Так он взял на работу Дурвалину - с видимой благосклонностью и тайной радостью: Зезинья ду Бутиа - а в ее лице Божественное провидение - решила за него еще одну задачу. Но он не позволил мальчишке заметить свою радость, потому что не только с цыганами нужно держать ухо востро - народ из Сержипи тоже не так-то прост. Фауд Каран не уставал повторять, что жители Сержипи - это арабы Бразилии, а уж Фауд никогда зря языком не мелет.
- Честно признаться, мне никто особенно не нужен, я и сам тут с работой справляюсь. Но раз уж Зезинья просит, то так тому и быть.
Выяснилось, что мальчишка умел читать, писать и знал четыре действия арифметики. Он был готов взяться за любую работу, потому ничего хуже, чем рубить тростник от рассвета до рассвета, быть не могло.
- Что ж, поглядим. Оставь свои пожитки в кладовке, вытащи циновку, на которой будешь спать, и можешь начинать. А о жалованье мы потом поговорим. Это будет зависеть от тебя, а не от меня. Если я останусь доволен, то ты не пожалеешь.
Под конец у него вырвался вопрос, который он таил глубоко в сердце:
- А Зезинья, как она?
- Кое-как с Божьей помощью, - ответил племянник. Она жила не в Бутиа и не в Лагарту, а в Аракажу, в доме, где ее поселил доктор Панфилу Фрейре - дипломированный врач, он не практиковал, а занимался производством нерафинированного сахара маскаво и рафинада на плантации Фунил, а еще гнал кашасу и делал рападуру. У него денег куры не клюют, а самому уже за семьдесят. Значит, с богачом теперь крутит, очень хорошо. Фадул не захотел вдаваться в подробности: Зезинья такая горячая, тяжело же ей, наверное, со старым семидесятилетним пнем.
10
Фадул велел вырыть колодец за домом по совету Зезиньи ду Бутиа. Совет этот был бесплатным, и дала она его во время того счастливого и одновременно печального визита в Большую Засаду. Проститутка решила выполнить давнее, неоднократно повторенное обещание и нанесла ему тем самым глубокую кровоточащую рану. "Однажды, когда ты меньше всего будешь того ждать, я приеду", - клялась она в пансионе Шанду в Итабуне. Турок не позволял себе поддаться обману: как же, жди, приедет она в День святого Никто. Но отец Зезиньи откинул копыта в Лагарту, став жертвой то ли перемежающейся лихорадки, то ли кашасы - так ли это важно?
В Лагарту старухи, безумные, мальчишки не знали, что делать, оставшись сиротами, они нуждались в ней. Им не хватало тех деньжат, которые она неизменно высылала в конце каждого месяца. Прежде чем отправиться в путь, Зезинья решила попрощаться и прибыла в Большую Засаду, присоединившись к каравану Зе Раймунду. Она путешествовала со всеми удобствами на осле с мягкой поступью. Проститутка явилась без предупреждения. Фадул был занят в лавке, когда услышал крики погонщика, звавшего его:
- Сеу Фаду! Сеу Фаду! Поди сюда, погляди на подарок, который я тебе привез!
Веселая, смешливая Зезинья кинулась ему на шею:
- Разве я не говорила, что однажды приеду, глупый ты Турок?
Потом она рассказала о смерти отца, проливая искренние слезы, - хороший он был человек, да не везло ему. Когда был в силах, работал на чужой земле, а как одолела его малярия, то тут и кашаса подоспела. Семья работала целыми днями на чужих полях, мужчины рубили тростник на сахарной плантации. Если бы не помощь Зезиньи, они бы голодали. Из всех дочек только Зезинья сумела хорошо устроиться в жизни, благодарение Богу, который ее оберегает. Она уехала в Итабуну и стала проституткой.
Время было не самое подходящее для торжественной встречи: приходили караваны, погонщики со своими помощниками ломились в заведение Фадула, чтобы купить еды, проститутки приходили в поисках клиентов и чтобы пропустить глоток кашасы. Зезинья, втащив наверх обитый железом чемодан, пошла помогать Турку за прилавком, и таким образом потребление водки значительно возросло, все хотели чокнуться с ней и Турком-разбойником - кто ж тут не знал о его давней неизменной зазнобе?
Потом она пошла с ним на берег реки, где Фадул набрал в жестянку воды для домашних нужд, которых в тот день стало еще больше: Зезинья страсть как боялась дурной болезни и потому страдала манией чистоты. Огонь горел на пустыре, светили маленькие керосиновые фонари, и немногочисленные звезды сверкали на темном небе. Они шли, взявшись за руки: Зезинья так смущалась, что казалось, будто это юная барышня гуляет с возлюбленным тайком от родителей.
- Почему ты не прикажешь вырыть колодец, чтобы в доме была вода?
- Дорого.
- Туда-сюда ходить дороже выходит. Где такое видано?
Он наполнил жестянку и хотел вернуться, спеша улечься с ней в постель: сколько раз во сне он преследовал ее, пытаясь схватить. Жестокая и распутная, она манила его, но не отдавалась, ускользая из рук, смеясь ему в лицо. И вот настал час возмездия - он возьмет свое, да еще и с процентами.
- Пойдем.
- Не сейчас.
Она взяла его под руку, и они уселись на берегу реки, неподалеку от Дамского биде. Опустив ноги в проток, они слушали кваканье жаб. Зезинья положила голову на широкое плечо Турка и засунула руку в вырез рубашки, поглаживая его волосатую грудь.
- Я не хотела уезжать, так и не повидав моего Турка.
- И не вонзив в меня нож - разве это не одно и то же? - Он говорил шутливым тоном, без тени жалобы или упрека.
- Я пришла за помощью - не буду врать. Но не только за этим - Бог мне свидетель. Ты грубый невежественный Турок, ты думаешь, что у меня совсем нет чувств.
Фадул обхватил ее руками и посмотрел ей в глаза: она плакала, и уже не из-за отца. Это были слезы тоски и любви, слезы, пролитые в ночь встречи и прощания.
11
Зезинья ду Бутиа встала тогда же, когда и Фадул Абдала, - в этот час ржание лошадей и рев ослов уже начали будить долину, и погонщики стали собирать караваны. Это была ночь мечтаний, проведенная без сна, ночь смеха и вздохов, горестных восклицаний, сдавленный вскриков, теплых слов, сказанных и услышанных. Фадул предложил ей поспать еще, но она, уже на ногах, отказалась:
- Я помогу тебе.
Зезинья оценила размер кровати, поистине грандиозный, и сказала с легким упреком в певучем голосе:
- Это здесь ты Жуссу натягивал? Так ведь? Весь день. Экая проститутка, без стыда и совести.
Столько времени прошло, а она еще вспоминала об этом с горечью и злостью. Турок коснулся своей огромной рукой ее обнаженного тела:
- Нет женщины, равной тебе. И не будет.
Зезинья вытаскивала из чемодана платья, выбирая, какое надеть. Она оделась как на праздник, чтобы подавать кашасу за прилавком в этот ранний час. Она подготовилась так, будто ехала в Ильеус, а не в эту забытую Богом дыру.
Когда оживление спало, они, предварительно выкупавшись в реке и перекусив вяленым мясом и спелыми плодами гравиолы, вышли прогуляться по селению. Проститутки подглядывали из-за дверей своих хижин и насмешливо приветствовали их. Корока пошутила, когда они проходили мимо Жабьей отмели:
- Это твоя зазноба, сеу Фаду? Поздравляю, у тебя хороший вкус. - Она повернулась к гостье. - Вы и есть Зезинья, так ведь? А я Жасинта. Когда он уезжает, чтобы вас повидать, это я присматриваю за лавкой.
- Я приехала только попрощаться, уезжаю в Сержипи. Фадул мне всегда о вас рассказывает, говорит, вы десятерых мужчин стоите.
- Эх, добрый он человек.
Они прошли Большую Засаду от края до края. Зезинья познакомилась со старым Жерину, Меренсией и Лупишсиниу Каштора она уже знала, и не только на вид или по разговорам, а гораздо лучше. Вернувшись за прилавок, Зезинья высказала свое мнение:
- Такая же бедность, как и в Бутиа, там, где я родилась. Только Бутиа, вместо того чтобы идти вперед, пятится назад, так что даже раку не снилось. Если бы я могла, то осталась бы здесь, рядом с тобой.
Следующим утром после бессонной ночи Фадул с Зезиньей на подхвате, шутя и смеясь, отправил погонщиков в путь. Когда последний караван вышел на дорогу, Турок отдал ключ от дома и револьвер Короке, оседлал двух ослов и проводил проститутку на станцию в Такараш.
Они проехали всю дорогу молча. Грустные, будто прощались навсегда. Садясь в поезд, Зезинья напомнила, ткнув ему пальцем в грудь:
- Не забудь, прикажи вырыть колодец.
Она даже не потрудилась сдержать слезы:
- Спасибо за помощь. - Она улыбнулась через силу. - И за все остальное. - Раздались громкие и скорбные, спонтанные всхлипы.
Турок засунул руку в карман, вытащил большой узорчатый линялый платок и протянул Зезинье, которая уткнулась в него лицом, стоя на подножке вагона.
Фадул захотел что-то сказать, но не смог. Поезд загудел и тронулся, а Зезинья ду Бутиа махала на прощание линялым узорчатым платком.
12
Дурвалину оказался настоящим трудягой, неутомимым и кристально честным: конечно, он зажимал монетку-другую, чтобы удовлетворить свои потребности у проституток, но это была такая малость, что Фадул делал вид, будто ничего не замечает. Кроме того, парень был жутким сплетником, к тому же довольно высокомерным. Король прозвищ, которые он получал за свой рост и длинный язык: Столб, Удочка, Сплетник, Вы Видели и Вы Знаете? - вот именно так, с вопросительной интонацией. И это были основные прозвища, но имелись и другие, менее ходовые и более поэтичные - Турков Глист, Спец по Шлюхам и Собачья Вошь.
Никто, находясь в здравом уме, не взялся бы оспаривать у Педру Цыгана звание главного глашатая, разносившего вести обо всем, что случалось в этих диких местах - обширной и беспокойной долине Змеиной реки с бесчисленными имениями, местами ночевки, селениями, поселками и деревушками. Предлагая по сходной цене переливы своей гармошки - спутницы веселья и праздника, - Педру Цыган, будто в семимильных сапогах, бродил по дорогам и разносил от местечка к местечку последние, самые свежие новости: кто помер, а кто родил, где какой трактир закрылся или открылся, кто с кем подрался, рассорился или сдружился, чем хвастают жагунсо, где захватили землю, поубивали индейцев, продали плантацию или фазенду, где останавливаются проститутки, такие же бродяжки, как и сам гармонист. Он заслуживал доверия, да ему и придумывать нужды не было, просто слушателям надо было делать скидку на масштаб события - рассказывая, он все преувеличивал, раздувал, и из мухи запросто получался слон.
Но в пределах Большой Засады никто не мог одержать верх над Дурвалину, который был в курсе малейшего происшествия, любой перебранки между проститутками или ссоры погонщиков за партией в ронду, каждой любовной истории. Ничего не происходило в Большой Засаде, без того чтобы Дурвалину об этом не узнал и это не обсудил. Сплетник - так его называли, но мальчишка не просто сплетничал и раздувал - в этом он походил на Педру Цыгана, - но еще и обладал способностью предугадывать развитие событий, предсказывая, чем дело кончится. Помимо "Сплетник", его еще называли "Дурвалину - Вот Увидите".
Он был своим на Жабьей отмели, и из-за своих россказней, слухов, сплетен, а более всего из-за домыслов и предсказаний, постоянно попадал в какой-нибудь переплет. Ему случалось ввязываться в драки, а порой и убегать от какой-нибудь разозленной шлюхи, которой показалось, что Удочка ее оскорбил или оклеветал, хотя обычно его принимали с радостью и любопытством, когда он появлялся в месте, где собирались проститутки, с загадочным видом и вечным вопросом: "Слышали новость?" или "Вы уже знаете?" Его сразу приветствовали, когда он подходил - верзила с ногами как циркуль и вытаращенными глазами.
Благодаря Дурвалину Фадулу жилось очень даже неплохо: ему уже не нужно было вставать засветло, чтобы обслужить уходящие караваны, это была теперь не его обязанность. Он приходил за прилавок, уже облегчившись, искупавшись в реке, выпив кофе и перекусив вяленым мясом с мукой и рападурой. Он был готов услышать "Доброе утро, хозяин", а заодно и новости, пересуды и домыслы своего помощника, который не шел в отхожее место, на реку или к очагу, предварительно не выговорившись:
- Вы уже знаете, что творится у Тисау и Баштиау да Розы из-за Дивы? Все знают…
Фадул тоже знал. Дурвалину сам намекал ему на тот интерес, который два упомянутых выше кавалера проявляли к дочке Амброзиу и Ванже - они буквально волочились за ней на глазах у всего честного народа. Все жители Большой Засады - и постоянные, и временные - были людьми азартными и уже делали ставки, кто же победит в этой борьбе за девственную красотку из Сержипи. Что Дива девственница - так это не вызывало сомнений ни у кого, даже сам "Вы Уже Знаете?" с его длинным змеиным языком ни разу ничего не сказал по этому поводу. Девственница, пока Каштор или Баштиау - один из двух - не разберутся с этим. Что касается результата соперничества, то тут общественное мнение разделилось ровно пополам, но у самого Дурвалину была вполне определенная категоричная точка зрения - возражений он не принимал:
- Вам не кажется, что сеу Баштиау выигрывает с большим отрывом? Это редкая самонадеянность со стороны сеу Тисау - думать, что Дива предпочтет уродливого негра, эдакую образину - ну, это между нами, - белому, который, кажись, даже немецких кровей? Сеу Тисау останется с носом, вот увидите.
- Тебе кажется, что Тисау - урод, потому что он негр, а ведь сам-то ты не намного светлее его. - Дурвалину был еще более смуглым, чем его тетка, мулатка цвета сушеного какао. - Цвет не имеет никакого отношения ни к красоте, ни к уродству. Можно быть красивым негром и красивым белым. - И Турок прибавил шепотом, будто разговаривая сам с собой: - Зезинья, будь она белой, не была бы такой красивой…
На одно мимолетное мгновение он снова увидел ее за стойкой, подающую кашасу погонщикам. А затем добавил, приведя болтуна в еще большее замешательство:
- Ставлю те деньги, которые ты у меня таскаешь, что победа останется за Тисау…
Дурвалину сдержал плевок:
- Я таскаю? Даже в шутку такого не говорите! Заклинаю! - После этого он снова вернулся к волнующей его теме: - Ну если вы считаете, что Тисау победит, то я и слова попрек не скажу. И Рессу так думает, она с ума по нему сходит. Все заодно… Но вы еще увидите: эта заваруха плохо кончится, то ли еще будет! Вот увидите!
13
Перебранки, беспорядки, драки - как же без них в Большой Засаде, и почти всегда причиной ссоры были карты или женщины. Чаще всего потасовки бывали незначительными, никого не пугали и толков не пробуждали. Случалось, поспорят двое из-за ставок во время партии в ронду или из-за проститутки. Противники осыпали друг друга проклятиями или подстрекали друг друга к драке, но почти никогда дальше дело не шло, спорщиков всегда мирили. И все же бывали иногда щекотливые ситуации, серьезные происшествия.
Самое ужасное произошло в тот самый, навеки памятный, праздник Святого Антонио, когда Котинья схлопотала пулю в голову и тут же померла. Со временем смертей стало больше, выросли кресты на кладбище, но только двое отошли к праотцам из-за заварухи в селении. Два лесоруба схватились не на шутку из-за проститутки Себы, ничтожной водоросли, которая того не стоила. Так вот, из-за этой паршивой девицы один из них оказался в могиле - похоронили его поспешно, без лишних церемоний, - а другой исчез в зарослях, и больше о нем не слышали. И точно так же безнаказанно - нужно ли повторять? - один жагунсо убил помощника погонщика, который попытался опередить его, вытаскивая карту из колоды. Игра и женщины - это были единственные причины. В остальном, кроме этих двух случаев, кладбище росло благодаря змеям и лихорадке, которая свирепствовала по всему краю какао.
Один больной откинул копыта по дороге в Итабуну, недалеко отсюда: он мучился водянкой, и все его домашние по очереди тащили гамак. Его похоронили в селении после трогательных поминок под соломенным навесом, сопровождавшихся обильными возлияниями. Бдение продлилось всю ночь и прошло довольно бурно благодаря сочувствующим - проституткам и погонщикам. Священника не было, и поэтому Фадул Абдала, на все руки мастер, благочестиво совершил обряд отпевания и миропомазания, монотонно бормоча по-арабски. Он сделал это бесплатно, потому что не брал деньги за такие вещи, - милосердный Господь зачтет их в день Страшного суда.
Случались и другие довольно серьезные стычки, которые едва не кончались несчастьем. Так, например, однажды Валериу Кашоррау, помощник погонщика - падкий на выпивку хвастун, - будучи навеселе, позволил себе вольности с женой Шику Эшпинейры, семья которого по дороге в Такараш заночевала на пустыре. Это был Шику Эшпинейра собственной персоной, тот самый, что находился под судом в Ильеусе под конец войн за землю и обвинялся в убийстве полковника Жуштину Мисиэла и двух его капанга. Турок и погонщик Манинью вмешались вовремя и помешали случиться худшему: Шику Эшпинейра одной рукой держал Валериу Кашоррау за грудки, а другой медленно водил кинжалом. Валериу умылся кровью, но хотя бы остался жив.
На заре существования Большой Засады два лесоруба, которые пришли вместе, чтобы удовлетворить свою природную нужду, подрались на ножах и ранили друг друга, поспорив, кто из них проведет ночь с Бернардой. Они увидели ее в магазине, но даже парой слов с ней не перемолвились. Если бы они с ней заранее договорились, не было бы ни драки, ни поножовщины, потому что у нее были крови, она в тот день не работала. Рискуя тоже нарваться, Фадул сумел разнять взбешенных соперников - собственно, за что они соперничали, ведь Бернарда не проявила ни малейшего интереса ни к одному из них? Кончилось все мировой, когда они поняли, что девушка не достанется никому. Корока промыла им раны спиртом и утешила одного из них, а другой пошел с Далилой, которую тоже очень ценили за солидную корму.
Бернарда, едва придя в Большую Засаду, стала причиной множества споров, которые решались в драке или в лотерею - кто вытянет из колоды карту большего достоинства. Но как только ей стал покровительствовать капитан Натариу да Фонсека, красотка перестала вызывать споры и драки. Она могла пользоваться этим как угодно и обслуживать только тех, кого хотела, в те свободные дни, которые оставались у нее, чтобы зарабатывать на жизнь. Для крестного она оставляла три дня, как только становилось известно о его приезде: день накануне, чтобы приготовиться заранее и спокойно, сам счастливый день и следующий. Последний - чтобы хорошенько запомнить все, что было, со всеми подробностями: каждое слово, каждый жест, каждую мимолетную улыбку, властное объятие, дыхание и счастливое беспамятство. Ее жизнь сводилась к этим благословенным часам, проведенным в суровых и нежных объятиях.