И тут они оба услышали музыку. Конечно же, вальс Шопена! Им не важно было, откуда раздалась музыка, то ли она звучала только в их воспалённых встречей умах, то ли сам Шопен восстал из Царства Теней и колдует над роялем в соседней комнате, дабы усладить им встречу. Это было даже не интересно! Они кружили по зале, крепко держась руками друг за дружку, словно ветер со всех гор пытается раздуть их в разные стороны. Они нашли друг друга, и теперь главное было одно - чтобы этот вальс не заканчивался, чтобы звучал и звучал, переходя из форте в пиано и обратно из пиано в форте, разносился по всему замку, и заполнил всю их вселенную, состоящую теперь только из их неотрывно глядящих глаз и рук, что не разомкнуть никогда.
Они скользили-порхали по зале, присаживались за стол, и она держала ладошками кружку, а он лил ей чай из чайничка с длинным носиком, они ели батон, вместе откусывая один кусок, опять пили чай на брудершафт, и он снова увлекал её в танце по мягким коврам жизни. Это повторялось и повторялось, сменялись эпохи, росли и гибли цивилизации, налетали и исчезали стихии, а эти двое продолжали кружиться, продолжали утопать в своей собственной вселенной Неотрывно Глядящих Глаз и Рук, что Не Разомкнуть…
Однако за ними наблюдали.
За ближайшей колонной притаилась и внимательно, с колкой завистью в прищуренных глазках, смотрела на этот праздник жизни молоденькая девушка-подросток. Она была одета в развевающуюся розовую накидку с бахромой на длинных рукавах, кокетливо завязанную бантом на тонкой лебяжьей шее. Коротенькая юбочка подчёркивала стройность стана и длину ног. Непослушный локон светлой чёлки девушка постоянно сдувала со лба. Сперва в её подкрашенных глазках искрилось любопытство. Она даже сделала попытку привлечь к себе внимание присутствующе-отсутствующей пары, делая вальсовые па вокруг них в один из моментов, когда они были заняты едой. Но замечая, что внимания не привлекает, девушка огорчилась или разозлилась и перешла в наступление - в момент третьего (или десятого) брудершафта она просто встала за спиной у Гоголиады и резко сказала: "Кхе! Кхе!".
Где-то совсем рядом ударила молния.
Шопен встал из-за рояля, поклонился и растворился в пространстве у рояля.
Очнувшиеся любовники во все глаза смотрели на незваную гостью. Гоголиада со злостью, а Белый Дворник с любопытством и удивлением.
- А у меня всё щемило - вспомнишь ты о нас или нет!.. - капризно сказала девушка и выпятила губку. Дворник для неё не существовал, она говорила исключительно Гоголиаде. - Я так соскучилась, ну что ты о нас не вспоминала?! - и делано топнула ножкой в розовой туфле.
Вдруг Гоголиада заметила, что Белый Дворник смотрит в сторону Лили.
- Тс-с… - сказала она девушке полушёпотом, - Мне кажется… что он тебя видит…
Девушка, не обращая внимания на предостережение, продолжала капризничать:
- Это значит, мы - "всякие"? Гоголиада, это я - "всякая"? А я-то тебя люблю больше их всех! Ведь я самая простая, самая понятная… Нет! Я не простенькая, я!..
Это я тебя "пугаю"?! Я не могу тебя пугать!
Казалось, перекрыть словесный фонтан у девочки не представлялось возможным никому на свете. Её, как принято считать - несло. Колокольчик голоска звенел не переставая, вызывая в ушах слушателей ровный и настойчивый звон. Окончательно войдя в кураж, она ущипнула Гоголиаду, отчего та пришла в молчаливое бешенство, девушка сама испугалась и, осёкшись, залепетала:
- Я тебя слушаюсь, я тебя слушаюсь, Гоголиадочка!
Не помогло - безумные глаза беллетристки в упор метали стрелы гнева. И тут Лили, вдруг, посмотрелась ей в эти самые глаза, как в зеркало и, молниеносно сменив страх на кокетство, искренне рассмеялась:
- Ой, у меня причёска распушилась! Смотри, я такая смешная!
Её настроения менялись каждую секунду и, что самое интересное, все эмоции были честными! Да, несколько более напыщенные, чем следовало бы, даже гипертрофированные, но - честные! Вдруг она резко повернулась к Белому Дворнику, который во все глаза продолжал на неё смотреть, и закричала строптиво:
- Ну что уставился! Ты что, видишь меня?
Дворник удивился ещё больше и медленно кивнул.
Гоголиада с девушкой так испугались и отшатнулись от ничего не понимающего Белого Дворника, словно рядом с ними оказался разъярённый бык. Первой взяла себя в руки Гоголиада, она как-то сжалась вся, словно даже и постарела. Грустно окинула Дворника взглядом и утвердительно уточнила:
- Вы её видите?
Белый Дворник подошёл к оправившейся от потрясения кокетке, взял её за запястье (причём девушка подняла к небу глаза от жеманства) и пощупал её пульс.
- Вижу, - сказал Дворник и ещё раз кивнул.
- Необъяснимо! - защебетала девушка на ухо Гоголиаде, - Он меня потрогал! Руками потрогал меня! Раньше никто, кроме тебя, нас видеть не мог…
Трогать её, видимо, также не могли. Лили погладила пальчиками себе запястье в том месте, где Дворник обнаружил пульс, выпрямила позвоночник как стебелёк и кокетливо поинтересовалась у мужчины:
- Как я выгляжу?!
Белый Дворник просто застыл в восторге и больше ничего не говорил. Лили приготовилась расстроиться и толкнула хозяйку в плечо:
- Он что, видит меня, но не слышит?..
Гоголиада снова взяла учительский тон, только теперь он не был похож на игру:
- Вы её слышите?
Белый Дворник снова кивнул.
- Кто вы? - лицо писательницы стало серым.
- Ты кто? - эхом повторила вопрос девушка и застенчиво улыбнулась.
- А ты кто? - спросил Белый Дворник девушку и потупил глаза.
- Кто вы!? - отрывисто и строго воскликнула Гоголиада.
- Ты кто-о? - нараспев повторила девушка и покраснела.
- А ты кто? - отозвался Белый Дворник, продолжая то опускать очи долу, то разглядывать розовые туфли незнакомки-Лили.
- Кто вы?! - Гоголиада.
- Ты кто-о-о? - девушка.
- А ты кто? - вторил Белый Дворник и откручивал у метлы ветку.
Гоголиада как-то вмиг потеряла интерес ко всему происходящему. Она отошла от присутствующих, прошла к столу, села, залпом выпила остывший чай и произнесла тихо, словно ставя точку:
- Вы такой же, как они…
Белый Дворник развёл руками и улыбнулся Гоголиаде:
- А я тут вот… подметаю.
Но девушка, видимо, решила не сдаваться ни за что. Она всплеснула руками и залезла на стол с ногами, причём Гоголиада едва успела убрать со стола бьющуюся посуду.
- Подме-таю!.. Как романтично!.. - прорвало молодую красавицу. - Я ждала! Я провела свои страстные ночи одиночества, оди-ночества, облака, плыли зловещие облака, ужасные кучи пара надо мной и я думала: это знак(!), он не придёт! Или нет, нет, придёт, разгонит все тучи, разметёт их с запада на восток и выйдет с горячими пальцами к моему ложу, а я… вот она я… в пеньюаре, лежу и благоухаю, как зимняя роза, отогрей зимнюю розу! Зима, ты видишь?! Эта ужасная, холодная зима! Немедленно отогрей розу!! Отогрей зимнюю розу!!!
- Лили, прекрати… - устало сказала Гоголиада распоясавшейся кокетке и, Дворник узнал, как эту кокетку зовут.
- А чего он хочет?!! - вдруг, резко перестав паясничать, грозно спросила Лили.
Белый Дворник, видимо, пропустил последний вопрос Лили, впрочем, как и всё, что она тут наболтала. Он подошёл к Гоголиаде и шёпотом спросил у неё:
- Это твоя подруга?
Лили трусцой подбежала к Гоголиаде и зашептала в другое ухо:
- Я же подруга твоя, ну скажи ему, что я твоя подруга!
Где-то рядом снова полыхнула молния и раздался оглушительный гром, заполнив все закоулки огромного дома. Гоголиада вскинулась и гневно закричала:
- Не смей меня так называть! Я тебе больше, чем старшая сестра, я тебе больше, чем мать!
Лили гипертрофировано, с размаху упала на колени перед Гоголиадой и, взахлёб рыдая, запричитала:
- Ах, простите меня, пожалуйста! Я же только в начале вашего жизненного пути! Я же не понимаю ещё ничего, я же всё за монету принимаю! Я-то подумала: вы снова влюбились, вас снова обманут, а это просто вонючий дворник, вам просто скучно и хочется пофлиртовать, как я могла поду-ума-ать!
Гоголиада взяла голову Лили в свои руки, уткнула её заплаканное лицо себе в колени.
- Прекрати… что же вы меня в покое не оставите?.. вы мне даже забыться не даёте ни на секунду, я ещё не стара, мне надо жить, мне надо радоваться жизни этой поганой, я устала от вас! - и, подняв голову вверх, обрушилась на небо, - Память моя! Сволочь! Память моя, ты мне осточертела!!!
А потом, снова уронив очи долу, писательница погладила кудряшки Лили и уже в сторону, в пространство, плача тихо, почти беззвучно, прошептала:
- Отвяжись от меня, наконец! Оставьте меня… В покое…
Лили поднялась с колен, присела рядом с Гоголиадой, спина к спине и плакала уже по настоящему, всё её юношеское жеманство как рукой смахнуло:
- Как же мы оставим тебя? Ведь мы только твои, мы всегда с тобой, кто мы без тебя? Ведь ты влюбляешься, и я влюбляюсь, ты страдаешь, и я страдаю… я уже расту от страдания, я переполняюсь твоим страданием, я уже, право, самоё страдание! Всё, что есть во мне хорошего, приятного, трепетного, звенящего, вдохновенного, всё это уже просто написано и - всё! Как я всё это вспомню, если страдание стало моей сутью? А ты всё пополняешь это уже переполняющее меня зелье, эту отраву! Не мы тебя должны оставить, а ты должна нас успокоить.
Тишина в замке.
И только слёзы гулко звенят, ударяясь о каменный пол.
Всё это время Белый Дворник стоял за спиной у дам и гладил по голове то одну, то другую: как им помочь или чем их утешить, понять ему было трудно.
Но, после последних слов Лили, Дворник на секунду задумался, посмотрел по очереди на обеих и заметил явное сходство этих двух очаровательных в своей особенной красоте лиц. Он наклонился к Гоголиаде и спросил:
- Так вы её… это…
Лили не дала ему договорить, она вскочила, на лету развернулась и крикнула в лицо Гоголиаде:
- А чего он хочет?!
Но на этот раз её проигнорировали.
Гоголиада ощутила, что ей зябко, или как говорил тут недавно Граф - "промозгло".
Она укуталась в шаль, подошла к камину. С Дворником она могла говорить и через спину, благо он её уже не так занимал.
- Да, я её создала.
Лили грустно кивнула и подтвердила:
- Да! Она мне не мать! Как плохо, что она мне не мать, а гораздо больше, чем мать!
Гоголиада продолжала, словно в помещении и не было никого, а это она так, сама с собой:
- Я беллетристка. Я пишу романы.
Лили подошла к Гоголиаде и обняла её сзади за плечи:
- Мы поём о себе, о чём же нам петь ещё?
Гоголиада уже только соглашалась:
- Да. Пишу я романы о себе, о ком же ещё можно написать честно? Вот такой я была, полюбуйтесь. А теперь они портят мне жизнь, они преследуют меня, они пользуются тем, что их не видят люди и появляются средь бела дня, они пугают меня, они не дают мне жить дальше…
Лили высунула голову у неё из-за плеча и заискивающе взглянула на хозяйку. Та обняла девушку, в голосе было поровну и грусти и любви:
- И ведь никому не расскажешь о вас, никто не может заглянуть мне в душу и помочь, посоветовать, что с ними делать, да просто пожалеть, наконец!.. это ужасно…
Белый Дворник деликатно покашлял, Гоголиада вздрогнула и посмотрела на него, как на сошедшего Бога. Белый Дворник прошлёпал к Лили и шепнул ей на ушко:
- А знаешь, почему она до сих пор ещё не собрала все экземпляры твоей книги… и не сожгла?!
Лили беззаботно сдула гуттаперчевую чёлку с красивого лба:
- Ну?.. Ну… - видно было, до неё стал доходить смыл вопроса Дворника. Она посерьёзнела или, сказать точнее - вмиг повзрослела, и уж совсем нетерпеливо прикрикнула: - Ну!!?
Белый Дворник улыбнулся, показав два ряда зубов и, так и не разжимая их, ядовито процедил:
- Ей ещё никто этого не подсказал.
Лили ещё успела пальчиком закрыть ему рот, мол, молчи, не подсказывай Гоголиаде столь простой и страшный способ!
И тут случилось второе за вечер музыкальное чудо.
Вдруг сама собой заиграла механическая шарманка, стоявшая до сего дня без движения со времён прабабушки Гоголиады. Сначала в ней что-то с лязгом хрустнуло, провернулось и заскрипело, а потом жестяночные и медные стаккато разнеслись по зале и Гоголиаде пьяняще захотелось танцевать.
Следующую картину Дворник наблюдал с каким-то только ему понятным удовольствием.
Гоголиада в танце делала несложные и плавные па, а Лили… словно превратилась в куклу-марионетку, невидимый кукловод дёргал прозрачные нити, и Лили угловато вторила танцу Гоголиады, проделывая точно те же движения, что и хозяйка, да только как-то механически, явно сопротивляясь неведомой силе. Через некоторое время, когда Гоголиада заметила странный танец Лили и, догадавшись о собственной роли, уже специально кружила девушку в замысловатых позах, а затем, окончательно распалившись, она просто "выбросила" Лили за ближайшую колонну. Та, опешив от произошедшего, совсем потеряла способность ёрничать и лишь тихо всхлипывала за колонной.
Но не уходила.
Гоголиада не отличалась наивностью.
Она с дрожью догадалась, кому, собственно, обязана своей первой победой. С восхищением глядя на Белого Дворника, она подсела к нему на диван и их пальцы опять заговорщицки начали сближаться.
- Да, я здесь живу.
- Значит, вы здесь живёте?
- Я работаю, когда все отдыхают.
- Я почему-то вас здесь раньше не видела.
Их пальцы встретились, лихорадочно сомкнулись, сжали друг друга. Десять безумных пальцев бешено ласкались чуть больше мига и разлетелись как кометы, столкнувшиеся в безграничном космосе. Помолчали. И опять:
- Я работаю, когда все отдыхают.
- Я почему-то вас здесь раньше не видела.
- Да, я здесь живу.
- Значит, вы здесь живёте?
Гоголиаде стало спокойно.
Словно все моря мира в эти мгновения утихомирили свои волны и стали - штиль.
Она откинулась на диване и прикрыла глаза. Почему покой - это только миг среди бурь? Неужто суть человеческого бытия и есть в том, чтобы ледоколом "Ермак" пробивать льды этого самого бытия? Наяву нет или почти нет ни чертей, ни крылатых серафимов. А вон нате вам, стоит начать работать с миром, коий у тебя в голове или снах (что, может, и так же - в голове. А может и нет.), как эти создания теперь - вечные твои спутники, и требуют внимания ещё хуже собственных детей. У Гоголиады не было детей. Ей хватало Их. И она знала, что Они - хуже детей, ибо дети вырастают и идут своей дорогой. Конечно, помнят о родителях, чтят их. Вот именно - чтят и стараются помочь. Эти же создания - вечная мука, ибо они не вырастают. Они - какие есть.
Белый Дворник убирал стол, потом взялся за метлу.
По комнатам разносилось мерное пошаркивание белых веточек его волшебной метёлки о паркет.
Что метёт этот дворник?
Да и дворник ли это?
Что выметает этот дворник?
Что такое дворник?
Она услышала его мерное бормотание:
- Я думал, что вы спите, после бала, вот я потихоньку и уберу здесь, что надо убрать… или кого.
Гоголиада ответила не сразу, думала, что он продолжит. Не дождавшись, прошептала: - …Их ведь раньше никто не видел, только я. Нет, ну конечно же, и вы правы, все, кто читал мои романы, все их видели, но - каждый по-своему и сугубо в собственной фантазии, не боле. А уж, чтоб наяву… вы не читали мои романы?
Белый Дворник на минутку перестал мести. Наморщил лоб, перебирая что-то в памяти, затем уточнил:
- А какое у вас сценическое имя?
- Сценическое? - ей даже стало смешно. - Да то же самое, Гоголиада. Читали?
Белый Дворник сник. Продолжил мести и пробурчал:
- Нет, извините, не читал. Я вообще не умею читать. Но только книги, всё остальное - прочту.
Гоголиада даже засмеялась, посмотрела, как старательно дворник метёт чистейший пол на одном месте, и умилилась. Но следующая мысль была куда менее весела:
- Если вы не читали моих книг, то как же вы её разглядели?
Белый Дворник пожал плечами и проронил:
- Работа такая.
Пауза. Этот ответ хозяйку дома не устраивал.
- Тогда как же вы её успокоили?
- Работа такая, - опять промямлил Белый Дворник и стал ещё тщательнее мести пол.
Гоголиада не унималась, даже заводилась:
- Значит, вы здесь работаете?
- Да, я здесь живу… - словно подтвердил Белый Дворник, повернулся к подходившей к нему Гоголиаде и прямо посмотрел ей в глаза. С минуту они молча стояли и было бы похоже, что они играют в игру "Кто моргнёт первым", если бы лица не были столь серьёзны. Лили внимательно наблюдала за происходящим из-за спасительной колонны. От неё не ускользнуло, что парочка видит в глазах друг друга что-то ещё. Первая заговорила Гоголиада, она прищурилась, рассматривая глаза дворника:
- Ой, у меня прическа распушилась, а вы молчите…
Пока дама, не отрывая глаз, поправляла волосы, дворник смутился и стал тереть себе лицо рукавом белой фуфайки:
- А у меня пятно на щеке, и вы не сказали…
На секунду они замерли, вспомнив о Лили, повернули головы в её направлении, Лили им чуть помахала ладошкой, да, мол, и я тут, а как же… Оба встряхнули головами, наваждение глаз-зеркал исчезло. Дворник взялся за свою метлу, Гоголиада стала теребить шаль, что-то обдумывая. Наконец она решилась:
- А вы не могли бы остаться?
Белый Дворник посмотрел на неё внимательно, она не отвела взгляд. Он, держа метлу наперевес, подошёл к ней вплотную и, прямо у её ног провёл метлой по паркету, словно расчищая ей путь:
- Я мог бы остаться.
Гоголиада сделала шаг вперёд на расчищенное место:
- И что же вам мешает?
Белый Дворник отошёл на шаг и вновь провёл метлой перед её ногами, путь становился всё свободней:
- Незнание. Незнание моей работодательницы, что я вам нужен.
Она опять сделала шаг по расчищенному, и продолжила спрашивать:
- А работодатель? Он ничего не скажет?
Вновь взмах метлы и Белый Дворник запросто улыбнулся:
- Не скажет. Зачем ему говорить? Он всё знает и вполне счастлив от этого.
Вновь шаг вперёд и новый вопрос, похожий на констатацию: - … Кто ваш работодатель?
- Я сам.
Гоголиада протянула руку, говоря жестом: "Дай", Белый Дворник обернулся вокруг и поискал глазами, не найдя больше ничего взял с камина вазу, вынул из нее цветы, ваза оказалась без дна, и он, вместо рупора, подал её Гоголиаде.
- Где ваша работодательница? - деловито осведомилась Гоголиада, и Белый Дворник в реверансе подал ей и цветы.
Гоголиада поднесла "рупор" к губам и пространство оглушил её усиленный вазой-рупором крик:
- Он нужен мне! Пусть он останется!! Он мне нужен!!!
Она улыбнулась и надела рупор ему на голову, как шлем:
- Пусть останется…
Как фарфоровая статуэтка, она наклонилась к нему и отставила ножку, он снял импровизированный шлем и прикрыл от ненужных глаз их поцелуй.
Хлопнуло распахнувшееся окно, и полетели осколки разбившихся стёкол.
Полыхнувший морозный ветер вынес штору вместе с гардиной на середину залы.
С грохотом на пол были опрокинуты столовый сервиз и ваза времён китайского императора Ли Бо Шина.