Когда тщедушная Котинья отказалась от нового средства ("Терпеть не могу подкаблучников!") и решила на июньские праздники - дни Святого Антонио, Святого Иоанна и Святого Петра, самых почитаемых ею святых, - податься в иные края, Эпифания сказала без колебаний:
- Я с тобой.
- Тебе надоел Тисау?
Она хотела ответить "да", но вместо этого сказала:
- Это я ему надоела. - Она задумалась, глядя на дождь. - Может, он меня когда и любил, но ни разу не сказал об этом.
Как известно, она не выполнила уговор и не уехала. Да и Котинья осталась на месте - тоже не пустилась в путь. Прослышав о празднике Сан-Жуау, который готовил неф, она сразу же предложила сделать совершенно необходимую вещь - наливку из женипапу: плоды падали с деревьев и гнили на земле.
- А ты умеешь?
Котинья научилась у монашек на монастырской кухне, в Сау-Криштовау - городе в Сержипи, где она родилась.
- Ты что, была монашкой? - удивился Каштор.
- Хотела, да не вышло. - Тоскливая нотка слышалась в ее певучем голосе. - Я там служанкой была в обмен на еду и чтобы послужить Господу. А потом брат Нуну, португальский монах, который каждый день приходил служить мессу, прижал меня за большим колоколом. - Она сказала ностальгически: - Мужчина что надо, благослови его Господь. Я ему в пупок дышала. Задирал сутану, а мне - юбку, и вперед.
Она вздохнула, вспоминая эти счастливые времена, когда она чувствовала себя аббатисой: церковное вино и причиндалы его преподобия.
- Но монашки обо всем прознали и выгнали меня.
6
Грязь и морось. Зима длилась с конца апреля до начала октября - на нее приходился период созревания и часть жатвы, месяцы с наибольшим движением, когда оживление достигало высшей точки. Холод наказывал Божьих тварей, дождь размывал дороги, но вечерами до самой полуночи в Большой Засаде кипела бурная жизнь - деньги текли, страсти кипели.
В кузнице, при свете дня и при свете ночника, негр Каштор Абдуим с обнаженным торсом осматривал подковы, ставил ослам новые, чинил сбрую, точил ножи и кинжалы, подновлял огнестрельное оружие. Он всегда был готов помочь погонщикам, которые приходили в кузницу Тисау и магазинчик Фадула - земной филиал Божественного провидения. Остальные проблемы решали проститутки.
Ему постоянно казалось, что зимней суеты слишком мало - у этой кузницы задачи были масштабнее. Лепить подковы ослам - замечательно, это не дает умереть с голоду, но выплачивать ссуду, которую он взял у полковника Робуштиану де Араужу, можно было только такой грубой работой, как производство кастрюль, ведер и чайников, ножей и кинжалов. Фазендейру каждый раз, когда негр приходил к нему, чтобы погасить долг, повторял все ту же приятную сказку - это может подождать, эх кабы остальные были такими же порядочными и честными, как кузнец, все шло бы куда как лучше в долине Змеиной реки.
Тисау не спешил. Он знал - еще не пришло то время, когда будет в своей кузнице грести деньги лопатой. Но пребывал в уверенности, что скоро так и будет. От фазенды Санта-Мариана у истоков реки и до остатков леса, что росли вокруг Большой Засады, простирались бесконечные земли с новыми плантациями, засеянными недавно, когда кончились кровавые стычки, засады и грязные сделки. Это какао вскоре зацветет и даст плоды. И тогда вовсю потекут доходы и прибыль. Большая Засада уже не будет зависеть от караванов и погонщиков.
Он ковал украшения, безделушки, кольца и дарил проституткам. В Реконкаву он привык платить женщинам лестью и лаской. Фадула он покорил кастетом, сделанным специально для огромных пальцев Турка. Это было ломовое оружие - лучше не скажешь. Капитану Натариу да Фонсеке подарил длинный кинжал с выгравированными инициалами. В самый раз, чтобы пустить кровь какому-нибудь бандиту без стыда и совести. Натариу всегда носил его за поясом: никогда не знаешь, что может случиться.
По дороге в Боа-Вишту и обратно капитан всегда находил время поговорить с Фадулом и Каштором. Иногда они собирались втроем в магазине или в кузнице, беседуя о размере урожая, о цене арробы какао, о беспорядках в Ильеусе и Итабуне, о том, кто помер, о женщинах - кто куда подался. И все это медленно смакуя рюмку кашасы.
- Это что-то новенькое, - сказал капитан, заметив щенка, лежавшего у ног негра. - Тебе его подарили или сам купил?
- Ни то ни другое. Никто его не звал - сам пришел.
- Да бросьте вы, капитан, - посоветовал Фадул, добродушно смеясь. - Этот негр с дьяволом якшается.
- Я что-то такое слыхал… - Натариу сдержанно улыбнулся, соглашаясь. - Но хорошая собака того стоит. У меня был пес, повсюду за мной следовал, умер от укуса змеи. А дома куча собак вперемешку с детьми. И все ни на что не годятся.
Он приласкал щенка, и Гонимый Дух ответил, помахав хвостом, но не встал, оставшись лежать у ног нефа. Капитан сменил тему:
- Говорят, ты, дружище, готовишься повеселиться на Сан-Жуау?
- Есть такая мысль. Чтобы народ немного развлекся, чтобы девочки развеялись, к тому же я обожаю праздники. А что капитан по этому поводу думает?
- Что я говорил? Он точно с нечистым якшается. Он уже и меня в эти праздничные дела втянул: с меня соль и сахар, деньги на зеленую кукурузу и сухое какао, - а он еще хочет фейерверк и гармониста, - пожаловался Турок, продолжая смеяться.
- Да не скрипи ты, кум. Ты тоже любишь развлечься. Я сам видел, как ты много лиг шагал со своей сумкой, только чтобы попасть на какие-нибудь танцульки.
- Твоя правда, было дело.
Нарезая скрученный табак для сигареты, капитан Натариу да Фонсека повернулся к негру:
- Я думаю, ты хорошее дело затеял. Большая Засада растет, того и гляди станет настоящим поселком. Пора уже и цивилизацию заводить.
Чтобы приехать в Большую Засаду, двигаясь с юга на север или обратно, капитан Натариу да Фонсека проезжал через большую часть долины Змеиной реки. Он знал здесь каждую пядь недавно посаженных плантаций, таких огромных, что взгляд терялся. Были и участки поменьше, такие как у него. Он знал здесь каждое деревце. Зажигая сигарету из соломы, он отворял дверь в будущее:
- Одно удовольствие смотреть, как быстро растут плантации. Очень возможно, что уже через год они созреют и дадут плоды. Мне просто не терпится.
Им всем не терпелось. Глаза загорались жадностью и надеждой, сердце начинало быстрее биться в груди. "Ваши бы слова - да Богу в уши, капитан!" Араб воздел руки к небесам:
- Через год, капитан? А может, через четыре? Разве малявочки не через пять лет начинают плодоносить? - Он называл посадки малявочками, и голос его становился теплым и нежным, будто речь шла о девственницах накануне первых месячных.
- А по мне - так через год. Я уже даже договорился с Баштиау и Лупишсиниу, чтобы они построили в Боа-Виште чан, чтобы отделять плоды от косточек, и платформы для просушки. Если Бог даст и если все будет путем, какао пойдет уже через год. - Их жизнь зависела от солнца и дождей, ростки должны были окрепнуть, не начав прежде гнить и чахнуть.
Хорошие новости для плотников и каменщиков, для Меренсии и ее мужа Зе Луиша: начинались подряды и заказы. А пока суть да дело, надо хорошенько отпраздновать Сан-Жуау, чтобы в жизни было место не только для работы, охоты, кашасы, интриг и шашней с женщинами, грязи и мороси.
7
Настала пора рассказать про Зулейку, которая, живя в Большой Засаде с предыдущей зимы, заслужила пока лишь краткое упоминание: по ее мнению, птицы замолкали, чтобы послушать пение Каштора Абдуима да Ассунсау. Она была смуглая и задумчивая. В толпе назойливых сплетниц, осаждавших кузницу Тисау, Зулейка выделялась скромностью и замкнутостью. Ее присутствие было почти незаметным, лицо - чистым и искренним, манеры - сдержанными: если не знать, что она проститутка, ее вполне можно было принять за девушку из хорошей семьи.
Другие были более красивыми, более современными, более яркими, более страстными в постели, но при всем том ни одну из них так не домогались, ни одна не могла сравниться с ней манерами. Тихая, скромная и внимательная. Несмотря на это, Корока обычно говорила, что в тихом омуте черти водятся и вся эта скромность - следствие гордыни, твердой как камень: "Зу знает, чего хочет. У нее есть достоинство и она не хвастунья".
И правда, когда Зулейка принимала решение - внезапное, неожиданное, - никто не мог заставить ее повернуть назад. Она делала это, не выходя из своего угла, не меняя мягкого, мечтательного выражения. Ошибается тот, кто думает, будто проститутки все одинаковые, кучка обычных шлюх, лишенных чувств и чести. Жасинта добавляла: "У каждой свое лицо, своя маска и свой способ вертеть задом".
Пока не приехала Эпифания, в багаже которой были высокомерие, жестокость и гневливость, случилась у Тисау и Зу долгая тихая история, ни разу не замутненная размолвками, дурными словами, ссорами. Все шло спокойно и обыденно, и были такие, кто клялся, что страсть кончится сожительством, когда, закончив строительство кузницы, он поселится в своем доме. Но Тисау - бабник и непоседа - не позвал ее. Зу, гордая и замкнутая, не стала навязываться, она не изменилась, довольствуясь тем, что хвастун оказывает ей предпочтение. Жизнь и любовная история пошли дальше своим ходом.
"Верно я говорила", - вспомнила Корока, когда Зулейка молча отступила перед высокомерием Эпифании и восторгами, которые она вызывала, перед интересом Каштора к новенькой. Без борьбы и скандалов. Не слышно было ни насмешек, ни обидных намеков. Она перестала ходить в кузницу, разделывать и готовить дичь, есть вместе с ним. Но не стала ему врагом, чтобы при первой же возможности обернуться другом. Она не перестала водиться с Эпифанией. Зулейка замкнулась, затаилась, но не покорилась. "Пусть кто хочет обманывается", - сделала вывод Корока.
Но перестав появляться в кузнице, она не оставила кружок бесед и песен, не перестала отплясывать в ритме коку. Глаза ее терялись где-то вдали, когда негр запевал во всю грудь и заставлял умолкать птиц. Поначалу Тисау не придал значения нарочитой сдержанности Зулейки: стоит только пальцами щелкнуть, и она прибежит обратно.
И в самом деле, проститутка не отказалась, когда во время очередного гневного приступа Эпифании кузнец позвал ее в свой гамак. Но каково же было удивление негра, когда он увидел, как она после первого же захода встала, натянула платье и приготовилась уходить. И, что еще хуже, протянула руку за деньгами. Она пришла как проститутка и хотела, чтобы он это знал, и подчеркивала эту разницу, не оставшись на ночь, чтобы продолжать нежиться вместе. Она уже не отдавалась бесплатно, по любви.
Удивленный Каштор уставился на нее в замешательстве, не зная, что и сказать. Он смущенно протянул ей несколько монет, она приняла их, но уронила на землю, выходя за порог кузницы. Она пришла с миром и ушла с миром. И с гордо поднятой головой.
Тисау не стал насмехаться и издеваться, не принял это за оскорбление или обиду. Может, он решил, что это урок? Кто знает. Только тогда он понял, какую боль ей причинил: не потому, что спал с другой, а потому, что, сделав любимицей, оставил в ряду прочих, как будто ничего и не было. А ведь она не рабыня. Негр провел ночь в раздумьях. Его точили сомнения: когда она обнимала его, задыхаясь от возбуждения, то действительно кончала вместе с ним или симулировала наслаждение, выполняя свой долг профессиональной проститутки?
Он начал обращаться с ней подчеркнуто вежливо, выделять среди других при первой возможности, но в гамак больше не звал. Она держалась отстраненно. По общему мнению, страсть прошла раз и навсегда, это уже дело прошлое. И трудно было поверить словам Короки, которая спокойно повторяла: "Зу с ума сходит по Тисау. Никак она его из головы не выкинет".
Соглашалась с ней только Эпифания, добавляя еще один могучий аргумент: "А почему это барышня еще не нашла себе никого, с кем спать бесплатно? Где ж такое видано: проститутка - и ни в кого не влюблена, тем более что в этой дыре и заняться больше нечем?"
Однажды в воскресенье, после традиционного общего обеда, который с каждым разом собирал все больше народу, все смеялись и веселились, и Меренсия - в глубине души она была очень романтичной особой - упросила Каштора напеть по такому случаю какой-нибудь мотивчик - он ведь столько их знает! Негр объявил, что начнет с песни, которую больше всего любила Зулейка:
- Ты всегда меня просила ее спеть, помнишь, Зу?
- Какую? Я, кажется, знаю: "Мария, ты выйдешь замуж"? - Она повеселела, захлопала в ладоши.
Тисау запел во весь голос, глядя только на Зулейку, как будто никого рядом больше не было:
Мария, ты выйдешь замуж,
И я тебя поздравлю.
И подарю тебе подарок - ай-ай!
Кружевную юбку
За два винтена.
Этого оказалось достаточно, чтобы Эпифания, сидевшая рядом с негром, удалилась, полная ярости. Если она к другим придиралась, то что говорить об этой лицемерке? Она плюнула на землю и растерла.
8
Танцульки, которые затеял Педру Цыган, чтобы повеселиться в ночь Святого Антонио, закончились потасовкой, перестрелкой и кровопролитием. Надо понимать, что в заманчивом предложении устроить праздник не было мелочных намерений, подлого денежного интереса. Если и будет от этого прибыль в какие-нибудь десять рейсов - тем лучше. Впрочем, он не думал об этом, держа в руках гармонь; ему всего лишь хотелось достойно отметить праздник одного из самых почитаемых им святых. Это он все придумал и всех убедил, но нельзя вешать на него ответственность за то, что случилось. Собственно, никто этого и не делал.
На самом деле, придя в деревню тем дождливым и холодным днем, он не думал задержаться здесь дольше чем на одну ночь, проведенную по возможности на циновке какой-нибудь шлюхи, которая согреет ему кости. Он направлялся в Такараш, а может, и в Феррадас, Агуа-Прету, Рио-ду-Брасу или в Итабуну - он еще сам точно не знал. Он хотел где-нибудь повеселиться на июньские праздники на широкую ногу и даром: есть, пить и танцевать сколько душе угодно, - однако, увидев в Большой Засаде приготовления к Сан-Жуау, увлекся.
Приготовления сами по себе уже были праздником. Больше чем на неделю они заняли все свободное время немногочисленных жителей, которых, казалось, стало больше - столько дел им удалось сделать одновременно. Возвращаясь на фазенды, погонщики использовали деревянные седла и пустые корзины, чтобы привезти в них то, что нельзя было купить в заведении Фадула: початки зеленой кукурузы, сушеный кокос, петарды и фейерверки - бомбы, ползучие хлопушки, ракеты, звездочки и прочие детские капризы проституток. И это не говоря о воздушном шаре, поскольку шар был секретом, известным только Тисау и Короке, - больше никто о его существовании не знал.
Увидев, как Баштиау да Роза, Лупишсиниу, Зе Луиш, Гиду, Балбину, погрузившись в работу, сооружают из старого навеса, поставленного в прежние времена первыми погонщиками, ночевавшими здесь, просторный соломенный шалаш - безыскусную конструкцию из шестов, жердей и подпорок, - Педру Цыган решил остаться. И сделал это вовремя, потому что Фадул только что получил весточку от Лулу Санфоны - тот сетовал, что не может принять приглашение и приехать в Большую Засаду на праздник Сан-Жуау: как знатного гармониста, его повсюду звали.
Желая помочь, не прикладывая при этом усилий, Педру Цыган командовал и давал указания. Он неустанно ходил туда-сюда, делясь соображениями и давая советы и распоряжения мужчинам и женщинам.
Чего только не делали женщины. Они не отказывались от любой работы: помогали строить шалаш, грузили дрова, нарубленные мужчинами в лесу для костров, собирали щепки, разжигали огонь на камнях, на которых готовили канжику и прочие типичные июньские лакомства. С помощью Эпифании трудолюбивая Котинья чистила женипапу, извлекая горькие семена и отжимая плоды, чтобы превратить потом сок в наливку. Она ловко управлялась с работой, вспоминая вкус - потрясающий! - церковного вина и достоинства - ах! многочисленные - брата Нуну.
Обходительный португалец с забавным говором, он подзывал ее:
- Поди сюда, милая девчушка.
Она подчинялась, он делал свое дело. Педру Цыган вызвался продегустировать сироп, когда Котинья поставит его на огонь, - уж он точно определит, когда нектар будет готов. У него тонкий вкус, Педру - опытный ценитель кушаний и напитков, и музыкант что надо - гармонист, которому не было равных в окрестностях.
Они заготовили огромный костер на пустыре перед амбаром. На самом деле - два, ведь ночи-то две. Но поскольку осталось много дерева, решили - это было предложение Меренсии, поддержанное Тисау, - отдать лишние дрова тем, кто хочет развести перед своими хижинами костры поменьше, чтобы жарить там сладкий батат и кукурузу. Кто хочет, может взять домой немного канжики и бутылку наливки, чтобы выпить-закусить с соседями, покуда они все вместе не соберутся, чтобы начать празднество, грандиозное празднество Сан-Жуау: они будут есть пирог из кукурузной муки, канжику и пирожки из маниоки, пить наливку, все вместе прыгать через костер, плясать кадриль.