После этого случая колдун на какое-то время пропал из виду, и мы по наивности своей понадеялись, что он исчезнет и больше никогда не вернётся к отцу Петру. Но не тут-то было! По всей вероятности, он затаил злость и решил жестоко отомстить за нанесённое ему оскорбление. Вскоре он появился снова и привёл за собой беду. Проклятие начало действовать. Опять увидев колдуна на пороге кельи старца, мы сразу заподозрили неладное. Войдя в домик, мы увидели батюшку, стоящего на коленях и погружённого в молитву. Но, увидев нас, он оторвался от Богообщения и радушно нас поприветствовал. На лице его была улыбка, но мы почувствовали, что за ней что-то скрывается. Под этой маской явно затаилась тревога, а может быть, даже и страх. Недобрые предчувствия, словно змеи, зашевелились в нашей душе. И точно: едва мы вошли, как батюшка вновь стал пророчествовать о своей скорой кончине, а потом велел нам лезть на чердак. Мы заколебались, но старец говорил так настойчиво, что волей-неволей пришлось его послушаться. Вначале Борис (так звали колдуна), а потом и мы забрались в открытый люк, который нечестивец тут же за нами закрыл. Дальше всё было как в дурном сне: в келью ворвались какие-то люди, они связали батюшку, жестоко его избили. Мы лежали на полу чердака и видели всё это в щели между досками. Скорее всего, это были даже не люди, а бесы в человеческом обличье. Их лица были искажены гримасами жгучей ненависти и злобы. Они перевернули всё вверх тормашками, как будто что-то искали, а может, это было частью какой-то диавольской мистерии. Словно злобные псы, накидывались они на несчастного беззащитного батюшку, готовые разорвать его в клочья. Доказательством того, что это нападение было результатом колдовства, является то, что мы не могли сдвинуться с места, чтобы прийти на помощь старцу. Нас словно приковала к полу какая-то невидимая сила. В один момент мы уже почти преодолели эти чары, но тут колдун навалился на нас и стал шептать заклинания. После этого сражение было уже окончательно проиграно: силы оставили нас, и мы могли только молча наблюдать за поруганиями неповинного агнца Божия. Он же не сдавался до самого конца, бился как истинный воин Христов, но бой был не равный. Крестное знамение, которым он пытался защищаться от демонов, молитвы задержания, проклятия, которые он шептал – всё это не помогало, противник был явно сильнее. Гримаса отчаяния и гнева исказила лицо старца. "Да, очевидно, зло так сильно уже внедрилось в мир, что даже святые не могут с ним справиться. Поистине, близок уже Конец Света! – подумалось нам тогда. – Но неужели так никто и не поможет избраннику Божию? Неужели никто не отомстит проклятым демонам?" Когда мы уже совсем было поверили, что зло восторжествует, что оно сильнее добра, чаша терпения Господня переполнилась: гнев Божий обрушился на злодеев. Раздался ужасный громовой удар, и всех бесов словно смыло волной. Они в ужасе и панике разбежались, оставив наконец несчастного страдальца в покое. Увидев, что злые чары рассеялись, мы слезли с чердака и подошли к отцу Петру. Нашему взору открылась страшная картина: старец был весь изранен и истекал кровью. Дорого стоила ему эта победа над бесовскими силами! Когда мы освободили его от пут, он, обессиленный и измученный, упал к нам на руки. Чародей же, сказав на прощанье какую-то гадость, тут же позорно сбежал. Мы, как могли, оказали отцу Петру первую помощь (к счастью, у нас есть диплом фельдшера). От госпитализации он наотрез отказался, сказав, что врачи ему всё равно не помогут. Всю ночь, не смыкая глаз, мы дежурили у постели нашего любимого батюшки. К утру ему немного полегчало, но с постели он больше не вставал. Добрые люди, узнав о постигшей нас беде, посильно помогали нам: приносили лекарства и пищу, сменяли нас на дежурстве у его одра, когда у нас уже не оставалось сил бодрствовать. Мы поселились в келье отца Петра, перенесли туда свою постель, там ели и спали, боясь оставить старца даже на минуту. Всё это было ужасным потрясением для нас, но мы не оставляли надежды, что батюшка выздоровеет. Ведь мы не могли представить себе, как будем жить без него. В эти страшные дни мы осознали, что отец Пётр был единственным человеком на свете, который по-настоящему нас любил и всегда заботился о нас. Потерять его было для нас равносильно смерти! Похоже, что и мы сами искренно любили лишь его одного. Он был для нас всем: матерью, отцом, другом, учителем. Только ему мы верили и только его слушали. Ради него мы были готовы пойти на всё!
Старец, конечно, с покорностью отнёсся к так внезапно постигшему его несчастью. По-видимому, он чувствовал, что этого не избежать, и смирился под руку Божию. Как и все святые, он безропотно терпел все скорби и переносил все эти ужасные муки молча, без жалоб и слёз, зная, что его ждёт великая награда на Небесах за безвинно принятое им страдание.
Но даже в го́ре злодей не оставил несчастного батюшку в покое. Вскоре чародей явился, чтобы взглянуть на своих рук дело. Он, по всей вероятности, хотел ещё больше надругаться над старцем, ещё больше насладиться своим триумфом. Да будет он проклят навеки! Отец Пётр же, судя по всему, так и не понял, кто был истинной причиной его несчастья, ведь иначе он тут же предал бы этого изверга сатане. Батюшка сердечно поприветствовал Бориса и назвал его "добрым человеком". Но мы-то всё отлично знали, нас злой демон не смог обвести вокруг пальца, поэтому мы решили открыть глаза старцу на этого "доброго человека". Мы заявили магу прямо в лицо, что это он навёл порчу на отца Петра, что благодаря его сатанинским заклинаниям на батюшку накинулась орда бесов, что он – преданный слуга и орудие в руках Князя мира сего, позавидовавшего старцу и возжелавшего лишить его всех сокровищ духовных, накопленных им за жизнь. После этой обличительной речи колдун полностью выдал себя тем, что напал на нас с кулаками. Мы, естественно, стали защищаться и активно давали обидчику сдачи, но тут старец бросился между нами. Видимо, он испугался, что этот нелюдь покалечит нас, поэтому и стал нас от него спасать. Этот жест, как ни странно, унял пыл Бориса и остановил драку. Но он совершенно подорвал силы батюшки! Отец Пётр потерял сознание и еле дышал. Мы забыли о колдуне и всё своё внимание переключили на больного. Старец, к счастью для нас, очнулся, но дыхание его было всё ещё прерывистым. Наконец он смог заговорить. Однако каково же было наше изумление, когда он обратился не к нам, своему преданному ученику, а ко врагу. Да ещё как обратился! Он, этот святой человек, стал просить у злодея, виновника его страданий, прощения! А потом случилось ещё более ужасное происшествие: батюшка стал покрывать чародею руки поцелуями и слезами. Не знаю, может быть, отец Пётр просто юродствовал, или у него было ви́дение духовного мира. А может, это был какой-то неизвестный нам изощрённый способ проклятия, изобретённый древними монахами для защиты от демонических нападений. Так или иначе, батюшка говорил и действовал с такой силой, что мы просто не могли помешать ему! Мы стояли и смотрели на всё происходящее в большом смущении и некоем оцепенении. Даже холодок пробежал по спине, и в сердце что-то кольнуло. Захотелось плакать, куда-то бежать, но ноги нас не слушались. Странное чувство! Как будто мы прикоснулись к чему-то потустороннему и непонятному, но поразительно прекрасному. И от этого прикосновения со всей ясностью и безапелляционностью мы ощутили собственное убожество и жгучий за него стыд. Просто наваждение какое-то! Может, это и было бесовское наваждение, навеянное чарами злого мага? Может, он снова околдовал нас и посмеялся над нами? Скорее всего, дело обстояло именно так. Дальнейшее развитие событий лишь подтверждает эту версию. Отец Пётр сказал, что нам с Борисом надо спасаться вместе, причём не в монастыре, а в миру. Что Господь хочет, чтобы мы стали миссионерами и несли людям свет истины Христовой. Что мы должны стать шпионами, внедриться в мир и попытаться взорвать его изнутри. Много и других странных и непонятных вещей сказал он нам тогда. Но на то оно и пророчество, что понять его может далеко не каждый человек! В форме сложных иносказаний старец, возможно, пытался донести до нас ряд довольно простых истин. Например, разве можно спастись вне монастырских стен, да ещё и взорвать мир изнутри? Это же полный абсурд! Естественно, старец имел в виду близкое пришествие Антихриста и то, что всем верующим следует готовиться к гонениям и бежать в пустыню и леса. Возможно также, что, при определённом толковании, слова отца Петра можно проинтерпретировать как пророчество о том, что скоро восстанет искупитель России, который сможет противостоять Зверю, если, конечно, мы все его (искупителя) поддержим.
Мы лично убеждены в том, что старец в ближайшее время воскреснет из мёртвых и будет вместе с Серафимом Саровским помогать этому новому Царю изгонять из нашей Святой Руси всех магов и колдунов.
Когда чародей ушёл, отец Пётр тут же забылся сном и больше с нами не разговаривал. С этого дня Борис стал приходить к нам всё чаще и чаще, но ничего экстраординарного больше не случалось. Мы, как правило, молча сидели у постели старца и старались не смотреть друг на друга. Нам казались странными такие частые визиты оккультиста, но старец не возражал против них, а, наоборот, каждый раз радовался приходу Бориса, как ребёнок, которому дали вкусную конфету. Здоровье батюшки постепенно ухудшалось, и надежды на выздоровление становилось всё меньше и меньше. Поэтому мы, исполняя его последнее желание, не препятствовали этим посещениям, хотя, конечно, нам было крайне неприятно находиться рядом с таким испорченным человеком. Других посетителей не было, так как отец Пётр запретил входить в келью всем, кроме нас, Бориса и игумена монастыря, который каждый день после Литургии собственноручно причащал батюшку и тут же уходил. Кроме Тела и Крови Христовой, старец ничего не ел. Говорил он редко и мало, да и то обращался почти всегда к колдуну, а не к нам. Казалось, что отец Пётр искренно привязался к этому субъекту и непонятно за что полюбил его. Если учесть наши чувства к старцу, то становится вполне понятно, каким тяжким испытанием были его последние дни для нас. Сидеть рядом с тем, кого мы вполне заслуженно считали убийцей нашего дорогого батюшки, и слушать, как отец Пётр любовно с ним разговаривает, гладит его по голове и орошает слезами его руки! А мы-то по своей глупости надеялись, что эти бесценные минуты будут принадлежать нам, его ученику, духовному сыну и истинному почитателю. Горько и обидно было нам мириться с таким положением вещей! Однажды, после ухода Бориса, мы сидели молча у постели батюшки и предавались мрачным думам. Отец вдруг пристально посмотрел на нас и сказал: "Гриша, сынок, прости меня! Ты всегда со мною, и всё моё – твоё. А о том надобно радоваться и веселиться, что брат твой сей был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся!" Для нас так и остались загадкой эти слова старца, но на душе после них почему-то полегчало.
Но вот настал роковой день. Начиная с самого утра мы уже чувствовали, что сегодня нам придётся проститься с любимым батюшкой, хотя никаких внешних предпосылок к этому не было. Отец игумен пришёл, как всегда, вовремя, исповедал и причастил старца Святых Христовых Тайн, попросил его благословения, а потом молча удалился. Борис к тому времени уже пришёл и сел у изголовья кровати. Похоже, он тоже чувствовал, что настал момент расставания, так как был неестественно задумчив и рассеян. Старец же весь погрузился в себя и ничего вокруг не замечал. Все последние дни он не выпускал из рук иконку своего духовного покровителя апостола Петра, часто устремлял на неё свой взор и что-то тихо шептал, как будто разговаривая с ней. Тело его за время болезни истончилось и сделалось таким хрупким и лёгким, что стало похоже на пёрышко, и казалось, что даже слабый порыв ветра может его унести. Душа едва держалась в нём. Лицо батюшки превратилось в восковую маску, никакие земные чувства и желания уже больше не искажали его черт. Глаза же его сияли таким неземные светом, что невозможно было смотреть! Как будто его душа полностью сконцентрировалась в них и замерла на мгновение, готовясь к чему-то великому и прекрасному. В них было сосредоточено всё: любовь, молитва, вера, надежда и страстное желание слиться наконец с любимым Господом.
Вечером, часов около шести, отец Пётр знаками попросил нас с Борисом приблизиться к нему. Он благословил нас и сказал: "Детки, любите друг друга! Гриша, запомни: ты его старший брат, – при этом он указал нам на Бориса. – На тебе больше ответственности. Убереги его от собственных твоих ошибок. Оставайтесь в миру. Монастырь не для всех. Служите людям. Молитесь за меня всегда. Только сейчас я до конца познал свою немощь! Слаб я, детки, очень слаб и грешен. Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!"
Потом батюшки не стало, вернее, не стало больше на Земле. Боль от потери была не такой сильной, как мы ожидали. Видимо, отец успел передать нам частичку себя, своей веры в Воскресшего Господа, перед тем как покинуть этот мир. Борис стоял рядом и тихо плакал.
После похорон (на них было много народу и горы цветов) мы решили сразу же, по свежим следам, собрать информацию о жизни сего святого подвижника и написать его житие. Мы опросили оставшихся в живых его родственников, братию монастыря, всех, кто мог вспомнить хоть что-то, связанное с ним. Наши собственные записки, которые мы вели при жизни старца, помогли составить довольно целостную картину о его подвигах и учении. Всё то время, что мы провели за этой кропотливой работой, мы чувствовали присутствие отца Петра рядом с собой, и это помогало нам не сдаваться и не впадать в отчаяние. Простите за всё, братья и сёстры, и помолитесь за грешного Григория!
Конец и Богу слава!
Через какое-то время после окончания работы мы зашли в келью старца, чтобы взять себе на память что-нибудь из вещей отца Петра. Борис уже был там и держал в руках какую-то тетрадь, всю исписанную мелкими буквами. Увидев нас, он протянул нам её со словами: "Это – дневник батюшки. Возьми его, у тебя больше прав на него, чем у меня". Мы молча взяли рукопись, но потом почему-то добавили: "Давай читать его вместе. Приходи завтра сюда опять и принеси чего-нибудь поесть. Но только постное!" Борис улыбнулся и согласился. В тот момент в голову нам пришла ужасная мысль: может быть, чародеи тоже люди?
Часть третья
Отец Пётр
– Исповедаю аз многогрешный Господу Богу и Спасу нашему Иисусу Христу и тебе, честный отче, вся согрешения моя и вся злая моя дела, яже содеял во все дни жизни моей, яже помыслил даже до сего дне. Согрешил: обеты Святого Крещения не соблюл, иноческого обещания не сохранил, но во всём солгал и непотребна себе пред Лицем Божиим сотворил…
… Но во всех сих раскаиваюсь и жалею, и впредь с помощию Божиею обещаюсь блюстись. Ты же, честный отче, прости мя и разреши от всех сих и помолись о мне, грешном, а в оный судный день засвидетельствуй пред Богом об исповеданных мною грехах. Аминь.
– Грехи твои на вые моей, чадо.
Монах встал с колен, поцеловал Крест и Евангелие. Как легко дышится после исповеди! Жаль, что так редко удаётся действительно искренно покаяться. Всё больше оттарабанишь по молитвослову почти заученные слова и ничего не почувствуешь. Как трудно даётся умная молитва! По́том и кровью приходится добывать из себя покаянную слезу, удерживать внимание на словах молитвы, не давать мыслям разбегаться в разные стороны. Трудно поверить, что раньше он мечтал о постоянной безмолвной молитве – о высшей ступени Богообщения. Теперь он рад, если час-другой во дню проведёт в умной молитве. Ему вспомнились долгие годы, проведённые в монастыре…
* * *
Внезапно сделался шум подобно ветру. Небеса разверзлись и явился дивный блистающий свет. Послышалось прекрасное пение. Убогая келья сделалась просторная, потолок исчез и весь верх исполнился огней, как бы горящих свечей. Свет был особый, не похожий ни на свет от ламп, ни на сияние солнца. Он был ярче солнечного, но не резал глаза и не казался искусственным и мёртвым. Тут раздался громкий трубный глас, и с неба стали спускаться ангелы с ветвями в руках. За ними сходили по воздуху, как по лестнице, святые апостолы, мученики и множество других святых. Оказавшись на земле, они все расступились перед той, которая спускалась с неба на облаке. Сомнений быть не могло, это была она – Пресвятая Дева, Царица Небесная. "Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим" была так прекрасна и величественна, что дух захватывало! Она была облачена в сверкающие ризы и в руках держала скипетр с украшенным алмазами крестом. Когда она открыла свои пречистые уста и заговорила, слова её, словно райские цветы, падали на землю и ложились к её ногам. Повсюду разлилось сладостное благоухание, заставляющее забыть все тревоги и неприятности.
– Сын мой, – промолвила она ласково, – ты истинно от рода нашего! На челе твоём начертана печать Духа Святого. Господь определил тебе быть среди нас, – с этими словами она обвела рукой всех стоящих вокруг неё ангелов и святых. – Но ты ещё не достиг совершенства, к которому призван. Поэтому Божественный Сын мой послал меня для того, чтобы помочь тебе. Он сказал, что тебе нужен наставник, который будет вести тебя к Царству Небесному и помогать на всех путях жизни твоей. Мы все явились тебе в этот поздний час для того, чтобы ты мог выбрать достойного себя руководителя. Один из нас, тот, которого ты сам изберёшь, станет твоим духовным отцом и будет учить тебя всем божественным премудростям. Итак, выбор за тобой. Решай же скорее!
Тут весь пантеон святых окружил растерявшегося и сконфуженного монаха. Каждый пытался привлечь его внимание, заглядывал в лицо, дёргал за рясу. Все галдели, силились перекричать друг друга.
– Выбери меня! Я самый достойный! Окажи мне эту честь! – вопили сразу несколько голосов.
От крика и гама у монаха закружилась голова, от обилия золота и пурпура зарябило в глазах, от благовоний стало нечем дышать. У него начался приступ клаустрофобии, он стал махать руками, пытаясь вырваться из крепких объятий. Ещё минута, и, казалось, его разорвут на части, но тут Богородица стукнула скипетром об пол и возгласила:
– Хватит! Довольно!
Все сразу же оставили монаха в покое и в большом смущении разошлись в стороны.
– Помни же, сын мой, выбор за тобой! В ближайшее время ты должен решить, кто будет твоим духовником!