– Сейчас нормально. А первое время смотрела на небо часто… – Маруся замолчала, накручивая кончик белесой косы на указательный палец. Глаза у нее ярко-голубые, пожалуй, даже синие, – думал он. – Брови будто рассчитаны на более крупное лицо. Она красавица, определил Стас, из тех девушек, чью красоту не столько видишь, сколько чувствуешь, и даже боишься рассматривать.
– На небо, почему?
– Было ощущение, что вокруг все чужое, и только там, я хочу сказать, только глядя в небо, успокаиваешься, будто видишь родное…представляла, что вижу небо как над Таллинном, и что облака приплыли как раз оттуда. Небо объединяет людей. В отличие от государств и национальностей.
Стас оторопел.
– Поразительно. Часто думаю об этом, когда снимаю облака.
– В Москве снимаете?
– Везде, где бываю, в конце июня снимал в Таллинне.
– Почему вы это делаете?
– Ищу, может быть. Что-то необычное. Это ведь постоянный, но ежеминутно меняющийся объект, больше нет таких вокруг нас…куда разнообразнее телевизора, – Стас впервые пытался кому-то объяснить свою страсть. – Нам внушили, что небо банально, что ничего значительного мы в нем усмотреть не можем.
– Море еще тоже, – воодушевилась Маруся, – я с ним в особых отношениях, как и папа.
"Лариса любила море, – вспомнил Стас, – она разговаривала с ним".
Варвара, наконец, вернулась.
– Можно посмотреть ваши снимки неба? – попросила Маруся.
– Нет, детка, он никому… – мать хотела вмешаться, но ей снова позвонили.
– Будет ли интересно вам, но конечно…пойдемте покажу.
– Мне интересно.
Ее прямота начинала нравиться Стасу: в пространстве такого человека, умеющего откровенно высказать свое мнение или желание, легко находиться.
В жилой комнате студии был беспорядок, повсюду разбросаны вещи Ядранки, Стас торопливо закрыл туда дверь. Они смотрели снимки в лаборатории, Стас впервые показывал архив Неба, где цветные и черно-белые снимки были аккуратно рассортированы по годам, по странам, по городам, по времени года и суток. Маруся перебирала фотографии, он в полумраке украдкой рассматривал ее лицо с правильными мелкими чертами, уже не думая, что она похожа на Ларису. И все же лицо было ему словно знакомо.
– А снимки Таллинна можно посмотреть? – произнесла она.
– У меня почти ничего не получилось.
– Можно увидеть то, что "почти"?
Он достал эти снимки, уже отпечатанные, и вдруг вспомнил:
– Может быть, летом из Таллинна мы ехали с вами в одном поезде? Вы были с мальчиком, вас провожали родители…
– Меня провожал только отец. И еще брат. Наверное, это была не я. Но я действительно уезжала со своим молодым человеком, – Маруся даже не улыбнулась.
И все же Стас остался в уверенности, что видел Марусю. Он поставил диск с кантатами Баха.
– Вот съемка в Пекине, в городском парке, там красивые пруды, я надеялся, что они отражаются в небе. И здесь в Москве. Небо, отраженное в воде Патриарших. Мне нравится эта пара, небо и вода, интересно снимать один и тот же фрагмент в двух отражениях, то есть измерениях… Иногда в воде появляется иное небо, не такое, как над ней. Как вода лежит на земле, и непонятно, что ее удерживает, так и небо опирается на воду. Мне интересно, изменяет оно воду или нет. Структуру, может быть.
– Но воды без неба не бывает.
– Не бывает. Это правда. В природе нет такого, в домах только. В пещерах? Или в бассейне, и она там неживая.
– Вы пробовали лежать на спине в море и смотреть на небо?
"Так любила делать Лариса, – вспомнил Стас. – Может быть, она тогда говорила мне об отражениях? Может, это она заразила меня НЕБОМ?".
– Самое трудное, когда лежишь, смотреть внимательно вверх, почему-то редко получается, – задумчиво проговорила Маруся. – Тебя начинает колотить. Наверное, потому что ты своим телом разлучаешь море и небо, может, они этого не любят, и когда лежишь между ними, да еще с открытыми глазами, тебя трясет.
– Здесь на Патриарших лебеди плавают по облакам. Когда я их снимал, вспомнил, что древние гадали по внутренностям птиц, и потом понял почему.
– Но это было наивно.
– Иногда то, что кажется наивностью – лишь утерянное знание. Птицы связаны с тремя стихиями: с небом, водой, и с землей, конечно. И та энергия, что они способны впитывать в полете – может, и есть информация, которую искали и находили жрецы…отпечаток информации в птицах…может, время, и прошлое и будущее, крутится в небе, а они выхватывают.
– Информация, отпечатанная в гусиной печени?
– Но…каким-то образом все наверняка связано. Может, именно в птицах.
Они услышали, как открывается входная дверь.
– Э-хе, то я! – прогудела Ядранка весело, сбрасывая в коридоре шуршащие пакеты. Стас поднялся, чтобы ее встретить. Маруся осталась за столом, задумчиво составляя из фотографий пасьянс.
8
Лариса сидела посреди комнаты, обставленной по-спартански, в маленькой гостинице московского представительства железных дорог Эстонии. Приехав наконец в Москву, она не чувствовала ничего, кроме робости перед чуждым мегаполисом, он сразу забрал все силы. До вечера оставаясь в номере, она вставала лишь для того, чтобы налить себе воды или прибираться.
"Как Маруся живет здесь уже полгода?", – подумала она и улыбнулась, вспомнив, как легко ей самой удалось адаптироваться здесь в восемнадцать лет. "Теряешь способность воспринимать новое", – сказала она своему отражению в зеркале туалетной комнаты. Они договорились встретиться с дочерью на Манежной площади, и Лариса, несмотря на декабрьскую темень и гололед, решила дойти до места встречи пешком.
Что изменилось в Москве? Масштаб появился нечеловеческий, с раздражением думала Лариса, это город, устроенный для машин, именно они тут тусуются, звучат, спят на тротуарах, двигаются по городским артериям и вовсю пускают газы. Несметное количество автомобилей – проявление постсоветских комплексов местных людей, которые долго были лишены возможностей буржуазного потребления, и когда дорвались, потребление приобрело карикатурный размах. Что-то жалкое есть в стремлении каждого человека заключить себя в передвижную металлическую капсулу.
Ее пугал этот город неопределенной формы, всегда расплывающийся.
Лариса поймала себя на том, что думает про жителей Москвы, и вообще жителей этой страны, – отстраненно, как о чужих, такого раньше с ней не было. "Эти русские", – когда она слышала такие слова дома в Таллинне, ей было неприятною. Но сегодня ей здесь многое казалось лишенным чувства меры, бестолковым, что ли. Раздражало, например, что при первом морозе на улицах появилось огромное количество шуб, "выход зверей", определила Лариса. Конечно, в Москве холоднее, чем в Таллинне, но массовая демонстрация скальпов животных…нельзя ли хотя бы попытаться не носить на себе шкурки убиенных?
Лучше стало то, что некоторые здания, которые она помнила умирающими, были сохранены и восстановлены. На улицах чисто, в центре появилась предрождественская нарядность: гирлянды, елки, много огней. "Но уютности, которая живет в Таллинне, делая повседневность более сносной, здесь нет в помине", – определила Лариса. Новое, чего напрочь не было здесь раньше – кафе и рестораны, даже предположить было нельзя, что когда-нибудь в Москве можно будет поесть на каждом углу. Цены жуткие.
Она впервые осмотрела ансамбль Манежной площади, он неприятно поразил; фигурки, изображающие персонажей русских сказок, показались ужасными. Скульптуры в ямах замерзших фонтанов напоминали о советских детских садиках, их соседство с архитектурой Кремля выглядело анекдотично. "Деревенская эстетика", – Лариса снова заметила, что оценивает город сторонним взглядом и слишком критично. Не сочувственно, это точно. Наконец, она увидела Марусю, одетую в пальто, кончик изящного носа дочери был красным, светлые волосы выпущены. Обычно прямые волосы сейчас лежали жесткими завитками, будто она только что распустила косу.
– Привет …волосы какие длинные. Тебе же холодно в берете, красавица моя.
– У меня теплый шарф. Ма, ты тоже хорошо выглядишь, – дочь ответила ласково, но от материнских рук уклонилась.
Какой красивой актрисой станет ее дочь!
– Выпьем кофе, согреемся заодно, – Маруся вела мать под купол торгового центра.
– Видела мишек косолапых в бронзе, Руся?
– Кошмар.
– На центральной площади! Так ты все же приедешь на Рождество домой?
В кафе Лариса разглядела, что Маруся похудела, килограмм на семь по меньшей мере.
– Не могу, возникли новые обстоятельства. Папе я пишу, и буду звонить. И тебе, ма. Но пока должна решить некоторые дела, потом, когда решу…
– Я могу узнать подробнее? Чем-то помочь… – Лариса старалась не показать, что расстроена, дочь поразила ее собранностью и даже непреклонностью.
– Могу только сказать, что жизнь повернулось неожиданно… Ты долго здесь будешь?
– Неделю или дольше, думала, ты поживешь со мной в гостинице, походим по музеям, по магазинам, и деньги у меня есть. Договорилась с директором нашей гостиницы, ты можешь не стесняться.
– Сложное время сейчас, сессия скоро…я могу быть с тобой часа два… наверное, каждый день. Или через день.
Лариса видела нежность в глазах дочери, но осознавала также, что дочь не хочет впускать ее в свое "взрослое".
– Так ты не поживешь со мной, Руся? В хорошей гостинице? – повторила Лариса, и сама услышала, что голос звучит жалобно.
– У меня сейчас…важный проект. Потом расскажу. Так у тебя есть в Москве какие-то дела?
Дочь стала сильная и – Лариса старательно гнала от себя слово, которое назойливо вертелось в голове – бессердечная? Нужно, чтобы у меня были свои планы. Девочка права.
– Пойду в одно издательство, они предлагали мне книжку, чтобы я написала…уже есть план, – Лариса будто оправдывалась. – Знаешь, после той статьи о теннисе…
– Ты присылала журнал.
– Московское издательство сразу тогда предложило книгу, так что у меня будут переговоры, – Лариса старалась говорить бодро.
– Мам, это интересно!
– И потом, у меня здесь были знакомые. Когда училась в институте. Хотела бы их найти, вернее, попытаюсь… И все же я думала, что мы пойдем в гостиницу, поживем вместе эти дни, – снова не удержалась Лариса.
– Мне надо бежать. Купи московский номер для телефона, чтобы мы могли разговаривать.
Ларисе показалось, что дочь обращается с ней как с младшей. То я ее водила за руку, теперь наоборот дочь способна поддержать меня под локоть. Не надо караулить ее судьбу, мне бы свою сделать более звонкой.
– Хотя бы посмотрим тебе теплое пальто или дубленку, Руся.
* * *
На следующий день Лариса, несмотря на декабрьскую темень, встала по-эстонски рано. Купила московскую сим-карту, позавтракала в кафе на Суворовском бульваре и отправилась по книжным. Магазины были богаты, в каждом толклись люди, – в будний день, с утра пораньше! Лариса не забывала просматривать книги издательства, которым руководил Александр Иванович Калинский. Изданий о теннисе других издательств, к ее разочарованию, было немало, но такой книги, какую могла написать она – точно не было.
Калинский за последние недели не звонил, но они успели обсудить структуру книги и первую главу подробно.
У полки самого большого книжного она набрала номер издательства. Услышав имя и сообщение о том, что Лариса специально приехала из Таллинна, секретарша сказала, что ближайшие две недели директор в Москве не появится, пообещала при случае сказать шефу о звонке.
Ну вот и все. Лариса из магазина выскочила на мороз, быстрым шагом пошла куда глаза глядят. Еще не хватало расплакаться. Мало ли начинаний, особенно в этой области, умирают. Чуда не произошло, а оно вообще с ней хоть когда-нибудь, хоть раз – происходило? Она шла, и вспоминала разговоры с издателем, перебирала свои мечты. Что не понравилось загадочному Калинскому, почему он передумал? Ведь никто не тянул его за язык! Почему мое чудо никак не выявляется, какая часть меня мешает ему выйти в мир?
Лариса попала на Чистопрудный бульвар. Молодые ребята сидели на спинках скамеек, поставив ноги на сиденья, запорошенные снегом. Может, секретарша не в курсе планов шефа? Лариса пожалела, что у нее нет личного телефона издателя – он у нее был, но случайно остался в Таллинне, где-то в бумагах. Лариса набрала еще раз номер секретариата.
– Извините, – сказала она. – Дело в том, что Александр Иванович несколько раз звонил мне в Таллинн и сам предложил написать книгу, занимательную книгу о теннисе.
– Я уже поняла. Его нет в Москве, – в тоне слышалось раздражение.
– А вы не знаете – что с нашим проектом?
– Каким проектом?
– С этой книгой…
– Вы подписывали договор с нашим издательством?
– Я ведь живу в Таллинне, только вчера приехала, – Лариса сама почувствовала, что ее голос дребезжит.
– Какая разница где вы живете, если есть конкретная договоренность, мы переписываемся с автором по мэйлу…
– Простите.
– Даже и не знаю, как вам помочь, – секретарша подобрела. – Дайте на всякий случай номер вашего мобильного.
Лариса присела прямо на заснеженную скамью. Зачем жизнь показала эту возможность? Для чего, спрашивается, дала обещание и тут же обманула? У Маруси нет для меня времени, дела с издательством оказались фикцией. Моей, видите ли, фантазией. Какая я невезучая. Никчемная! Лариса бежала по скользкому бульвару, переходила через улицы, и снова бежала куда глаза глядят.
В палатке на бульваре она купила килограмм мандаринов, вдыхала их запах. Аромат – чудо, которое не обманывает, думала она, чистила и ела любимые плоды детства. Взяла оранжевую корку, сжала пальцами, брызнув себе в нос тонкий пахучий фонтанчик, в носу защипало, Лариса позволила себе расплакаться.
Почему я не могу вспомнить человека, который бы мне помог, сделал путь более легким…так устроено природой, что стоит любому мужчине начать что-нибудь творить – только лишь начать – устроиться с этюдником на лужайке или написать пару удачных статей, как рядом обязательно появится добровольная помощница, и не одна. Будут ухаживать, и будут не жалея тратить время и нервы на то, чтобы обеспечить ему условия для работы. А если женщине придет в голову сотворить нечто, то будь добра, сначала выполни хозяйственные обязанности, потом заработай на жизнь себе и семье, ну а потом твори, если можешь. Если силы останутся хотеть…
Скитаясь по Москве, глядя под ноги, она вспоминала о таллиннском снеге на старинных камнях, о снеге, который способен украсить Рождество, если выживет. Она с юности думала об этой "промежуточной стихии": снег получается из воды, жжет как огонь, летит и насыщается воздухом, ложится на землю. На Большом Каменном мосту она замерзла и побежала, стараясь не поскользнутся, бормоча свое давнее стихотворение, из немногих, что помнила наизусть.
Опять нам посылают снег
Чтоб выпил эту грязь, впитал
И он, изнемогая постепенно
Становится похож на все, чем мы живем
Ложится гpязью под ноги покоpно
Истаивает гоpькими слезами
Стелится гололедом, пpоклинаем
Он знает – не бывают благодаpны
Те существа, котоpым жизнь отдал
А вдpуг, а может, все-таки – не зpя
И будет новый снег, и снова благодать
На ночь, на две – куда нам дольше
Нам слишком чисто не пеpенести
Перед ее отъездом Ольга заявилась с бутылкой дорогого шампанского, прощебетала, что дело о наследстве Мартина сдвинулась с мертвой точки. Муж смотрел на гостью доверчиво и, как казалось, заворожено. Сама Лариса принимала возню со старыми бумагами как очередную подростковую игру, вроде случая с запиской. И отсюда, из Москвы, ситуация виделась ей лишь забавной. Жаль, если Мартин размечтается всерьез, – подумала Лариса, сама она больше не собиралась поддаваться нарядным обещаниям судьбы.
Московский зимний день, не приходя в рассветное сознание, становился суетливым вечером. Лариса спустилась в метро, чтобы вернуться в гостиницу.
В двери номера ее ждала записка от Ане: "Поужинаем вместе". Соседка приехала утренним поездом и уезжала завтра. Вскоре они пришли, Курбатов с букетом и раскрасневшаяся с мороза Ане в искрящейся шубе. Парочка явилась из ресторана, чтобы забрать и накормить Ларису, но та наотрез отказалась выходить, поэтому Курбатов отправился в магазин за продуктами.
– Он женат?
– Кого волнует, тебя что ли? – Ане аккуратно стряхнула серо-белую шубу и повесила на плечики, погладила ее нежно. Лариса смутилась:
– Прости. Выглядишь ты прекрасно. Ане…можно мне завтра уехать вместе с тобой в Таллинн?
– Завтра мест нет. Только в четверг. Как дочь твоя?
– По-моему, нормально.
– Вот видишь.
Лариса думала с грустью, что подруга не спросила ее, почему она хочет убежать из Москвы, никому нет дела до ее переживаний. Сколько себя помнит, приходилось одной справляться. С Мартином не очень-то поделишься – он и в молодости скупо выражал свои чувства. Только со Стасом чувствовала добрую опору, только он умел утешать ее.
– Тебе не кажется, Ане, что настоящая любовь, это когда встречаешь мужчину, которого воспринимаешь как сына, отца и любовника одновременно? Такое триединство на земле – это редкое чудо.
– Ты про… – Ане кивнула в сторону двери.
– Нет, о своем…у тебя не знаю как.
– Я не думаю слишком, – Ане достала из сумочки новую коробку духов и пыталась поддеть ногтем целлофан упаковки. – Зачем?
Лариса вспомнила, что давным-давно у нее не было новых духов.
Курбатов вернулся, было непонятно, каким образом он ухитрился так быстро накупить всякой всячины. "Лед и пламень", – заторможенная Ане и рядом человек, который улыбается, балагурит и действует.
Стол накрыли нарядно, Ане знала гостиницу как собственный дом, она принесла скатерть и фарфоровую посуду. Пили коньяк, закусывали фруктами, сыром и шоколадом. Лариса сразу почувствовала головокружение и неожиданно для себя стала жаловаться Курбатову на невезение. Дизайнер Курбатов смотрел на Ларису с симпатией.
– Равновесие, все дело в равновесии. И еще – делать то, что нравится или же умудриться, чтобы нравилось то, что делать надо. Что не устраивает?
– Надо деньги зарабатывать, но и…хочется понимать, что делаешь нужное или…разумное-вечное. Бывает ли так – не знаю, и в каких профессиях.
– Профессии, – все ерунда, – он налил всем еще. – Вовсе от профессии не зависит, совсем! Можно быть веселым продавцом сосисок, а можно страдающей примой Большого. Вот Ане гениальна в этом смысле. И выпьем за нее. Я называю это синдром Золушки, – эта сказка просто пособие, руководство к эффективному действию. Бедная девушка не зацикливалась на жалости к себе, не строила планы, она сосредоточенно выполняла рутинную работу и делала это весело. При этом знала, чего хочет – хотела попасть на бал, но ее не заботило каким образом сие чудо произойдет. Фее-судьбе ничего не оставалось как выполнить ее мечту. И еще, наверное, самое важное – Золушка ни на кого не обижалась, не тратила попусту энергию, – ни на никчемного папашу, ни на злых сестер и мачеху. Это самый эффективный способ существования для женщины, которая вынуждена трудиться и зарабатывать.
"При чем же здесь Ане?", – подумалось Ларисе.
– В сказке упоминается, что Золушка в нудной работе использует природные стихии, когда дружит со всякими мышами и птицами, крысками.
– Золушка-даосец?