И даже когда я смеюсь, я должен плакать... - Йоханнес Зиммель 10 стр.


Чтобы Мише не надо было каждый день ездить в Ротбухен, а также чтобы облегчить доставку всех этих сокровищ, Лева (он обо всем заботится, без него ничего бы не вышло) снял совсем поблизости, как раз позади Бранденбургских ворот и Парижской площади, на Шадовштрассе, трехкомнатную квартиру офицера Штази, который должен был на некоторое время срочно исчезнуть в связи с важными обстоятельствами. Такое бывает очень редко, эти важные господа с гордостью и уважением относятся к тому, чем они занимались и кем были. Но Лева нашел одного из тех, что сейчас, по крайней мере некоторое время, собираются держать язык за зубами. А в квартире этого высокого чина Штази, которую тот когда-то использовал в качестве конспиративной явки, теперь живут только Миша и прекрасная Лилли. И вскоре после начала совместной работы между ними произошло совершенно замечательное и конспиративное событие, и с тех пор Миша на седьмом небе.

Это было 28 февраля 1990 года, в среду. Они приехали вечером домой на Шадовштрассе на старом "шевроле", в котором все громыхало и дребезжало, но в нем можно было поместить все их драгоценное имущество. Старый "шевроле", конечно, тоже достал Лева, и они с трудом перетащили свое барахло сюда, в квартиру этого босса из Штази. Потом Лилли приготовила поесть, заработал радиоприемник. Немецкое радио транслировало музыку Баха и Бетховена, Чайковского, Гайдна и Шопена. Потом, позже, Лилли попросила дать ей послушать ее музыку, и Миша нашел AFN, там как раз был "Oldie Time", Лилли любит "oldies", и они слушали "Evergreens" Глена Миллера, Кола Портера, Генри Манчини и "Moon River" из фильма "Завтрак у Тиффани", где двое под дождем ищут, чем бы опохмелиться. Когда Лилли слышит "Moon River", она всегда становится сентиментальной, и ей хочется плакать. И пока она там поплакала и выпила немножко коньяку, Миша принял душ и взялся за "Войну и мир". Над этой толстой книгой он потеет уже несколько недель и теперь за чтением едва замечает, как Лилли исчезает в ванной, и вдруг слышит, как она его зовет.

- Миша! - зовет Лилли. - Мишенька!

И вот он идет в ее спальню (у него теперь собственная, трехкомнатная же квартира!) и едва успевает понять, в чем дело, как у него перехватывает дыхание. Там лежит Лилли в своей постели, обнаженная и великолепная, вся, вся, груди, бедра, плоский живот, лоно, прекрасное лицо, упругая нежная кожа, рыжие волосы, буйно разметавшиеся по подушке, и она протягивает руки и говорит:

- Иди, сладкий, иди ко мне скорее! Я сгораю от желания, я так тебя хочу.

- Ты… - он не в состоянии больше говорить, кровь стучит у него в висках.

- …так хочу тебя, - говорит Лилли и начинает поворачиваться, очень медленно, как змея, она вращается, он видит ее восхитительные ягодицы, ах, она поставила его радио возле кровати, и ANF играет сейчас "Day and night", и глаза у Лилли такие огромные, такие огромные, и она говорит, затаив дыхание:

- Сними же этот дурацкий халат. - И, когда халат падает на пол, Миша слышит ее стон, он садится рядом с ней на кровать и шепчет:

- Лилли, Лилли, Лилли…

- Я так люблю тебя, - говорит она. - Я сразу тебя полюбила, Мишенька. Потому что ты такой добрый и порядочный, и верный, и славный, и потому что у тебя такие печальные глаза… Нет, нет, подожди! Не торопись! У нас с тобой много времени. Ложись, я хочу быть к тебе совсем близко.

И она слегка приподнимается и целует его, совсем по-настоящему, и потом он чувствует ее поцелуи на лице, плечах, груди, животе, и уже он начинает стонать. "Love is a many-splendored thing" - слышится из ANF, но Миша уже не слышит этого, потому что то, что творит Лилли, делали с ним и другие девушки, но ни у одной из них это не получалось так чудесно, с такой любовью, так…

- Нет! - говорит она и останавливается. - Еще рано. Не торопись так, Мишенька, медленнее, медленнее!

Теперь Миша знает, чего она хочет, и скоро Лилли начинает стонать.

- О, да, да, да, хорошо, хорошо, чудесно.

Наконец, она начинает часто дышать и кричит:

- Сейчас! Иди ко мне! Скорее!

Он идет к ней и в нее, и она кусает его плечи, но нежно, и она стонет все громче, и он тоже. Какое наслаждение, и ведь все это по любви, действительно по любви! Только презерватив Лилли успела мгновенно ему надеть, это благоразумно, конечно, так и надо, но все же это любовь, думает Миша, никакой спешки, никакой гонки, а какой у нее чудесный запах, ах, как счастлив Миша, все тяжелые и мрачные мысли оставили его, он самый счастливый человек на свете, да, да, теперь быстрее, сильнее, ты великолепен, ты чудо, а-а-ах! И вот у них небольшой перерыв, и они пьют коньяк, курят вместе одну сигарету и слушают по ANF "Charmanie", и "Autumn leaves", и "La vie en rose", и тему из "Доктора Живаго". Потом они повторяют еще и еще раз, и, наконец, Лили умоляет:

- Хватит, Мишенька, пожалуйста, не надо! Я больше не могу!

За окном уже рассвело, и Лилли тотчас же засыпает, а он прислушивается к ее дыханию и к прекрасной музыке из радиоприемника, чувствует облегчение и блаженно улыбается. Бассет улыбается, и его глаза сверкают. О прекрасный мир, о восхитительная жизнь!

Но он никогда не узнает, что Лева сказал Лилли:

- Ты получишь за это 500 марок. Будь с Мишей поласковее, ему так необходимо, чтобы кто-нибудь относился к нему с любовью, это каждому нужно.

Лилли сразу же поняла, она же превосходно говорит по-русски, он в самом деле хороший парень, этот Миша, так почему бы и нет.

19

Так давно это было, 28 февраля, больше двух недель назад, сегодня 17 марта, а любовь продолжается. Любовь никогда больше не кончится, хотелось бы верить. Конечно, когда-нибудь она кончится, разумом Миша это понимает. Но еще долго, долго ему сохнуть по Лилли, этой чудесной девушке. До чего деликатно он себя ведет: день за днем у них тяжелая работа, конечно, к вечеру Лилли сильно устает, да и он тоже. Поэтому, конечно, все не может так продолжаться, эти ночи страсти, он не может так с ней поступать, да ему и самому этого не выдержать.

У него уже вошло в привычку по вечерам заботиться о Лилли, выполнять любое ее желание, готовить на двоих, угощать коньяком. Как раз этого-то Лилли и хотелось. Она сразу же после первой ночи сказала:

- Да, все было восхитительно, Мишенька, но это каждый раз должен быть праздник, понимаешь, это не должно превратиться в обыденность, иначе все рухнет. Каждый раз праздник! Знаешь что, если окажется, что мы за один день заработали больше 3000 марок, тогда мы положим деньги в сейф этого босса из Штази, а потом - оп-ля, понимаешь, о чем я?

Конечно, Миша понял и был в восторге, и потом это действительно так праздновалось, хотя всего два раза, потому что заработать 3000 марок в день трудно, не так ли, но обе эти ночи были раем.

Миша, поколебавшись, все рассказал своему другу Леве, и тот обрадовался. Видимо, он хороший друг, Лева, ах, да…

Миша только что продал одному аргентинцу "Орден Заслуг перед Отечеством" первой степени и еще "Орден Карла Маркса". Теперь он бросает быстрый взгляд в сторону своего второго стола, где сладкая Лилли работает под вывеской: ПРОКАТ МОЛОТКОВ И ЗУБИЛ. Лилли кивает и посылает ему воздушный поцелуй, и он отвечает ей тем же, замечая, как у него в штанах что-то начинает радостно шевелиться, ах ты, Господи!

Но не забывать о деле!

Миша о нем не забывает. Он с любопытством и вниманием смотрит в сторону своего третьего стола, стоящего поблизости. Там торгует молодой человек по имени Антон, квалифицированный сварщик, раздобытый Левой и абсолютно надежный. Ему можно доверить на ночь все, что есть у него на столе, а всего там немало! Армейские шапки из искусственного меха, погоны и шапки из Польши, Чехословакии и Венгрии, лакированные эмблемы, ремни с тяжелыми медными пряжками, шинели, брюки, бушлаты, гимнастерки, полные униформы, непостижимо, откуда Лева достает все это (впрочем, ничего непостижимого, солдаты соцстран служат впроголодь). Рядом с этим военным барахлом у Антона на столе целая куча книг. Карл Маркс, - все, что душе угодно, - история марксизма-ленинизма, собрания партийной литературы, Устав СЕПГ 1988 года, бесчисленные тома, посвященные победе Красной Армии над нацизмом, немецкие издания русских классиков, "Ругон-Маккары, история одной семьи в эпоху Второй Империи" Эмиля Золя и очерки блокадного Ленинграда. А портреты! Портреты всех шишек: Эрих Хонеккер с лицом, окрашенным в слащаво-конфетные тона, на небесно-голубом фоне, Эрих Мильке в белоснежной униформе, грудь вся в орденах, Аскен, Миттаг, Пик, Ульбрихт, Гротеволь. Господи, как долго они хранили это барахло, пролетарские братья и сестры, и Маркса с Энгельсом, и генералов ННА, героев рабоче-крестьянского государства. Квалифицированный сварщик Антон вкалывает как сумасшедший. Ну и ну, здесь и бедняку можно урвать свой ломоть хлеба от большого каравая! Чем ближе к ночи, тем неистовее кружится водоворот карнавала. Возле запретной зоны стоит дым коромыслом, такого свет еще не видел. Австрийцы и китайцы, американцы и итальянцы, новозеландцы и французы, бельгийцы, испанцы, швейцарцы, немцы, шведы, голландцы, англичане, японцы, - весь мир назначил место встречи там, где раньше стояла Стена. Здесь нет только птичьего молока, около продавцов сувениров все для души и тела, колбасные ларьки, торговцы водкой, мороженым, бананами, тир, несколько павильонов, где девушки показывают стриптиз, да так шустро, батюшки! Наперсточники, менялы, немного в стороне колесо обозрения с музыкой, специальное место для голубых, для проституток, в том числе малолетних. Здесь найдешь все, чего твоей душе угодно, наконец-то, наконец-то в условиях мира и свободы!

Когда опускается вечер, все вокруг уже пьяны, черные и белые, греки, французы, англичане и все прочие. На многих из них надеты униформы ННА или Советской Армии, у всех есть пугачи (и даже есть настоящие пистолеты), и они целятся в настоящих солдат Национальной Народной Армии, которые должны патрулировать это место для поддержания порядка, и какой раздается вопль радости, какой победный клич, какое возбуждение охватывает всех, как только несколько настоящих удирают и прячутся под бетонным укрытием в поисках безопасности. Ура, ура, ура! Шлюхи визжат, мужчины ревут!

Да, здесь многие могут разбогатеть, не только Миша и Лева, сладкая Лилли и Антон, квалифицированный сварщик. Вдруг все они стали капиталистами с кучей денег, приобщившимися ко всем благам свободного рыночного хозяйства и принципа "спрос - предложение". Плевать на социализм! Да здравствует капитализм, да здравствует Германия, единое отечество!

20

Посмотрите, как все быстро меняется.

Потому что человек - это целый мир.

Теперь Миша может спокойно расплатиться со своими четырьмя мастерами и устроить роскошный прощальный вечер в магазине на Кройцкаммерштрассе. Магазин будет официально оформлен на его имя - во всем должен быть порядок. Теперь Миша - владелец магазина; правда, там еще стоят две ванны и два унитаза народного предприятия "Sanitas" из Лейпцига, но все равно теперь наступит новое время и с ним новое счастье!

Между тем в ГДР, бывшей, прошли первые свободные выборы, и для западных это была умопомрачительная победа. Альянс ХДС-ХСС около 48 %, СДПГ 21,9 %, либералы 5,3 %, ПДС, партия-преемник СЕПГ, даже еще лучше - 16,4 %, а Союз-90, который больше всех сделал для революции без насилия и для свержения прежней власти, - Союз-90 собрал всего 2,3 %. Люди больше не хотят знать имена тех, кто принес им свободу. Все-таки человек многогранен, многогранен…

Но вот однажды за большим столом с почетными нагрудными знаками Билл сделал Мише сенсационное предложение. Билл, старший сержант американской армии Билл Бэкон, - светловолосый великан, которого на ярмарке у Стены знают все, потому что он приходит снова и снова, и покупает, покупает, прежде всего у прекрасной Лилли. Та сначала решила, что это она тому виной, и уже воображала себя миссис Бэкон, но оказалась жертвой заблуждения. Билл, конечно, с удовольствием с ней переспал бы разок, но он знает, что Лилли это совершенно не нужно, она дорожит своей репутацией. Билл, постоянно покупавший у нее обломки Стены, в один прекрасный, по-весеннему теплый день 2 апреля 1990 года заявил Мише, что хочет предложить большой заказ, а поскольку здесь такая суматоха, то они договорились встретиться в семь часов вечера в кафе "Дойчланд", где встречаются все, кому надо что-то обсудить, - это совсем поблизости, на восточной стороне.

И вот они сидят там, пьют пиво и "Альтер Кладер", Билл (прилично одетый, не в форме же ему здесь быть), Миша, Антон и Лилли (они - одна команда, дело касается всех). Лилли говорит по-английски, как и Миша, она переводит на любой из трех языков, но мы это здесь опускаем, мы сделаем вид, что не было никакого перевода, иначе все будет выглядеть слишком растянутым.

- Так вот, - говорит Билл, - я должен вас поздравить, леди и джентльмены, товары, которые вы предлагаете, великолепны! Я уже послал домой, в Америку, целую груду этих штучек, в Нью-Йорке все окончательно помешались, и больше всего - на кусках Стены. И в этом все дело, мои дорогие леди и джентльмены: мне нужно больше Стены!

- Ну, у нас еще есть, - говорит Миша.

- Нужно намного больше, чем у вас есть, - поясняет Билл.

- Что это значит? - спрашивает Лева. - Насколько же больше тебе нужно, товарищ? (Все-таки янки и русские когда-то плечом к плечу боролись с фашистской Германией, так что они, как-никак, товарищи по оружию.)

- Ну, к следующему разу, скажем, к примеру, 1000 фунтов, - говорит Билл. - Герр обер (в этих пределах он знает немецкий), еще раз то же самое для всех, пожалуйста!

- Пресвятая Богородица, - удивляется Лева, которого обычно ничто не может привести в замешательство, - да это же 500 килограммов! Зачем тебе 500 килограммов Стены, Билл?

- Ну, на продажу, - говорит он. - У меня, собственно, есть сын, Джеки, ему одиннадцать, а у него голова на плечах! Так вот, Джеки предложил там обломки и запросил какую-то невероятную цену, но что я должен вам сказать, - люди так быстро это раскупили, что все, что было у Джеки в запасе, разошлось за десять минут, ну, может быть, за двадцать.

- Ах, у тебя есть сын, как это мило, - говорит Лилли. - А как зовут твою жену?

- Его мать зовут Глория, - говорит Билл.

Ну вот, теперь я знаю, что мне не на что надеяться, думает Лилли, здесь я осталась с носом.

Официант приносит выпивку по второму кругу, они пьют еще, и Билл продолжает:

- Мой мальчик сказал, что ему срочно нужно 1000 фунтов самых отборных, самых пестрых обломков, так они там набросились на вашу Стену. Что с тобой, Миша?

- Мне скверно, - говорит он.

- Слишком много выпил? - спрашивает Лилли озабоченно. - Что-то с желудком, милый?

- Скверно на душе. Из-за этих 500 килограммов. Такое невозможно. Это чистое безумие.

Но Лева отвечает по-деловому:

- Это вовсе не безумие, - говорит он. - Нет такого, чего мы не смогли бы достать, товарищ. Конечно, ты получишь свои 500 кило, почему бы нет! Давай только сразу заключим договор.

21

И дело пошло на лад!

Сначала Лева скупил через посредников все оставшиеся на ярмарке приличные пестрые куски стены. Потом он нанял отряд прилежных юношей, из безработных, послал их к стене, туда, где она лучше сохранилась и где меньше бетоноломов. Мальчики дружно взялись за работу и просто завалили товаром, так что скоро в квартиру офицера Штази на Шадовштрассе невозможно было войти, и пришлось разместить склад в подвале.

Лева хорошо умеет считать, и вскоре все заработало как конвейер. Дни и ночи напролет - с любовью придется теперь подождать. Кто-то разрисовывает осколки во все цвета (краски достал Лева), другие заворачивают раскрашенные с гладкой стороны осколки в целлофановую пленку (пленку достал Лева). Он же раздобыл детскую наборную кассу и много красивых белых карточек. Билл пишет, что нужно, на карточке, а Миша отыскивает в кассе соответствующие буквы и печатает: This is to sertify that is a piece of the one and only genuine Berlin wall.

Он нашлепывает внизу свое имя, а потом - самое важное: круглую печать Штази - молот, циркуль и венок из колосьев, а снаружи вокруг надпись: "Министерство государственной безопасности".

Таких печатей сейчас пруд пруди, у Левы она уже давно. Помощники капают красным сургучом на обертку упакованного осколка и запечатлевают на сургуче оттиск Министерства Штази во всей его красе, а потом уже другие прикрепляют Мишины карточки на упакованные осколки, и, наконец, последние укладывают готовый продукт в ящики, прокладывая его пенопластом.

Все получают приличное вознаграждение, в перерывах - бутерброды и пиво, и прекрасная музыка из ANF (сейчас транслируется большой музыкальный стереоконцерт).

Об остальном позаботится Билл. Он отвозит ящики в аэропорт Темпельхоф, где у него есть друзья-пилоты, которые все забирают в Нью-Йорк, там за всем этим приезжает дядя Билла, а потом Джеки, в бейсбольной шапочке "Гигантов" из Нью-Йорка, джинсах и армейской куртке (самого маленького размера) продает товар. Прошли три недели с тех пор, как все это началось, и вот Джеки стоит с открытым ящиком (с одним, чтобы легче было исчезнуть, если появятся копы, все остальные запасы спрятаны неподалеку) на Манхэттене, перед Публичной библиотекой, самой большой библиотекой в огромном городе, на углу 42-й стрит и Пятой авеню, и кричит:

- The Berlin Wall - just arrived! The Berlin Wall - just arrived!

Нью-йоркцы расхватывают осколки как сумасшедшие. Да, но, поскольку они покупают как сумасшедшие, те, в Берлине, за ними не поспевают. Джеки посылает отцу телеграмму за телеграммой, тот в отчаянии. Ему нужно все больше и больше, быстрее и быстрее!

И тут происходит невероятное: Лева, сам Лева, который говорил: "Нет такого, чего мы не смогли бы достать", именно он отказывается и объявляет:

- Больше мы ничего не можем сделать.

И тут, когда они снова сидят в кафе "Дойчланд" за пивом и "Альтер Кладер", приходит звездный час Миши Кафанке.

- Подождите-ка, - говорит он. - У меня есть родственница в Нью-Йорке, кузина по матери, Эмма Плишке, она с четырнадцати лет живет в Бруклине…

- Уж очень ты медленно, Миша! - говорит Лилли. - Не тяни кота за хвост! (Этому выражению она научилась у одного жителя Вены, которому однажды имела случай показать, насколько милы и податливы берлинские девушки, и одно это выражение понравилось ей гораздо больше самого венца.)

- Не торопись, - говорит Миша. - Так вот, что касается этой моей двоюродной тетки, то она мне писала, что в Нью-Йорке есть разные районы, я имею в виду очень богатые, богатые, средние, нищие и совсем нищие. Так сказать, неприкрытая нищета, пьяницы, бедняки и больные, крысы и брошенные дома…

Лилли переводит Леве.

- Ты имеешь в виду Бронкс? - спрашивает Билл.

Назад Дальше