- У меня здесь нет никого, кроме Андрюшки. Вообще никого. Я ж с Ленкой расписан не был. Это мать его. Она сначала писала, даже приезжала несколько раз. Ждать обещала. Через полгода, как меня осудили, Андрюшка родился. А потом надоело ей ждать.
- Еще бы…
- Нет, она вообще-то хорошая, не злая. Просто другого полюбила. Через год замуж вышла за вояку одного. Письмо мне прислала. Так и так, прощай, Володя, у меня новая жизнь. Меня Владимиром звать.
- Очень приятно.
- Я, как вышел, сразу к ней. На сына посмотреть да и помощи попросить на первое время. Она здесь, рядом живет. В сталинской семиэтажке с колоннами. Втайне думал, может, разошлась с военным своим, примет… Не приняла. Нужен я ей такой… Денег вот одолжила немного, и все. Тяжелый разговор получился. К Андрюшке даже не пустила. Мол, нечего ребенка травмировать. Есть у него отец. Пусть не родной, а отец… А я, получается, посторонняя личность. Погоди, говорю, я ж от отцовства не отказываюсь, помогать буду, как смогу. Только на ноги встану. Она - не надо нам никакой помощи, обойдемся… - Володя опять прислушался, затем продолжил: - В общем, неделю у приятеля с зоны прокантовался, после подвальчик присмотрел теплый. На работу не берут без прописки, а где ж ее взять? Подхалтуривал, где мог. Правда, мужик один обещал после Нового года к себе в мастерскую взять, плотником. Я ж столярничать не разучился, на зоне мебель строгал… А не возьмет, в Псков вернусь, там родня кое-какая, пустят на первое время.
Максим Максимович снова ухмыльнулся. "Красиво заливает…"
- Во вторник, позавчера, решил Андрюшку повидать. В школе. У них последний день перед каникулами. Попросил уборщицу, чтоб показала… Вылитый я, один в один. Я б и без уборщицы узнал… Хороший мальчишка. Он мне сперва не поверил, но я ему фотку показал, где мы с Ленкой. Поговорили, в общем… Растерялся он здорово, да и я, если честно. Спрашиваю, чего тебе, сынок, на Новый год подарить? Он плечами пожимает… Я вдруг прикинул, как же подарок передать? Ленка меня теперь на порог не пустит… Тут мысля в башку и стукнула… Хочешь, сынок, я тебе салют подарю? Самый красивый. Вполнеба. Ты, главное, в полночь, как куранты отобьют, подойди к окошку, что на спортплощадку выходит, и смотри. Увидишь салют, знай, это батя твой. Родной батя. У Андрюшки глаза загорелись. По себе знаю, любят пацаны стрелялки всякие. Мы в деревне на Новый год всегда поджиги самодельные запускали… А нынче эти салюты в магазинах продаются…
- И ты, значит, недолго думая, в ларек залез. Герой. За чужой счет подарки делать ума не надо.
- Не хотел я сначала воровать. Надеялся денег достать. Занять. Но кто ж десять тысяч первому встречному с восьмилеткой за плечами даст? У меня, когда вчера сюда заходил, еще и в мыслях не было залезать. Рассчитывал все ж найти деньги… Не нашел…
Володя громко чихнул, зацепив рукой елочку. Шарики на ней весело зазвенели.
- А я ж Андрюшке обещал. Он ждать будет. А теперь что? Хорош батя. Появился и пропал. Да еще обманул… Мне ж меньше трехи не дадут. И все, потеряю Андрюшку. Потом не объяснишь. Да хрен с этой трешницей. Отсижу. Пацана подведу. Он теперь знает, что батя у него есть…
Пошел редкий снег. Прохожих на улице еще не было. Сегодня выходной, на службу не надо, перед бурной ночью лучше выспаться. Некоторые, судя по громким звукам магнитофона, летевшим из окна дома, уже начали пировать. Водитель хлебовоза, закончив разгрузку, закрыл борт машины, забрался в кабину и запустил двигатель. Максим Максимович взглянул на часы. Прошло двадцать минут. Отдел милиции находился в конце соседней улицы, пешком за четверть часа дойти можно, если, конечно, не через Камчатку. Не позвонил этот собачник, что ли?
- То есть ты, значит, предлагаешь тебя не только выпустить, но еще и фейерверк за десять тысяч подарить? Так, что ли?
Володя из Зайцево не ответил.
- То-то и оно… У тебя, голубок, таких историй плаксивых, наверно, с десяток, на все случаи жизни. Как побрякушек на елке. Один красавец мне тоже про больную жену вещал, а потом с прилавка калькулятор пропал. Ты эту сказку про сына в милиции рассказывай, а меня нечего лечить.
- Не вру я! - эмоционально отозвался бывший зэк. - Понимаю, чепуха какая-то, только без резона мне врать. Все равно теперь посадят. А насчет сына в школе можете спросить. Ковалев Андрюшка. Первый "Б".
- Уже бегу…
- Зря вы так…
- Ах, я еще и нехороший. Деньги всегда найти можно. Если очень надо. Значит, не очень надо. Молчал бы лучше.
Володя замолчал. Прошло еще четверть часа. Без разговоров. Больше он не канючил и выпустить не просил. Нога, которой Максим Максимович упирался в столб, здорово затекла, но он не опускал ее, боясь, что парень снова попробует вырваться. Несмотря на легкий мороз, было жарко, словно после марш-броска с полной выкладкой.
"Ну скоро они там?" Максим Максимович принялся высматривать прохожих, чтобы призвать кого-нибудь на помощь. Миловидная дама в шубке, кое-как вывалившаяся из тормознувшего такси, на его призывы не отреагировала. Едва держась на ногах, потащилась к парадному подъезду. К дедку, копающемуся в недрах мусорного бака, обращаться вообще не имело смысла.
- Скажите, - неожиданно спросил Володя, - а у вас есть дети?
- Есть…
- Сын?
- Да. Двадцать три года. Что еще интересует?
- Ничего… Просто так спросил.
Сын жил отдельно. С молодой женой. Не сказать что отношения с ним были натянутыми, но теплыми их тоже не назовешь. То ли юная супруга так влияла на сына, считая Максима Максимовича отсталым от жизни, то ли характер, то ли еще что… За последние два года они ни разу не собрались на какой-нибудь семейный праздник, не говоря уже чтоб посидеть просто так, безо всякого повода. Сегодня они снова будут встречать Новый год порознь. Хорошо бы хоть позвонили, поздравили…
Отцы и дети? Кто их, нынешних, разберет. Все сейчас поменялось… Вы, предки, свою роль выполнили, до свиданья. Да нет, глупости… Просто у них теперь своя жизнь. Хотя обидно. Все ведь для детей… Почему тогда? В чем нестыковка?..
Ну где там эта чертова милиция?!.. За что им деньги платят? Что, у них нормативов нет? Идиотизм… Надо было сказать "убивают". Может, мне еще и в отдел этого самому тащить? Сейчас возьму и выпущу его к чертовой матери! Так ведь завтра снова куда-нибудь заберется… Во, кажется, едут. Дождались.
Максим Максимович, будучи почти всю службу связанным с армейским автохозяйством, научился различать марки машин по звуку двигателя. Вот и сейчас он без труда угадал тяжелое урчание мотора "уазика", который, сверкая голубым маячком на брезентовой крыше, пару секунд спустя вырулил из-за гастронома.
"Они б еще сирену включили, - подумал Максим Максимович, - можно подумать, в пробке застряли".
Он опустил затекшую ногу и помассировал ее ладонями. Милицейский транспорт вскарабкался на поребрик и прямо по заснеженному газону подкатил к ларьку.
- Все, рота, подъем, - бросил он Володе, - выходи.
Когда сержант-водитель обыскивал парня, перед тем как посадить в зарешеченный отсек машины, последний поднял глаза на Максима Максимовича и каким-то по-детски обиженным тоном произнес:
- С наступающим… Служите дальше.
Рефлектор оказался выключенным. В ларьке висел тяжелый запах прелости и подвальной сырости. Часть упаковок с товаром была аккуратно составлена со стеллажей на пол. "Надо же, не просто сбросил, а составил". Возле кассового аппарата лежала на боку черная коробка со "Звездными войнами".
- Все цело? - заглянул в двери оперативный уполномоченный.
- Вроде да… Бардак только.
- Не трогайте ничего. Сейчас эксперт подъедет, следы снимет… И вызовите кого-нибудь из своего руководства, нам нужно заявление.
- А с ним что будет? - поинтересовался Максим Максимович, кивнув на машину.
- Сначала на трое суток. А там поглядим. В зависимости от личности.
Покинув ларек, Максим Максимович достал сигареты, но затем, подумав о чем-то, спрятал пачку обратно в карман. Уполномоченный докладывал начальству о раскрытии кражи, громко крича в перемотанный изолентой микрофон рации. Водитель машины стряхивал снег с брезента "уазика".
Володя из Зайцево каким-то зачарованным, но в то же время грустным взглядом, прижав лицо к решетке, смотрел куда-то в сторону. Максим Максимович обернулся. В небольшом сквере, в сотне метров от гастронома, переливаясь веселыми огнями электрических гирлянд, сверкала новогодняя елка…
После праздников батяня-комбат выписал отличившемуся подполковнику премию в размере месячного оклада. За спасение частного имущества и героизм.
* * *
Год спустя, покупая шампанское, Максим Максимович заметил в дверях универсама знакомое худощавое лицо. Человек выходил на улицу. Впрочем, сказать с уверенностью, что он не обознался, Максим Максимович не мог, зрение здорово подсело, а очки остались дома. "Может, просто похож? Или все-таки он?" Тогда, в январе, сразу после праздников его вызвали в милиции и допросили о ночном происшествии. Делом занималась молодая дамочка с длинными красными ногтями, которые мешали ей печатать на машинке. "А где этот?" - спросил Максим Максимович. "В тюрьме, - не отрываясь от печатания, ответила дамочка, - он ранее судимый, к тому же без прописки. Не отпускать же такого…" Закончив допрос, она оставила на всякий случай свою визитку, предупредила, что месяца через три Максима Максимовича вызовут в суд, и попросила обязательно прийти.
Но ни через три, ни через девять месяцев Максима Максимовича никуда не вызывали. Он спрашивал у комбата, но тот пожимал плечами - надо будет, вызовут. Неужели выпустили?
Максиму Максимовичу очень хотелось, чтобы он сейчас не ошибся. Чтобы это был он, Володя… "Да, я тогда все сделал правильно, задержал вора, передал его органам… Какие могут быть угрызения? Его арестовали? Но ты здесь при чем, товарищ подполковник… История с сыном? Скорей всего, это выдумка… Или нет?.. Но что с того, даже если правда? Вор должен сидеть. А он вор… Воры не бывают честными… Но… Лучше б его отпустили. Не знаю, почему, но так оно лучше".
Максим Максимович покинул очередь, вышел на улицу, огляделся по сторонам. Парня не было. То ли свернул за угол, то ли сел в отходивший от остановки троллейбус. "Обознался или нет?"
Вернувшись домой, он отыскал в трюмо визитку дамочки-следователя, набрал номер.
- Слушаю, - раздался знакомый голос.
- Здравствуйте… С наступающим…
Максим Максимович представился и напомнил обстоятельства прошлогодней истории.
- И что вас интересует?
- А чем все закончилось? Просто меня так и не вызвали в суд.
- Дело же прекращено. Я разве не уведомила вашего начальника?
- Он ничего не говорил, - почувствовав явное облегчение, ответил Максим Максимович.
- Возможно, уведомление не дошло. Это бывает.
- Простите, а почему прекращено?
- За смертью обвиняемого…
- Как?.. Как за смертью? - едва слышно выдавил из себя отставной подполковник.
- Он с кем-то подрался в камере, и его ударили ножом… Это вина администрации тюрьмы. Допустили, что у арестованных был нож… Алло, вы слышите? Алло?
- Да… Слышу… Скажите, пожалуйста… Если знаете. У него есть сын?
- Сын? Кажется, есть… Да, точно. Я вызывала его бывшую сожительницу. Она что-то говорила про мальчика.
Не попрощавшись, Максим Максимович положил трубку и уставился в белое, пустое окно.
* * *
За пятнадцать минут до боя курантов Максим Максимович вышел в прихожую, обулся, накинул куртку и поднял с пола приготовленную хозяйственную сумку.
- Куда ты? - обалдело уставилась на него жена, выглядывая из кухни. - За стол пора.
- Я сейчас. Быстро, - как-то виновато ответил отставник, шагнул за порог и аккуратно прикрыл дверь.
Выйдя на улицу, он почти бегом направился к спортивной площадке, расположенной в соседнем квартале. Редкие прохожие неслись домой, боясь опоздать к первому удару часов. Кое-кто начал праздновать прямо на улице. Впрочем, Максим Максимович не обращал на них ни малейшего внимания. Без пяти двенадцать он остановился в центре площадки и внимательно посмотрел на окна возвышавшегося напротив семиэтажного сталинского дома с колоннами. Затем вытащил из сумки черную коробку и поставил ее на снег. "Звездные войны! Незабываемые впечатления!" Чуть замерзшими пальцами извлек спрятанный под защитной бумагой фитиль и стал ждать.
Когда пробил двенадцатый удар курантов, Максим Максимович зажег спичку и поднес ее к фитилю.
Лариса Бау. Рождественский детектив
В нашем славном городе Джерси-сити, где от мерзости запустения спасает работа в соседнем Нью-Йорке, от снежных бурь - горы Пенсильвании, от акул - предательство Гольфстрима, живут как богобоязненные, так и шаловливые люди.
Нашего мэра зовут Иеремия, и он ревнитель праздников.
В чудесные предновогодние дни возле горсовета устанавливают елку и менору.
Возле елки всегда ставят сарайчик, в нем пластмассовых барашков и козликов, Деву Марию, Иосифа, волхвов и голенького младенчика Христа. Сверху на палке прикручена электрическая вифлеемская звезда.
Это умиляет и трогает мою нехристианскую душу. И я всегда заворачиваю по дороге, чтобы посмотреть эту немного китч, немного наив, немного обшарпанную милую-родную компанию.
На днях подхожу - две пожилые тетки плачут, показывают пальцами в сарайчик, взывают ко мне по-испански. Коренные жительницы нашего города. По-английски немного говорят и даже немного понимают. Смотрю - а младенчика Христа нету. Украли младенчика Христа, похитили злоумышленники.
Бегу к полицейскому, закрывающему своей огромной тушей главную горсоветную дверь, они трусят за мной.
Полицейский смеется: Христа украли? Такое бывает, шалят подростки. Не могу подойти - охраняю двери в горсовет, вдруг мэра Иеремию тоже похитят?
Но полицейского вызывает. Другого. Тот прилетает с мигалкой, бежит к рыдающим, рука привычно на пистолете (городок у нас шебутной).
- Вот, - говорю, - сэр, нету младенчика!
Тетки голосят. Полицейский переругивается с ними по-испански, оглядывая окрестности преступления: менора на месте, гигантская чугунная тетка в шлеме античного вида, указующая ввысь, - на месте, чугунный макет санто-доминговского собора, подарок благодарных иммигрантов, - на месте, даже чугунный карликовый солдат Первой мировой войны в обмотках - и тот на месте.
Полицейский надеется: может, младенчика еще не положили в ясли и принесут в ночь двадцать четвертого под Рождество.
Возражаю: а как же, сэр, все уже собрались, двадцать второе декабря, даже волхвы притащились издалека, вифлеемская звезда в наличии над сарайчиком, трепещет-мигает под ветром. Вспомните Библию, сэр: если уж все собрались, так Христа давайте сразу. И в прошлом году все сразу были. Заранее, за неделю.
Полицейский залезает внутрь, шурует там в надежде, может, младенчика ветром в угол забило. Несмело подхожу, вступаю в священный хлев, дуэт рыдающих не решается, благоговеет в сторонке. Барашки и козлятки на цепи, волхвы прочно ввинчены в землю, Дева Мария прикована цепью к яслям, ясли - к сарайному полу. А младенчика нету, отвинтили от яслей!
Полицейский мнется - у него каждый день дела поважнее, особенно с наступлением темноты, особенно там, подальше от горсовета, где заколоченные дома, разбитый асфальт, печальные горожане слоняются возле винных магазинчиков…
Но кесарев протокол составляет, мы - свидетели-истцы - подписываемся, и он клятвенно обещает теткам младенчика вовремя раздобыть. Теперь, поди, охрану к сарайчику приставят.
Схожу проверю завтра. Зря, что ли, налоги платим?
Прихожу назавтра.
Нету младенчика, нету пупсика нашего.
А может, кто добросердечный похитил его, чтоб от злой судьбы уберечь? Или он сам ушел, надоели ему грехи человеческие заранее?
Нежится где-нибудь на островах теплого океана, кокосовым молоком из трубочки лакомится, ласковый ветер овевает личико…
Глаза мои сладостно увлажняются, благодатью согревается суровое сердце…
Нечего тут в сарае на ветру, младенцам вредно. Минус девять градусов, северный ветер, подозрительные шастают…
А мэр Иеремия на месте. Стережет его полицейский, хотя его вообще похитить трудно - такой он огромный, толстый, крикливый мужик.
Ночью город замело снегом. И сарайчик с волхвами, Девой Марией и Иосифом, с барашками и козлятками замело так, что одна верхушка с вифлеемской звездой торчит. Вернулся ли младенчик? Таинственно там, тихо и светло.
Чистят снег на площади верные сподвижники мэра Иеремии. Завтра приду посмотрю, может, все уже привычно, все на месте, хорошо и спокойно.
Помните теток рыдающих? Мне открылось, кто они, тревожные сердцем, взыскующие чуда.
Они ангелы… Проходя мимо маленького детского сада, я вижу их. Одна кормит из бутылочки мальчика в полосатых носках на непослушных ножках, другая вытирает пыль на подоконнике.
Замечает меня, узнает, стучит в окно…
Я захожу внутрь: в надеждах не страдать за человечество тут резвятся, вопят, хихикют, складывают пирамидки, слюнявят мишек, чавкают и чмокают разноплеменные человеки…
Мы обнимаемся, и я обещаю им зайти завтра, надеюсь, с благой вестью, тоже ангелом как бы.
Угасал короткий зимний день.
Через талые сугробы пробралась к вифлеемской звезде старушка с торбой.
Стесняясь заранее, отгоняя дурацкие мысли, что вот сейчас стража мэра Иеремии набежит подозревать… надо будет рассказывать, запинаясь, подыскивая слова, нелепую историю об украденном беспечными иродами младенце, жалеть, что копию кесарева протокола не озаботилась получить, и ангелы-свидетели далеко…
В торбе у нее копеечная кукла - в ясли положить, если чуда не случится. Если злоумышленники назад младенца не принесут. Или если Господь не озаботится, не скажет: Мария, у нас с тобой пара дней осталась, человеки уже елки нарядили, угощения заготовили, свечки на подоконниках зажгли, не можем мы их обмануть, давай как-нибудь постараемся, а?
Вздохнула облегченно: вот он, младенчик, привязан к яслям крепко. Сдержал полицейский слово, архангел-защитник, нашел, не зря налоги платим.