2
Вместе с внучкой Аракати, чье пятнадцатилетие они не праздновали из-за лихорадки, свирепствовавшей зимой, сиа Леокадия прошла пол-лиги, которые отделяли плантации выходцев из Эштансии от посадок семьи Ванже. Она была хорошим ходоком, несмотря на бремя возраста, согнувшее ее спину, и девочка должна была поторапливаться, чтобы поспевать за ней.
Они разговаривали о вещах, необычных в этих краях: обсуждали костюмы пастушек - звездных пастушек, как становилось ясно из разговора, - говорили о персонажах, чьи имена и титулы звучали странно и притягательно: Госпожа Богиня, Дикий Зверь, Кабоклу Гоштозинью. Эти и другие удивительные существа, помимо прекрасных пастушек из вертепа, скоро пройдут среди зарослей Большой Засады, как того хочет сиа Леокадия. Началось лето, ливни очистили небо, прополоскали солнце, настали дни хорошие и жаркие, и сердца возрадовались. Сиа Леокадия пошла к соседям скорее из вежливости: хотела спросить их мнение, - но решение было принято и никто не мог заставить ее отступить.
Так она сказала своему клану:
- В этом году мы точно устроим рейзаду на улице!
Глубокими глазами - двумя впадинами на морщинистом лице - она буравила родственников и свойственников, чтобы увидеть реакцию каждого из них. Донинья, жена Вавы, опустила глаза, а Синья отвела взгляд, но никто и слова против не сказал. Зять Амансиу, конечно, не мог не встрять, считая себя остроумным:
- А где вы тут улицу увидели?
- Значит, будем танцевать на той стороне.
"На той стороне" могло обозначать любой из двух берегов - тот, где стояли дома, или тот, где простирались плантации, - в зависимости от того, где находился говоривший. Амансиу продолжал все в той же манере:
- А на той стороне есть улица? Вы думаете, что мы все еще живем в Эштансии?
- Мы жили на плантации рядом с Эштансией, а сейчас живем рядом с Большой Засадой. Я знаю, что разница есть, нет нужды мне об этом говорить. Что-то здесь лучше, что-то хуже. Улица хуже, а земля лучше. Когда мы пришли сюда, то с собой принесли не только тело. Рейзаду пришел вместе с нами, мы принесли его на своем горбу. И сейчас мы будем танцевать для здешнего народа, хочешь ты этого или нет. - Она обращалась только к зятю или ко всем родичам разом? - Если ты против, можешь не участвовать, я найду другого Жарагуа. Никто не обязан. Все по желанию.
- Да я разве против? Я и не говорил ничего. Тут вы решаете.
Решала она - матриарх. Ее решения не обсуждались, а что до Амансиу, то никто не любит рейзаду больше, чем он. В образе Жарагуа он был лучшим из лучших - страшный и ужасный Дикий Зверь. Он просто так говорил, это была пустая болтовня, - есть такие люди, что болтают, только чтобы поболтать. Сиа Леокадия закрыла тему, прежде чем кто-то из женщин - Донинья, Синья или какая-нибудь другая дура - не вспомнила про покойных: "Да тут ведь народ с ума сойдет. Ты об этом подумала?"
В прошлом году, когда они только обосновались в Большой Засаде, о рейзаду и подумать нельзя было. В Эштансии в течение более сорока лет рейзаду сии Леокадии - рейзаду с плантации - оспаривал пальму первенства у городских представлений. Он был не самым богатым, не самым многолюдным, но самым веселым и душевным. В пышности и великолепии никто бы не осмелился соревноваться с рейзаду семьи Аленкар, у которой, помимо богатства, была еще начитанность и образованность. Дона Аглаэ и сеу Аленкарзинью целый год репетировали и даже по книгам сверяли каждый шаг и каждый стих, чтобы точно следовать сюжету и танцу. И даже так, соревнуясь с богатством и знаниями, рейзаду сии Леокадии смотрелся что надо: когда они появлялись на входе в город, зажигали фонари пастушек и Госпожа Богиня брала в руки знамя, народ сбегался, приветствуя их аплодисментами и криками "ура", и так они шли до главной площади. Сиа Леокадия надевала туфли и втыкала в седые волосы гребень.
По пути бабка и внучка говорили о рейзаду. В Большой Засаде он не мог проявляться таким же образом, как в Эштансии: здесь ничего не было, даже большого барабана, который казался совершенно необходим, - придется им довольствоваться гармонью и кавакинью. Где площади, где широкие улицы, освещенные керосиновыми фонарями, особняки и дома, в которых спереди два зала - в одном стоит вертеп, а в другом - танцуют и сидят за столами, накрытые для пастушек и артистов? В Эштансии празднования начинались с ночной рождественской службы и продолжались до дня Богоявления: на подмостках оркестр играл военные марши и шоте, на каждом углу были танцы. Но когда поля, на которых они работали, оказались заняты зеленеющими посадками сахарного тростника, Эштансия осталась на другом краю света. В Большой Засаде ни керосиновых светильников, ни колониальных особняков, ни домов с двумя залами, ни вертепов. Три с половиной десятка жителей помимо проституток-бродяжек, погонщиков, ночующих в сарае, да батраков, приходящих с соседних плантаций на ярмарку и чтобы утешить "горлицу". Но от этого рейзаду сии Леокадии не будет менее причудливым и воодушевленным.
Когда они прошли мимо фермы Алтамиранду, внучка спросила:
- Бабушка, а ты не хочешь поговорить с сеньорой Кларой?
- Сначала мы поговорим с Ванже, а потом с другими. Если она захочет, это будет общий рейзаду - наш и ее.
3
Это суматошное время - ведь не прошло еще и года, с тех пор как они приехали из Эштансии в Большую Засаду, - показалось целым веком. Сиа Леокадия с высоты своей мудрости подводила итоги: они получили все лучшее, но и пострадали от самого худшего. Здесь земля свободная, девственная, плодородная, а в Эштансии - истощенная, к тому же, принадлежащая хозяину. Здесь им покровительствует богатый родственник, помогают добрые соседи - земляки из Сержипи; много здесь хорошего. Но за это короткое время на них обрушилось несчастье, к ним пришла смерть.
Несчастье принесло наводнение, уничтожив все, что было построено невероятными усилиями, в тот самый момент, когда они готовились пожинать первые плоды. Они лишились крова, а цветущие плантации превратились в грязь. Они еще не до конца пришли в себя, и вот лихорадка, то есть смерть, поселилась в Большой Засаде.
Она предпочитала в основном выходцев из Сержипи. Грапиуна оказались более устойчивыми к заразе. Были даже такие, кто похвалялся, будто неуязвим, и, пожалуй, это могло сойти за правду. Из десяти жертв лихорадки - девять были похоронены в Большой Засаде, и одна - в Такараше, - шестеро родом из Сержипи, а Клементина приехала из Алагоаса - местечка, расположенного недалеко, на другом берегу реки Сан-Франсиску. Двое из семьи Ванже - муж Амброзиу и дочь Дива, которая жила с Тисау, двое из клана сии Леокадии - парнишка Танкреду и мальчик Мариозинью. Из четырех проституток, что отдали Богу душу, одна-единственная - Динаир - родилась и выросла на плантациях какао. Каэтана была родом из Букима, Глория Мария - из Итапоранги.
Сия Леокадия привыкла жить бок о бок со смертью. Из всех своих сыновей и дочерей, зятьев и невесток, внуков и правнуков она уже помолилась за упокой четырнадцати душ. Вместе с двумя умершими в Большой Засаде их стало шестнадцать. Эти двое умирали и вправду страшно - в таком отсталом местечке, от болезни, у которой не было даже названия, - говорили только, что она даже обезьян не щадит. Юноша и мальчик - Господи ты Боже мой! - отдавали жизнь ртом и кишками - ужас брал на это смотреть.
Рейзаду не был отменен, даже когда умер Фортунату - муж сеньоры Леокадии, глава семьи. Он отошел в мир иной, работая в поле, даже ахнуть не успел, ни секунды больным не казался. Многие годы он выступал в роли Кабоклу Гоштозинью, и, по мнению жителей Эштансии, никто, даже сам сеньор Леонарду из рейзаду Аленкаров, не читал речитатив о разделе быка лучше, чем он:
Ай, мой бык мычащий,
Умер ты от порчи.
После смерти Фортунату роль Кабоклу Гоштозинью потеряла постоянного исполнителя. Каждый год сиа Леокадия выбирала одного из мужчин семейства, и он читал речитатив. Почти дойдя до дома Ванже, Аракати осмелилась спросить:
- А как вы думаете, бабушка, кто на этот раз будет танцевать Кабоклу?
Забавно - сиа Леокадия как раз размышляла над этой проблемой:
- Я сделаю все, чтобы это был сеу Тисау. А то кажется, будто он похоронил себя вместе с женой.
- А по мне, красиво - такие чувства! Вы не согласны?
- Молодой парень в таком трауре хуже, чем престарелая вдова, - ничего красивого.
Траур - это просто фигура речи. Одеться в черное с головы до ног - это привилегия богачей в городах и особняках на фазендах. Траур бедняков - это кручина и боль, жгущая сердце, он не в костюме выражается, это просто тоска, и длится она недолго. В тяготах жизни где найти время и покой для печали и рыданий?
4
Сеу Карлиньюш Силва изменил склад какао снаружи и внутри и даже добавил к нему две новые постройки. Одна служила ему домом и конторой, а в другой расположились наемники - раньше они спали на циновках рядом с нагромождениями какао, мылись в реке и ходили по нужде в кусты. После перестройки у них появились парусиновые лежаки и нужник. Правильно говорили, что у сеу Карлиньюша было что-то от гринго, - он был человек с претензиями: построил сразу два отхожих места - для наемников и для себя, для своего личного пользования, и всегда запирал его на ключ.
Некоторые удивились, увидав его однажды на складе вместе с Лупишсиниу и Зинью. Он чертил схемы, нанимал работников, отдавал приказания. Но вскоре распространилась новость: полковник Робуштиану де Араужу уступил склад фирме "Койфман и Сиу". Мотивы такого решения полковника стоит искать в смерти Жерину, который пал жертвой лихорадки, не посчитавшейся с тем, что он был урожденным грапиуна.
Похорон за короткое время было очень много, и поэтому ничего не было сказано о том, какими могли бы стать поминки Жерину, способные оставить позади тризну по Сау и сеу Сисеру Моуре и сравниться с поминками Меренсии, - но их не было во всех четырех случаях. Жестокая лихорадка не просто убивала, она не позволяла даже помянуть покойного как следует.
Полковник построил склад, когда, рассорившись со швейцарцами из фирмы "Велтман и Шерман", которым он продавал свой урожай, перешел к немцам, "Койфману и Сиу". Последние пошли ему навстречу и предложили забирать какао в Большой Засаде, на полпути между фазендой Санта-Мариана и станцией в Такараше. Он поручил сторожить склад Жерину - проверенному наемнику, человеку серьезному и верному, который работал с ним во время усобиц, стрелял хорошо, но в земледелии и разведении скота толку от него не было никакого.
Фирмы-экспортеры были почти все немецкие или швейцарские. Только одна бразильская - самая маленькая и самая жульническая, если верить злым языкам. Экспортеры развязали настоящую войну за господство в регионе какао и с помощью различных ухищрений завоевывали и закрепляли за собой клиентов-фазендейру. Мелким производителям они платили заранее в счет будущего какао, крупным предоставляли различные преимущества и привилегии. Благодаря сеу Сисеру Моуре и в особенности сеу Карлиньюшу Силве "Койфман и Сиу" расширили зону влияния в долине Змеиной реки, застолбив за собой значительную часть продукции в этих местах. Чтобы облегчить жизнь производителям какао, в особенности мелким, освободив их от обязанности доставлять товар в главную контору в Ильеусе или в филиал в Итабуне и тем самым уменьшив движение караванов и сократив затраты, сеу Карлиньюш предложил Курту Койфману, хозяину и бывшему родственнику, устроить склад в Большой Засаде - место удобно расположено, у него есть будущее - и там принимать какао по примеру того, как они поступают с урожаем полковника Робуштиану де Араужу.
Фазендейру, потрясенный смертью незаменимого Жерину - столь же верным наемником был только его брат Назарену, не отходивший от полковника, благодарение Господу! - узнав о проекте, предложил уступить фирме собственный склад. Сделка была выгодной для обеих сторон. Так и сделали, вследствие чего сеу Карлиньюш обосновался в Большой Засаде со всеми своими пожитками. Решение удобное и практичное - он ездил в Ильеус раз в месяц, чтобы предоставить отчет.
Помимо двуспальной кровати, он привез из города письменный стол и полку с книгами - большинство было на языке гринго. Тем, кто дивился, увидев двуспальную кровать в доме холостяка, он отвечал одновременно любезно и развязно: "Я, конечно, холостяк, но не рукоблудник". Он отличался общительностью и сердечностью, и когда не бывал в разъездах, связанных с закупками какао, любил поболтать с народом, интересуясь всякого рода пустяками: рецептами зелий и отваров, заклятиями от астмы и туберкулеза, суевериями, пословицами и поговорками, мелкими и глупыми случаями. Огрызком карандаша он делал заметки в блокнотике - чего только в жизни не бывает! На все это Браулиу, один из охранников склада, говорил, что сеу Карлиньюш человек интересный. Браулиу услыхал это слово в одном из борделей в Итабуне и присовокупил к своему скудному словарному запасу, употребляя экономно, только для того, чтобы объяснить необъяснимое: интересно!
Услышав, что сиа Леокадия решила устроить рейзаду, сеу Карлиньюш с энтузиазмом поддержал эту идею и выразил готовность помочь: чем он может быть полезен? Сиа Леокадия воспользовалась случаем, чтобы поведать о серьезных проблемах с барабаном, - без барабана рейзаду уже не тот. Сеу Карлиньюш обязался подарить им инструмент от имени фирмы "Койфман и Сиу" - не волнуйтесь, не останется рейзаду без барабана, - а взамен попросил об одолжении: он хотел бы присутствовать на репетициях, это возможно? Конечно, да, нужно только приходить в сарай - там они будут репетировать три раза в неделю. В Эштансии каждая репетиция превращалась в праздник с влюбленностями, песнями и танцами. Иногда дело кончалось свадьбой.
5
Капитан Натариу да Фонсека отдал курево Эшпиридау, засунул кинжал за пояс и передал полковнику Боавентуре Андраде послание сеньоры Леокадии:
- Она ждет вас на рейзаду.
Послание было срочным:
- Не забудьте, капитан, поговорить с кузеном.
Полковник улыбнулся, вспоминая:
- Неугомонная старуха! Я помню ее рейзаду. Никогда не видел более веселого народа, чем в Эштансии.
- Она сказала, что ваш отец исполнял роль Матеуша и плясал вполне недурно.
- У старого Зе Андраде кровь была горячая! Он танцевал в рейзаду, играл на тромбоне и дурачился что было мочи. До самой смерти.
"До самой смерти". Сидя на веранде особняка, полковник Боавентура Андраде остановил взгляд на двух наемниках: Натариу - его правая рука, Эшпиридау - его сторожевой пес. И тот и другой рисковали жизнью, служа ему. Он бы здесь не сидел и не разговаривал, если бы не они. Натариу - дважды, а Эшпиридау по меньшей мере один раз стреляли раньше, чем наемные убийцы, которым враги платили золотом за их черное дело. Смерть висела над ним все эти десять лет беспощадной борьбы, когда полковники и жагунсо, держа палец на спусковом крючке, построили и упрочили богатство. В Эштансии старый Жозе Андраде, тромбонист местного оркестра, веселился до самой смерти. На веранде своего особняка полковник Боавентура Андраде, могущественный миллионер, размышлял о людских судьбах.
В Ильеусе и Итабуне множились бакалавры - подозрительный и подлый народец, заседали масонские ложи и торговые сообщества, колледж урсулинок выпускал учительниц, выходили газеты, несколько еженедельников. Они тасовали политическую колоду - занятие тошнотворное, но необходимое. В кабаре выступали танцовщицы, основывались больницы, каждый день причаливали корабли из Баии, привозившие разных докладчиков, охотившихся за деньгами. Весельчаки рассказывали анекдоты, зануды декламировали стихи. В Агуа-Прете по случаю недавнего визита сына полковника Эмилиу Медора появился даже литературный кружок. Это был тот самый поэт, товарищ Вентуриньи по юридическому факультету. Оба пропадали в Рио-де-Жанейро, тратили деньги напропалую, но писака по крайней мере давал родителям повод для гордости и приезжал испросить благословения на Сан-Жуау и Новый год, ввергая Агуа-Прету в переполох - и барышень, и эрудитов. Хороший сын, преданный родителям. Его сын даже этого не делал. А преданны ему Натариу и Эшпиридау.
Роскошь в городах, блеск и пышность в особняках и дворцах, речи, передовицы, речитативы и публичные лекции, танец семи покрывал и прочее великолепие - вся эта тщеславная суета стала возможной только потому, что Натариу, Эшпиридау и шайка злодеев жагунсо, а также Боавентура Андраде, Эмилиу Медор и прочие славные полковники, схватились за катапульты и пошли завоевывать заросли. Каждая пядь плантаций стоила жизни - можно и так сказать. Сейчас умники толкали речи и писали о цивилизации и прогрессе, о либеральных идеях, выборах, книгах и прочих глупостях, разводили пустословие и краснобайство. Если бы они - полковники и жагунсо - не вспахали и не засеяли землю, то эльдорадо какао - повод для разглагольствований и дифирамбов - не существовало бы даже во сне.
Услышав, как Натариу говорит об уроженцах Эштансии, полковник расчувствовался, поглядел на двух наемников и ощутил уважение и благодарность. Он постарел и уже перестал быть тем вожаком, авторитарным лидером, полновластным господином, что навязывал политику, заправлял правосудием в управе и в нотариальных конторах Итабуны. И если он пока еще удерживал вожжи власти - а натягивал он их крепко, чтобы избежать вражеских происков, - то только потому, что, несмотря ни на что, надеялся еще на возвращение сына, верил, что тот возьмет на себя управление и позволит ему отдохнуть и насладиться покоем.
Старый Зе Андраде - бедный человек, музыкант-любитель - веселился до самой смерти, не отказывался ни от чего, что давала жизнь, а давала она много.
- Скажи Леокадии, что я слишком стар, чтобы танцевать рейзаду.
- Она просила вас приехать по крайней мере посмотреть. Развлечься немного.