Дзержинское утро было донельзя приветливым и изо всех сил старалось угодить иностранным гостям. Солнце уже в самом начале дня пекло с усердием разогреваемой печки, небо сияло, и прямо к выходящим из вагона Кристин и Джорджу спешили пышные, как подносимый хлеб-соль, облака.
Иностранные визитеры синхронно прищурились и надели солнечные очки.
Меня уже одолевало множество суетных мыслей: сперва - такси, потом - не ошибиться с гостиницей (да забронированы ли места?), связаться с заводом лакокрасящих материалов, провести (пардон, перевести!) переговоры и даже, в какой-то мере, оказаться ответственной за их результат.
Но чудо, как по-дружески принимает нас город Дзержинск! Я еще только делаю шаг из вагона, а там уже распахивает объятия представитель завода.
- Вы - Юля из фирмы "Chemical Industries"? Это очень приятно, нас уже ждет машина. А ваши коллеги-иностранцы случайно не приехали?
Как же они могли не приехать в Россию в такой благоприятный исторический момент! Здесь они где-то, затерло толпой. Сейчас она схлынет, и гости из Европы сразу откроются нашему взору, как морские звезды на дне во время отлива. Я уверенно оборачиваюсь… а толпы уже нет, как нет ни Кристин, ни Джорджа. Еще пара минут - и мы с представителем фирмы стоим, как в чистом поле, и смотрим друг на друга в надежде увидеть хоть одного иностранца.
Затем мы совершаем приятный утренний моцион в виде пробежки по вокзалу. На следующем этапе ловим за руки всех проходящих, выпаливая вопрос про двух иностранцев. Под конец находится кто-то один, посочувствовавший нашим поискам.
- Иностранцы? А какие они?
"Как они выглядят?" - именно это имелось в виду. Но разве я сейчас в состоянии осмысливать вопросы? На спокойную голову я бы вспомнила и безупречно-деловую одежду, и невозможно правильную осанку, и чувство собственного достоинства, которое на их лицах однозначно было написано, но в экстремальной ситуации на язык бросается самое первое и самое яркое впечатление:
- Какие они? Чистые!
Человек уверенно машет рукой куда-то на простор путей. Возле колонки с водой неторопливо, как уточки в заводи, полощутся Кристин и Джордж. Они отмывают от первой Дзержинской грязи сумку и чемодан.
Мы уже проехали весь город, хотя машина и прошла всего лишь по его укороченному радиусу - от вокзала - в центр. Но Дзержинск уже успел предстать перед нами полностью, не утаив ни одного облупленного фасада и ни одного убаюканного тишиной двора. Город был сер и желт, и лишь немного скрашен пыльной зеленью сейчас, в середине июля. Будь он человеком, я сравнила бы его с приземистым, невзрачным, средних лет но плохо сохранившимся работягой, который бывает слегка одушевлен лишь в начале рабочего дня, а ко времени обеденного перерыва уже становится вял и безразличен ко всему. Те же труженики города Дзержинска, у которых к вечеру все-таки поднимается настроение, дружно погружаются в ресторан "Волна" на пустыре с вытоптанным газоном и парой отцветших яблонь.
Я почему-то очень хорошо представила себе вечерний образ жизни города; внутренность квартир озаряют телевизоры, женщины стоят по магазинам, где до последнего времени все было, а, может быть, и есть - по карточкам, а "Волна" дорастает до звания местного очага культуры. Плюс к "Волне" - парочка ободранных кинотеатров с пьяным гоготом во время сеансов. Вот и вся жизнь, до предела яркая и наполненная…
- Здравствуйте! Это вы из Москвы нам привезли такую хорошую погоду. А то до вас шли дожди. Погостите у нас подольше!
И администратор гостиницы протягивает мне паспорта с ключами от номеров. Пока Кристин и Джордж невозмутимо проходят к лифту, и их приветствует праздничная толпа розовой герани на подоконниках, я, в легком ошеломлении от такого приема, задерживаюсь возле регистрации. А там не могу не прочитать небольшой плакат-памятку для сотрудников:
КАК МЫ ОТНОСИМСЯ К НАШИМ КЛИЕНТАМ
К робким - ободряем.
К недовольным - выслушиваем со вниманием.
К резким - проявляем терпение.
Маленькие сокровища провинции, вроде редкой книги, случайно обнаруженной на полках магазина в глубинке. А казалось: что кроме вялости с раздражением способно процветать в такой глуши, тиши и долгой скуке?
Из окна гостиничного номера открывается превосходная панорама однообразных крыш. Кое-где они, правда, разбавлены стрижеными тополями и липками; и при ярком солнце все смотрится вполне ничего… А что сейчас поделывают Кристин и Джордж? Они должны точно так же окидывать пытливым взглядом незнакомый русский город - ту ниву, что им, не покладая рук, предстоит возделывать…
Секунду спустя становится ясным времяпрепровождение Кристин: мелко и часто, словно в ознобе, она колотит в мою дверь:
- Вы должны это видеть, Джулия, вы должны это видеть! Там, в моем туалете…
На бегу я даже не пытаюсь представить себе, насколько чудовищно состояние туалета Кристин. Прибежав, я должна буду увидеть что-то превосходящее понимание, вроде наполовину затонувшей в унитазе дохлой кошки.
Мы врываемся. Туалет бел и невозмутим, и ничем не выдает своей жуткой тайны.
- What’s it? Where?
Кристин, застывшая на пороге, как статуя скорби, протягивает указующий перст. На внутренней поверхности унитаза стыдливо прячутся несколько не проглоченных им чаинок.
Теперь и я застываю в молчании, стараясь не оскорбить чувства Кристин каким-нибудь неуместным смешком. И тут в туалет врывается Джордж, обеспокоенный непонятным шумом. Он поступает по-мужски: отвернувшись, нашаривает спуск и препровождает чаинки в вечность. Затем он обнимает за плечи дрожащую Кристин - и сцена из рыцарского романа разыграна в XX веке от Рождества Христова: рыцарь, только что поразивший омерзительного дракона, утешает умирающую от страха и благодарности красавицу. Он говорит ей в духе жанра:
- Ce la vie, ma cherie!
А она отвечает на прерывающемся дыхании:
- Oh, George! We’ll have to get used to anything in this country!
Картина завтрака такова; Джордж долго, но с виду невозмутимо, инспектирует срез блинчика с мясом; Кристин же устремила взгляд на минеральную воду в попытке установить ее химическую формулу сквозь бутылку. Встречавший нас на вокзале заводчанин Миша бесхитростно радуется;
- Знаете, мы вас так ждали, что даже день приезда перепутали - еще вчера посылали человека на станцию - встречать.
- Простите, из чего сделано это? - спрашивает Джордж, приподнимая на вилке сегмент блинчика.
Миша, не придавая значения, шутит;
- Это? Ну, как у нас говорится - с котятами!
- Говядина! - предусмотрительно перевожу я.
- Вы не могли бы открыть мне минеральную воду? - решается Кристин.
- Силь ву пле, мадемуазель! - Миша делает лихое движение консервным ножом. - Вы уже видели наш город? Вам понравилось?
- О, нет! - охает Кристин; на крышке бутылки с боржоми заметна ржавчина.
В голосе Джорджа - джентельменский замороженный гнев:
- Пусть нам немедленно заменят это на сок!
- Только если он выжат из свежих фруктов! - еле различимо присоединяются требования Кристин.
Миша вздыхает, смачивает салфетку и протирает горлышко бутылки;
- Ни сока нет, ни фруктов нет, да и выжимать нечем. Вы у нас в магазинах еще не были? А-а! Так сходите, впечатлитесь, будет что рассказать в вашей Англии! - предлагает он с гордостью прокаженного, выставляющего напоказ свои язвы. - У нас в последние годы все государственные дотации только на завод и шли, а снабжение… Не до снабжения, в общем, было.
Джордж с ядовитым пониманием хмыкнул, провожая взглядом трещину, идущую вниз по ресторанной штукатурке.
- В прошлом году после путча мы обрадовались - думали, с новой властью достроимся. Но, сами видите…
Джордж кивнул: трещина на штукатурке разветвилась на множество мелких отростков и стала подобна молнии.
Миша вскинул голову, глядя вдохновенно, как юный революционер на сходке:
- Нам бы только подняться! Маховик раскрутим - и в сторону! А дело само пойдет! - в порыве созидания он сковырнул пробку со второй бутылки.
Кристин со спокойным презрением разглядывала застарелое пятно на скатерти.
- За сырьем дело не станет - оно у нас само из-под земли выпирает.
- Я вижу! - с отменной английской выдержкой согласился Джордж, указывая подбородком на вспученные плитки на полу.
- А уж завод - заглядение! - со страстью и тоской - как по возлюбленной, находящейся на смертном одре - договорил Миша.
От недостроенного химического комбината веет белой пылью и унынием. Пока мы странствуем по отведенной ему территории, я успеваю вспомнить все советские и антисоветские фильмы о последствиях третьей мировой войны - незаконченная стройка донельзя напоминает ядерную зиму в прогнозах. Печальные, заброшенные бетонные массивы; как поникшие крылья, шевелятся на ветру вороные полотнища толя; безо всякой видимой цели то здесь, то там функционируют механизмы. И отовсюду сплошной массой несет белую пыль, словно манну времен упадка. Еще какое-то время - и станет опасно так долго находиться в зараженной атмосфере; сопровождающий нас заводчанин из-под ладони оглядит руины и махнет рукой в сторону толстостенного бетонного бункера. Туда! К немногим оставшимся в живых!
- …А как вы живете, если уже полгода не получаете зарплаты? - вырвалось у Кристин на прошедших час назад переговорах.
- Ну вот… Живем!
- Не выгоднее ли было бы предприятию объявить себя банкротом, распродать имущество и обеспечить какое-то пособие своим работникам?
Этот вопрос настолько несуразен, что заводчане переглядываются с видимым возмущением. А завод? Их долголетняя, оставшаяся еще с социалистических времен надежда? Распродать ее и обеспечить себе хлеб насущный, не имея ничего светлого впереди? Вот он западный абсурд! Не зря даже прогнившее советское руководство топтало Кафку! И потом: для завода скоро найдутся инвесторы, он расцветет, а с ним и город будет процветать. А разве в это кто-то не верит?
- Джордж, Кристин, Юля! Все сюда! - с жаром кричит наш провожатый, топая по металлической лестнице вверх на бетонную башню. - Вы посмотрите всю панораму!
- Какой энтузиаст! - комментирует Джордж, демонстративно прислоняясь к башенной стене. - Он надеется так очаровать нас панорамой, что мы захотим проинвестировать это сумасшедшее начинание! Это мертворожденное дитя! В городе нет условий для жизни, обеспечение товарами - на нуле. Вместо того, чтобы поднимать завод, деньги фирмы польются в бездонную дыру. Нет! Все эти деньги уйдут на то, чтобы вывезти строительный мусор! Думаю, так и следует написать в нашем отчете - руководство оценит хороший юмор! Как ты считаешь, Кристин?
- Твоя рубашка, Джордж! - полумертвая от ужаса шевелит губами Кристин. - Ты прислонился к бетону!
- Очень жалко, что господа не хотят подняться, - опрометчиво помчавшийся наверх заводчанин спрыгивает с лестницы. - У нас тут такой размах, такие корпуса! Еще чуть-чуть бы денег - и мы развернулись бы вовсю! (шепотом) И на Запад плевали бы вот с такой колокольни!
Заводчанин радушно улыбается Кристин и Джорджу и показывает на вершину башни:
- Вы им переведите, только поточнее, что если они поднимутся, то оценят масштабы работ, а то в цифрах - не так впечатляет. Welcome, welcome, господа!
- Большое спасибо, но… - Кристин делает милый жест рукой к виску, - у меня кружится голова от высоты.
Территории, прилегающие к заводу, были очень некстати ограничены Окой, не то, похоже, они ушли бы за горизонт. Смотровая площадка над рекой олицетворяла для администрации последний форпост в их королевстве.
- А на том берегу, видите? Там, где склон крутой, зимой будет горнолыжная база.
- А? - говорит Кристин и с непониманием смотрит на собеседника.
- Ну когда завод построим, - бодро объясняет директор несостоявшегося предприятия, - тогда сразу на лыжах начнем кататься.
- А-а-а! - согласно кивает Джордж. Локтем он слегка подталкивает Кристин: "Не принимай всерьез. Дзержинский мечтатель!"
- Кому, знаете ли, в Альпы приходится тащиться из своего Парижу, - с легкой язвинкой подтрунивает директор, а нам и от завода далеко отходить не надо. - Оку переехал, на горку поднялся и ух!
Взметнувшаяся рука "Дзержинского мечтателя" стискивает невидимую лыжную палку. Такой порыв русской души не может не захватить: Кристин и Джордж непроизвольно утыкаются взглядами в темный от елей склон. А за их спинами уверенно вешает голос директора:
- А что вы думаете? Такую базу отгрохаем, что вы еще к нам оба проситься будете, по старой памяти!
Над Окой разливается чудесное безоблачное небо.
- А сейчас милости просим в машину! - широкий жест директорских рук - и перед иностранцами словно раскатана ковровая дорожка. - Поедем на нашу заводскую базу отдыха, скажите им - на виллу, чтобы было попонятнее; отметим приезд делегации европейских стран!
Путь был недолгим, но напряженным. Проселочная дорога то падала то поднималась и, раскиснув от прошедших дождей, не давала директору расслабляться за рулем и занимать гостей беседой. Гости же, взлетая на ухабах, ошалело молчали, видимо, осмысляя, какая дальняя дорога их теперь ждет, если забожается раз-другой прокатиться с ветерком на лыжах.
Только на самых подъездах к базе отдыха Кристин пробрал неврастенический смешок:
- Тем, кто поедет на эту виллу после нас, Джорджи, будет уже проще: машина соскребла всю грязь с дороги своим номерным знаком!
Застолье было бурное и продолжительное, как аплодисменты на съезде партии. Когда же с двух противоположных концов бескрайнего стола полились две разные песни, сливаясь как раз посередине, где восседали иностранные гости с переводчиком, стало ясно, что началась овация.
Благодаря обилию тостов, здравиц, шуток, баек и анекдотов, от которых гости валились то вправо, то влево, хрюкая и булькая смехом, застольная беседа превратилась в единую шумовую массу, не подлежащую переводу. Поэтому и Кристин, и Джордж адекватно воспринимали в течение вечера только одно - угощение.
Белая и нежная, окруженная сморщенными бусинками перца и пахучими листами лавра, чуть подернутая прозрачным слоем ухи, в сверкающей мисочке развалилась рыба стерлядка, добытая из самых недр могучей Оки. В наше поголовно загрязненное время - сказка да и только! Сразу приходит на память: молодецкие пиры и невиданные яства; реки, полные рыбы и леса, полные зверья. Нетронутый волшебный мир иванов-царевичей и василис прекрасных с незамысловатыми чудесами и ясностью превращений… А ведь именно им и обернулся для нас Дзержинск - милым и дремучим, ждущим мановения волшебной палочки тридевятым царством. Едва въезжаешь в него - и заскорузлая странноприимная избушка проворно разворачивается передом, а свирепая по определению Бабка-Ежка ласково привечает доброго молодца. Железобетонная же лягушка, сидящая в пыльном белом поле, только и ждет твоей спасительной стрелы, чтобы ухватиться за нее и воспрянуть красавицей…
- Что-то наши гости, по-моему, скучают, да и кушают они плохо! - озабоченно ревет мне в ухо директор, разогретый до положенного сорокового градуса. То, что гости едят ложками, а не мисками, видимо, говорит о плохом аппетите.
- А вот грибочков попробуйте солененьких! Здесь на Оке собирали.
Кристин, тряся головой, вжимается в спинку стула. Джордж окаменевает, не меняя позы.
- Кажется, в Европе из грибов переваривают только шампиньоны, - перевожу я.
- Кто знает, что растет у них в лесах после Чернобыля! - вышептывает Кристин, стискивая руку Джорджа.
Лишь испей водицы из речки Оки, козленочком станешь! Налево пойдешь - коня потеряешь; направо пойдешь - сам пропадешь; стоит только вступить в эту сказку…
Кристин припадает к моему уху - она хочет найти уборную.
Мы выходим из летнего домика прямо в светлый сосновый лес. Уже вечер; свежо и душисто. Я указываю француженке на симпатичный шалашик, заслоненный карими стволами. Кристин делает шаг по направлению к объекту и вдруг с мучительной надеждой оглядывается на меня. Я понимаю: так смотрели партизанки, уходя на задание.
Возвращаясь, Кристин ступает медленно, однако не с осторожностью а с полным безразличием к тому, куда опустится ее нога. Видно, что она перенесла тяжелое потрясение, от которого отходят не сразу.
- Кристин! Боже мой, что случилось?!
Француженка поднимает опустошенный взгляд:
- Я никогда не думала, что такое бывает… (помолчав и собравшись с силами) Эта ladies’ room - просто дыра в земле!
Провожая нас, директор завода приносит к поезду корзину яблок с собственной дачи. Это белый налив, и мякоть их полупрозрачна, словно наполовину растворена в светло-желтом соке. Уже привычно вспоминается сказка про лягушку: именно такое яблочко должно катиться впереди тебя по дороге, указывая верный путь.
Я с грустью и неловкостью беру корзину, стараясь как можно теплее выразить стандартную благодарность за прекрасный прием. Кристин и Джордж уже прочно стоят на площадке вагона. Для них поезд, определенно, тронулся.
- Когда вы сообщите нам о решении вашего руководства? - успевает докричаться до них директор.
Обязательная улыбка.
- Мы постараемся это сделать как можно скорее.
Вагон резко отрывается от платформы города Дзержинска.
Вечерний (а скорее - ночной) чай был радостен и умиротворяющ.
Поскольку солнце уже закатилось, даже тень Дзержинска не могла более омрачить европейские души. Кристин и Джордж обсуждали лето и отпуск; я узнала, что их обоих роднит любовь к подводному плаванью.
- Я предпочитаю остров Кос, - блестя глазами, делилась с нами Кристин, - там всегда такая чистая вода!
Мы отъехали от Дзержинска достаточно далеко, чтобы солнечные лучи уже начали пронизывать волны Эгейского моря.
Джордж с некоторой задумчивостью смотрел за окно в пространство ночи.
- Вы бывали в Великобритании, Джулия? - спросил он, повернув ко мне лицо, но плечи держа в пол-оборота, как аристократы на старинных полотнах. - Думаю, если бы вы там были, то по дороге на эту… виллу, вы бы вспомнили, как прекрасно ухаживают в нашей стране за тропами для пеших туристов. Каждый участок такой тропы проходит через землю какого-нибудь фермера, и он заботится о ней, как о коридоре собственного дома. Когда мне в следующий раз случится гулять над морем в Корнуэлле, я буду восхищаться не только цветущим вереском и меловыми скалами, но и тем, что тропа не превращается в болото после каждого дождя.
Кристин привольно расправила плечи на вдохе - ей в ноздри давно уже бил стерильный морской воздух. Я понимала: после того, как ты выкарабкался из дыры в земле, хочется надышаться всласть.