Испугалась только Лили.
Эти двое ничего не заметили.
А зря.
Под аккомпанемент проливного дождя с молниями и громом, под литавры вынесенного порывом ветра окна, невесть откуда в залу явилось видение ещё одной заметной фигуры. На первый взгляд, этой женщине было что-то чуть более тридцати трёх. Вся в чёрно-красном одеянии, накидках и балахонах, однако ничего из одежды не прикрывало прекрасных в своей стройной длине ног, обтянутых чёрным капроном. Это был триумф рока и подиума, Сама Пиковая Дама не явилась бы столь торжественно и величаво царственно. Но, как нам не трудно догадаться, триумф сей оценить было некому. Почти. За одной из колонн продолжала прятаться Лили.
Появившаяся дама продефилировала по зале, замерла возле целующихся Белого Дворника и Гоголиады, оценила обстановку, заметила Лили и подошла к ней. Вначале могло показаться, что Лили не на шутку испугалась появлению загадочной гостьи, может, даже так оно и было, но когда та подошла, они поздоровались поцелуями в носик. Дама жестом спросила, видела ли Лили эту парочку, Лили безнадёжно махнула рукой, тогда дама сделала ей знак: мол, смотри, в дело вступает профессионал.
Она подошла к целующимся, бесцеремонно уселась на стол за Белым Дворником и постучала кулачком ему в спину, словно в дверь:
- Сударь, у вас вся спина сзади! - и сама деланно засмеялась. Ветер парусами раздул по замку тяжёлые шторы. Дама, прервав смех, продолжала:
- Что вы здесь делаете, чумазый? Давеча, в Сантрофе, я видела такого же… о, Гоголиада, доброй ночи, отгадайте же, милочка, кого же я видела давеча в Сантрофе? Небольшая подсказка…
Целующиеся вздрогнули и только сейчас заметили непрошенную гостью. Дворник недоумённо уставился на наряд и боевую раскраску Дамы Вамп. Гоголиада устало закатила глаза к небу и, зная наперёд все слова гостьи, процитировала саму себя:
- "Он ещё не молод второй молодостью, он ещё игла граммофона, зависшая между песнями и неловко шипящая, он…" Дама нервно дёрнулась и перебила хозяйку:
- Откуда вы всё знаете? Ах, да…запамятовала…
Она переменила позу, описав в воздухе выпрямленными ногами полукруг, балетная школа, трюк "ножницы", на мужчин действует безотказно, ведь им стоит только на миг показать бельё и - он ваш. Её не смутил внимательный взгляд голодранца, она не эта пустышка Лили, её не сбить с толку никакими сюрпризами. Смотрит? Видит?
Вот и замечательно, значит - не зря старалась. Более высокомерно продолжила, обращаясь к дворнику, но глазами скосив в бок:
- Она всё про нас знает, она не дает помечтать, фу, капризная! А вы - миленький.
Что вы тут делаете?
Белый Дворник сразу-то и не нашёлся:
- Я этого вот…
Но, даме этого вот и не требовалось, дама была, видимо, опытна и догадлива:
- Ах, вот оно что… вы под-ме-та-ете! Романтично как! Вас никогда не лишали права гражданства? Нет? Странно, но я ещё не разочарована, я надеюсь, что вас ещё лишат, ведь здесь всегда нехватка дворников, потому что их регулярно лишают гражданских прав… и высылают… а, может, вас уже выслали? - с надеждой или мольбой в голосе продолжала дама. - Ну скажите, ведь вас выслали! Сюда! Вас сослали из Чистой Страны сюда, в это гарантированное убожество, в этот мусороотстойник, вас назначили сюда Дворником, в Чистой Стране всегда переизбыток дворников, ведь она чи-истая, им даже девать некуда свою чистоту, вот вас и сослали… чудовищно!.. вас постигла моя участь, меня тоже лишили гражданских прав на небе! И вот я здесь… перед вами…
Белый Дворник решил подыграть даме и нараспев продекламировал:
- Вы сошли на серебряном облаке в поиске света!
Дама не поняла намёка, казалось, любая человеческая фраза способна воспламенить эту женщину. Она истерично закатила глаза и вскрикнула:
- Нет! Меня сбросили! Повергли во мрак!
Тут уже не выдержала Гоголиада, она строго прикрикнула на даму:
- Пика, перестань ломать комедию.
Тогда Белый Дворник узнал, как зовут и эту непрошеную гостью. Действительно, как могли назвать её иначе, чем дама Пик? Однако же она - Пика, острая, значит. Ну, ничего, ничего.
В это время Пика уже обращалась непосредственно к Белому Дворнику, теребя его за рукав и нашёптывая на ухо:
- Попытайтесь отгадать, мы же с вами родственные души, ещё никому не посчастливилось меня выслушать, а вы можете, так попытайтесь, угадайте, кто лишил меня гражданства на НЕБЕ?
Белый Дворник прищурил глаз:
- А вы были на небе?
Пика кивает, она забыла всё своё высокомерие, она кивает голодным псом перед куском мяса. Дворник с той же интонацией спросил:
- И как оно там?
Словно молния полыхнула в глазах Пики, эту женщину нельзя было злить:
- Классиками становятся сразу, либо никогда! Классик этой земли сказал: "Идеи носятся по небу!". Я была на небе! Там такие как я носятся в пространстве, наги и свободны!.. пока их не выцарапают оттуда и не нацарапают здесь, на бумаге, пока не лишат…
На этот раз испугались все. Кроме, пожалуй, дворника.
Он повёл себя так: резко вскинул руку, и Пика с Лили замерли на полуслове и полу-движении.
Поднял уроненную было метлу, по-солдатски вскинул её на плечо, отмаршировал назад несколько шагов, словно для разгона, затем, как ружьё, снял метлу и резкими, размашистыми движениями начал мести. С каждым махом его метлы, Лили и Пика в каком-то механическом мульте меняли позы, приближаясь к Гоголиаде. Это были скорее осмысленные позы, чем просто движение в сторону хозяйки. Это замирали и менялись картины жизни писательницы. Причём те картины, кои не вошли в рукописи этих двух книг и, следовательно, специально пропущенные Гоголиадой, по только ей известным причинам. Может, интимным причинам, но - приватным - уж точно. Так у умирающих проходят перед глазами куски из жизни. Но - умирающим уже поздно что-то понимать и изменять. А Гоголиада забыла даже, что эти приватные картинки с ней видит так же и Белый Дворник. Она широко раскрыв глаза следила за ними и угадывала, где и когда что было, и что из этого было не так, как хотелось бы. И вырисовывалось, что делать теперь. А отгадка была очень проста и всегда под боком, каждую секунду её жизни - рядом. Ведь она - писательница… О, Боги-Боги, как всё просто! Как прост Ваш замысел этой простой жизни…
Впервые за многие годы Гоголиада возблагодарила Богов за то, кем родилась. Или за то, что этот странный человек ворвался в её жизнь. Или за всё вместе. Теперь она понимала, что ей не надо умирать, дабы решить - что есть её жизнь, и что с этой жизнью делать. И особенно - что делать с прошлым. Кто-то сказал, мол, наша жизнь - это воспоминание о жизни. То есть, о том, что было. Жизнь это - память.
Но, чем отличаются воспоминание о происходившем во сне, и воспоминание о реальной жизненной ситуации? Да - ничем. Кроме нашего собственного знания о том, что есть что. А если перепутать? Ведь тогда и не разобрать, что было, а что приснилось. А чем отличается память о твоих произведениях, действие в которых тобой точно так же выстрадано, как в жизни? Чем она отличается от воспоминания о реальности? Да и что более реально? И, ведь… всё можно просто переписать.
И когда уже Пика и Лили оказались поверженными у ног Гоголиады, к ним подошёл Белый Дворник, указал на Гоголиаду и спросил Пику:
- Это ты?
Пика хлопала испуганными ресницами, всё, что могла она сделать сейчас - это кивнуть.
Кивает.
Белый Дворник обратился к Гоголиаде, указывая на Пику:
- Это ты?
Гоголиада согласно опускает взор.
Белый Дворник, похожий на пророка Моисея пророкотал, обращаясь к Пике:
- Где небо?! Где ты была?! Была ли ты?!!
Шарманка не заставила себя упрашивать.
В этой допотопной коробочке опять что-то щёлкнуло, побряцало и в залу полилась механическая мелодия. Опять пришло время кукол.
Гоголиада поднимает вверх правую руку и Пика с Лили в том же механическом мульте, угловато и искусственно поднимают руки, вторя ей, как куклы кукловоду.
Здесь не нужны были нити, ведь они - не больше, чем её собственная фантазия, отражение мысли, формулировка. Гоголиада, и никто боле, здесь хореограф собственного творчества, она правит бал, она расставляет партии и создаёт их жизнь от начала до слова "конец".
Она вспомнила, как в детстве вырезала с сестрой из картонок стены кукольного домика, как они раскрашивали этот домик и изнутри, и снаружи во всевозможные небывалые цвета. А потом придумывали жизнь внутри домика. Потому что их куклы в этом домике жили. Смеялись, болели и плакали, ходили друг к другу в гости, ели и болтали. Они, куклы, делали всё, что нужно было их хозяйкам. Так чем же отличны от этого детского бреда её теперешние забавы? Откуда в них сила и есть ли в них воля? А если есть, то кто наделил эти несущества такими дарами? Да кто же ещё?
Она? Но, тогда, как? И где тот момент, когда был утерян контроль? И почему он был утерян?
Обычное человеческое недомыслие? Нет предела… нет предела…
От такого количества вопросов и ответов Гоголиада растерялась, потом разозлилась.
Взяла, и со всего маху обрушила, повергла измученных неестественным танцем Лили и Пику себе в ноги.
Воцарилась пауза.
Каждый думал о своём.
Первой в себя пришла Пика.
Поняв, что прямая опасность миновала, она ползком начала приближаться к Белому Дворнику, который к тому времени успокоено присел на диван и прикрыл от усталости глаза. Пика подползла, схватила дворника за белый рукав телогрейки и страстно зашептала на ухо:
- Если бы вы меня поймали! Я бы смогла стать королевой под вашим пером.
Белый Дворник вздрогнул и встал на диван прямо в сапогах, так как увидел, что Пика явно хочет завладеть метлой. Диван теперь напоминал пьедестал, с застывшей на нём "статуей Свободы" в образе дворника. Вместо факела "статуя" держала метлу, к которой тянулась Пика. Она цеплялась за телогрейку, висла на дворнике, но дотянуться не могла.
Пика сменила тактику, теперь она попробовала уговорить дворника:
- Хочешь, я стану Принцессой, ну графиней, ну Джульеттой, наконец! Да ты только подумай: ни одной смертной это не под силу, они из мяса, а мясо портится, и мечты не исполняет! Ты ведь… Вы ведь умеете писать! Все дворники умеют писать!
Напишите на моей судьбе продолжение, второй том! Вы ведь можете это, а я буду обвиваться вокруг вас ласковым плющом, я разогнусь, я поднимусь… к Солнцу, к свету… обратно… на Небо…
На последних словах Пика прыгнула, но и теперь ей не удалось выхватить метлу, и этим не преминула воспользоваться Лили, внимательно наблюдавшая всю эту сцену.
- Он хотел отогреть меня! - капризно прикрикнула Лили на сестру.
- Тебя? Он?! ХОТЕЛ?!! - Пика только скривила губы, чтобы не захохотать. Она отошла немного в сторону, уступая младшей место: ну, мол, дитятко, давай-ка, дуй, а мы тут поглядим, что у нашего карапуза выйдет…
Лили не заставила себя ждать. Она взялась за дело обстоятельно:
- Да! Меня!
Повернулась к Белому Дворнику, улыбнулась ангельски, посмотрела ласково и чуть грустно, зашептала страстно и вкрадчиво:
- Ты же помнишь? Это же у меня память девичья, а ты должен помнить… Мой творец!
Повелитель метлы! Напиши моё продолжение, сотвори мне второй том! Зачем тебе все они?! Я молодая, я гибкая и красивая, я то чудо, кое ты в силах сотворить веточкой этой живительной метлы!
Тут нервы Лили так же сдали, и она дикой кошкой прыгнула вверх, но даже до кисти дворника не дотянулась. Тогда девушка стащила Белого Дворника за лацкан телогрейки с "пьедестала", вскинувшись и, оборотившись уже настоящей пумой, прыгнула ему за спину и вцепилась в волосы:
- Ты только напиши МЕНЯ, и весь грёбаный мир будет у твоих ног, что ты черканёшь на листке, то я и внесу в этот мир, как ты пожелаешь, так я и буду зваться, лелея и оберегая тебя, своего живого БОГА…
Она уж очень сильно рванула своими маленькими пальчиками и выдрала из головы бедного дворника порядочный кусок волос. Обнаружив, что её пальцы в чём-то неприятном, Лили чуть притормозила, но не опомнилась. Она только заметила, что дворник схватился за голову и ему больно. Но сострадание у вечно юного создания давно путалось с собственным горем, и она продолжала, постоянно наращивая темп, переходящий в истерику: - …ой, ты смертен, но это не помеха, это ничего, ничего, мы успеем, до того как я тебя похороню, успеем! Мы проживем тысячу написанных тобою жизней - томов, ведь жизнь - это книга, и только Бог может написать их хоть тысячу! Хочешь, мы станем пиратами, и будем пускать на дно огромные бригантины, а затем…
Её колотит, лицо постоянно меняет форму - то она ведьма, то - богиня, она - сырой материал писателя, она - всё, и она - ничто! Истерика девочки неисчерпаема, горе - безмерно, надрывно плача, она запускает бумерангом последний свой аргумент: - …мы будем ками-ка-адзе, со скоростью грома мы направим свой начиненный толом самолёт во вражий эшелон с атомными боеголовками! Мы разобъё-ёмся на куски, мы пожертвуем свои жизни ради нибудь-чего! Да-а!!! Банза-ай! Не-ет! Не-е-ет!!! Это я разобьюсь, а ты снова меня оживишь в следующем томе!!!..
Жалок ребёнок в своих мечтах о спасении, когда спасения нет. Лили теперь тихо плачет, дело проиграно, отходит, оттирая с рук прилипшие волосы дворника.
Белый Дворник сел в позу мыслителя.
Всё, блин, приехали…
И всё-таки создания бывают гораздо опасней создателей.
Пика.
Повернула голову и довольно, даже плотоядно улыбнулась.
Она медленно наклонила голову и скосила глаза, разглядывая свою левую грудь.
Декольте нервно вздрагивало, дворник увидел, как бьётся о перегородки рёбер сердце Пики. Не успел он поразмышлять над тем, откуда сердце у литературного персонажа, как Пика поднесла к своей левой груди пальцы и острыми ногтями обеих рук методично разорвала кожу. Кровь полилась по чёрному платью, став бурой. Пика с усилием втолкнула пальцы в разверзнутую рану и раздвинула рёбра, как опоздавший ездок двери лифта. В кровавом месиве показалась тонкая ткань пульсирующего сердца, покрытого белыми прожилками.
Пика левой рукой не позволяла рёбрам сомкнуться, а правой поддела своё сердце как грушу и одним рывком вырвала его из груди. Дворник почувствовал ледяные потоки, полившиеся по позвоночнику вниз. Обычно пот бывал горячим…
Пика встала на одно колено и окровавленной рукой протянула Белому Дворнику продолжавшее биться сердце. Сознание не покидало её, но голос стал глуше:
- Ну, съешь яблочко… Ты же сам смеешься над её юношеской непосредственностью!
Я уже знаю жизнь, я уже многое умею, откуси яблочко! - Пика ткнула своё сердце дворнику прямо в лицо. - Разве сравнится отсутствие морщин с той, коя уже знает и может?!
Свет стал тускнеть. Канделябры забыли о своём предназначении и перестали светить.
Подуло сыростью и заброшенностью. Промозгло. В рояле отсырели струны и неестественно напряглись. Пауза.
Белый Дворник не выдержал.
Он берёт метлу и "выметает" Пику и Лили к камину, он даже лупит их метлой по спинам, но они теперь и не думают противиться, а только послушно следуют указке метлы, как-то даже легко "сметаются" и ложатся вокруг сидящей Гоголиады, как каменные львицы. Полны достоинства и изящности. Гениальные произведения даже в проигрыше остаются непререкаемыми в искусстве быть классикой. У Пики нет и следа крови, грудь продолжает соблазнительно блестеть из-под декольте. Лили полна дерзновенного достоинства.
Белый дворник посмотрел на эту идиллию и встряхнул головой.
Потом, шаркая тапочками и усмехаясь, он начинает просто подметать.
Наверное, он их простил.
Кстати, а слово "простил" тоже происходит от слова "просто"?
Неизвестно, сколько продолжалась эта картинка, но нарушила её на этот раз Гоголиада.
Она поднялась и пошла навстречу Дворнику, по пути собирая с пола хлопушки и прочий праздничный мусор. Гоголиада и Белый Дворник остановились в своём дружном рабочем порыве, только когда оказались друг против друга, меж ними красочный мусор в её руках. Она постаралась как можно глубже заглянуть в его глаза и спросила:
- Скажите честно… Вы их отвергли… потому что знали, что с ними ничего не выйдет?
Белый Дворник только меланхолично любовался ей и глупым эхом повторил:
- С ними ничего не выйдет…
Лицо писательницы посерело.
Нам остался неясен ход беллетристской мысли, но реакция была таковой - Гоголиада швырнула в лицо дворнику мусор и закричала каким-то диким голосом:
- Да! Ничего с ними у вас не получится! Пика - уже написанное продолжение Лили, а перед Лили ещё был…
Белый Дворник не стал этого дослушивать. И, может - зря. Он взял её руки в свои, нежно поцеловал пальцы и примирительно сказал:
- Нет. Я не потому их отверг. Да я их и не отвергал. Я их полюбил. Они такие милые, живые, хотя и книги, много фантазии… я даже решил научиться читать.
Гоголиада ещё не включила тормоза, продолжала нервно и резко:
- И вас не удивляет?
- Что?
- Что "такие живые, хотя и книги"?
Белый Дворник, видимо, обладал ангельским терпением. Он ещё раз взял её выхваченные было руки в свои, опять поцеловал и шепнул:
- Нет, не удивляет.
- А, "работа такая"!
- Их ты написала, какими они могут быть ещё?
Гоголиада почувствовала себя маленькой девочкой, принявшей велосипед за быка.
Она глупо и немного некрасиво растерялась, что бы скрыть румянец - присела, собрала брошенный хлам, поднялась и утвердительно спросила, даже, предварительно, кивнув:
- Значит…
- Значит… - кивнул Белый Дворник.
Они бы, по логике, должны были в этот момент сентиментально обняться и она бы поплакала от счастья на его мужественном и терпеливом плече… но им мешал мусор, который Гоголиада теперь продолжала судорожно сжимать своими писательскими пальчиками. Тогда Белый Дворник нежно взял у Гоголиады этот красочный хлам, отнёс его к камину и выбросил в пылающий зев. Вид огня, захватившего новую бумажную добычу, заставил дворника остановиться и замереть, на секунду позабыв о Гоголиаде. Конфетти горели ярко и истерично.
Белый Дворник шмыгнул носом и продекламировал:
- Горит в камине старый хлам, сжигают люди память.
А потом вдруг повернулся к Гоголиаде, и она заметила, как огонь отразился в его левом глазу, и зрачок показался красным и пылающим. Он криво улыбнулся и громко спросил:
- А ты никогда не жгла в камине рукописи?
Эхо вопроса пронеслось по балюстрадам залы.
Гоголиада отшатнулась, и наваждение затмило её взор.
Под жгуче раздирающую сознание музыку, хлынувшую из пустого рояля, она увидела как Пику и Лили словно засасывает в жерло камина, они визжат от страха и боли, цепляются пальцами за углы, а неведомый ветер сдувает их в огонь. Вдруг резко всё прекратилось, Гоголиада увидела, что её девочки опять просто лежат, греясь у самого жерла.
Но её поразила реакция Белого Дворника, который же просто не мог видеть всё это!
Он сломя голову подбежал к камину и, взяв Лили и Пику за руки, по очереди помог им сойти. Девушки сразу же ощутили себя на подиуме и грациозно направились вглубь залы.
Белый Дворник в ужасе даже вскрикнул: