Остаток дня орнитолог карабкался по горе вдоль бетонной стены. Он не был новичком в трудных экспедициях, но ему понадобилось несколько часов, чтобы, устав и исцарапавшись, не обнаружить ни прохода, ни калитки. Даже диковинные гнезда, что попадались ему на пути в хитросплетениях колючего растительного мира, не отвлекали ученого от грустного вывода о невозможности самостоятельно выйти отсюда.
"Что все это значит? Хозяин пишет, что объявится через несколько дней. Это может означать и два-три дня, а может и две недели".
Его раздражение имело под собой почву. Фирма Артура приобрела для путешественника самый дешевый вариант билета с неприличным, на взгляд Воропаева, названием. Не то Ампикс, не то Импикс… Орнитолог не мог запомнить сочетание букв.
"Черт с ним, с названием! Но через две недели я должен быть в аэропорту Марселя… Иначе билет пропадет и за него не получишь ни копейки. Билет потому и был дешев, что связывал пассажира фиксированной датой и обмену не подлежал. Тюрьма на лазурном берегу", - завершил свои мрачные размышления Воропаев и отправился плавать.
В характере ученого была замечательная черта.
Когда тучи сгущались, он находил приятное для себя в данное время занятие, а уже потом выход из затруднения являлся сам собой. Воропаев даже имел что-то вроде теории на этот счет.
Поплавав в отгороженной лагуне, ученый уселся на большой камень и стал смотреть, как солнце уходит в море. В синеватых сумерках средневековый город зажег огоньки. Несколько яхт медленно скользили недалеко за ажурной оградой. Надрывно кричала чайка. После ее криков по-особенному зазвучала вечерняя тишина. Мир затих, и Воропаев мог бы ощутить полное счастье от единения с великолепной природой. Но он думал…
"Негры! - вскочил с камня орнитолог. - Негры приходят и уходят".
"Надо следить за прислугой", - ученый облегченно вздохнул.
Теперь есть задача. Воропаев вернулся на виллу.
Ужинать ему не хотелось. Он пожевал инжира и подумал, как хорошо было бы позвонить Гвоздиной и высказать ей все, что считает нужным в связи с этой поездкой… Но тут Воропаев сообразил, что телефона на вилле нет. Этот факт представился орнитологу не менее зловещим, чем запертые ворота. Он послонялся по вилле с целью еще раз в этом убедиться. Телефона ученый не нашел.
В тягостном раздумье о своем странном положении он уснул в верхней спальне с песочным ковром.
Уснул, настежь раскрыв окна, под тихий шум моря, и встал утром уже не в столь мрачном расположении духа.
Самый угрюмый человек, если он проснулся ранним утром в этом сказочном уголке Божьего мира и огляделся вокруг, должен был бы улыбнуться и поблагодарить Всевышнего. Воропаев по натуре никогда не был мрачным ученым занудой. В гранях его характера, наряду с необходимой для всякого естествоиспытателя усидчивостью, уживались озорство и бесшабашная веселость в редких случаях удачи, ироничность по отношению к себе и другим. Встав с постели и оглядев утреннее Средиземноморье, Воропаев скатился в чем мать родила вниз, резво проплыл вдоль ажурной ограды, принял душ, дивясь странностям зарубежной сантехники, оделся и направился на кухню. Позавтракав куском малосольной рыбы, напоминающей лосося, выпив пива из новой порции, ученый пошел на пляж.
Сегодня он имел намерение следить за Жанин.
;Чтобы не вызвать подозрения негритянки, он решил изображать безмятежное довольство жизнью. С утра это ему удавалось. Ровно в час Жанин подала обед в столовую. Дул легкий ветерок, и негритянка решила, что на веранде холодно. Здоровенный негр не появлялся. Видимо, стерилизация спален происходила на вилле не каждый день. Воропаев заранее прихватил журнал из библиотеки. В конце обеда он взял журнал в руки и стал поглядывать на Жанин. Он ждал, когда девушка закончит работу и начнет собираться восвояси.
Открыв журнал на первой попавшейся странице, Воропаев обомлел. С большой фотографии на развороте, источая оптимизм и немного щурясь, сверкала очками Лена Гвоздина. И как бы для того, чтобы у орнитолога не возникло сомнений в подлинности снимка, на заднем плане глупо улыбался шеф Лениной редакции под руку с бронзовым господином в белом костюме с сияющей звездой на лацкане пиджака. Шефа Воропаев знал лично, а бронзового господина видел на дорожном снимке своей подруги.
Когда ученый вспомнил о Жанин, девушки уже не было. Воропаев оставил раскрытый журнал на столе и бросился к воротам. Никого не обнаружив, он вернулся в столовую. Журнал со стола исчез. Орнитолог обшарил весь дом, но журнал как сквозь землю провалился. Ученый окончательно запутался. Пришлось взять себя в руки и разобраться со всеми событиями по порядку. Воропаев спустился к морю и, шагая взад-вперед по причалу, задал себе первый вопрос:
- Куда исчез журнал? Испариться он не мог. Выходит, похищен. Из этого следует, что, кроме Воропаева, в доме кто-то есть. Вывод: его не только заперли, но и стерегут. Вопрос второй. Как Гвоздина сюда попала? От этого вопроса, возможно, зависит решение всех остальных.
Ученый вернулся на виллу, взял письмо Жан-Поля, перевернул его чистой стороной и написал: "Версия № 1". Затем разжег камин, устроился в кресле и стал думать. Через полчаса первая версия выглядела так: Гвоздина договорилась во время симпозиума о заграничной карьере Воропаева. Зная, что по своей воле он место жительства и службу менять не захочет, она подговаривает своих новых знакомых выманить ученого на Алого Чижа. А выманив, поставить перед фактом выгодной для него, с точки зрения Гвоздиной, карьеры. Если эта версия верна, Жан-Поль должен появиться с предложением. Правдоподобна ли такая отгадка? Правдоподобна, если представить, что Воропаев не изучает пернатых, а изобретает бомбу. Надо смотреть на вещи трезво. Его встречали на дорогой машине, везли на шикарном катере с прислугой, готовой не только кормить его ужином. Его поселили на вилле, стоящей не один миллион. И все это ради места в университете, где месячной зарплаты едва хватит на несколько дней той жизни, что сейчас ведет ученый?
"Чушь". Воропаев размашисто перечеркнул первую версию и, повернув кованой кочергой полено в камине, написал: "Версия № 2". "Поиски Алого Чижа попали в поле зрения международной мафии". Поставив точку и перечитав данное соображение, орнитолог расхохотался. После чего перечеркнул вторую версию, не выставляя никаких аргументов. Жесткие, словно из железа, куски дерева громко стреляли по стенкам камина. Воропаев смотрел на белые языки огня и думал: "Третья версия может быть связана только с самой Леной. Что он, в сущности, знает про свою подругу?"
По молчаливому согласию партнеры избегали обсуждать прошлое. Лена главным делом жизни ставила секс. До Воропаева у нее, разумеется, были другие мужчины. Гвоздина не говорила об этом специально, но и не делала тайны, как в случае с Артуром. С Воропаевым связь у Лены была необычной. Орнитолог не любил слово "любовь". Им было вместе хорошо, и это не требовало анализа. Поняв, что с имеющимся количеством информации третью версию выставлять бессмысленно, Воропаев сжег в камине неудавшееся исследование и отправился спать.
Если второй день пребывания ученого на вилле был омрачен таинственными открытиями, то третий - прост, скучен и светел. Во-первых, утром он нашел злосчастный журнал на том месте в библиотеке, где его взял. Во-вторых, добыв за обедом русско-французский разговорник, Воропаев выяснил у Жанин, что журнал был ею положен на место, как того требует служба.
Третье открытие, и самое важное, состояло в том, что для выхода за пределы виллы прислуга пользуется специальным электронным датчиком. Замок с дистанционным электронным ключом имеет сложную связь со специальным полицейским компьютером. Этим и объяснялась просьба Жан-Поля не покидать виллу. Воропаев мог выйти вместе с прислугой, но не смог бы вернуться обратно. Сложности с охраной были заведены на вилле год назад. На Лазурный берег приехало много арабов-эмигрантов. Участились грабежи, и пришлось принять меры.
Воропаев чувствовал вину перед Жан-Полем за свои черные мысли. Вспомнил слово "совок" применительно к собственной персоне и посвятил следующие три дня сбору старых гнезд в кустарниках сада, наблюдал за пернатыми обитателями, принимал солнечные ванны на пляже и плавал в лагуне. Он не был избалован классным санаторным отдыхом и теперь в некотором роде оценил его прелести. Воропаев посвежел, мышцы его стали упругими, а легкий загар сделал его внешность достойной модных теперь в России рекламных роликов и проспектов.
На шестой день обстановка на вилле резко изменилась. Жанин появилась не к часу дня, как обычно, а рано утром. Здоровенный негр приволок на кухню корзину с разными деликатесами и ящик с овощами.
На противнях со льдом живые кальмары шевелили щупальцами. Виноградные улитки - любимое лакомство французов - ссыпались в специальные керамические горшочки. Жанин, оставшись в купальнике, плавала как факир в парах среди шипящих сковородок и жаровен. Здоровенный негр молча служил на подхвате, поминутно исчезая и появляясь с порцией новых приправ и специй.
По объемам и разнообразию будущего меню Воропаев понял, что сегодня в одиночестве ему обедать не придется.
В полдень появился катер. Одна из секций ажурной ограды медленно опустилась, и судно осторожно вошло в лагуну. Воропаев, надев чистые брюки и рубашку, отправился к причалу.
Жан-Поль Мари оказался крепким широким человеком с коротко подстриженной головой десятилетнего мальчугана. Но совершенно седой. На вид ему было не больше пятидесяти, а при той легкости, с которой он спрыгнул с трапа, и в это верилось с трудом.
Жан-Поль Мари долго жал руку орнитологу и извинялся за свое вынужденное неуважение к гостю. Затем представил друзей. С катера сошли, кроме хозяина, молодая леди и двое мужчин. Воропаеву показалось, что одного из них он где-то видел раньше. Но факта знакомства припомнить не мог.
Компания сразу направилась в столовую. Стол слепил белоснежностью скатерти и салфеток, золотом вышитых вензелей, блеском хрусталя. Фарфор столового сервиза, также белоснежный, без росписи и позолоты, казалось, даже просвечивал.
Жан-Поль предложил Воропаеву место рядом с собой, а леди и мужчины сели напротив. За обедом говорили о французской кухне. О том, что здесь, на юге она, как и мафия, смешивалась с итальянской.
Вспомнили о теннисном турнире и долго спорили о сумме приза. С десертом перешли к политике, чему послужил смешной рассказ молодой леди о том, как она посоветовала премьер-министру в шутку запретить курение в кафе. Теперь вышел закон. Франция разбирается, хорош он или нет. Не дошло бы до революции.
Ругали правительство за налоги. Брать стали больше, а на социальные программы выделяют меньше. Стараются спустить все проблемы на местные бюджеты. Жан-Поль переводил для Воропаева. Ученому все время хотелось спросить о деле, ради которого он сюда приехал, но внутреннее чутье подсказывало, что сейчас делать этого не следует. Темы беседы для русского были не всегда интересными, поэтому орнитолог расправлялся с блюдами, которые менялись, словно по мановению волшебной палочки, и исподволь изучал окружающих.
Молодая леди и кудрявый джентльмен, имена которых Воропаев сразу не запомнил, а переспрашивать стеснялся, общались накоротке, как старые друзья.
Смуглый брюнет со знакомым ученому лицом держался обособленно и тоже, как показалось орнитологу, наблюдал за ним. Жан-Поль выглядел солидно, как хозяин, но без чванства. Молодая леди при ближайшем рассмотрении не казалась такой молодой.
Еле заметная косметика, манера разговаривать и подавать себя наводили на подобные мысли…
В очередной раз поймав заинтересованный взгляд смуглого мужчины, Воропаев опять попытался вспомнить, где он видел его раньше. Когда глаза их встретились, смуглый одними зрачками улыбнулся орнитологу. Ученому даже показалось, что ему подмигнули, хотя ничего подобного смуглый мужчина, конечно, не сделал.
К каждому новому блюду появлялся новый сорт вина. Вина хвалили, что доставляло удовольствие хозяину. Молодая леди первой отметила, что про русского забыли. Обратив на это внимание остальных, она спросила Воропаева, как русские относятся к Ельцину. Вопрос для ученого оказался неожиданным. Во время путча он ходил к Белому дому на Набережной, но руководили им в те дни не любовь к Ельцину, а отвращение к тем, другим. Сейчас все наверху в России ему представлялось грязным и бездарным, но делиться этим с иностранцами Воропаев счел неприличным.
- Я не знаком с Ельциным, - ответил ученый, чем вызвал дружеский смех за столом.
Его сочли остроумным и задали еще несколько вопросов на русскую тему. Воропаев кое-как выкрутился, после чего о нем забыли. Жанин подала сыры.
Ученый понял, что обед близится к концу. Он про себя дивился не без злорадства обилию и разнообразию еды, которую поглощали за обедом. Российское мнение о французах как гурманах, но малоежках не подтверждалось.
"Такие же обжоры…" - веселился Воропаев.
После обеда кудрявый господин и леди укатили в серебристом "Ситроене".
- Поискать что-нибудь занятное на предмет подарков, - сообщила молодая леди.
Смуглый уселся с газетой на веранде, Жан-Поль пригласил Воропаева на верхнюю террасу. Там на столе лежала коробка с сигарами, апельсины, нарезанный желтыми кругами сочный ананас и на отдельном столике стояли бутылки с крепкими напитками. Маленький магнитофон тихо мурлыкал танцевальный мотивчик. Мужчины уселись в шезлонги. Воропаев не курил, а Жан-Поль с видимым удовольствием обрезал сигару, добыл из кармана плоскую золотую зажигалку и с наслаждением затянулся. Жан-Поль не спешил. Он выключил магнитофон, налил себе коньяку, а Воропаеву, по его просьбе, виски. Погрел коньяк в ладонях и торжественно произнес:
- Господин ученый, вы должны меня простить за некоторую мистификацию. Никакого Алого Чижа на Кот Д'Азюр не водится.
Жан-Поль сделал глоток и посмотрел, какое впечатление он произвел своим заявлением на собеседника. Воропаев молчал, решив пока никак не реагировать на это бесстыдное, с его точки зрения, признание. Не дождавшись реакции, Жан-Поль продолжал:
- Проведя психоаналитический анализ, специалисты моей фирмы пришли к выводу, что только Алый Чиж может вынудить вас совершить эту поездку. Мои ребята приняли верное решение. Вы здесь.
Воропаев всех предсказателей, социологов и прочих исследователей общественного мнения считал болванами. И сейчас, глядя на спокойную синеву моря, раздраженно думал, как десяток таких болванов решали, чем его, Воропаева, выманить из Москвы.
Теперь каждый получит премию или повышение по службе…
- Вы меня слушаете? - поинтересовался Жан-Поль.
- Очень внимательно, - подтвердил Воропаев.
- Судьба предоставила вам шанс, - в голосе Жан-Поля появилась торжественность. - Такой шанс выпадает одному на десять тысяч. Судите сами. С момента, как вы откликнулись на наше предложение, вы уже живете как миллионер. Лазурный берег - самый дорогой курорт Европы. - Жан-Поль вынул из своего кейса маленький компьютер. - Ваше проживание уже обошлось фирме в семь тысяч долларов.
- О приглашении я не просил, а жить мог гораздо скромнее, - раздраженно ответил Воропаев.
- Дело не в вас, мой друг, - улыбнулся Жан-Поль. - Престиж нашей фирмы не позволяет принимать гостей на другом уровне. К примеру, мне нравится "Гольф", а я вынужден ездить на "Ситроене".
- Это ваши проблемы. Мне бы хотелось услышать, зачем понадобился я.
- Не стоит волноваться. - Жан-Полю понравилось, что русский проснулся. - Вам некуда спешить, господин Воропаев. Самолет через пять дней. У нас достаточно времени. Я должен вести переговоры по порядку. Дело слишком для меня серьезное…
- С чего вы взяли, что я волнуюсь? - удивился Воропаев. - Я не волнуюсь, а злюсь. Это два разных состояния. При случае ваши аналитики вам это пояснят. Я весь - внимание. Готов слушать всю неделю…
Конечно, в перерывах хотелось бы иметь возможность подкрепиться и поплавать.
- О'кей! Вижу, не ошибся, считая вас умным партнером. Еще виски?
- Пожалуй.
Виски не согревало и не расслабляло Воропаева.
Внутреннее напряжение росло. Орнитологу пришлось взять себя в руки, чтобы оставаться внешне спокойным и приличным.
- Вам представляется, как я уже говорил, блестящий шанс. Но при наличии определенного сентиментализма мое предложение может показаться некорректным.
Воропаев слушал Жан-Поля, машинально разглядывая маленькие яхточки, устроившие морской бой недалеко от ограды лагуны. Мальчишки лет по десять - двенадцать кружили, озорничали и таранили суденышки друг друга.
- Сложность нашего союза, - продолжал звучать голос Жан-Поля, - заключается в том, что ваш ответ должен быть только положительным. Мое дело - бизнес. Я торгую оружием.
- Я так и думал, что дело сведется к бомбе… - себе под нос сказал Воропаев.
- При чем тут бомба? - изумился Жан-Поль. - Я продаю ракетоносцы. Это высший пилотаж в военном бизнесе.
- Очень рад за ваш профессиональный выбор, - одобрил Воропаев, с интересом наблюдая, как один из мальчишек пытается вернуть перевернутую яхточку в нормальное положение.
- В начале года, - Жан-Поль сделал вид, что не заметил иронии, - наша фирма нащупала очень заманчивый контракт. Реальное, крупное дело. Один монарх островного государства захотел иметь свой ракетоносец. Поскольку, господин ученый, вы не слишком сведущи в данном вопросе, должен сделать небольшое отступление. Такой грандиозный контракт требует гигантских усилий сотен людей. Препятствия могут возникнуть на каждом шагу… Поднимут вой правительства соседних стран. Собственные политики закричат о нравственности в надежде, что им заткнут рот хорошим кушем. Всю подготовительную работу необходимо проводить в обстановке строжайшей секретности. А налоги! Вы представляете, сколько стоит ракетоносец?
- Я даже не представляю, сколько сегодня стоят в Москве ботинки, - искренне ответил Воропаев.
- Если продать ракетоносец через Францию, на налог можно будет год кормить город со средней численностью населения… Приходится искать страну, где налоги скромнее. А юристы! Эти шакалы двадцатого века! Они алчны и хитры. Дашь промашку - сожрут! Слава богу, вы от всего этого далеки, господин ученый…
- Я тоже доволен, - заверил Воропаев.
- И теперь, когда работа над контрактом почти завершена и я вылетаю к заказчику подписывать документ, - он ставит условие. На борту ракетоносца, кроме обученной команды, должна находиться, как вы, русские, говорите, баба - и приветствовать его как любимого мужа и повелителя. И не просто баба, а конкретная, с именем и фамилией. Иначе он контракт не подпишет, - всерьез разволновавшись, Жан-Поль сбился на французский, на английский, потом извинился и снова перешел на родной язык Воропаева. Орнитолог обладал чувством юмора, а ситуация в рассказе собеседника создалась комичная. Ученый невольно улыбнулся.