- Раз видно, платите сто тысяч злотых и забирайте. Это все равно, что задаром.
- Как сто? Мы договаривались за восемьдесят.
- Правильно! Без батарейки. А теперь часы укомплектованы.
- Ну хорошо, паны.
Пересчитав деньги и засунув их подальше в карман, Макарон вынул из часов батарейку и вновь поместил в замлевшую куклу.
- Как же так, паны?
- Вот вам пять тысяч назад. Я спросил - батарейка стоит пять тысяч.
Медвежью шкуру паны тоже брать не спешили - щупали, прикладывали к уху.
- Пан, это не раковина, - говорил Давликан. - Это шкура. Она повышает потенцию.
- Ее надо есть?
- Нет, ее надо спать. От нее такое электричество, что жена сразу бросит разъездную командировочную работу…
Несмотря на хитрости продавцов, примус и шкуру вельможные паны не купили. Шкуру пришлось вновь втаскивать в салон и накидывать на переднее сиденье, что оказалось намного сложнее, чем вытащить. Площадь ее, слава Богу, была больше десяти квадратных метров.
Давликан вспомнил про горбатого зайца и, обнажив втянутый живот, потребовал примус. Пришлось отыскать безлюдную рощицу и испечь в фольге жертву дорожно-транспортного происшествия. Прежде чем съесть, Давликан занес зайца в блокнот эскизным наброском. После жаркого у Давликана повело желудок. Он то и дело просил остановиться и перся в дальние перелески.
- Опять отправился в турнепс… по Европе, - высказывался Орехов. - Он писает, как рисует, такой же пытливой струей. Сначала направо поведет до упора, потом налево. И смотрит вдаль испытующим взором. Но почему он не может пописать у машины? У нас и так времени нет!
- Причуды художника, - сказал Макарон.
- Он стесняется, понимаете ли! А мы, выходит, полные свиньи, раз согласны спешно отливать прямо на обочине, - оскорбился Орехов и сказал: - Налейте-ка тогда и мне чего-нибудь ветрогонного!
Немецких таможенников шкура медведя повергла в оцепенение.
- Гризли? - пытливо спросили они.
- Нет, так задушили, - ответил Макарон.
- Ввоз шкур гризли запрещен, - напомнил немец.
- Это наша семейная реликвия, талисман, - объяснил Макарон. - Эту шкуру убил еще мой отец, я беру ее в дорогу в качестве прослойки от ревматизма.
Вызвали специалиста по замерам. Результаты показали, что по цвету шерсти - это обыкновенный бурый медведь, а по размаху крыльев - гризли. Возник спор. Немецкая таможня не выдержала натиска дикой русской природы - делегацию художников, опаздывающих на международную выставку в Амстердам с участием мэтров всего мира, пропустили.
На площадке для перекуров к машине подвалили простые русские парни.
- Ну что ж, спасибо, что доставили хорошие картины, - сказали они. - Мы подождем вас впереди, на дороге. Переговорить надо. - И уехали, попыхивая сигаретами.
Художники призадумались. Стоило ли обходить столько рифов, чтобы тамбовские хлопцы из-под Выдропужска переложили в свою "Тойоту" прошедший таможенную очистку товар! Варианты, как действовать, предлагались один за другим.
- Надо сообщить в полицию, - посоветовал Давликан.
Обратились. Офицер спросил, что именно отняли гангстеры у заявителей на территории Германии. Пришлось отрицательно покачать головой. Дохлый номер. У них, как и у нас, пока не зарежут, обращаться бессмысленно.
- Может, предложить налетчикам часть работ похуже и попытаться договориться? - соображал Орехов.
- Надо попросить у полиции сопровождение, - придумал Артамонов.
- Денег не хватит расплатиться.
- Или позвонить в посольство.
Макарон коллекционировал предложения.
- Поехали! - сказал он в заключение. - Чуть что - пойдем на таран. - И понесся по шоссе, превышая скорость. На дороге велся ремонт. Машину трясло. Груз едва не слетал с багажника. "Волгу" заносило то на обочину, то на встречную полосу. В узких местах ожидали разбоя. Справа по курсу замаячили фигуры.
- Кажется, они! - испугался Давликан.
- А ну-ка, парни, выпишите-ка мне порубочный билет на эту братву, - рявкнул Макарон и утопил педаль газа до упора. - Прижмите уши, господа, возможно, будет столкновение.
- Только не соверши безвизовый въезд в дерево!
Стремительно приближалась точка встречи. По коже пробегало легкое покалывание. Напряженно ожидали знака остановиться.
- Тормоза придумали трусы! - кричал Макарон.
Стоявшие на обочине люди не обратили на "Волгу" никакого внимания. Они писали. Так же проникновенно, как Давликан.
- Это не те.
"Волга" миновала Берлинское кольцо и ушла на Амстердам.
К искомой галерее на Бемольдсбеланг, 14, подъехали под вечер. Законное пространство для стоянки, прилегающее к тротуарам, было занято. Припарковались на проезжей части, надеясь, что ненадолго. Жилье галерейщика соседствовало с галереей. Но ни дома, ни "на работе" хозяина не оказалось.
- Может, по кабакам таскается? - предположил Давликан.
- Не возводите на человека напраслину! Вы не в Твери!
Принялись ждать. От безделья выпили "Русской", закусили морской капустой из банки и с устатку задремали. Проснулись оттого, что кто-то барабанил в окно. Продрав глаза, увидели полицейских.
- Вас ист дас? Аусвайс! - тыкали форменные люди дубинками в стекло.
- Галерея! - Макарон бросился показывать пальцами на светящийся зал. - Галерея! Русский картина… выставка приглашать… ангеботтен нах аустелунг. Приехали поздно, ждем морген, так сказать, когда откроется.
- Дринк водка, пенальти, - заворковал старший наряда. - Ху из драйвер бисайдс ю? - полисмен перешел на английский.
- Как это - кто поведет машину, поскольку я пьян?! - возмутился Макарон. - Орехов поведет! Он в рот не брал! - и, вылезая из-под руля, добавил: - С детства!
- В кандалы затягиваешь, пятачок, - буркнул Орехов.
- Орэхоу? О'кей! - возрадовались полисмены.
Орехов никогда не водил машину. Не то чтобы не имел водительского удостоверения, а на самом деле ни разу в жизни не садился за руль. Однако сделал вид, что совершенно трезв, и даже успел спросить:
- Как скорости переключать?
- На набалдашнике нарисовано, - шепнул Макарон, покидая насиженное место.
- Фоллоу ми, - сказал полисмен и сел в свою машину.
Орехов тронулся. Непонятно как, но поехал. На бесплатную стоянку неподалеку, как уверяли полицейские. И все было бы хорошо, и простили бы они этих русиш свиней, но Орехов, заруливая задом и пытаясь с размаху вписаться между двумя BMW, явно не попадал куда надо.
- Стой! - заорал Макарон и едва успел перевести дух, как "Волга" заглохла и больше не завелась. Лист бумаги пролезал между задним бампером "Волги" и BMW цвета маренго, а вот ладонь уже нет.
- О'кей! - сказали полисмены. - Но ты, - указали они на Макарона, - не должен садиться за руль до самого утра. Слишком запах. Пусть машина стоит, как встала. Заплатите двадцать гульденов за неверную парковку и будьте здоровы.
Получив плату за нарушение, полицаи скрылись.
- Ну вас на фиг! - бросил им вслед Макарон. - Надо поставить машину как положено! А то зацепят. - И сел за руль.
Из-за угла с сиренами и мигалками вновь выскочила полицейская машина. Оказалось, полицаи следили, стоя за поворотом. Они подбежали к Макарону, кинули его лицом на капот, руки - за спину и в наручники.
- Мы привезли картины! Нас брать нельзя! Это достояние России! Вы ответите перед нашим действующим Президентом! - кричал Макарон, но это мало помогало. Давликан со страху полез под автомобиль.
Полицаи притащили трубку для дутья и, предвкушая, как Макарону пришьют два года за пьянку вблизи руля, были неторопливы и фундаментальны. Макарон дунул. Полицейские и не могли предположить, что дуть в трубку можно и на вдохе - в себя. Прибор показал, что до посадочной нормы в крови не хватает нескольких промилле. Полицаи скуксились. Как они бросились извиняться! Завертелись, будто на вертеле! Стали предлагать ночлег на удобных койках.
- Ни в какой участок мы не пойдем! Мы сейчас сообщим консулу! - заорал Макарон.
- Давайте так, - предложил полицаям Орехов, - вы оставляете нас в покое, а мы… мы спокойно выпиваем еще пузырь и спим в машине часиков до десяти!
Полицаи ретировались. В воздухе запахло адреналином.
- Ну и мастак! Как ты умудрился? - бросились расспрашивать Макарона члены экипажа.
- Амстердам - просто! - сказал Макарон.
Бесплатная стоянка оказалась кстати, поскольку ни завтра, ни на следующий день галерейщик не явился. С валютой была напряженка, продуктов оставалось на пару дней, злотые не меняли.
- Где же галерейщик? Как же так?! - негодовал Давликан. - Ведь договаривались на конкретное число! Может, это вообще не та галерея?!
- Да не волнуйся, приедет. Куда он денется? Может, у него свадьба какая, - успокаивал его Орехов, собирая в радиусе ста метров все приличные окурки. - Зажрались голландцы, - говорил он, поднимая очередной удачный "бычок". - Выбрасывают больше целой.
Чертовски хотелось "Хванчкары". Артамонов с Ореховым разыгрывали в шахматы, кому спать справа. Макарон за пятаки добывал из автоматов презервативы и дарил Давликану. Художник складывал их в мольберт. На почве затянувшейся неизвестности у Давликана начались помрачения. Он погружался в сумеречное состояние и кликал галерейщика среди ночи, чтобы затем проклинать белым днем. Двойственность переживаний на фоне алеутской депрессии выбила его из колеи. Он поминутно выкрикивал непонятное заклятье "Айнтвах магнум!", метался по тротуарам и без конца повторял:
- Смотрите, это он. Я узнал его по профилю!
- Слушай, ты, силуэтист, успокойся! - гладил его по голове жесткой щеткой Макарон. - Как ты можешь в темноте узнать человека, которого никогда не видел?!
Завтракали как топ-модели - дизентерийное яблочко с ветки, панированное сухарной пылью, а на обед и ужин - кильки-классик. Дух в салоне сделался таким, что "Волгу" стали обходить прохожие и облетать птицы. Пытаясь сбить запах, Давликан надушился до того едким парфюмом, что рой шершней без передыху обрамлял его голову. Насекомые висели, как атомы вокруг молекулы, и переходили с орбиты на орбиту.
- Найдите мне теплой воды! - плакал Давликан. - Я не могу жить с грязной головой! У меня там шершни!
Чтобы предотвратить появление опоясывающего лишая, Давликана отвезли на вокзал в Красный Крест, помыли и выдали последние двадцать гульденов на карманные расходы.
После санитарной обработки Давликан как в воду канул и не явился даже на вечернюю перекличку. Отыскали его в стриптиз-баре "Лулу".
- Что это ты в рабочее время разлагаешься? - возмутился Макарон.
- Да я вот тут… - покраснел Давликан.
После бара он стал ручным, как выжатый лосось, зато перестал выкрикивать во сне непонятное выражение "Айнтвах магнум". Позже, вчитавшись в плакат, все увидели, что оно было во всю стену написано на щите, рекламирующем мороженое.
На седьмое утро дверь в галерею оказалась отверзтой. Галерейщик в дробноклетчатом пиджаке приехал. Вопреки ожиданиям он оказался не кодловатым, а совсем наоборот. Счастью не было конца. Давликан сидел в ванной неприлично долго. Веселились без всякого стеснения и едва не устроили коккуй. Потом были армеритры с йогуртом.
- Вот это еда так еда! - блаженствовал Макарон. - Съел его, этот йогурт, с булкой, запил кофе с колбасой и сыром - и все. Положил поверх супу тарелку - и сыт. Вот йогурт! Продукт так продукт!
Упрекать галерейщика в непунктуальности не было никакого смысла. Слава Богу, что он вообще появился. Причины его опоздания так и не узнали.
Вывешивая работы, Давликан путался в названиях своих творений.
- Слышь, Орехов, у тебя, вроде, список был? Не могу вспомнить, где "Камера-обскура", а где - "Любовь к трем апельсинам".
- Мне кажется, я уже где-то слышал эти названия, - заметил Орехов.
- Это мое ноу-хау, - перешел на полушепот Давликан. - Я называю картины именами известных романов, фильмов, песен…
- Неплохо придумано, сынок! - поощрил его Орехов и возмутился: - Неужели ты и в самом деле не помнишь?!
- Видишь ли, они все - одинакового формата.
- Понятно. Тогда посчитай считалочкой: ни на эту, ни на ту - на какую попаду! Вот тебе камера твоя, вот апельсины… Или брось монету… У тебя такие работы, что любое название подойдет.
- Это вы, журналисты, относитесь к заголовкам серьезно. А я сначала ловлю чувство и уж потом - как-нибудь называю.
- Причуда художника! - подвел черту Макарон.
- Как же мне обозначить вот эту, последнюю? - переживал Давликан. - Через полчаса презентация!
- Назови - "Целенаправленное движение свиней", - предложил Орехов. - Будет очень ловко!
- А что, есть такой фильм?
- Нет, есть такое движение.
Выставка проходила шумно. С помощью специальных уловок горстку представителей культурного Амстердама собрать удалось.
- Самородки еще будут попадаться, - умело комментировал работы Давликана галерейщик, отрабатывая свой прокол, - но драгу никто никогда не отменит. - "Самородки" и "драгу" перевести не получилось и пришлось воспользоваться ритмической походкой Владимира Ильича - арбайтен, арбайтен и еще раз - арбайтен. - Ферштейн?
Продали почти все картины. И даже получили заказ. Один посетитель, осмотрев пластмассовые волосы, возжелал такое же произведение, но мужского рода. Чтобы настроением подходило к ковру.
- С заплаткой делать? - спросил Давликан.
- О, конечно!
- Выйдет подороже. Раза в три, - заломил цену Артамонов.
- Нет проблем.
- Договорились.
- А вы не могли бы поехать ко мне домой подобрать цветовую гамму? - пригласил иноземец Давликана. - Можно прекрасно провести вечер.
- Не мог бы! - Артамонов еле успевал вырабатывать антитела за подопечного. - Никаких интимных мужских вечеров! Никаких блатхат! Рисуем прямо здесь и спешно отбываем! Нах фатерлянд.
Но клиент оказался еще тем жуликом. Он не отставал и нордически ломился напропалую.
- Я хочу купить вашу машину, - продолжал он прямо-таки дранг нах остен. - За двадцать тысяч. Я коллекционирую антик. Какого она года выпуска?
- Сошла с конвейера… - чуть не испортил дело Давликан.
- Восстановлена на спецзаводе в прошлом году, - обрезал его Артамонов. - Мы ее выиграли в лотерею. Макарон не даст соврать.
- Не дам, - кивнул головой Макарон.
- Я давно подыскиваю что-нибудь из России, - продолжал иностранец.
- Ради такого случая мы готовы уступить, - согласился Артамонов, - несколько гульденов.
- Это есть карашо.
- Но есть одно "но". Машина продается в паре с медвежьей накидкой - антик требует стилевого единства. Кстати, шкура повышает потенцию. - Артамонов раскинул руки как можно шире. - Тысяча гульденов.
- О! Карашо есть.
- И, разумеется, в комплекте с дорожным примусом. Пятьсот.
- Я согласен. О'кей!
- Ты смотри, все понимает.
За ночь Давликан, подгоняемый вдохновенным Макароном, состряпал заказанную работу. Он писал ее по сырому, не дожидаясь подсыхания красок, и закончил за один сеанс - по методу "алла прима". Макарон помог приделать провода и заплатку. Заказчик онемел от восторга и захотел получить картину тут же. Но ему вручили ее после оформления сделки с машиной.
На вырученные гульдены купили "Форд-Скорпио" с прицепом, уложили в него купленную на распродаже компьютерную технику и отбыли на родину с ощущением, будто выпал какой-то грант.
Пока бригада рабочей гарантии проходила Польшу в обратном направлении, Орехов дослал в адрес Валенсы короткую эпистолу:
"Уважаемый Лех! До сих пор мы так и не получили от Вас никакого ответа. Это навело нас на мысль, что Вас, по большому счету, нет и что страна Ваша несет свою предменструальную вахту сама. Стремясь к Вашей восточной границе, мы играем в "барана" - обгоняем "Полонез" с таким расчетом, чтобы обиженному захотелось восстановить статус-кво. После этого мы наседаем сзади и загоняем товарища под знак. Пока штрафуют, а мы делаем ручкой.
Уважаемый Лех! Признаться, мы наказали Ваших полицейских за рвачество. Непристегнутый ремень они оценили в двадцать марок, представляете?! Откуда, спрашивается, у нас марки, если мы были в Амстердаме? А на границе мы сами пообещали панам по сто условных единиц, если пройдем вне очереди. Нами занимались исключительно офицеры. А когда бумаги были оформлены, мы просто взяли и поехали к русским полосатым столбикам. "А марки?" - спросили паны. Представьте, уважаемый Лех, высоту и степень нашей сдержанности! Мы ничего не сказали в ответ. Тверь - просто, говорит ваш тезка Давликан и жмет Вашу руку…"
Глава 7. ГАЗЕТА БУДУЩЕГО
"Смена" не выдержала темпа, предложенного "Ренталлом". Отношения с редакцией окончательно забрели в тупик и пошли горлом. Смесь молочнокислых томатов и хозяйственного мыла. Да такой бурной струей - прямо залповый выброс. Пик волнений пришелся на завершение галерейного вояжа в Голландию.
Варшавский, находившийся в пекле переворота, повел себя как лишенец. "Смена" выставила его за порог, а он возникшему нюансу никакого значения не придал. Не попытался предотвратить его или хотя бы затянуть время. Ну, ушла и ушла газета к другому - подумаешь… Свет клином сошелся, что ли?! Варшавский перетащил компьютеры назад в гостиницу и с легкой душой занялся представительской полиграфией, посчитав, что в отношениях со "Сменой" можно поставить точку.
Когда, вернувшись из поездки, вояжеры вошли в так называемый кабинет директора "Ренталла" в гостинице, Галка вязала карпетку, Нидворай принимал на работу курьера, удивляясь, почему у того нет трудовой книжки, а Варшавский разговаривал с клиентом и не торопился встать навстречу. Он настолько плотно отдавался общему делу, будто клиент собирался заказать целый вагон визиток, бланков и прочей деловой мишуры.
- Да ты не ждешь нас, сам-Артур! - раскинул руки Макарон. - Мы тебе техники пригнали, а ты и усом не ведешь!
- Не видите - с человеком разбираюсь! - отмахнулся Варшавский.
- А что здесь делает наш комплекс? - удивился Артамонов.
- Подождите пять минут! - сказал Варшавский, не поворачивая головы.
- Ты что! Какие пять минут?! Мы месяц без новостей!
- Я же сказал: обслужу заказчика и поговорим, - произнес Варшавский через губу и принялся с нажимом выпроваживать друзей в коридор. - Клиент налом платит. Черным. А вы вваливаетесь без звонка. - По натуре Артур был дипломатом и в большинстве случаев умудрялся упрятывать до лучших времен глубинные бомбы эмоций и истинных намерений, а тут взял, да и показал язык на парламентских слушаниях. Руководитель в нем проклюнулся со спины так откровенно, что поверг всех в угар неловкости.
Так вот - к моменту возвращения Артамонова, Орехова и Макарона со "Сменой" уже сотрудничала другая фирма. Среди полного здоровья газета вошла с ней в сговор, подписала параллельный издательский договор и установила рядом с ренталловским еще один компьютерный комплекс.
В чем нельзя было отказать Фаддею, так это в чутье. Чисто этнически он всегда чуял холода и аккурат за неделю до самых лютых успевал пододеть кальсоны под свои демисезонные брюки.