- Да, Бронкс, - подтверждает Миша. - Билл, скажи своему предприимчивому сыну, что ему надо пойти в Бронкс с несколькими друзьями, раскурочить какой-нибудь такой дом, а осколки как следует вымазать. Красок у нас достаточно, ты их им вышлешь. Упаковать это тоже можно на месте. Он получит сертификаты и штемпель Штази, а тебе не придется постоянно ездить в Темпельхоф.
Тут все начинают аплодировать и говорить, что Миша гений! А дальше все происходит так, как предложил гений. Билл пишет письмо сыну и посылает ему все необходимое, а Джеки собирает друзей, они идут в Бронкс и там, на Джером-авеню, находят отличную развалюху. Начинается дружная работа: одни ее ломают, другие разбивают обломки на более мелкие, следом приходит очередь других, словом, налаживается точно такой же быстрый конвейер, как на Шадовштрассе в Берлине.
Через несколько дней Джеки опять стоит с полными ящиками перед Публичной библиотекой на углу 42-й стрит и Пятой авеню и кричит:
- The Berlin Wall - just arrived!
А нью-йоркцы снова расхватывают как сумасшедшие. Ну и ну, вот как можно зарабатывать деньги! Билл порядочный человек, он никого не обсчитает ни на цент и строго соблюдает договор, так что сейф в квартире босса Штази уже просто набит сотнями и тысячами немецких марок - Мишина доля. У других тоже более чем достаточно, все счастливы, а Билл говорит Мише:
- Этого у вас не отнимешь, у евреев есть голова на плечах! Вот только они мошенники…
22
А потом…
Потом, в ночь с 30 апреля на 1 мая (прекрасная дата, День Труда), Миша вдруг просыпается от голосов в квартире. Время около трех ночи, и он некоторое время приходит в себя, вспоминая, где он находится, - так глубоко он заснул после двух упоительных соитий с Лилли. Наконец, он понимает, чьи это голоса, и его охватывает ужас. Один голос принадлежит Лилли, а другой - Антону, квалифицированному сварщику. Значит, его любовь разговаривает с его надежным компаньоном.
Его любимая стоит перед сейфом и выставляет код - конус влево, конус вправо, она знает шестизначную комбинацию из трех двузначных чисел, конечно, Лилли ее знает, она ведь всегда помогала Мише укладывать сотни и тысячи, у него не было от нее тайн. Но что это значит? Теперь Лилли одета, она выставила последнее двузначное число, тянет за ручку, и тяжелая стальная дверь открывается.
Антон держит карманный фонарик и светит ей, верхний свет не включен, чтобы не мешать Мише спать. Но все-таки он просыпается, выскакивает из постели в чем мать родила и вопит:
- Свиньи!
Он набрасывается на Лилли, но Антон легонько отталкивает его, и Миша отлетает в сторону. У квалифицированного сварщика сила медвежья, он произносит спокойно и неторопливо:
- Тише, парень, кругом люди спят!
- Мерзкая тварь! - кричит Миша и снова вскакивает. - Как ты сюда попал?
- Через дверь, - говорит Антон, выбрасывая вперед свою ручищу с огромным кулаком. На этот раз Миша получает сильный удар в лицо, и из носа начинает идти кровь. Он падает на кровать, кровь заливает подушку и простыни, а Лилли сострадательно произносит:
- Ляг навзничь! Запрокинь голову, тогда кровь перестанет течь…
- Ты, - кричит Миша, - ты его впустила!
- Наконец-то дошло, черт возьми, - говорит Антон и открывает пошире огромный полиэтиленовый мешок, так, чтобы Лилли было удобнее бросать туда пачки денег, что она и делает, не моргнув глазом.
- Лилли! - кричит Миша. Он хватает свою нижнюю рубашку и прижимает к носу, чтобы кровь не текла ему в рот. Теперь кровь течет на рубашку, та мгновенно краснеет и промокает насквозь. - Лилли! В самом деле, Лилли, как же это подло с твоей стороны! Нет! Никогда я от тебя такого не ожидал. Ты же любишь меня!
- Пошел ты в задницу со своей любовью, - отмахивается Антон, встряхивая мешок с деньгами, чтобы пачки улеглись плотнее. - Заткнешься ты, наконец, или тебе врезать еще пару раз?
Лилли поворачивает, наконец, голову и, серьезно глядя на Мишу, говорит:
- Тебе надо лежать! Иначе ты потеряешь много крови, а это опасно. Нам осталось немного, подожди минутку, мы сейчас уйдем.
- Лилли! - кричит Миша, не выдерживая этой душевной муки. - Лилли! Ты… ты… ты не можешь быть такой сукой!
- Что ты сказал - сукой? - спрашивает Лилли, сильно понизив голос.
- Да! - кричит он. - Сука! Сука! Грязная сука! - И он начинает рыдать, так что слезы и сопли текут в рубашку вместе с кровью. Он отбрасывает рубашку, хватает подушку и прижимает ее к лицу.
Какое безобразие он тут устроил. Лилли говорит:
- И он еще будет называть меня сукой, ублюдок! Видно, раза ему мало, Антон. Дай-ка ему еще!
И Антон, держа в левой руке полиэтиленовый мешок, полный денег, правой отвешивает Мише затрещину. Раздается короткий резкий звук, словно голова лопнула как спелая дыня, и Миша, пронзенный резкой болью, падает на пол. Правда, на этот раз он благоразумно остается лежать и продолжает рыдать, о, как это подло, какое подлое предательство!
- Лилли! - Миша воет как собака. - Мы же были так счастливы вместе. Послушай, я ведь с тобой говорю! - кричит он, так как Лилли, не прерываясь, продолжает перекладывать пачки денег в мешок.
Наконец, она говорит Мише, не отрываясь от своего занятия:
- Ах, милый, ну поцелуй теперь меня в задницу!
- Лилли!
- Схлопочешь еще раз, если не перестанешь вопить, - говорит Антон.
- Лилли, - шепчет Миша торопливо. - Лилли! Ты же не сделаешь этого!
- За 500 марок я уже сделала чересчур много, - говорит Лилли.
- 500 марок? - бормочет Миша. - О чем ты говоришь?
- Заткнись! - говорит Лилли и, повернувшись к Антону, добавляет: - С этим типом спать было ужасно. Он никак кончить не может, ему всегда надо долго! Но надо же мне было узнать комбинацию цифр сейфа…
Нет, нет, это низко! Это грязно! Это жестоко! Миша всхлипывает и захлебывается. Он кашляет, давится кровью и жалобно воет, как побитая собака. Сколько боли причиняет такое разочарование в людях! И в мыслях у него, как всегда, путаница, они разбегаются, разбегаются… Что значит, что я никак не могу кончить? Известно, что у метисов всегда что-то не так с носом, так же, как известно, что метисы с их… что им всегда надо долго. Черт возьми, обычно женщинам это нравится… А Лилли говорит, что это было ужасно? Я самый несчастный человек на свете, женщина, которую я любил, только разыгрывала передо мной любовь, чтобы узнать код сейфа, и теперь они с Антоном стащат все мои деньги. Нет, нет, после такой подлости я не хочу больше жить! Я хочу умереть, сейчас же, я хочу истечь кровью здесь!
Антон и Лилли подходят к кровати, привязывают его руки и ноги к каркасу и затыкают ему рот платком. Тут его охватывает страх, что он захлебнется собственной кровью, и он бьется головой о спинку кровати и пытается издавать какие-то звуки. Но тех двоих это совершенно не волнует, наконец, он затихает и молится, чтобы кровь перестала течь и он не захлебнулся. Хотя совсем недавно он хотел умереть. Видите, как быстро человек может изменить свое мнение! Все-таки он многогранен и сильно зависит от обстоятельств…
- Вот и все, - говорит Антон. - Мы пошлем твоему другу Леве телеграмму из аэропорта, чтобы он пришел и отвязал тебя. Мне очень жаль, Миша, но нам надо спешить. Так что пока, малыш! - И он ласково треплет Мишу по щеке.
Взглянув на Лилли, Миша издает глухой стон, но она только задирает юбку, показывая свою прелестную задницу в подтверждение обещанного поцелуя, да он бы и с удовольствием в другой раз, однако она имеет в виду символический поцелуй. О Боже, а потом она известным образом оттопыривает средний палец на правой руке, как это ужасно, чудовищно, и говорит:
- Пока, придурок!
Хлопает дверь, Миша лежит один в темноте и слышит, как они запирают дверь снаружи, спускаются по лестнице, наконец, все вокруг стихает, и вдруг Мишу бросает в жар: завтра же праздник, 1 мая. Господи, будут ли разносить телеграммы?
23
Нет, 1 мая телеграммы не разносят.
Около девяти часов утра Мише удается высвободить одну руку после бесконечных попыток перетереть веревку. Теперь запястье все в крови, но зато дальше дело пойдет быстрее. Однако как только Миша встает, у него начинает так кружиться голова, что он валится на пол и теряет сознание от боли. Когда Миша снова открывает глаза, он чувствует жуткий холод и с ужасом обводит взглядом кавардак в комнате. Все же он добирается до унитаза, его рвет, и это тоже мучительно. Он уже почти совсем задыхается, но все же под конец собирается с силами, ползет на четвереньках назад в окровавленную постель и там снова теряет сознание. Когда он снова приходит в себя, косые лучи солнца уже попадают в комнату, значит, уже за полдень, он проспал несколько часов.
На этот раз он чувствует себя лучше, он отдохнул, может подняться и осмотреться. Сейф раскрыт, в нем ни единой бумажки. Он идет в душ и долго стоит под ним, а потом приводит квартиру в порядок, перестилает постель и ложится. С улицы доносятся пение, музыка и радостные голоса, люди празднуют День Труда. Мише приходится долго и мучительно ломать голову, прежде чем ему приходят на ум ветхозаветные слова, соответствующие его настроению. Это слова из Книги Иова, они гласят: "И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня… Он бросил меня в грязь, и я стал как прах и пепел…"
И он снова заплакал.
Неожиданно жалость к самому себе ему становится противной. И он думает о том, что евреи всегда скулят, когда остаются наедине с собой. Для этого даже построили специальную стену, называется Стена Плача. Поразмыслив над этим умозаключением, Миша начинает хохотать как сумасшедший.
24
Оба друга лежат на берегу Зеленого озера, из маленького радиоприемника звучит "Так говорил Заратустра" Рихарда Штрауса, истекла короткая минута, в течение которой Миша и Лева предавались своим размышлениям. Невероятно много можно припомнить за одну короткую минуту.
- О чем ты думал? - спрашивает Лева, и Миша рассказывает ему.
- Да, мерзко тогда обошлись с тобой Лилли и Антон, особенно Лилли, - говорит Лева. - А я еще этой суке… - Он осекся.
- Что ты этой суке?
- Ничего. А что?
- Ты сказал, что ты еще этой суке…
Господи, не могу же я сказать Мише, что я специально нашел для него Лилли, дал ей 500 марок и сказал, что ей надо быть с ним поласковее, думает Лева, и поэтому он отвечает:
- Я хотел сказать: а я еще этой суке доверял.
- Она что-то еще сказала о 500 марках…
- Вот видишь, ты не должен верить никому. Зачем ей 500 марок, если она может отхватить целый сейф!
- Ах, оставим это! Все остальное тогда было безумно смешным, кроме конца. Не так ли? - говорит Миша. - Все-таки я смог рассчитаться со своими мастерами… - Он вспоминает о "Кло-о-форм" и Фрейндлихе. - То, что я с тех пор опять один, - это уже другое дело.
Отрывок из "Так говорил Заратустра", который звучит теперь, называется "О науке".
- Кстати, о том, что ты один, - говорит Лева.
- Что? - спрашивает Миша тревожно, предчувствуя, что у Левы наготове какой-то сюрприз.
- Я должен сказать тебе две вещи, - говорит Лева. - Серьезную и смешную. С какой начать?
Следуя инстинкту шеститысячелетней давности, Миша отвечает:
- Серьезную. - Серьезные вещи для выживания важнее, чем смешные, - для таких, как он.
- Я оттягивал это, насколько возможно, - говорит Лева. - Я просто никак не мог решиться. Но теперь я должен тебе это сказать, время истекает.
- О чем ты говоришь? - тревожится Миша. Речь идет в самом деле о чем-то серьезном, он это чувствует.
- Я не ожидал, что это произойдет так быстро…
- Что? Что, Лева?
- …я и сам еще не соображу, как быть…
- Да говори же, наконец! Что случилось?
- Я уезжаю из Германии.
- Ты уезжаешь… - Миша садится, смотрит на друга в упор.
- С моей войсковой частью. Что тут поделаешь?
- Когда ты едешь домой?
- 30 июня, вечером, - говорит Лева тихо. - Это воскресенье, - добавляет он. - Поездом.
Потом они долго молчат, и Лева смотрит на своего друга Мишу, а тот отводит взгляд на сверкающее озеро, над водой которого радостно и беззаботно танцуют первые стрекозы. Мише трудно сдержать слезы, но он знает, что слезами горю не поможешь. Лева уезжает домой. Когда-нибудь это должно было случиться. Но чтобы так скоро, так скоро, 30 июня.
- Миша, - говорит Лева наконец. - Я так больше не могу. Скажи что-нибудь!
- Что мне сказать, Лева? - спрашивает Миша печально. Отрывок, который сейчас звучит, называется "Выздоравливающий", рассеянно думает Миша.
- Я же ничего не могу поделать!
- А я что? Я… я рад за тебя, Лева…
- Я вижу, как ты радуешься!
- Нет, в самом деле! Ты вернешься домой к твоей семье… Отец, мать… Ирина! И ты тоже должен радоваться! Здесь вам, русским, не жизнь!
- Конечно, я рад, - говорит Лева и чувствует себя неловко. - Но ты останешься здесь один…
- Не думай, что без тебя я сразу брошусь под колеса… - деланно смеется Миша. - Я и так уже там!
Возьми себя в руки, дружище, думает он. Не будь тряпкой! Если бы это могло помочь, можно стать и тряпкой. Но ведь это не поможет.
- Мы обязательно еще увидимся, когда-нибудь, где-нибудь.
- Обязательно, - говорит Лева с облегчением, потому что Миша, по всей видимости, спокоен. Он тоже садится и сосредоточивается. - Я ведь не завтра отваливаю! Мы еще провернем одно дело!
- Лучше не надо, - говорит Миша.
- Непременно, - говорит Лева - Мы должны, Миша. Деньги валяются у нас под ногами. И тебе они нужны как раз сейчас, чтобы оплатить проценты по ссуде, и мне - для моей семьи, у нас дома людям с каждым днем живется хуже. Так что еще одно усилие, Миша! Я убежден, что дело того стоит.
- Что именно?
- С кусками Стены, значками и униформами все кончено. Я долго размышлял и кое-что придумал.
Тут Миша с сопением выдыхает воздух и говорит решительно:
- Собственно, я уже сыт по горло такими делами.
- От этого дела ты будешь в восторге.
- Там что, девушки?
- Нет. И рынок для нас там еще никем не занят, такая торговля тебе даже во сне не могла присниться.
- Что за торговля?
- Тем, что нужно и хочется практически всем. К чему все стремятся.
Миша думает: возможно, Лева хочет открыть большую пекарню или самый модный парикмахерский салон на Востоке, или он обнаружил, что кому-то срочно требуются офицеры для войны, тут полно вариантов. И он спрашивает, как участник телевизионной игры в загадки:
- Это связано с едой?
- Нет, - говорит Лева и ухмыляется.
- С выпивкой?
- Нет.
Офицеров и парикмахеров Миша не решается упоминать в разговоре, Лева мог бы подумать, что у него что-то случилось с головой, когда его стукнул квалифицированный сварщик.
- Скажи же!
Но Лева решил сделать игру захватывающей.
- Чем люди постоянно занимаются, кроме того, что едят и пьют?
- Гадят.
- Не только.
- Тогда я не знаю.
- Господи, ну что же еще, как не спят друг с другом?
- Ах, вот что! - говорит Миша. Теперь он улыбается, несмотря на свою печаль по поводу отъезда Левы.
- Ну, наконец-то. Браво!
- Тем не менее я ничего не понимаю. Кроме того, после Лилли я даже слышать об этом не могу.
- Речь не о тебе, Миша! Ты - да, на некоторое время. А все остальные! Трахаться люди будут всегда.
Это правда, думает Миша. Трахаться будут всегда. Булочник, парикмахер, генерал - о самой надежной профессии я позабыл. Человек-бассет оживляется:
- Рассказывай же!
- Так вот, - говорит Лева, - ты знаешь, что я люблю ездить по деревням. И с некоторых пор мне все время бросается в глаза на каждой рыночной площади грузовик западного сексшопа. Борта у грузовика наполовину откинуты, а в кузове видеокассеты с порно, уложенные плотными рядами, в огромных количествах, просто блеск, дружище! Я, конечно, слышал об этом, но у нас дома никогда такого не видел, настолько отстал в этом деле Советский Союз… Так вот, перед грузовиком стоят покупатели, много покупателей, ты себе представить не можешь! В основном женщины. Они берут одну кассету за другой, разглядывают фото на наклейках и изучают текст. Ну, я тебе скажу, это почти так же торжественно, как в церкви! И потом слышу, одна женщина говорит другой, что этот фильм покупать не стоит, она его видела, он слабоват, но, к примеру, вот этот и вот этот… И чего только еще они не покупают! Вибраторы в великолепном исполнении, чудеса техники, парики для низа и удлинители для членов - в общем, глаза разбегаются, сразу становится видно, насколько капитализм превзошел социализм. Есть такие аппараты, куда ты можешь засунуть свой конец, а там вакуум, и от этого он вырастает. Кроме того, у них еще полно женского белья и кремов для повышения потенции, какие-то пристегивающиеся хвосты, а резинки, Миша, резинки, ты себе представить не можешь! С шишечками, шипами, хоботками, звездочками и щеточками, чтобы увеличить трение, понимаешь, то есть, все, что только душе угодно! Я был ошеломлен.
- Но у меня действительно нет никакого желания этим заниматься, - уныло говорит Миша.
Лева качает головой.
- Не всем. Только очень выборочно.
- Что значит выборочно?
- Презервативы со вкусовыми добавками.
- Со вкусовыми… чем?
- Со вкусовыми добавками! Да ты и об этом не имеешь понятия! До чего же ты отсталый! Представь себе, первоклассные презервативы, исключительно высокого качества, с шишечками, шипами, хоботками или без них, но еще и имеющие вкус!
- Как вкус?
- Ну, так же, как пустышки для маленьких детей. Я купил несколько и попробовал. Ну и дела! У них и шоколадный, и земляничный, и ванильный, и апельсиновый вкус… - Лева переводит дух. - Персики, киви, яблоки, ты себе представить не можешь, Миша! Я поговорил с парнем, который работает в этой автолавке, он немного понимает по-русски. Он сказал, что для новых земель это откровение. Так вот я и подумал, что это как раз то, что нам подходит, потому что трахаться будут всегда, в мирное время и на войне, зимой и летом, при любом режиме.
- В самом деле, Лева, мне даже само это слово противно…
- Тебе. У тебя печальный опыт, естественно, что тебе уже само слово противно. Но кому еще? Миллионы людей расцветают, едва только заслышат это слово, и женщины сойдут с ума от восторга, если возьмут в рот это, со вкусовыми добавками. Так вот, одним словом, я за это дело взялся.
- Что значит - взялся за дело? Когда?
- Три недели назад. Я говорил с одним из тех людей, которые тут у нас работают на большой свалке. Как хорошо, что вы все учили русский в школе! Парня зовут Фриц Геттель. Я же, русский, не могу сделать большой заказ на порно! Вот я и попросил Геттеля сделать заказ. Конечно, все солидно, оплата сразу после доставки, чтобы у нас была скидка. Должно быть, Геттель уже отправил тебе посылку! По 2000 штук каждого сорта, значит, 2 тысячи шоколадных, 2 ванильных, 2 земляничных, 2 малиновых и так далее, и так далее, всего 20 тысяч штук.
- Ты заказал 20 тысяч презервативов?
- Для начала, старина, для начала.
Миша застонал.