Сестра покачала полуседой головой и вышла из палаты.
И тут Гелю прорвало. Сначала еле всхлипывая, а потом в голос, она рыдала, сидя у кровати больного ребенка. Сетуя на жизнь, судьбу, ненавистные квоты, ужасную действительность, с которой совершенно невозможно справиться, которая обрушивалась, невзирая на календарь, праздники, детей; ей, этой неведомой руке, ведущей через страдания и боль маленькие жизни, не было до них никакого дела. А сама Геля такая бессильная, такая никчемная. Слабая одинокая сиделка, без образования, без связей, без власти. Никто.
Внезапно она выпрямилась от мысли, словно пронзившей ее насквозь.
"Нет. Кое-что я могу сделать. Кое-что у меня есть. И даже очень много, и даже более чем достаточно".
Она выскочила из палаты и отправилась на поиски главврача.
Виктор Анатольевич делал обход вместе с Евгенией. Виктор часто помогал врачам разбирать новые случаи, мог внезапно вмешаться в ход лечения. Он считал, только так может контролировать больничный кровоток. Быть близко и чувствовать его малейшие вибрации.
Геля зашла в палату, подошла к главврачу поближе и слегка коснулась рукава.
Он выпрямился, и они встали друг напротив друга. И стояли так, почти одного роста, глядя друг другу в глаза.
- Я буду донором, - громко сказала Геля.
Он медленно провел рукой по лбу, посмотрел на нее долгим глубоким взглядом и отчеканил:
- Нет.
Виктор отвернулся к Пете пяти лет от роду. Тот смотрел на них во все глаза, придерживая повязку крохотной пухлой ручкой. Светлые кудряшки рассыпались по подушке, и на них играло закатное солнце.
Геля повысила голос:
- Да. Я все решила, вы не имеете права отказать. Добровольное донорство. Я читала инструкцию.
Евгения удивленно уставилась на Гелю, как на обезьянку в цирке, которая вдруг начала вытворять неожиданные кульбиты. Как можно было пожертвовать куском своей здоровой кожи ради какого-то чужого ребенка, в ее голове совершенно не укладывалось. Тем более куском кожи с бедра - ведь это так видно на пляже. Или, того хуже, с шеи. У молоденькой девушки останется кошмарный шрам. И все ради того, чтобы лицо мальчика стало чуть менее страшным.
Геля посмотрела на Евгению и заявила:
- Моя кожа, что хочу, то и делаю.
Главврач положил ей руку на плечо:
- Геля, это слишком опасно для вас. А толку не будет никакого. Подрастет, передадим его в пластику. Отдадите лоскут, а он не факт что приживется. Будет плохо и вам, и ему.
- Приживется. Моя кожа приживется, я знаю. У нас одна группа крови. И мы еще как-то совпадаем, я чувствую это. - Перед выходом из палаты вдруг повернулась, тряхнула челкой и проговорила: - Вы знаете мое имя. Как это мило.
Вышла и твердым шагом направилась в его кабинет.
В ней поселилась сила, сопротивляться которой было немыслимо.
Виктор Анатольевич ошарашенно смотрел ей вслед и непроизвольно поддался порыву.
- Завершите осмотр, - бросил он Евгении и направился вслед за Гелей.
События развивались стремительно. Результаты анализов показали, что Геля полностью здорова. Причин откладывать пересадку не было.
Когда ее везли в операционную, она улыбалась.
Накануне Ангелина получила доступ к Витиной истории болезни и личному делу. Витин папа после смерти второй жены остался с мальчиком один. И, судя по всему, постепенно превратился в обыкновенного деревенского пьяницу. До того как произошло несчастье, его не раз вызывали в органы опеки и грозились отобрать ребенка.
На одном из документов Геля обнаружила его фото.
…Фотографию своего собственного отца она видела лишь однажды. Мама никогда не рассказывала о нем и только один раз поддалась ее мольбам, вытащила откуда-то помятый черно-белый снимок и безмолвно, с перекошенным лицом передала дочери. В личном деле Вити было точно такое же фото.
…
Тридцать первого декабря, ближе к полуночи, их вместе ввезли в украшенный к празднику зал: Гелю на одной каталке, Витю - на другой. Обитатели ожоговой радостно обступили их и наперебой обнимали. А потом столпились вокруг елки-великанши, такие живые, с блестящими глазами, болтая и предвкушая приближение праздника. Пахло шоколадными конфетами, морсом из черной смородины и еловыми шишками. Подвыпившие медсестры в хозблоке заигрывали с Сергеем Сергеичем из перевязочного пункта, свеженареченным Дедом Морозом, ожидающим своего торжественного выхода.
Марина Львовна по Гелиной команде включила заготовленную новогоднюю фонограмму, сделала погромче колонки.
И началось, закрутилось.
Спустя полчаса весь пол был усыпан конфетти, подарки распакованы. Ее подопечные, все до единого, светились алыми счастливыми щеками.
Такого буйства красок и детских восторгов ожоговый центр не видел со времен своего основания.
Геля, будто в полусне, глядела на ребят повлажневшими глазами и чувствовала, как неизвестно откуда в нее вливаются новые силы.
Виктор Анатольевич неслышно подошел к Геле сзади и медленно проговорил, усмехнувшись:
- Ну что же, Ангелина… - Он помолчал. А потом наклонился и с непонятно откуда взявшейся нежной игривостью сказал: - Я долго молчал. Но теперь, когда я узнал вас, скажем так… с другой стороны, я скажу. Зад у вас - отменный.
Геля покраснела, зажмурилась и едва слышно хмыкнула.
Главврач отвез каталку чуть ближе к центру зала, и они вместе смотрели, как ребята увлеченно играли подарками. От него приятно веяло терпким парфюмом с легким шлейфом сигарет без фильтра.
- И еще. Похоже, я смогу для вас кое-что сделать, - изменившимся тоном отрывисто бросил он.
Геле захотелось схватить и удержать сердце, зачастившее от его близости.
- У меня в первом меде приличные связи. Вы поступите и останетесь работать здесь. Ангелы в больнице - дело, знаете ли, нечастое, - хмыкнул он.
Гелю охватило осознание одновременно правильности и предопределенности происходящего. Как будто перемешанные в невыразительную массу детали пазла вдруг чудесным образом разместились по своим местам. Уютные чешские мостовые медленно таяли в тумане.
А проступали другие картинки, пока нечеткие, но наполненные таким важным для нее смыслом.
Витя, полулежа в своем кресле-каталке, медленно поглаживал коробку из-под принтера, которую попросил водрузить себе на колени. Геле было ясно, что где-то там, под повязкой, он улыбался.
В уголках его глаз носились неутомимые чертики будущих побед и разочарований, надежды и отчаяния, радости и грусти. Жизни.
Лара Галль. Пойдите к продающим и купите
Человек местами как цветок, думаю я, - во сне сворачивается наиболее удобным образом, а наяву расправляется, чтобы вобрать всем сердцем и всем помышлением своим побольше обслуживания.
Человек определенно божественнен, думаю я, - мифы не лгут, ну потому что посмотрите на любого, да хоть на себя: разве в настройках по умолчанию не стоит "каждый должен быть мне полезен" и "все должно быть устроено так, чтобы мне было удобно". И это не только в сфере обслуживания, человеку вся жизнь вообще - сфера обслуживания.
И раздражается ли он на плохой wi-fi в полете, или на угрюмую кассиршу, или на козла водителя в правом ряду, или на тупящего ребенка, или на неумелого любовника, или на непонимающую мать - это всегда вопль по неидеальному обслуживанию, всегда. И жалобы вида "меня не ценят", "меня не понимают", "меня не балуют" - суть одно: меня плохо обслуживают. Хотя кто, ну кто будет тебя понимать и ценить, баловать и угадывать, если вокруг - такие же как ты, с запросом на то же, что и у тебя? Ну это примерно как если бы все вдруг выиграли в лотерею - возможно, почему нет, только выигрыш будет меньше стоимости лотерейного билета.
Кстати, знаменитое "наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь" - в том числе и про то, что без других человеку не выжить с рождения до смерти: человек наг, и ему кажется, что ему нечего дать другим и надо успеть взять побольше, чтобы поставить между собой и смертью. И чем больше он наберет и поставит - тем мощнее буфер между одной наготой и другой. И человек смотрит из окна себя на мир как на источник недополученной дани.
Забавно, что даже в своей заботе о других человек норовит обслужить себя, думаю я, глядя на фарфоровых кукол в витрине.
Куклы в старинных шляпках и платьях, локоны причесок прелестны, а вон та похожа на маленькую девочку, которой я хочу купить подарок на Новый год. Вот куплю и подарю ей - они так похожи, что это невозможно просто так оставить, надо непременно составить историю: купить куклу и принести девочке ее двойника, и увидеть ее реакцию, и уже распирает от сюжета, ааааа. (Девочка хочет на Новый год совсем другое - проектор звездного неба, например, - но, что она понимает, когда тут такое, вот куплю, принесу, и будет круто.) Не будет, понимаю я, - невозможно предписать другому, что ощущать, когда тебя прет от собственных затей.
Человек склонен ставить себе в зачет количество усилий.
Не конечную пользу другому, а "я пытался" - словно количество суеты наглядней, самооправдательней, чем тихое вникание и точечное попадание в пользу для другого. Но нет, "я пытался" имеет для человека вес, а то, что вам другое нужно, - так это "вы о себе возомнили".
На самом деле возомнили все:
возомнила я, порывающаяся купить внучкам коробку с птифурами, потому что мимими же: маленькие пальчики будут брать эти крошечные пирожные - ну разве не идеально я срифмовала? (маленькие пальчики предпочитают маленькие бутылочки с актимелем, но это их сюжет, а я вот только что вообразила свой с птифурами, что ж мне, нельзя драматургом побыть за свои деньги, ну подумаешь, диатез);
возомнили все, кто сейчас покупает подарки к Рождеству, уложив рот в гримаску в "пусть скажут спасибо и за это";
возомнили и те, кто предчувствует, что дарители опять не угадают и вручат какую-то фигню, потому что ни фига не понимают, не умеют выбрать, а хочется чуда и праздника;
все возомнили о себе, но того не видят, потому что самое сладкое чувство на свете - это ощущение что ты режиссируешь сюжет (ну раз уж не повезло стать гениальным актером у режиссера, позвавшего тебя на все готовое - украсить собой идеальную картинку).
И я все думаю про это чудо, которого все ждут в Рождество, - оно главный герой всех этих святочных историй, расплавляющих сердце в слезы.
Это чудо совпадения, когда человеку вдруг дают в точности то, что ему нужно. И явление это - такое ценное и редкое, что о нем без конца снимают фильмы и тиражируют истории, чтобы хоть как-то растормошить это чудо случаться почаще, и все верят, что чудо случается, потому что вот так идеально срабатывают высшие силы, и происходит резонанс полезности у дающего и принимающего.
На самом деле это чудо вполне можно воспроизвести в домашних условиях. Потому что всякая история про чудо - это история про то, что другой на время убрал до минимума настройки собственного желания обслуживаться и прислушался к эфиру другого. И сквозь шум и треск чужих частот уловил в нем древний запрос на избавление от страха. И подарил ему что-то годное для помещения в буфер между первой и последней наготой.
(Ну примерно как Бог подарил миру младенца Иисуса, контрабандно протащив его на чумную нашу планету, мысленно прибавляю я, - исключительно полезный подарок, вот только бы уметь его правильно юзать.)
И последнее полнолуние этого декабря подсвечивает эту мысль древним светом.
Ольга Лукас. Лапа ищет человека
Лапу бросили за четыре дня до Нового года.
Медсестра Рая сразу заподозрила неладное. Так она потом рассказывала всем сотрудникам и посетителям клиники "Кошачий лекарь":
- Я сразу заподозрила. Когда ребенка оставляют в кабинете одного - что это за хозяева такие?
"Ребенок" - значит, четвероногий пациент. Рая всех животных называет детьми. Особенно тех, кто нуждается в медицинской помощи.
Но Лапа ни в какой помощи не нуждался. Хозяева принесли его на осмотр, оставили в кабинете доктора Иванова, а сами пошли к Максиму, заводить карточку пациента.
Максим - администратор клиники и будущий ветеринар. На самом деле он хоть завтра может идти и лечить животных, он это умеет, и опыт у него есть. Но он хочет работать только в "Кошачьем лекаре". Вот и ждет, когда клиника расширится, и ему выделят отдельный кабинет для приемов. Пока же он консультирует хозяев по телефону, выписывает карточки, принимает оплату и ведет хозяйство. А помогает ему Подарок - серый кот дворовой породы, один из старейших сотрудников "Кошачьего лекаря".
Подарок успокаивает животных, которые пришли на прием, поддерживает их хозяев и деликатно удаляется на кухню, если в кошачью клинику приводят собаку. А один раз безутешные хозяева принесли попугайчика, которого потрепала соседская кошка. И потребовали, чтобы вслед за Подарком убрались все коты, ожидавшие своей очереди в коридоре! Ведь от этих хищников - одни когти чего стоят - всего можно ожидать, а бедная птичка уже настрадалась. Но Максим навел порядок, взял попугая под свою защиту, и вскоре доктор Иванов уже осматривал пернатого пациента.
Так вот, когда хозяева Лапы подошли к стойке администратора, чтобы оформить все необходимые документы, Рая сразу заподозрила неладное, а Максим - нет.
- Порода - шотландский вислоухий. Цвет - дымчатый. - записал он в карточку пациента. - Сколько лет коту? Не больше двух, да?
- Где-то около двух, - кивнула хозяйка. - Мы точную дату потеряли. Понимаете, записали на бумажке, положили в секретер и потеряли.
- Понимаю, - сказал Максим, привычным движением смахивая на пол исписанные мятые листки, которым не место на стойке администратора клиники. - Как зовут?
- Ирина Владимировна. А мужа - Аркадий Кириллович.
- Котика как зовут.
- Понимаете, - смутилась Ирина Владимировна, - мы записали на бумажке его возраст, и паспортное имя, и породу, что там еще?
- Родителей! - подсказал Аркадий Кириллович. - Дипломированные медалисты!
- И положили в секретер? - догадался Максим. - Но называете же вы его как-то. Когда погладить хотите, например.
- Погладить? - удивился Аркадий Кириллович.
- Мы его зовем Лапа! - внесла ясность супруга. - Понимаете, когда нам его принесли, он был - ну вылитый лапоть. Такой, знаете, каким щи хлебают. Мы сначала назвали его Лапоть, а потом сократили до Лапы.
- Тогда я записываю: кличка - Лапа, - сказал Максим. Он не стал говорить, на кого, по его мнению, похожи сами хозяева шотландского вислоухого котика (Аркадий Кириллович - на лысого ежика в тесном костюме, Ирина Владимировна - на метелочку для пыли, сделанную из разноцветных синтетических волокон).
- У него и документы какие-то должны быть, у заводчика, - подал голос Аркадий Кириллович.
- Не надо. Сейчас мы заведем ему карточку. Какие жалобы?
- Жалобы? Вы знаете, он ковер царапает, - начала перечислять Ирина Владимировна, - потом - будит нас в выходные рано утром, чтобы поесть ему дали. Еще рассыпает в туалете свой наполнитель. Потом - топает по ночам по коридору. Один раз уронил с полки сувенирную фигурку.
- Из крана пьет, когда у него миска своя есть! - наябедничал Аркадий Кириллович. - Шерстью на брюки линяет! Вечером как придем - проходу от него нет, все лезет, куда мы - туда и он! Под ногами шныряет!
- Значит, на здоровье жалоб нет, и вы решили удостовериться, что с животным все в порядке? - уточнил Максим.
- Мне сотрудница на работе сказала - отвезите вы его в клинику и осмотрите, чего он у вас бегает по ночам и всех будит, - пояснила Ирина Владимировна, - может, он психический.
- У сотрудницы свои коты есть?
- Что вы, нет, конечно. Ей только котов не хватало, с ее-то детьми. Все как один ненормальные!
- Вы только не волнуйтесь. Доктор сейчас осмотрит вашего котика, мы подлечим его, если понадобится. В дальнейшем будете привозить его раз в год на плановый осмотр. Ветеринары нашей клиники также выезжают на дом. Но к здоровому животному врача вызывать смысла я не вижу.
- Раз в год? - нахмурился Аркадий Кириллович. - Знаете, молодой человек, вы пока тут заполняйте все, а мы сходим в банкомат, снимем деньги. Чтобы заплатить вам за работу, за прием. За лекарства там всякие.
Максим кивнул, и хозяева Лапы ушли. Отключили телефон и больше не вернулись. Оставили в клинике своего шотландского вислоухого друга. Решили, наверное, что это слишком дорогое удовольствие - раз в год на осмотр приезжать. А вдруг кот окажется психическим, как предрекала сотрудница Ирины Владимировны? Тогда вообще расходов не оберешься.
А Лапа-то об этом ничего не знал! Он терпеливо сносил все медицинские манипуляции: доктор Иванов умеет успокоить даже самого тревожного котика. Вот, только когда осмотр закончился и показал, что пациент совершенно здоров, некому было за него порадоваться. И заплатить по счету.
Рая, которая, как мы помним, с самого начала заподозрила неладное, но почему-то молчала, схватила "ребенка" в охапку и начала его укачивать.
Лапа обмяк у нее на руках, как плюшевая игрушка. Впервые в жизни он покинул квартиру, в которой жил почти два года, оказался среди незнакомых запахов, и хозяева куда-то исчезли.
Появились новые пациенты, и Рая вынуждена была заняться ими. Лапу отдали Максиму. А тот перепоручил его заботам Подарка.
Увидев другого кота, по виду здешнего хозяина и начальника над всеми людьми, Лапа прижал и без того обвисшие уши, весь съежился и стал медленно отступать к выходу.
- Не бойся меня, пошли, - коротко сказал Подарок и повел новенького на кухню. - Ешь, пей. Туалет сам найдешь. Надеюсь, ты приучен? Захочешь отдохнуть - вон там шкаф со швабрами, на верхней полке сплю я, можешь устраиваться этажом ниже. Освоишься - приходи, поговорим.
Лапа хотел внимательно обнюхать кухню, но за дверью послышались шаги, и он прыгнул вверх, в сторону, снова вверх - и оказался в пластмассовой синей бочке. В сентябре в ней привезли песок, и доктор Иванов велел ее не выбрасывать: летом эта бочка пригодится ему на даче. Сейчас же бочка стояла в углу, занимала место и не приносила никакой пользы. До тех пор, пока в нее не прыгнул Лапа.
В бочке было уютно и безопасно. Пахло песком и пластмассой, но это были неопасные запахи. Весь мир оказался за пределами синих стен, и дымчатый шотландский вислоухий решил обдумать все, что с ним произошло. Но вместо этого уснул.
Лапы хватились лишь к вечеру: Максим каждый час звонил нерадивым хозяевам, но те, как видно, не просто отключили телефон, но для надежности еще и закопали его в землю на перекрестке трех нехоженых дорог где-нибудь в глухомани.
Подарок был занят важным делом: успокаивал сиамских котят, прибывших на первый в жизни осмотр. Доктор Иванов ушел сегодня пораньше, зато вернулась с выездов Анна Борисовна, чтобы закапать глаза своей постоянной пациентке, престарелой болонке Кумушке. По правде сказать, хозяйка Кумушки, одинокая старушка, и сама прекрасно справлялась с этой процедурой, но ей нравилось приходить в клинику, чтобы поболтать с Раей.
- А где же кот-то ваш новый? Или его в карантин закрыли? - спросила разговорчивая бабулька, когда запас дневных сплетен был исчерпан.