XVI
В сентябре 1947 года Александру зачислили на третий курс медицинского института, и дни полетели один за другим, забитые делами едва ли не по минутам. Студенческий поток, в который она попала, в основном состоял из бывших фронтовиков или, во всяком случае, парней и девушек, близких к Александре по возрасту. Они ведь поступали в институт в августе 1945 года. Ребят со школьной скамьи, или, как их называли, "малолеток", на третьем курсе были считанные единицы, зато на втором и первом полным-полно. Так что Александра не чувствовала себя ни белой вороной, ни перестарком, что было для нее важно. Поэтому и учеба сразу пошла хорошо, даже отлично, что и позволило Папикову немедленно выхлопотать "для лучшей медицинской сестры Советского Союза" именную стипендию. Александр Суренович был из тех людей, кто, взяв однажды на вооружение какое-то клише, в дальнейшем пользуется им неизменно. Вот так как-то он назвал Александру "лучшей медицицинской сестрой Советского Союза" и с тех пор во всех официальных представлениях именовал ее только так и не иначе.
К новому, 1948 году пришел в себя после кончины матери Марк и снова стал досаждать Александре своими ухаживаниями, правда, довольно робкими, но все равно очень тягостными для нее.
А в феврале нежданно-негаданно объявился маленький генерал. Как выяснилось, он разыскал Александру через заместителя главврача той больницы, где когда-то работали вместе Александра, ее мама, Карен и Надя, занявшая теперь столь высокую должность. Маленький генерал упрямо посылал цветы, билеты в кино, в театр, в цирк и даже в Большой театр. От этого натиска Александра подрастерялась, что вообще было на нее не похоже. А перед приглашением в Большой театр просто спасовала и приняла его. В течение вечера выяснилось, что маленький генерал обладает явным чувством юмора, а классическую музыку знает гораздо лучше, чем Александра. Но все это, увы, на Александру не подействовало, и у нее не возникло даже намека на живое чувство к упорному ухажеру. То же самое было и с Марком.
– И чего ты носом крутишь? – как-то сказала Надя. – И Марк, и генерал – женихи высший сорт, экстра! Видела, на шоколаде бывает написано "экстра"? Вот так и твои женихи.
– Бери их себе, – равнодушно отвечала Александра, – а я привыкла одна, и мне никто не нужен, кроме того, которого нет и быть не может.
Поговорили об этом и с мамой.
– Они тебе противны? – спросила Анна Карповна.
– Нет. Пожалуй, нет, – удивилась Александра. – Ма, ты имеешь в виду: стерпится, слюбится?
– Что-то вроде этого, – внимательно посмотрев на дочь, сказала Анна Карповна. – Хоть через год, а дитя родить надо, притом в семье. Тут есть над чем подумать.
– От нелюбимого мужа?
– Как тебе сказать, Саша? Большинство рождается от нелюбимых или с той, или с другой стороны. Это мне повезло, а не у всех так, далеко не у всех.
– И что, выходить за "своего" Марка или за "чужого" генерала?
– Не знаю, но время подпирает, решать все равно надо…
– Ничего, ма, я все-таки подожду, – упрямо сказала Александра.
– Пока я в силах, мне бы хотелось поднять ребенка. Кто тебе поможет?..
– Ой, мам, я не успела тебе рассказать. Наташа Папикова пыталась дать мне деньги, когда я была на их новоселье. Ты, говорит, невеста, купишь себе одежку, обувку, пятое-десятое. Это их с Александром Суреновичем была общая просьба. Я отказалась. У меня и так стипендия Бурденко в институте, да еще за каждую операцию платят прилично. Я ведь не полная дура, знаю, чьих рук это дело…
– Есть гордость, а есть гордыня – не лучшее качество, – сказала мать. – Я и сама грешу гордыней, это у тебя наследственное. А надо бы, наверное, отставить ее в угол. Ты ведь с этими людьми прошла и огонь, и воду, и медные трубы?
– Да, прошла.
– Значит, их помощь принять можно, хотя это дело твое. Я бы из-за своей спеси не приняла.
– Ну вот, мама, и мне тяжело. А что касается женихов, то тут Надя права: справные, – с усмешкой употребила она деревенское словцо, – справные, мамочка, женихи, да бог с ними. Надо хоть четвертый курс закончить, выйти на прямую…
– Глупости мы с тобой говорим, – вздохнула Анна Карповна. – Человек предполагает, а Бог располагает. Думаю, ты в один день замуж выскочишь, как в омут головой… Дай бог, чтоб удачно!
В конце июля 1948 года приехала из поселка Ксения поступать на биологический факультет Московского университета. Александра настаивала, чтоб, пока экзамены, она пожила у них с мамой в "дворницкой", но Ксения категорически отказалась и смогла устроиться в общежитии. Ее поселили в комнате на двадцать человек.
Как-то августовским вечером поскребся к ним в дверь старичок дядя Вася, только что заступивший на ночную смену в кочегарку.
– Нюра, там вашу дочку спрашивают, – сказал он через дверь.
Хотя уже стемнело, время было еще не позднее. Анна Карповна и Александра только собирались укладываться.
Анна Карповна открыла дверь.
На пороге "дворницкой" предстал военный в белом мундире. "Довольно рослый, а Саша дразнит его "маленьким"", – подумала Анна Карповна, уверенная в том, что это и есть надоедливый Сашин ухажер.
Александра стояла далеко от двери в темном углу комнаты. В руках ее как на грех была чашка с водой, которую она намеревалась поставить на тумбочку рядом со своей постелью.
Чашка выпала из ее рук и разбилась вдребезги.
– Ва-анечка! – вскрикнула Саша и, стремительно пробежав по комнате, бросилась на шею гостю.
Она целовала его горячо, истово.
– Господи! И откуда ты взялся, Ванечка? – Она даже не обратила внимания на то, что он генерал. – Мамочка, познакомься, это Ваня, мой комбат.
Генерал молча поклонился Анне Карповне.
– Проходьте, – радушно развела руками Анна Карповна, – ласкаво просимо!
– Мама, – плотно притворив дверь, сказала Александра, – говори по-русски.
Анна Карповна пожала плечами.
– Ой, Ванечка, а я только сейчас заметила, что ты генерал!
– Недавно дали, – вытирая тыльной стороной ладони под глазами, сказал бывший комбат штурмового батальона морской пехоты. – Сегодня форму получил – и сразу к тебе… Я давно хожу вокруг вашего дома, не один месяц. Я ведь обещал, что приду с войны генералом… А что генерал, так это нашему комдиву спасибо. Тогда, в Севастополе, на другой день проверяющий генерал улетел в Москву, потом сразу же ты уехала из батальона… А меня никто не вызывает, я все исполняю должность комбата с твоей одной звездочкой младшего лейтенанта. Потом, наконец, вызвал меня комдив. Оказывается, не дал он ход делу по моему разжалованию, замял его на свой страх и риск. Так вот, вызвал, вернул майорские погоны и вручил мне предписание о переводе. Как-то сумел договориться наш комдив… И шито-крыто.
Анна Карповна перекрестилась.
– Да, вот так получилось, – продолжал гость, – потом меня в Китай послали. А в Москву перевели на генеральскую должность.
– Боже мой! Так ты и есть полковник из Китая?! Мне тебя еще в прошлом году подруга обещала. Садись, Вань. А лучше пойдем гулять по Москве. Можно, ма?
Анна Карповна кивнула и засмеялась от общей радости.
– Если мы до утра прогуляем, я сразу на работу! – уже из-за двери крикнула Александра.
– Хорошо, – громко отвечала Анна Карповна. Села на табуретку и заплакала тихими горькими слезами: так внезапно исполнились ее пожелания.
XVII
6 октября 1948 года в 21.00 по московскому времени два стратегических тяжелых бомбардировщика Ту-4, переделанные под транспортные самолеты, поднялись с секретного подмосковного аэродрома и взяли курс на Саратов, где им предстояла дозаправка комплекта из 22 топливных баков, размещенных в крыльях четырехмоторных гигантов. Конечно, если бы весь комплект топливных баков (более 11 тонн горючего) был заполнен на сто процентов, Ту-4 смогли бы долететь до цели перелета без промежуточной посадки. Но самолеты были недозаправлены специально, чтобы вес незалитого топлива можно было заместить грузом дополнительных лекарств, перевязочных материалов, медицинской аппаратурой да и самими медиками.
Днем студентку четвертого курса Александру Домбровскую вызвали с лекций на кафедру Папикова, где она продолжала работать лаборанткой на полставки.
– Немедленно домой! Два часа на сборы. Желательно надеть военную форму и сапоги, ордена или планки. Взять все необходимое, как на войну, – шагая взад-вперед по кабинету, отрывисто говорил Папиков. – Сбор в семнадцать ноль-ноль здесь. Куда? – останавливаясь посреди кабинета и, меняя тон, спросил он самого себя. – Этого я не знаю, но что-то чрезвычайное. За нами придет машина.
– Неужели война?! – встретила разгоряченную быстрой ходьбой Александру Анна Карповна.
– Непохоже. Но что-то из ряда вон выходящее. Нас никогда так не дергали. В команде Папиков, Наташа, Горшков, я и сам Иван Иванович – наш бывший начальник госпиталя, а теперь замнаркома, извини, замминистра. Надо мне еще по пути забежать на квартиру к Ивану, оставить ему записку. Потом он наверняка придет к тебе, ма, ты ему все объяснишь. А по телефону ему звонить я не стану. Зачем его баламутить?
– Понятно. Ване я все объясню, ты будь спокойна. Как у тебя с ним? – потупившись, спросила Анна Карповна. Вопрос был для нее очень нехарактерный.
– Привыкаю, – не глядя матери в глаза, отвечала Александра, – он хороший, а тем более адмирал, – закончила она с явной самоиронией в голосе.
– Дай бог, – сказала мать, – человек он чистый, это правда – и тебя любит, это тоже правда…
– Да-да, мамуль, все в порядке! – скороговоркой выпалила Александра, надевая заплечный мешок, привезенный еще с войны и полный сейчас необходимыми пожитками. – Поправь, пожалуйста, лямки на спине. Спасибо.
– Присядем на дорожку, – предложила мать.
Присели на табуретки, помолчали минуту.
– С Богом! – первой поднялась со скрипучей табуретки Анна Карповна, троекратно поцеловала дочь и перекрестила. – С Богом!
О чреве тяжелого дальнего бомбардировщика, приспособленного на скорую руку под транспортный самолет, трудно было сказать "салон". Наверное, правильнее будет говорить "пространство". Так вот, все это немаленькое пространство – шагов тридцать в длину и шагов семь в ширину – было настолько забито всевозможными тюками и коробками, что для людей почти не оставалось места.
– А ну-ка, Натали, давай все быстренько разберем, растыкаем по пустующим углам, – после того как самолет поднялся в воздух и лег на курс, предложила Александра.
Женщины взялись за дело, и вскоре выяснилось, что если уложить все по уму, то для пятерых человек места более чем достаточно.
– Ай да молодцы, девочки! – похвалил Ираклий Соломонович. – А у меня и выпивка, и закуска!
В новеньком, еще пахнущем заводской краской огромном по тем временам Ту-4 было шестеро членов экипажа и пятеро пассажиров, знакомых друг другу не первый год, что называется, своих людей: три генерала медицинской службы и два старших лейтенанта – операционные медсестры.
– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант, фронтовые сто грамм? – обратился Ираклий Соломонович к Ивану Ивановичу.
– Фронтовые не надо, авось не на фронт летим, – весело отвечал Иван Иванович, невольно помолодевший в близкой его сердцу компании. – Фронтовые не фронтовые, а по сто грамм налить можно, – перекрывая шум двигателей, громко добавил генерал.
Красноватым тревожным светом светила одна-единственная лампочка над входом в пилотский отсек, но глаза привыкли к полутьме, и все вполне различали друг друга. Когда нужно было подсветить, Ираклий Соломонович жужжал фонариком-"жучком" и давал свет в нужную точку.
На случай выпивки у Горшкова был припасен не медицинский спирт, а настоящая хлебная водка. Закусывали килькой в томате на кусках черного хлеба, намазанных сливочным маслом. Было очень вкусно.
– Хорошо в своей компании, – растроганно сказал Иван Иванович. – Давайте выпьем за Наташу и Александру.
Хотя пол под ногами зыбко подрагивал, а от потолка до небесной канцелярии было всего лишь несколько миллиметров – а может, и того меньше – дюралевой обшивки фюзеляжа, мужчины встали с тюков и выпили свои стопки молодцевато, от плеча, честь честью.
– Сейчас, когда в Саратове сядем, а потом вылетим к месту назначения, я вскрою конверт, и все станет ясно: куда и зачем, – умащиваясь на своем тюке, сказал Иван Иванович. – Во втором самолете бригада из пятнадцати человек, но это далеко не все мобилизованные, малая толика.
С секретного аэродрома в степи под Саратовом взлетели ночью. Иван Иванович тут же достал из вкусно пахнущей кожей командирской сумки серый запечатанный красной сургучной печатью конверт. Придерживая его на левом колене, протезом кисти левой руки в черной лайковой перчатке надорвал конверт, вынул оттуда единственный листок бумаги.
– Посвети, – велел он Ираклию Соломоновичу. Тот понажимал быстренько свой "жучок" и осветил ярким в полутьме лучом предписание.
– Так. Землетрясение в Ашхабаде силой более девяти баллов по шкале Рихтера. Имеются жертвы. Медперсонал стягивается из Ленинграда, Казани, Ростова-на-Дону, Новосибирска, Алма-Аты и др. Так тут написано, – смущенно улыбнулся старый хирург, волей судеб ставший большим начальником. – М-да, и др-р-р… С настоящего момента и до особых указаний поступаете в распоряжение командующего Туркестанским военным округом генерала армии Петрова И. Е.
– Так это же командующий Четвертым Украинским фронтом! – воскликнула Александра.
– Тот самый, – подтвердил Иван Иванович. – Я в этом марте у него в Ташкенте в командировке был. Дома меня принимал. Да мы с ним еще довоенные знакомцы. – Генерал помолчал и вдруг добавил негромко, но услышали все: – Ребята, у меня вчера сын родился.
Теперь в гуле моторов повисла пауза так пауза.
– Саша, ты аж рот раскрыла! – засмеялся Иван Иванович, впервые называя Александру так по-домашнему. – Староват я, конечно, – пятьдесят шестой год пошел, а вот случилось… Спасибо, жена молодая, на нее вся надежда. Теперь мне долго надо жить, чтобы сына на ноги поставить.
– Ой! Можно я вас поцелую? – Наташа Папикова обняла и расцеловала Ивана Ивановича.
Александра тотчас последовала ее примеру и даже внезапно прослезилась от нахлынувших чувств. Слишком уж было для нее все неожиданно и прямо в точку к ее собственным мечтам и надеждам.
– Наливай, Ираклий! – скомандовал Папиков. – Как назвали парня? – обернулся он к Ивану Ивановичу.
– Еще не решили. Жена решит. Она у меня блокадница. Из всей своей семьи одна выжила. Наверное, в память ее отца – Алексеем.
Выпили за новорожденного.
– А крестить будете? – вдруг вспомнив, как на Сандомирском плацдарме у них в женской палатке перекрестился Иван Иванович, спросила захмелевшая и осмелевшая Александра.
– Здесь все свои. Я бы окрестил, – просто отвечал генерал. – Да как туда сунешься? Мне заказано, а жена никого не знает в Москве.
– Все сделаем! – воодушевленно пообещала Александра. – Окрестим в той самой купели, где Пушкина крестили.
– Спасибо! Ловлю на слове, – сказал Иван Иванович. – Тогда так и решим. Вот здесь решим, на небесах. Ты, Саша, будешь крестная мать, а…
– А я крестный отец, – торопливо вставил Папиков. – Я и беспартийный, и православный. Не сомневайтесь, – и он умело осенил себя крестом.
Если бы не фронтовое братство, то такой разговор между облеченными чинами людьми был бы в те времена просто невозможен… А так и фронт помог, и положение между землей и небом по дороге в тартарары, и хлебная водочка Ираклия Соломоновича.
– А теперь все закрыли глаза и спим! – приказал Иван Иванович. – Спим!
Разморенная водкой компания послушно заснула и спала всласть до тех пор, пока один из членов экипажа Ту-4 не начал побудку.
– Товарищи, просыпайтесь, скоро пойдем на снижение.
– Слушай, а где тут у вас одно место? – свистящим шепотом спросил летчика Ираклий Соломонович.
– Пойдемте, товарищ генерал, а потом другим покажете, – с улыбкой отвечал тот и повел Ираклия Соломоновича в хвост самолета.
Через полчаса уши пассажиров заложило – самолет пошел на снижение.