не предвидится. Где тут можно тормознуться? - Она озабоченно оглянулась.
- Недалеко уже до леса…
- Нет, здесь лучше, ветерок сносит комаров. Можно пойти вон туда.
Они прошли сквозь травы к лесистому мыску, вдававшемуся в заросшее поле. Здесь росли невысокий дуб, береза и дикая груша. Маня сорвала зеленую грушу в крапинках, попробовала и тут же выплюнула, скривив лицо. Алекс поставил канистру и бутылки в траву, обернулся и посмотрел на удалявшегося в знойном мареве Луня. Маня уселась на кочку, достала ярко-красный пластмассовый цилиндр от какого-то косметического средства, разъединила его и вынула сигарету.
- Уже заряжена.
Она вынула спичечный коробок, сунула сигарету в губы. Спичка звучно треснула, девушка затянулась с воздухом, пустила сладковатый пряный дымок. Алекс поглядывал на нее исподлобья.
- Будешь?
Он отрицательно покачал головой.
Она хмыкнула и снова затянулась особенным образом - ловя приоткрытым уголком рта воздух. Лунь заложил круг над полем и неторопливо приближался.
- Так о чем была сутра для дивизии архатов? - спросил Алекс, наблюдая за птицей.
Девушка молчала, пока не выкурила всю сигарету. Лунь, не долетая до их мыса, свернул и проплыл мимо, высматривая что-то в травах.
Алекс обернулся. Девушка смотрела на него снизу. На ее щекастом лице влажно синели глаза. Она тихо улыбалась.
- О росистой земле, - негромко сказала она, поправляя рыжую прядь, - перед домом, охваченным пламенем. - Ее голос звучал мягко. - Я уже говорила… Не только, конечно. Но достаточно и этого. Ведь тот, кто проповедует хотя бы одно слово этой сутры, выполняет великий обет. И тот, кто слушает тоже! - Она засмеялась.
- Значит, я приобщен? - спросил Алекс. - Есть надежда переродиться в лучшем мире?
- А где бы ты хотел?
- Да здесь же. Но в другом качестве, например, владельцем горы.
- Барином?
- Нет, это противоречит граборству. Хорошо бы устранить всякие противоречия. Может, для этого надо, чтобы все действительно уже стало одной только речью. И был бы я лишь именем вроде нашего знакомого Луня.
- Чудно, - сказала Маня. - Никогда не думала, что можно зарулить в эти пустоши и услышать что-то типа этого. - Она посмотрела на него из-под ладони. - Ты похож на одного музыканта. Просто его реинкарнация.
- Да, я однажды держал палочки - дубасил по барабану на "Зарнице".
- Ты действительно здесь просто прогуливаешься?
- Ты думала, сочиняю музыку?
- Я хотела спросить, что стало с тем парнем?
- С Егором? Он пропал без вести в Чечне.
- Воевал?
- Да, его призвали.
Маня помолчала.
- У Чжуан Чжоу есть персонаж по имени Пропавший Без Вести Во Вселенной, - сказала она.
Алекс кивнул.
- Неплохое имечко.
- И крейзи-вселенная! - подхватила она с энтузиазмом. - С Островами Блаженных, Садом Умиротворения Предка, Бабкой Запада, которая любит свистеть, енотами с человечьими глазами, живыми Радугами, полосатым существом, которое как увидит человека, сразу засыпает. А горная собака, умеющая бросать камни, увидит человека и начинает смеяться до упаду. А еще есть псевдоолень с белым хвостом и человеческими руками! И бог Гордый Червь, женщина, выплевывающая шелковую нить, богоборец синтянь без головы, он из сосков сделал себе глаза, а из пупка - рот, когда ему свинтили голову. А если поешь там травы ган с листьями как у мальвы и виноградными гроздьями, - не сойдешь с ума!
- Это здорово, - согласился Алекс.
- Но особенно мне нравятся утки с одним глазом и крылом. Летать они могут только соединившись. И зовут их, - проговорила она, смеясь, - маньмань! Там приносят жертвы рощам, чтобы вымолить дождь. Один даже царь в такой роще остриг волосы и раздробил руки, чтобы побороть засуху. Ты бы смог раздробить руки? - спросила она, показывая на его смуглые руки в вязи вен, заросшие выгоревшими на солнце волосами.
- Нет, - вынужден был признаться Алекс.
- Ну да, - проговорила она, вставая. - На календаре ведь постмодернизм. Добровольные жертвы влом, не по кайфу. - Она протянула руку, чтобы сорвать грушу. Алекс отвел взгляд от мокрого пятна на футболке и выбившихся золотистых волосков подмышки. Девушка храбро вонзила острые зубы в зеленый крапчатый бок мелкой груши, но на этот раз не выплюнула, а лишь слегка сморщилась. - Может, от этих груш человек обретает какие-либо особенные возможности. Или от чего-то избавляется… От чего бы ты хотел отказаться? Сбросить, как балласт? Ну, говори! Может, я дакини, воздушная путешественница пятого ранга, - засмеялась она, показывая зубы в грушевой мякоти. - Итак?.. Что, у тебя нет проблем?
- Есть, конечно, - проговорил Алекс. По его щекам стекали бисерины пота. - Ну… забыть то, что мешает… мешает мне стать экстремистом.
Маня фыркнула.
- О! И что бы ты взорвал?
- Немного техники.
- Офисной или военной?
- … и мирной.
- Так ты… как его? Ну, тот, кто ломал ткацкие станки?
- Нэд Лудд.