Старательные и упорные выходцы из Сержипи заполонили территорию какао. В работе недостатка не было, случалось некоторым и разбогатеть: об этом слагали песни и мечтали, это было поводом надеть альпаргаты и пуститься в путь. Между собой у них существовала определенная взаимовыручка, они помогали друг другу всегда, когда это было возможно.
Некоторые, приезжая в Ильеус, шли по точному адресу - на фазенду к земляку, полковнику, слава о богатстве которого служила пищей для разговоров и пересудов в бедных городках, где уже не осталось мужчин.
Когда Натариу сбежал из Проприи, у него была весточка от одного родича - седьмой воды на киселе - к полковнику Боавентуре Андраде. Когда вокруг столько опасностей, самое верное - помощь земляка.
3
Капитан Натариу да Фонсека замедлил ход мула, приближаясь к шайке оборванцев, чтобы ответить на приветствие старика, повторенное эхом усталых голосов. Старик снял шляпу, намереваясь задать вопрос. Он хотел знать, правильной ли дорогой идут они к фазендам, расположенным в зарослях на берегах Змеиной реки, и правда ли, что там нужны работники. Да, правда: скоро начнут собирать урожай, ростки взошли и поднялись - смотреть приятно.
Не обязательно было спрашивать, чтобы узнать, откуда они, но Натариу поинтересовался, чтобы завязать разговор:
- Из Сержипи?
- Да, сеньор.
- И все одна семья?
Он посчитал их взглядом: помимо трех семейных пар был еще парнишка - высокий и сильный, девчонка с косичками, мальчонка с ловушкой для птиц в руках. Женщина, голова которой была повязана платком, держала младенца, а другая, помоложе, была брюхатая. Десять душ, а вскоре - одиннадцать. Лучше и быть не может.
- Да, сеньор. Все родичи.
- Откуда идете?
Старик заколебался на мгновение, прежде чем ответить: а что, если вести и до этих мест докатились? - потом решился:
- Мы из-под Мароима. Слыхали о таком?
- Был там проездом когда-то давно. Я сам из Проприи.
Остальные замерли, настороженно следя за диалогом. Худая, высохшая старуха - ее курчавые волосы были серыми, но скорее от пыли, чем от возраста, - опираясь на ветку дерева, сделала шаг вперед. Женщина с ребенком последовала за ней. Земляк - это почти родственник, это не то что чужак какой-нибудь. Кто знает: вдруг этот человек из Проприи, хорошо одетый, на добром муле с ладной сбруей, может стать помощью и спасением? Ведь зачем-то он продолжает этот разговор под палящим солнцем на краю дороги? Семья большая, как сделать так, чтобы они не оторвались друг от друга, особенно после того, что случилось? Старуха не осмеливалась спросить. Она хотела мира своим домочадцам, но на всех смотрела с подозрением.
- Кого здесь больше всех, так это народу из Сержипи, но в основном налегке; семья - это редкость, а особенно такая большая. А почему вы все разом идете, уж извините, что спрашиваю?
Один из мужчин опередил старика:
- Там мало работы, а здесь, говорят, сколько хочешь. Только поэтому - другой причины нет.
Он не смотрел на капитана, он вглядывался в остальных: ответ на вопрос найден, никто больше ничего не может добавить. Ответ был резким, не слишком-то ясным, но вместе с тем в нем не слышалось дерзости или вызова, только осторожность - может быть, даже страх. Старик опустил голову, когда сын перебил его, взяв слово, - уважение и право главенствовать похоронены в злой земле Мароима.
Натариу не смутился, даже бровью не повел, поскольку знал все эти истории как свои пять пальцев - поначалу они все были одинаковыми. Сколько таких он видел, приходивших с еще дымившимися ружьями? Он перевел взгляд с одного на другого, оценивая четырех мужчин - кто же из них стрелял? Парнишку он со счетов не сбрасывал: в календаре нищеты и унижений год идет за два.
- Только поэтому - другой причины нет - хорошо сказано. Оставайтесь при своем, я же не отец-исповедник. Когда люди приходят сюда, то рождаются заново и ни перед кем не должны отчитываться. Можно даже имя поменять, если хочется.
Именно тогда самый молодой из мужчин отбросил руку державшей его женщины и подошел к Натариу:
- Нас просто выгнали, вышвырнули. Мы пришли не по собственному желанию. Нас заставили.
- Закрой рот! - приказал самый старший, тот, что говорил раньше.
Старик взмахнул было рукой, но сразу опустил ее. Капитан снова перевел взгляд на парнишку, но не успел ничего сказать. Парень выпалил, не обратив внимания ни на жест отца, ни на приказ брата:
- Все было не так, как вы думаете. Они не позволили… - Он указал на старуху и беременную. - А я хотел прикончить мерзавца. - Он посмотрел на свою ладонь. - Они мне руки связали. Не дали мне ничего сделать!
Вспыльчивый, он схватился тогда за оружие, и случилось бы несчастье. Он недавно женился, и молодая красивая беременная жена повисла у него на шее: "Подумай обо мне и о ребенке!" И мать туда же - она лучше умрет, чем увидит сына преступником, в тюрьме или в бегах.
- Я вырастила сына не для того, чтобы он стал убийцей или погиб от рук наемника. - Когда-то так погибли ее отец и брат, так же бессмысленно и бесполезно.
Женщины лишили его сил, он только угрозами мог бросаться. А для сенатора какая разница: угроза - это уже преступление! Ответ за него несут все разом, каждый по отдельности и все вместе. Соломонов суд на скотном дворе.
4
Солнце стояло в зените над лесными дорогами. Они поведали свою горькую историю, и каждый рассказчик сыграл свою роль достойно. Они похоронили свое прошлое - больной нарыв, ненужный груз. Они стали почти такими же, как раньше, до того как столкнулись с беспричинной узаконенной жестокостью. Такими же, да не совсем - даже зализанные, эти раны оставили вечные шрамы.
Капитан уже не раз слыхал такие истории. Мужчины и женщины, от стариков до детей, возделывали в испольщину несколько саженей господской земли, принадлежавшей фазендейру-скотоводу, политическому лидеру, сенатору штата. Жизнь текла мирно, они сажали и собирали урожай, отвозили свою часть на ярмарку в Мароим, продавали и обменивали. По воскресеньям женщины шли в церковь, мужчины - в пивную.
Однажды, без всякой причины, оказалось, что их договор больше недействителен. Он существовал только на словах - а они ничего не стоят. Они должны были отдать возделанную землю, дом, курятник, колодец, уверенность в завтрашнем дне и даже право смеяться.
Старика пригласили в особняк на фазенду, и он вернулся с суммой, установленной полковником - тут уже было не до рассуждений, брать или не брать, - и обозначенным сроком, в который они должны были собрать узелки и найти себе новое жилье. Глаза его горели, в горле застрял комок. Кому жаловаться? Епископу?
В горе и безумии падре мог дать женщинам некоторое утешение, тем более что его самого задела неожиданная мера, которая грозила лишить его жирных каплунов, отборных фруктов, нежной сладкой маниоки - еженедельных даров этих добрых богобоязненных людей. Он посоветовал смирение и покорность. В некотором роде - он прикрыл глаза и сложил руки на брюхе - они даже должны считать, что им повезло, раз сенатор так добр к ним. Он хозяин земли - или, может, эта земля принадлежит им? - и если бы захотел, мог бы вышвырнуть их безо всяких денег, не оставив времени на сборы, без лишних разговоров. Ему нужна была эта пашня, чтобы превратить ее в пастбище для скота. Вместо фасоли и маниоки здесь теперь будет расти трава. Стадо важнее всего - тут уж не поспоришь. Сенатор был вдвойне великодушен: во-первых, потому что позволил им так долго возделывать эту землю, а во-вторых, потому что заплатил за то, за что не был должен. Еще он вспомнил о назначенном сроке - достаточном, чтобы они могли в субботу продать на ярмарке остатки продуктов, перед тем как сняться с места. За это нужно еще спасибо сказать. Он благословил их - Господь велик.
Если бы не горячность и угрозы, все прошло бы тихо, без лишних обид, но, узнав окольными путями о ярости и гневных словах, сенатор почувствовал себя глубоко оскорбленным - он не терпел неблагодарности. Он отменил все сроки и потребовал, чтобы они убирались немедленно, - если хоть одного члена семьи найдут близ его земель, пощады не будет.
Что касается того наглеца, того бандита, который задумал убить его, то ему нужно преподать хороший урок. Его привязали к столбу на скотном дворе, без воды, без пищи, под палящим солнцем.
Оттащили от него беременную, обхватившую ноги мужа и желавшую умереть вместе с ним. Старуха распростерлась перед ризницей в Мароиме, добиваясь, чтобы священник принял ее. Скромная овечка из стада Господня, она внезапно превратилась в разъяренную фурию, покусанную бешеными собаками.
- Падре, если его не отпустят, мы вернемся, и они должны будут прикончить всех нас, одного за другим, начиная с меня, это будет настоящая резня.
И тут уж даже священник, человек по природе мирный и созерцательный, растерялся и перепугался - у него аж внутри похолодело.
- Да простит тебя Господь, женщина. Поглядим, что я смогу сделать.
Под воздействием нового порыва благородства сенатор прислушался к просьбе падре, велел отпустить несчастного, чтобы он мог воссоединиться со своей дрянной семейкой. Впрочем, перед этим ему всыпали пару дюжин той самой плетью, которой пороли негров в старые добрые времена.
Сенатор не желал видеть подобный сброд в своих владениях. А его владения - это штат Сержипи, земля и вода, дороги и правосудие. У него было еще несколько более мелких компаньонов - богатых владельцев энженью. Остальные считались прислугой.
5
- Он выгнал нас…
И зачем теперь винтовка на плече? Слишком поздно, время ушло. Лучше последовать совету матери и забыть: запрятать поглубже боль и следы от плети.
- Могло быть хуже, - сказала старуха, - что было, то прошло. Испытания закончились, и мы все живы. Бог должен помочь нам остаться всем вместе.
Капитан ничего не сказал, выслушав эту историю. Не сказал "нет", не сказал "да", не взял ничью сторону, не поддержал и не обвинил. Обычная история, каких много, старуха права - что было, то прошло. Если они останутся вместе, то могут превратить несчастье в процветание. Многочисленная семья, порядочная и работящая. Они могут растить маниоку, фасоль, кукурузу, разводить кур и коз. Именно такие семьи нужны в Большой Засаде, чтобы селение пустило корни и развивалось. А появится одна семья, тут же и другие подтянутся.
- Так значит, вы хотите остаться все вместе?
- Мы-то хотим, да, говорят, это непросто, - снова взял слово старик и занял позицию главы семейства.
- Как вас зовут?
- Амброзиу, к вашим услугам.
- А вас, тетушка?
- Эванжелина, но все кличут меня Ванже. Может, так оно и некрасиво…
- Все красиво, кроме смерти.
Он начал с того, что представился - сказал свое имя и звание: "В этих краях меня все знают". Потом заговорил о Большой Засаде - до селения не больше лиги ходу, места там красоты необыкновенной. Он рассказал о землях на берегах реки, где можно посадить многие алкейре фасоли, кукурузы, маниоки. Это бесхозные земли, они достанутся тому, кто первый придет. А на плантациях какао все разбредутся кто куда, это точно.
- Бесхозные земли? Взаправду?
- Плодородные?
- А если потом…
Второй раз за свою жизнь старуха видела такое, оказывалась свидетелем и участником таких событий.
- Здесь начало мира, тетушка Ванже. Это не то что в Сержипи, где у всего есть владелец и хозяин. Даже у святых чудес.
Ванже поняла, что человек из Проприи - посланец судьбы, и почувствовала, как освобождается от страхов и неуверенности. Тут вступил старый Амброзиу:
- Тех денег, что у нас есть, не хватит, чтобы начать.
- Не важно. Как придете туда, найдите Турка по имени Фадул и скажите, что это я вас прислал. Он снабдит вас всем, чем нужно.
В конце концов он объяснил, в честь чего столько привилегий:
- Я не знаю места красивее Большой Засады, но оно будет процветать только тогда, когда там поселятся семьи с маленькими детьми и животными.
Самый старший из братьев, тот, что резко ответил и с тех пор молчал, спросил:
- А вы сами оттуда?
- Я родился в Проприи, но умру именно в Большой Засаде, когда придет мой день.
6
Неприкаянные, они исчезли в дорожной пыли. Мысль капитана Натариу да Фонсеки полетела к руслу реки Сан-Франсиску, туда, где царили нищета и произвол. В тишине зарослей слышались жалобы и крики агонии. На мгновение он снова оказался рядом с благословенным всадником Деошкоредешем, готовым провозгласить конец света и освобождение народа. Но зверь Апокалипсиса оказался ленивым ослом из хлева. Сталкиваясь с империей мерзости, пророк должен был оседлать по меньшей мере оборотня или безголового мула. Жизнь человеческая ломаного гроша не стоила. Даже плетку для негров еще не отменили, не говоря уже обо всем остальном.
И зачем тогда оставаться в этом кругу вековой несправедливости, зачем мучиться? Узы, существовавшие с рождения и колыбели, давным-давно разорвались. Срочные сиюминутные обязательства требовали его участия. Вместо винтовки у него теперь кинжал и парабеллум - гарантия мира и согласия, залог прямоты и честности.
Улыбка расцвела на губах Натариу: турок до смерти перепугается, увидев его посланцев из Сержипи. Так уже получилось, вовсе не специально, что этим самым утром они разговаривали и Натариу, поставив диагноз, предложил средство:
- Я правду говорю, кум Фадул: пока здесь не поселятся семьи, пока здесь будут только погонщики и проститутки, движения толкового не начнется. Оно не угаснет, нет. Скоро я приведу сюда народ из Сержипи. Это уже становится нужно: на новых плантациях вот-вот появится какао, и деньги потекут рекой.
- Ваши бы слова да Богу в уши, капитан Натариу. Деньги - это как раз то, чего нам не хватает.
- Ты не веришь, Турок? Ты знаешь, сколько новых имений в окрестностях?
- Если бы я не верил, то не обосновался бы тут. Просто я думал, что дело пойдет быстрее, а оказалось, что все движется медленно.
- Всему свое время, кум Фадул, не надо спешить. Раньше не случилось, потому что плантации еще не поднялись. Ты только представь - вся эта земля будет обрабатываться. Это же целый мир без границ! Большая Засада не будет больше жалкой деревней, местечком. Она даже Такараш позади оставит. Запомни - так и будет.
- На все воля Божья, капитан. А когда мой благородный друг собирается прислать народ из Сержипи?
- На днях, Фадул. Когда ты меньше всего будешь этого ждать.
Так он сказал утром, проезжая через Большую Засаду по пути с фазенды Аталайа. "Когда ты меньше всего будешь этого ждать". Казалось, будто так получилось специально, будто все это было заранее спланировано. Жалко, что он не увидит лицо Турка, когда к нему явится этот отряд, - тот наверняка перепугается, начнет жестикулировать, заголосит. Тут же вступит в диалог с Господом Богом по поводу столь необычного совпадения. Бог для Фадула Абдалы - это практически член семьи, могущественный, но близкий друг, компаньон в делах.
Капитан уважал Фадула, лукавого Турка, с которыми хорошо поболтать и повеселиться, хитрого торговца, работавшего как вол. Он был известным коробейником, на плантациях и фазендах до сих пор по нему скучают. Он оказался дальновидным, обосновавшись в Большой Засаде на волне растущего движения караванов и путешественников. Он без жалоб пережил времена тощих коров, выдержав семь казней египетских и не свернув с дороги. Веселый кум и хороший товарищ.
Семья из Сержипи приходит в Большую Засаду, а капитан Натариу да Фонсека начинает строить собственный дом
1
Утро уже было далеко не раннее. Две проститутки - старая Жасинта и юная Бернарда - грелись на летнем солнышке у дверей деревянного дома, построенного по приказу капитана Натариу да Фонсеки. Жасинта штопала старую одежду, Бернарда расчесывала густую черную гриву - у нее были красивые волосы, и она знала об этом. Она рассматривала их волосок за волоском в поисках гнид.
Отвлекшись от сложной задачи по вдеванию нитки в иголку, Корока искоса глянула на товарку и нарушила тишину и спокойствие:
- Проститутка, которой надули брюхо, ничего в своем деле не понимает. Лучше уж было на плантации сидеть да какао лущить.
Она сказала это тихим, едва слышным голосом. И так же тихо продолжила свою язвительную болтовню, размеренное ворчание; взгляд был прикован к шитью, как будто она говорила сама с собой и ни с кем больше. Бернарда слушала точно таким же образом: будто до нее ничего не доходит и утро продолжает быть все таким же безмятежным.
- Ну вот какого черта ей надо было обзавестись брюхом? Точно говорю: она даже не знает, кто отец этого несчастного. Она ничего не знает!
Ласковый бриз волновал воды реки, кроны деревьев, волосы Бернарды. Корока продолжала свои упреки:
- Если мозгов нет, то не нужно это ремесло выбирать. Это ведь не так-то просто, тут все ой как сложно. Если она думает, что достаточно искать вшей, вечно скалить зубы и прыскать духами на причинное место, то крупно ошибается. Проститутка как монашка: когда та уходит в монастырь, то оставляет все земное - отца и мать, сестру и брата, настоящее имя и право беременеть и рожать. Просто монашка - святая, и потом отправится на небеса и сядет подле Господа Бога, а наша сестра всегда проституткой останется, преступницей без надежды на спасение.
Она посмотрела вдаль, поверх реки и холмов, и яркий свет ударил ей в глаза:
- Ох как мне глаза намозолили эти грязные, покрытые гнойниками сопливые дети, плачущие по углам в публичных домах. Дитя проститутки - кто может быть беззащитнее на всем белом свете! Нужно быть совсем дурой - а она, конечно, глупенькая, но все равно не настолько, - чтобы думать, будто проститутка может позволить себе роскошь иметь детей, породить кого-нибудь на свет божий. Проститутка на панели с цепляющимся за ее юбку ребенком - самое жалкое зрелище.
Не останавливая свою литанию, Корока оторвалась от шитья и осмотрела заштопанные прорехи на потерявшей цвет кофте:
- Ежели она не знала, как сделать так, чтобы ей брюхо не надули, то почему же не спросила у старших? Я вот ни разу не залетала, а ведь этим ремеслом уже много лет промышляю - пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы сосчитать. И меня не вчера стали Корокой звать.
На мгновение она нерешительно замолчала. Воспоминания о тяжелой жизни были исключительно ее привилегией. Но если она не поможет Бернарде, эта невежда будет нести свой крест всю жизнь. А ведь Бернарда могла бы быть ее внучкой.