3
Он сидел у входа в лавку и думал о Жуссаре - зыбком видении в дыму кальяна, когда увидел ее самое, из плоти и крови, спешивающуюся с крапчатой лошади и вручающую поводья пажу. Фадул Абдала пришел с купания, послеполуденное солнце припекало спину и затылок. Большая Засада дремала в оцепенении и тишине.
Все произошло так внезапно, что Фадул даже не успел удивиться, словно это была самая естественная вещь на свете. Он даже перестал пялиться на Жуссару, чтобы проводить взглядом пажа, холеного и хитрого паренька, верхом на ездовом осле, который уводил лошадь под сень деревьев. Но внезапно он осознал всю абсурдность происходящего, протер глаза и уставился на кабоклу, направлявшуюся прямо к нему. Он едва успел встать, чтобы поприветствовать ее.
- Почему вы не заехали ко мне в Итабуне? Я напрасно ждала.
- Я там еще не был. - Он все еще не совсем оправился.
- Раз уж вы не приехала, явилась я сама, бедная я, бедная! - Она обежала глазами окрестности: - Ну и дыра! Что вы здесь делаете?
Он покачал головой, не соглашаясь. Ее черные волосы скреплял на макушке черепаховый гребень - изящное украшение. Не дав Турку ответить, она продолжила:
- Вы так и будете тут стоять? Не пригласите меня войти? Не предложите мне ничего? - И она вошла.
Задержавшись у прилавка и осмотрев выставленные на продажу товары - их было не много и все вперемешку, - она снова неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала.
Все еще ошеломленный, Фадул проследовал за ней. Силы небесные! Это правда, или солнце ударило ему в голову и у него среди бела дня начались видения? Не зная, что ей предложить - здесь не было ничего достойного ее, - он спросил:
- Выпьете чего-нибудь?
- Пожалуй, глоток воды. - Жуссара указала на глиняный кувшин, стоявший на подоконнике.
Обогнув прилавок, она вошла внутрь дома и, пройдя через все комнаты, переступила порог спальни:
- Я люблю большие кровати, но такой никогда не видела.
- Но я же должен как-то помещаться, - ответил Фадул с гордостью, подав ей кружку с прохладной водой.
Жуссара выпила маленькими глотками, цокая языком, будто смакуя изысканное вино. Время от времени она поглядывала на Турка оценивающе и удовлетворенно - влажный рот приоткрыт, глаза затуманены:
- Сюда двое таких влезут, и еще останется.
Она коротко рассмеялась, будто намекая на что-то, и вернула кружку:
- Спасибо! Когда будете в Итабуне, все-таки зайдите ко мне, и я вам покажу магазин. Не могу я им одна заниматься, ничего в этом не понимаю. - Она повторила то, что уже говорила на ярмарке в Такараше. Так что же она предлагала: работу за прилавком магазина или - кто знает - руку и сердце? - Когда вы там будете?
Голос смягчился, стал кокетливым, он просил и предупреждал:
- Не затягивайте, приезжайте как только сможете. Я не могу ждать целую жизнь. Бедная я, бедная!
Она повернулась, почти готовая выйти из комнаты и покинуть Большую Засаду. Турок задрожал:
- Вы уже уезжаете?
- А что мне здесь делать? Я приехала, только чтобы повидаться с вами.
Глаза Фадула затуманились, потемнели от нетерпения и возбуждения. Не потрудившись даже закрыть дверь, он подошел к Жуссаре и схватил ее. Она не уклонилась и не оттолкнула его, только сказала тем самым слабеющим голоском, будто умоляющим о помощи и защите:
- Смилуйтесь, пожалейте! Вы же видите - я вдова, и мне нужно снова выйти замуж. Что будет, если я потеряю голову? Бедная я, бедная! Я даже полюбить не могу…
Фадул молчал - разговор мог подождать, а он нет. Его охватило бешенство, глаза затуманились, он чувствовал, как дрожит тело кабоклы. Он сорвал с нее блузку и корсаж - ох эта пышная грудь, которую так приятно мять руками, - и Жуссара тихо застонала. Фадул сорвал с нее все юбки, разорвал кружева на панталонах, подвязанных на коленях ленточками, тоже черными.
Он завалил эту роскошь, эту катастрофу в образе женщины, на матрас, набитый травой и клопами. На ней остались только сапоги для верховой езды. Фадул не стал терять время на то, чтобы раздеться, лишь расстегнул ширинку, освободив свой инструмент, который болел от напряжения и нетерпения. Он покрыл Жуссару.
Узел на макушке у кабоклы растрепался, волосы рассыпались подобно черному атласному полотну, накрыв постель. Уста мира, влажные и ненасытные, приняли дубинку ливанского деспота, и безумие длилось весь оставшийся день.
4
- Ах, что я наделала, Боже мой, какая же я идиотка! Безрассудная вдова, я приехала за мужем, а уезжаю обесчещенная. Ах, бедная я, бедная!
В слезах она посмотрела на распростертого на ней турка, мнущего ее груди и бедра, когда они, задыхаясь, вынырнули из первого путешествия по пустыням и океанам. Он так и не стянул с нее сапоги, не разделся и не закрыл дверь. Жуссара заговорила, подкрепляя слова горестным плачем, скорбной, душераздирающей жалобой:
- Теперь вы получили что хотели, и можете смеяться надо мной, презирать меня, называть шлюхой, выгнать вон. Это я во всем виновата - чего мне не хватало в Итабуне, зачем я сюда приехала? Несчастная я женщина, а ведь мне нужен муж, чтобы защищать меня и заниматься магазином. Проклинаю тот день, когда я увидела вас на ярмарке в Такраше и потеряла голову. Я будто с ума сошла, разум потеряла, я уже сама себе не хозяйка. У меня недостало сил сопротивляться, я пропала. Ах, пропала я!
Она без перерыва жаловалась, а в это время огромный Фадул встал с кровати, закрыл дверь и разделся. Голый, он казался еще больше, еще огромнее. Растянувшись на кровати, она искоса глядела на него: какой муж! Работящий и алчный, тщеславный и глупый, прямо как Халил Рабат, счастливый дурачок, рожденный, чтобы носить рога. А у этого к тому же хозяйство таких недюжинных размеров. Жуссара была завидной невестой: и лицом красива, и телом, и денег куры не клюют, и магазин тканей самый роскошный в Итабуне, и нахальство, и кокетство, и огонь. Чего еще желать неотесанному трактирщику, запертому в дремучей дыре?
Ему этот момент не казался самым подходящим для обсуждения потерянной вдовьей чести и ее восстановления, Турок молча, нетерпеливо слушал эту нескончаемую горестную литанию. Жуссара не остановилась даже тогда, когда он снял с нее сапоги, - приятная предусмотрительность. Она трогательно взяла на себя ответственность за фатальную ошибку.
- Это я виновата, я не спаслась бегством вовремя. Впрочем, это не важно. Все кончено.
Прежде чем она решила покончить с едва начавшейся забавой, Фадул растянулся рядом с кабоклой. Своей огромной, но нежной рукой он гладил ее груди, слегка сжимая их. Он коснулся ее задницы и слегка ущипнул, пробежав пальцами по бороздке. Жуссара затрепетала, вздохнула, прижалась к его волосатой груди, почувствовала дубинку между бедер и продолжила, изнемогая:
- Вы воспользовались мной, и я сама это позволила. Сейчас вы думаете, что я падшая женщина, и разве вы теперь захотите жениться на мне? - Она заговорила громче, утверждая ясно и четко: - Душой матери клянусь, что первый раз в жизни я так опозорилась. У меня никогда не было мужчины, кроме мужа. Я потеряла голову. Бедная я, бедная!
Голые ноги сплелись, бедра Жуссары приоткрылись, и голос снова ослабел:
- Я потеряла свою честь… Я в ваших руках… - Она погладила его по лицу и сообщила медовым голосом: - Но я все равно не раскаиваюсь, жестокий вы человек! Вы меня ослепили, соблазнили меня!
Эти слова заполняют душу и разжигают огонь в сердце, распаляют все, что есть между ног у настоящего мужчины, который чего-то стоит в постели. Несмотря на свое обычное в таких важных и щекотливых делах благоразумие, Фадул решил дать обещание, чтобы потом исполнить его - может статься, после уточнения и разъяснения некоторых деталей:
- Не волнуйтесь. Я на днях поеду в Итабуну, мы там поговорим и все решим. И не переживайте за магазин.
- Это правда? Вы займетесь магазином? Возьмете за меня ответственность?
- Не волнуйтесь. - И больше он ничего не сказал.
5
"Она приехала за мужем", - решил Фадул, слушая ее причитания. За мужем, который положит конец ее вдовству и возьмет на себя ответственность за магазин и его прибыль. Чтобы завоевать его, она пошла на риск, на кону были ее тело и честь. Что это - изощренная хитрость или святая невинность? Искренность или притворство? Пожирающая страсть или тонкий расчет?
Томная, благородная и романтичная Жуссара толковала о любви с первого взгляда:
- Я приехала сюда, потому что с того дня, как увидела вас на ярмарке, я сама не своя, ни о чем больше думать не могла - только о вас, это наваждение какое-то. А теперь я в ваших руках, от вас зависит, быть мне счастливой или пасть окончательно. - И она снова спросила: - Вы будете любить меня, или мне суждено стать отвергнутой?
Момент не располагал к размышлениям, выяснению отношений, подозрениям и сомнениям и уж меньше всего - к тому, чтобы брать на себя какие-либо обязательства. Вместо того чтобы ответить на этот настойчивый вопрос, Фадул заключил ее в объятия. Он не мог больше ждать ни минуты. Она подставила ему губы для поцелуя - полные, сочные, - смелый язык, зубы, созданные для укусов. Турок осторожно вошел в ее рот.
Что означала эта безнадежная страсть, это сумасшедшее соитие? Да ясно что - ведь как же Фадул будет теперь жить, лишенный дыхания, пота, головокружительного запаха Жуссары? Соединенные, сплетенные тела пересекли пески пустыни, воды океана, достигли конца света в томлении и наслаждении; две силы, два могущества, дикий жеребец и кобыла в течке.
Когда наступил вечер и Жуссара снова соорудила на голове узел и оседлала крапчатую лошадь, приведенную пажом - капризным и надушенным парнишкой, - Фадул наконец собрался поцеловать ее на прощание:
- Через несколько дней мы все решим в Итабуне.
Перед тем как выйти, Жуссара кинула на игровой стол, а точнее - на кровать, последний козырь. Надевая остатки кружевных панталон, нижние юбки и корсаж, черную блузку и черную юбку, порядочная и безутешная вдова предупредила, что подобное больше не повторится. Если кто захочет снова поиграть с ней в эту сладкую и опасную игру - так она выразилась, стыдливо опустив глаза, - должен сперва отвести ее к судье и священнику. Она не могла так распуститься, наставляя рога усопшему. Жуссара не изменяла Халилу Рабату при жизни и, чувствуя себя обязанной уважать память о нем, не могла давать повод для сплетен. Никогда у нее не было другого мужчины, кроме мужа; Фадул - первый и последний, это единственный раз, когда она, ослепнув от страсти, потеряла голову и отдалась. Нет, больше такому не бывать! Снова в постель - пусть даже с Фадулом, которого она любит, или с другим честным тружеником, который сделает ей предложение - а таких предостаточно, - только после того как все будет улажено честь по чести, на бумаге, и ни днем раньше. Супруга - да, любовница - нет. Ах, бедная я, бедная!
Она пришпорила крапчатую лошадь и поспешила в Итабуну в сопровождении своего непоседы. Жуссара везла хорошие новости. Даже если Фадул не пришел к определенному решению, не взял на себя окончательные обязательства, она умела читать между строк, угадывать намерения даже по голосу. Она не сомневалась, что Турок побежит за ней следом. Жуссара осталась в его коже, во рту, в груди, в дубинке. Ее незабываемый вкус с этого дня стал для него необходимым, несчастный уже не сможет жить, не обладая ею. Сомнений не осталось - можно вызывать священника и судью.
Фадул Абдала - жених видный. Она заранее узнала о нем в случайном разговоре с подругой детства две важные вещи: это работящий и ловкий торговец - в этом ему нет равных, да и мужское достоинство у него на высоте. Теперь она удостоверилась, что все это было правдой. Чтобы зарабатывать деньги в такой глухой дыре, как Большая Засада, нужно быть очень опытным и проворным коммерсантом. Ну а что касается дубинки, то уж ее вдова потрогала своими руками, ощутила собственной плотью, хвала господу!
Солнце еще не спряталось в водах реки, когда Жуссара исчезла в направлении Такараша, еще до того как на дороге появился первый табун ослов. Никто не видел, как она приехала, и никто не видел, как уехала. Только Корока, зайдя купить керосину, спросила:
- Ты заказывал проститутку из Итабуны, кум Фадул?
6
Тихим вечером в молодом и авантюрном городе Итабуне Фадул Абдала оставил дорожную сумку в комнате Зезиньи ду Бутиа в веселом борделе "Шанду" и принял ванну в бочке: Зезинья подогрела воду в чайнике и натерла ему спину сухой щеткой и ароматным мылом - чудесами цивилизации! Затем он приготовился, по изящному выражению красавицы, "покормить горлицу".
- Ты посмотри, что за горлица, я уже забыла, какая она.
Большущая горлица, роскошная! Играя с вышеназванной зверюшкой, Зезинья ду Бутиа ностальгически мурлыкала романтичный мотивчик из Сержипи:
Горлица, горлинка,
Любовная игра,
Свей свое гнездышко
В моем цветочке…
После ванны, уже накормив горлицу до отвала, Фадул заметил, что проститутка грустна и молчалива, как будто ее мучило какое-то несчастье. Наверное, плохие новости из Сержипи - с семьей что-то не то. В городе Лагарту, недалеко от Бутиа, где она родилась, на иждивении Зезиньи жило множество родственников: отец, больной лихорадкой и кашасой, и огромное количество дряхлых и полубезумных женщин: мать, бабка, тетки - все висели у нее на шее, у бедняжки.
Фадул почти удивился - столько страсти вложила Зезинья в бурное соитие: она слабела в его объятиях, томная и нежная. Казалось даже, будто это влюбленная женщина отдается своему возлюбленному в первый или в последний раз. Не то чтобы обычно она была отстраненной или холодной - ровно наоборот: взрыв, а не женщина. Ни одна другая так не удовлетворяла Фадула, как она, благодаря своей страсти и самоотдаче; кроме того, в ее томлении и порывистости можно было увидеть приметы нежности и любви. Именно поэтому ее нельзя было сравнить с другими проститутками, которых он знал и посещал. И пусть у нее не было пышной груди и она не могла похвастать задницей величиной с муравейник - а именно это Турок ценил больше всего, - в данном случае все это было ему не нужно, ни к кому он не был так страстно привязан, именно Зезинья была героиней его снов в изгнании.
Он погружался в нее и забывал обо всех невзгодах, отдыхал и чувствовал себя счастливым: между ног у Зезиньи ду Бутиа пропасть, но там же и тихая заводь, надежное убежище. Они давно неровно дышали друг по другу, еще с тех пор, когда он был бродячим торговцев, а она едва приехала в Итабуну.
Строя воздушные замки в Большой Засаде, воображая себя миллионером, пузатым богачом, в первую очередь он собирался вытащить Зезинью из борделя Шанду, построить ей дом. Он хотел дать ей все, не считаясь с расходами: комфорт, роскошь, подарки, горничную, чтобы ей прислуживала, портниху, чтобы одевала ее как королеву. Он хотел, чтобы проститутка принадлежала только ему, чтобы стала его наложницей, с которой он бы отдыхал от утомительных, хотя и процветающих, дел и семейных обязанностей, - семья занимала мало места в его воображении: послушная и скромная жена, крепкие сыновья.
В бедную комнатенку борделя сумерки проникали через слуховое окно и растворялись в тенях среди грубых хлопчатых простыней. Зезинья изменилась. У нее случилось что-то плохое, раз уж она оставила свою обычную живость. Бессердечная, сегодня она не награждала его прозвищами - Турок такой, Турок сякой, - не подшучивала на ним, не хохотала беззаботно. Пылкая и жаждущая, как никогда, в то же самое время она была грустной, молчаливой, будто острый шип вонзался ей в грудь и терзал ее. Семейные напасти, что же еще это может быть?