4
- Не хочешь ли продать, кум? Если так, то я не прочь купить, - пошутил полковник Боавентура Андраде, проехав фазенду Боа-Вишта от края до края. Он любовался плантациями, новыми посадками, рвущимися ввысь ростками какао. Так же хорошо землю обрабатывали только на фазенде Аталайа.
Совсем недавно полковник осматривал собственные владения - огромную латифундию, первый кусок земли, который он расчистил и засеял много лет назад, когда в порыве бесшабашной юности приехал на юг Баии из Сержипи. Он был уже первым приказчиком фирмы "Лопеш Машаду и компания" - это значило, что в Эштансии дальше двигаться некуда, только на месте топтаться. Он все бросил и ушел. Две другие фазенды, прилегавшие к первой, были куплены выгодно, во время давних конфликтов за землю, когда Итабуна была еще Табокашем, а железная дорога не могла даже во сне привидеться. В той кутерьме, которая сопровождала борьбу за свободные земли на берегах Змеиной реки, он удвоил свои владения. Тамошние посадки едва зацвели, скоро будет первая жатва. Одно удовольствие на это глядеть.
Едва Вентуринья снова отправился в Рио-де-Жанейро, затянув прежнюю, надоевшую уже песенку: "После завершения курса я приеду сюда и останусь, если и задержусь там, то только ради знаний, я вовсе не потеряю время и не потрачу зря деньги, не стоит огорчаться", - как полковник решил отправиться вместе с Натариу на традиционный, неизменный осмотр владений. Кто сам не заботится о своей собственности, тот недостоин ее иметь, и жаловаться ему не на что. Долгая верховая прогулка началась еще до восхода солнца, прерываясь во время остановок на плантациях, веселя душу и утешая сердце, страдающее из-за отсутствия сына, - это был острый шип, непрестанно терзавший ему грудь. Кроме того, объезд владения еще раз доказал, какой у него умелый и исполнительный управляющий. Похвалам не было конца, Натариу заслуживал уважения и благодарности. И потому полковник, вместо того чтобы вернуться в свой особняк, заявил:
- Я и твои плантации хочу посмотреть, кум. И дом, который ты построил, чтобы жить там с кумой в том самом местечке, как там его?
- Большая Засада, полковник.
Полковник Боавентура Андраде поглядел вдаль, на посадки какао, и вспомнил те давние времена, когда ездил с Натариу совсем по другим делам:
- Я уже слышал это название. Об этом местечке то и дело упоминают погонщики. Неподходящее название для такого красивого места.
- Ваша правда, полковник. Но менять поздно.
- Для всего в жизни есть своя причина, и ни у кого нет права менять порядок вещей, Натариу. Это как прозвище - если уж прилипло, то ничего не поделаешь.
Углубившись в заросли, фазендейру, восхищенный крепкими, буйно растущими посадками какао, которые цвели под сенью гигантских деревьев, сказал:
- Нет в мире ничего прекраснее, Натариу, чем стебель какао, увешанный плодами, как этот. - Он указал на стебель, растущий рядом, - ствол и побеги украшали спелые плоды, которые расцвечивали тенистые заросли всеми оттенками желтого. - Это может сравниться только с женщиной, юной и прекрасной. Только это может порадовать такого старика, как я.
Женщина, юная и прекрасная, как дочка покойного Тибурсинью и кумы Эфижении, сразу понял капитан, следя за блуждающим взглядом полковника. Имя той, что пробуждала желание, стало явным в золотом свете и свежести зарослей:
- Раз уж о красивых женщинах заговорили, вы, полковник, уже, верно, заприметили Сакраменту, дочку покойного Тибурсинью?
Полковник вздрогнул - мамелуку читал его мысли. Он уже делал это раньше, и не раз. У кого в жилах индейская кровь - тот точно с дьяволом якшается.
- Да, Натариу, я приметил. Если ты чего не знаешь, то угадываешь точнее некуда.
5
Чтобы утешиться и забыть об отсутствии сына, полковнику нужно было нечто большее, чем объезд фазенды, осмотр плантаций и надзор за мелиорацией - корытами, сушильнями, баркасами.
Изливая душу с падре Афонсу в ризнице или с медиумом Зоравией в Палатке духа, веры и милосердия, дона Эрнештина, обливаясь слезами, рассказывала о неблагодарности сына - в него вселился некий злой дух. Полковник о неблагодарности не говорил и всегда относился к словам с осторожностью: вместо "засада" говорил "ловушка", а кровавая борьба за землю, стычки, бои и перестрелки жагунсо с множеством трупов в его устах превращались в политические неурядицы. Когда какой-нибудь близкий, пользующийся доверием друг вдруг намекал на продолжительное пребывание Вентуриньи в Рио-де-Жанейро, полковник, пожимая плечами так, будто факт этот не играл значительной роли в его жизни, объяснял: "Мальчишество. Так, мелкие шалости…" Тем самым он не давал собеседнику даже подумать о безответственности или пренебрежении. Он не жаловался, предпочитая избегать этой темы, похоронив свою горечь глубоко в груди. Натариу знал его как свои пять пальцев и понимал, чего ему стоит это молчание или такие объяснения, как "мальчишество".
Дона Эрнештина, апатичная, полностью погрузившаяся в религию, чтобы избавиться от тоски по сумасброду, поглощала сладости и шоколад и старела, тучная и стыдливая. О том разврате, которому в давние времена предавалась с мужем, она даже вспоминать не хотела. В ее представлении это был именно разврат, хотя их супружеские отношения всегда ограничивались скромной целью произведения на свет потомства. Она исполнила свой супружеский долг, зачала и родила сына. В надежде на девочку, которая сделала бы семью полной, она еще в течение нескольких лет терпела редкие визиты полковника. Она делала это только ради дочери, которую так и не родила, и только по этой причине - как и большая часть замужних сеньор, ее знакомых и подруг - никогда не знала значения слова "оргазм". Дона Эрнештина даже не слыхала о таком - не ведала, что можно стонать от наслаждения в объятиях мужчины. Некоторые бесстыдницы, конечно, вели себя на супружеском ложе будто проститутки в борделе, не уважали брачный союз и покрывали позором высокий статус матери семейства, но их было мало, этих недостойных женщин. Для низменных потребностей мужчин было достаточно шлюх, в борделях или на содержании. Дона Эрнештина знала о существовании Адрианы, которая была постоянной любовницей полковника уже более десяти лет, но это ее не трогало. Точно так же не обижало ее отсутствие интереса со стороны мужа - он давно уже не притрагивался к ней, окончательно оставив в покое. Благодарение Господу.
То, что святая сеньора придерживалась такого мнения, было истинным благом. Погрузившись в религию и чревоугодие - тут были святые и духи, поглощение шоколада и гоголя-моголя, амброзии и кокада-пуша, - дона Эрнештина превратилась в жабу сапу-бой, в то время как полковник с возрастом становился все требовательнее. Теперь и Адриана не казалась ему достаточно соблазнительной - подгоревшая еда, черствый хлеб. Связь их длилась одиннадцать лет, Адриана не была уже юной и романтичной. Она маялась животом, жаловалась на газы, мучилась мигренями, часто отказывала, дни и ночи просиживала на спиритических сеансах - это была вторая жена, копия первой, только не такая толстая и помоложе. Да и какая тут молодость - ей уже перевалило за тридцать, в ней не осталось и следа того девического изящества и грации, которые некогда покорили полковника. Старому ослу - новая трава.
6
А ведь Сакраменту действительно так выделялась среди женщин, которые на плантации раскалывали ножами плоды какао, что ни один из работников, лесорубов или погонщиков не осмелился подбивать к ней клинья.
Не то чтобы она была надменной или высокомерной, нет - просто сдержанной и серьезной. Ей уже исполнилось пятнадцать лет, и все же она, казалось, не спешила покинуть глинобитный барак, в котором жила вместе с матерью, и уйти к мужчине. Кто же не поглядывал на нее с вожделением, когда она проходила мимо, скромная, но изящная и ухоженная, в ситцевом платье, не скрывавшем девичьи формы. Все: от Эшпиридау, негра с седой кучерявой порослью на голове, доверенного наемника, чьей основной задачей являлось сопровождение полковника во время поездок и сон в особняке с короткостволкой под рукой, до мальчишек - помощников погонщиков, которые имели дело с ослицами, мулами и крутобедрыми кобылицами. Ах, Сакраменту, вот это действительно кобылка что надо!
Сам Вентуринья обратил на нее внимание за те несколько дней, которые провел на фазенде. Он указал на нее Натариу, когда они, стоя рядом с баркасами, оживленно болтали о любовных приключениях молодого человека: ему нравилось рассказывать, а Натариу нравилось слушать. Сакраменту отплясывала в корыте на мягких плодах какао медовый танец, чтобы очистить косточки, - так их готовили для просушки на баркасах и сушильнях. Сок вытекал из потрескавшегося корыта. Полы платья были заткнуты за пояс, виднелись ляжки, бедра покачивались в такт легкому и быстрому шагу.
Сушеное какао -
Цвет тела моего.
Я сок
Мягких его плодов.
- Красивая кабокла! Глянь, Натариу. Она заслуживает…
- Ничего она не заслуживает. Не лезь сюда, у нее есть хозяин.
- Ты топчешь эту курочку? Поздравляю!
- Я бы, может, и хотел. - Натариу мотнул головой в сторону особняка.
- Старик?
Вентуринья рассмеялся. Стоя на веранде, полковник наблюдал за корытом, в котором работали мать и дочь - кума Эфижения и Сакраменту. Натариу сменил тему.
- Оставим это. Расскажи лучше, кому ты в результате подарил ту вещицу, которую купил тогда у Турка Фадула?
- Одной немочке, танцовщице по имени Кэт. Это был просто поезд без тормозов, эдакий горький перчик. Да еще и замужем к тому же.
Во время последнего визита Вентуринья рассказал, как, прибыв в Рио-де-Жанейро со свежекупленным ковчежцем, он обнаружил великолепную Аделу, аргентинскую танцовщицу танго, которая "с ума по мне сходила, Натариу, в постели с крупье из кабаре - неким Ариштидешем по кличке Пиф-Паф". Игрок пристроился к ней сзади. Они были так поглощены своими делишками, что даже не заметили, как он вошел в комнату. Натариу помнит тот хлыст, который он ему подарил, такую красивую плеть? Так вот, она очень пригодилась: ею он исполосовал лицо этого сукина сына и оставил кровавые следы на заднице этой шлюхи…
- Ты хочешь сказать, что у тебя сейчас немка. Все тебя на гринго тянет…
Немка тоже была уже в прошлом, с ней он крутил недолго. Она уехала в другие края, устремилась на иные подмостки, вместе с мужем. А сейчас Вентуринья путался с другой танцовщицей, на этот раз галисийкой - это самое прекрасное, что может быть в мире, Натариу.
- Ты уже слышал про танец, который называется "фламенко"? Там еще на кастаньетах играют.
Этого иностранного названия Натариу не слыхал, нет. Но он был однажды в цирке в Итабуне и видел, как там одна девица играла на кастаньетах и танцевала. На ней был узкий корсаж и широкие юбки. Она казалась цыганкой, но вполне могла быть и галисийкой. Чтобы разрешить этот вопрос, Вентуринья изобразил своим огромным тучным телом движение фанданго, губами и руками имитируя звуки кастаньет.
- Похоже, - признал Натариу.
Вентуринья прервал представление и продолжил изливать душу:
- Она невероятно ревнивая, так что даже страшно. Я даже взглянуть не могу на другую женщину - она сразу звереет, угрожает меня убить, уже не один скандал закатила. Испанка способна на все, когда ее обуревает страсть. - Веселый и удовлетворенный, довольный собой, все с той же радостной мальчишеской улыбкой, с которой он ходил по шлюхам в Такараше и Итабуне, всегда хвастаясь каким-нибудь приключением. - Знаешь, как ее зовут? Ты только представь - Ремедиос.
- Ремедиос? Ну ты даешь! Ремедиос? А что, есть такое имя?
В конце концов Вентуринья уехал в Рио-де-Жанейро к своей гринго, оставив полковника в грусти и печали объезжать плантации какао, подняв голову да так и удерживая ее высоко поднятой. Но этого было недостаточно, чтобы вновь заставить его смеяться.
- Вам надо, полковник, взять в дом еще прислугу, чтобы та помогала сии Пкене убирать и готовить. Сиа Пкена уже слишком стара, чтобы работать одной. - Больше он ничего не сказал, да и не нужно было.
- Ты всегда даешь хорошие советы, Натариу.
На фазенде Боа-Вишта полковник Боавентура Андраде, шутя, спросил у него, не хочет ли он ее продать. Его не удивил уход за плантациями - все так же, как и на фазенде Аталайа. Впрочем, он удивился, приехав в Большую Засаду, - таким большим и оживленным было селение.
7
Прежде чем спешиться у столба, что был вбит неподалеку от магазина Фадула Абдалы, полковник Боавентура Андраде спросил у Натариу:
- Сколько лет с тех пор минуло?
- Семь, полковник.
- Это было пустынное место, я хорошо помню. И еще я помню, что ты мне сказал: "Когда-нибудь здесь будет город". Города еще нет, но осталось немного.
Это было, конечно, преувеличением. Для гостя - обычное дело. Просто селение, которое бурно росло после нескольких лет прозябания. Это были годы тощих коров, когда Фадул пережил столько неурядиц и столько искушений. Турок кинулся к дверям, чтобы помочь полковнику спешиться.
- Как я счастлив, сеньор, видеть вас на этом краю света.
- Здравствуй, Турок Фадул. Слушай, что я тебе скажу, - у меня просто челюсть отвисла. Я даже подумать не мог, что ваша деревня так разрослась. Я уже слыхал об этом, но все равно поразился. Ты верно сделал, когда перестал бродить туда-сюда и обосновался здесь. Правильно говорят, что у арабов хороший нюх: куда они приходят, там дела идут на лад. Ты скоро разбогатеешь и посадишь свою плантацию.
- Это Бог меня сюда привел, полковник, его длань меня вела. Но если я остался, не уехал отсюда в самом начале, когда все было трудно, то только благодаря капитану, который тут стоит. Если бы не он, то я даже не знаю.
Остановившись перед магазином, полковник оглядывал окрестности. По ту сторону реки простирались бескрайние плантации.
- Какие тут кукурузные поля! Народ все из Сержипи?
- По большей части, - ответил Натариу. - Но есть и из сертана люди.
- Вчера пришла одна семья, из Букима, - рассказал Турок. - Пять человек.
- Из Букима? А я жил неподалеку, в Эштансии - хорошем месте, чтобы дожидаться смерти. - "Сколько лет я уже не был в городе, где родился и начал работать? С тех пор как помер отец, старый Жозе Андраде, порядочный человек, который играл на тромбоне в оркестре "Лира Эштансиана": - Народ в Эштансии хороший, порядочный и работящий. Это не то что люди с севера, с берегов Сан-Франсиску. - Шутя, он подначивал Натариу. - Там народ буйный и хвастливый, да, Натариу?
Натариу даже бровью не повел, только чуть улыбнулся:
- Разница в том, полковник, что в Эштансии - там бедность, и только. В Сан-Франсиску бедность - это счастье, там правит нищета.
Осел заревел где-то у реки. Полковник, прежде чем принять приглашение Фадула и войти в лавку, задержался и окинул взглядом несколько новых домов, построенных на Ослиной дороге. За пустырем он увидел огромное скопление хижин.
- А там что?
- Жабья отмель, вотчина проституток. Раньше их было пять или шесть, а теперь им счету нет.
Полковник постоял еще немного, наблюдая за движением. В дверях склада полковника Робуштиану де Араужу стоял большой караван - разгружали сухое какао. В загоне для скота люди в кожаных куртках обхаживали стадо быков. Свиньи, куры и индюшки, разбежавшиеся по окрестностям, ковырялись в мусоре и навозе. Мимо пронеслась испуганная стайка цесарок. Старуха переходила реку по камням.
- А твой дом, Натариу? Это вон тот? - указал полковник на дом негра Тисау Абдуима, из камня и извести.
- Нет, полковник. Мой - на вершине того холма. Его видно отсюда. Но может, вы подниметесь?
Полковник бросил взгляд на недавнюю постройку на вершине - резиденцию хозяина фазенды Боа-Вишта. Дом возвышался над селением.
- Подниматься не надо. Я и отсюда вижу. Хороший дом, это точно.
Он улыбнулся своему бывшему жагунсо, теперь - куму, желая сделать ему подарок, чтобы украсить свежепостроенное жилище.
- А мебель, Натариу, ты уже купил?
- Купил, сеньор. Большую часть я заказал прямо здесь плотнику Лупишсиниу, все остальное привез из Итабуны.
Полковник задумался, глядя на дом Натариу:
- Я заметил, что кума любит музыку. Ей нравятся песни, так ведь?
- Это точно.
- Ну тогда я подарю ей граммофон, точно такой же, как у меня. Чтобы она дома слушала музыку когда захочет. - В тоскливые часы в Аталайе полковник развлекался тем, что слушал арии на граммофоне - это была умопомрачительная новинка, сногсшибательная, такие себе все большие шишки купили.
- Спасибо, полковник. Зилда с ума сойдет от счастья.
Фадул настаивал на приглашении:
- Входите, полковник. Этот дом ваш.