3) Я верю в то, что все суждения, ценности и моральные принципы носят субъективный характер, что они берут свое начало в биологических детерминантах, личной истории и имеют случайную природу. Следовательно, наиболее рациональные ценности, по которым я лично могу жить, следующие: то, что доставляет мне удовольствие, – добро, то, что приносит мне страдание, – зло (западное мировоззрение).
Состояние, в котором я пребывал, было очень мучительным, могу вас заверить в этом. Моя жена нашла для меня психиатра по имени Бен Вейнингер. Когда я впервые отправился на встречу с ним, я совершенно не мог работать, я сидел за своим столом, словно остолбеневший. Бен нашел меня в темной пещере, взял за руку и постепенно выманил на свет. Он был более чем профессионалом, в возрасте 21 года он испытал "религиозное переживание", как он сам это называл. Это состояние сохранялось в течение месяца и изменило всю его жизнь. Он узнал, что любовь движет миром. У Бена была визитка, на одной стороне которой было написано "вы имеете мое разрешение", а на другой – "вы не нуждаетесь в моем разрешении".
Ранее он познакомил психиатрическое общество с Кришнамурти и последовал за ним в Оджай, чтобы быть рядом.
Я и моя жена часто встречались с Беном, а позже и наши дети получали от него помощь, когда нуждались в ней. Мы поддерживали с ним связь свыше 35 лет и получали от него необходимые советы. В 1963 г. Бен открыл в Лос-Анджелесе Консультационный Центр, целью которого было обучение непрофессионалов в области консультативной психиатрии и вовлечение их в работу под руководством профессионалов. Это был первый центр такого рода, и моя жена была одним из первых консультантов. Позже она вовлекла в работу и меня. Я проводил консультации в течение десяти лет, работая один вечер в неделю.
Этот период моей жизни был отмечен психологическим ростом. По выходным я посещал занятия в Эсаленском институте, где проводилось изучение групповых переживаний. Это было потрясающе. Жизнь моя ограничивалась контактами с интеллектуалами, работающими в различных областях науки. Для человека, пребывавшего в глубоком сне, это послужило чем-то вроде будильника. Когда кто-нибудь задавал мне вопрос о том, что я чувствовал по какому-то поводу, моей реакцией было остановиться и начать размышлять об этом. Я полностью дистанцировался от своего тела и своих эмоций. Было лишь какое-то оцепенение. Мир казался мне серым. Могу сказать, что своей жизнью я обязан именно Бену. У меня и сейчас на столе стоит его фотография.
В возрасте 56 лет я вышел на пенсию… В 1989 г. мы с женой отправились на неделю в Орегон. Бен в это время лежал в больнице. Его сын убедил меня, что он поправится. По окончании занятий мы отправились в Солт-Лейк, чтобы провести некоторые генеалогические исследования. В первый же вечер, во время ужина, мы оба почувствовали, что должны позвонить Бену. Я сделал это на следующее утро – и узнал, что накануне он умер. Так что я действительно получил тогда послание из пограничной области сознания.
Поминальная служба должна была состояться в унитарианской церкви в Санта-Барбаре… Церковь была почти полностью заполнена людьми, ведь Бена любили очень многие.
Вернувшись домой, я просмотрел почту и обнаружил объявление о том, что некий человек по имени Рамеш проводит групповые встречи в доме Бена – как раз в то время, когда Бен умирал. Этот же человек должен был проводить двухнедельный семинар в пустыне спустя десять дней. Я почувствовал непреодолимое побуждение съездить туда и записался на два дня. Вместо двух мы провели там четыре дня. Во время семинара мне посчастливилось получить личную аудиенцию Рамеша. Когда Бен уже находился на смертном одре, то теряя сознание, то снова приходя в себя, Рамеш все это время сидел рядом и говорил с ним. Для меня этот факт был избавлением от печали и тоски. Я очень горевал по поводу того, что не был рядом с Беном, когда он умирал. Тогда Рамеш и заменил Бена в роли моего духовного наставника. Позже я прослушал пленку с беседой, состоявшейся на следующий день после смерти Бена, и на ней была запечатлена минута молчания в его честь.
…Во время семинара слова Рамеша приковали к себе все мое внимание. Мне было сложно следить за его речью, так как я не привык к таким терминам, как "ноумен" и "субъект-объект". Эти концепции были для меня абсолютно новыми. Однако они звучали как выражение истины. Позже я приобрел книги Рамеша и прочел их. Мы посетили также его семинары в Саусалито, Колорадо, Санта-Барбаре и Пенсильвании.
В начале 1990 г. произошло еще одно совпадение. Я увидел в газете объявление о лекции, которую должны были проводить в Университете местная просветленная женщина по имени Лигия Данте и физик по имени Амит Госвами. Мы отправились на эту встречу, и когда после окончания я уже направился к двери, чтобы выйти, я увидел на столе стопку брошюр. И я приобрел одну из них за доллар. Это была диссертация Госвами, которая называлась "Идеалистическая интерпретация квантовой физики". Когда я читал эту работу, меня охватило сильное волнение, ибо автор делал заключение – на основе комбинации теории и экспериментальных данных, что Сознание – Высшая Реальность, а также то, что Сознание пронизывает собой все сущее и слито во Вселенной в единое целое. Вот это да! Это было подтверждением того, чему учил Рамеш, и исходило из сферы моего собственного опыта.
В 1991 г. мы посетили двухнедельный семинар, который Рамеш давал в Мауи. К тому времени учение впиталось в меня достаточно глубоко, что привело к окончательному прыжку. Ниже помещен фрагмент письма, написанного Рамешу примерно через неделю после того, как произошло пробуждение:
Дорогой Рамеш! Я попытаюсь изложить те знаменательные моменты, которые привели к событию 27 апреля. У меня не было проблемы с таким вопросом, как свобода воли, на который вы потратили столько времени. Со мной произошло слишком много различных совпадений, одно из которых и привело к вам.
В течение года или двух меня занимал вопрос: что же реально в мире восприятий? Другими словами, я обладал пониманием того, что "вначале есть реки и горы, старики умирают, дети рождаются. Затем это видится как иллюзия, и окончательно – как реальность". Дня за два до того, как "я умер", я горячо обсуждал этот вопрос за обеденным столом. Я никак не мог принять, что если бы я был единственным чувствующим существом во Вселенной, то мир появлялся бы и исчезал каждый раз, когда я засыпал или моргал.
Затем я лег спать, а ночью проснулся с мыслью о том, что в интерпретации квантовой физики Госвами сознание неизменно является тем фактором, посредством которого электрон попадает в феноменальный мир из неведомой страны Квантовой Механики. В данной области изучения используется метафора волны, и волна – это лишь речевое выражение. Волны, о которых идет речь, представляют собой математическое решение математического уравнения. Кроме того, уравнение уточняет, что эта квантовая волна имеет две части. В математической терминологии одна часть именуется "реальной", другая – "мнимой". Реальная часть является концепцией – точно так же, как и мнимая. Так что нет ничего особенного в том, чтобы отождествлять эти волны с ноуменом.
Итак, если Сознание может породить электрон и вызвать его проявление в феноменальном мире – а это, как я считал, было доказано наукой вне всяких сомнений, оставалось сделать лишь один шаг до принятия того, что сознание может вызвать проявление и всей Вселенной в целом. Именно в тот момент посреди ночи я и принял этот аспект ведического учения. Однако, как я осознал позже, во время вашей последней беседы, я не включал в эту Вселенную, которую рассматривал как нереальную, свое собственное тело.
Дальнейшим моим осознанием той ночью было то, что мое предыдущее заключение за обеденным столом – лишь результат активности размышляющего ума. Сколько бы вопросов он ни поднимал и сколько бы ответов ни давал, вопросы будут бесконечными. Так что был смысл в том, чтобы прекратить искать ответы на вопросы, задаваемые в надежде на то, что все станет более ясным и определенным. Итак, в этот момент я был готов совершить "прыжок веры".
В Мауи я решил посетить Гангаджи, которая живет в горах. Она была ученицей Пунджаджи, который в свою очередь был учеником Раманы Махарши. Она очень сильная и красивая женщина. Я посетил ее сатсанг. Ее личность, внешность, слова и глаза подвели меня к опасному краю. Мои слезы и эмоции были чрезмерны, и я отклонил ее приглашение совершить большой прыжок; мне просто не хватило смелости.
Во время своего следующего посещения, двумя днями позже, я сказал ей, что на данном этапе я не в состоянии двигаться дальше и что мне хочется кричать во все горло. Она дала мне такое разрешение – и я заорал. В этом крике была выражена боль моего существования и, наверное, всего человечества в целом. Я был в шоке, а со мной – еще несколько человек. Сразу же я почувствовал себя целостным и свободным от внутреннего стресса. После этого я на несколько часов охрип.
По моему мнению, эти два события оказали огромное влияние на произошедшее позже, во время вашей последней беседы, освобождение. Отношения с Ганга-джи служили дополнением к тому пониманию, которое выражали вы.
Предпоследняя ваша беседа была для меня малозначимой. Я ясно понимал все, что вы говорили. Многие люди отсутствовали, отправившись на встречу с Ганга-джи. Поэтому я решил, что завтрашняя утренняя беседа, будучи лишь формальностью, не будет для меня особо важным событием. Я и отправился на эту последнюю беседу, ничего особенного от нее не ожидая. Думаю, что этот фактор был очень существен!
Во время этой беседы вы заявили, как вы делали это множество раз раньше, что "последним пунктом в реестре нереального, того, что представляет собой лишь искаженное восприятие, является тело". Неминуемая логика и заставила меня включить его в этот реестр. И в этот момент внутри меня начала вздыматься некая лавина, которая получила ускорение в тот момент, когда вас самого переполнили эмоции во время рассказа о человеке, Боге и отсутствии следов на песке. Мое сердце раскрылось навстречу вам.
Как вы говорили, это может произойти только тогда, когда нет никаких желаний и сердце переполнено любовью. После завершения беседы я начал вставать со своего места, и внезапно меня охватило ощущение, что на меня накатывается мощная лавина. Мне казалось, что я тону, мне не хватало кислорода.
Как хорошо, что вы с Шардой были рядом и помогли мне. Я никогда не забуду голос своей жены, которая говорила мне будто из тумана: "Милый, это Рамеш", а вы в это время стояли сзади и нажимали мне на плечи. Шарда принесла мне стакан воды и посоветовала прогуляться на природе. Это был очень правильный совет. Спасибо Шарде. Я люблю вас обоих.
После того как произошло просветление, я снова отправился на встречу с Гангаджи. Я знал, что, по идее, больше никаких мыслей у меня быть не должно. Я сказал ей, что ощущаю некую стену, о которую бьются мысли, ожидая допуска в мой ум. Она посоветовала мне расслабиться, и это помогло.
Когда я вернулся в Калифорнию, мне было трудно адаптироваться, и я позвонил Рамешу в Индию, так как хотел знать, что же со мной произошло. Он сказал: "Генри, то, что произошло, уже не может быть потеряно". Я понимал, что ментальный хаос со временем уляжется, что просто мой ум приспосабливается к новому образу жизни. Позже Рамеш написал мне письмо, предложив связаться с другим из его учеников, у которого был подобный опыт. Я отправился к этому человеку. Простое пребывание рядом с ним, даже не его слова, стало для меня тем укоренением, в котором я тогда так сильно нуждался. До этого у меня было ощущение, что я парю в воздухе без какой-либо возможности обрести опору.
Итак, прошло уже четыре года. Что я могу сказать о своем опыте, что могло бы помочь другим ищущим? Вначале у меня периодически наступали сомнения относительно того, имеет ли произошедшее какое-либо значение. В конце концов, почему я? Затем я понял, что все это просто мысли, порождаемые моим умом и не имеющие никакой значимости. Произошло пробуждение или нет – не важно, и к тому же я не мог ничего сделать в любом случае.
Когда читаешь об учителях, часто возникает впечатление, что окружающие их люди буквально помещают их на пьедестал и при этом ожидают, что они все время должны быть теплыми, любящими людьми, которые никогда не испытывают гнева. Считается, что они живут в постоянном экстазе. Что касается экстаза, то на какую бы высоту вы ни вознеслись, новое состояние вскоре становится чем-то обычным; оно и должно становиться таковым.
Я размышлял о том, каково различие между тем, что было раньше, и тем, что есть сейчас в моем случае. Трудно ответить на этот вопрос, в частности потому, что нелегко вспомнить, как же было раньше. Однако я могу сказать, что мое теперешнее состояние представляет собой полную ясность, отсутствие замешательства. Раньше я всегда видел сразу обе стороны того или иного вопроса и мне было трудно сделать выбор. Сейчас я иногда могу ошибаться, но сомнений больше нет. Пробуждение не приносит с собой мгновенную мудрость, но оно очень даже может помочь быстрее учиться у жизни.
В основном моя индивидуальность осталась неизменной. Мои интеллектуальные склонности сохранились, но, похоже, ум сейчас работает эффективнее – нет никакого замешательства, никаких сомнений. Я делаю то, что делаю, вместо того чтобы думать о том, что мне следовало бы делать. Это потрясающе – быть свободным. Я не ощущаю ни вины, ни гордости за то, что я делаю. Правда, гордость иногда возникает, но тут же происходит ее осознавание, и вовлечения не следует. Я чувствую, что все, что происходит в моей жизни, прекрасно, что все разворачивается в нужном и плодотворном направлении.
Я размышлял о том, почему в моем случае пробуждение сопровождалось такой телесной травмой. Я разговаривал с другими людьми, у которых не было подобных неприятностей. Один из них сказал мне, что он даже не знает точно, когда именно это произошло в его случае и произошло ли вообще! Я думаю, разница объясняется моим сильным отождествлением с интеллектом по сравнению с теми, чья природа ближе к бхакти. Но я не знаю, могу ли я доверять уму в анализе такого вопроса.
Я убежден в том, что ошибочные концепции в уме – непреодолимые препятствия на пути к просветлению. Главное препятствие в западном мире – вера в то, что первично не сознание, а материальный мир. Конечно, для людей интеллектуального типа, с природой джняни, это препятствие в большей степени, чем для тех, кто относится к более эмоциональному типу и имеет природу бхакти. И в первом и во втором случае такое мировоззрение – огромное препятствие.
Мне кажется, что психологические странности в моей индивидуальности пока сохраняются, но, как только мне приходится сталкиваться с ситуациями, когда некоторые из этих характеристик оказываются помехой, они каким-то образом меняются. Те, что не меняются, остаются.
Во мне постоянно сохраняется осознание основы существования, присутствия сознания во всем без исключения. Оно остается даже тогда, когда ум занят решением тех или иных проблем. Сохраняется полное, всеобъемлющее осознание, свидетельствование того, что происходит.
Генри.
* * *
Сиэтл, Вашингтон, 6 октября 1995 г.
В начале 1970-х гг., когда мне было 17 или 18 лет, мне в руки каким-то образом попала фотография Раманы Махарши. Я не знаю, откуда она взялась, но в течение нескольких лет она простояла на моем столе, привнося в мою жизнь тот дух, который она в себе несла.
Друзья спрашивали меня, кто изображен на снимке, но я не знал; портрет этого человека просто доставлял мне удовольствие. Со временем я узнал о Рамане Махарши и об учении Адвайты Веданты, которое всегда влекло меня к себе, находя отклик в моем сердце.
В течение всех этих лет я был страстным ищущим, пытавшимся найти Истину. Я не буду никого утомлять деталями, так как это довольно распространенная история среди ищущих. Я путешествовал по миру, поднимался в священные горы, выискивая неведомых йоги-нов и святых, изучал йогу и мистицизм. Думаю, что если и было во мне что-то уникальное, то это особенно острая критичность и даже цинизм по отношению к тому, что я называл "заштампованным мирским мышлением", которым были охвачены практически все духовные группы, которые я встречал на своем пути.
За все эти годы я много раз получал Божественную Милость и откровение, но в конце 1980-х гг. я очутился в небольшом городке, расположенном в горах в штате Вашингтон. Я пытался поправить свое финансовое положение и разобраться в тех изменениях, которые произошли в моей жизни за последние 15 лет. Я испытывал страстное желание полностью отбросить все то, что узнал, освободиться от багажа представлений об Истине и Сознании, который таскал за собой все это время. Я хотел понять, что значит быть нагим в этом мире, необремененным какими-либо верованиями или предположениями.
Это был первый приезд Рамеша в США. В мой почтовый ящик каким-то образом попало объявление о ритрите, который должен был проходить в Южной Калифорнии, и меня это мгновенно заинтересовало. Дело не только в том, что я впервые встретил термин "Адвайта Веданта" вне контекста, связанного с Раманой Махарши; фотография Рамеша, которая была помещена на лицевой стороне, вызвала во мне такое же чувство притяжения, что и фотография Раманы много лет назад. Мне очень хотелось попасть на ритрит, но мне не хватало денег даже на то, чтобы заплатить за квартиру, не говоря уже о поездке в Калифорнию.
На следующий год я переехал в Сиэтл и уже зарабатывал намного больше денег, когда пришло объявление о втором приезде Рамеша. На этот раз я должен был ехать, и я проделал весь путь от Сиэтла до пустыни Южной Калифорнии, где присоединился к остальным участникам ритрита, который должен был проводиться в Джошуа Три.
Как только ритрит начался, я тут же оказался втянутым в беседы с Рамешем. В первые несколько дней его слова постоянно вызывали во мне вспышки озарения, пока я наконец не достиг такой точки, когда почувствовал, что дальнейшие разговоры о Сознании не только не приближают к Истине, но и являются полнейшим святотатством. Я физически не мог слышать разговоры других участников семинара во время перерывов или по вечерам, если речь шла о духовных или философских проблемах… Мне они казались пустой болтовней, бессмысленным повторением избитых концепций.
И вот однажды утром вопросы участников семинара оказались направленными на "природу" просветления. Я начал задавать вопрос относительно страха и просветления, когда Рамеш внезапно остановил меня на полуслове, сказав: "Это все ваша фантазия!" Такие простые слова, но внутри меня что-то произошло, и я почувствовал, что вселенные распались. У меня было предельно четкое ощущение, что я проваливаюсь в бесконечное пространство и что мне не за что зацепиться. Внешне это проявилось в том, что я был безмолвен и ошеломлен, внутри же я испытывал потрясающее откровение света и расширения. Тот фундамент, который я принимал за свое "я" и который служил внутренней отправной точкой, был разрушен и заменен сияющей пустотой.
Это состояние было одновременно необычайно глубоким и до абсурда бессмысленным. Позже в моем уме родились стихи, которые начинались словами: "Когда был нанесен окончательный удар, никто не упал…"