По пути нам встретилась небольшая флотилия гусей и кур, которых гнал вдоль городских стен мужчина в белой джеллабе и тюбетейке. Таксист, не церемонясь, коротко просигналил, требуя, чтобы тот убрал свою живность с дороги. Еще один пастух гнал домашний скот. Какой-то человек катил спрессованный в цилиндр хлопок-сырец. Какой-то мужчина играл на тростниковой дудочке, сидя перед корзиной, из которой – я думала, мне померещилось, – поднималась змея.
Пол видел, что я с интересом смотрю по сторонам, подмечая каждую деталь. Такси ехало по дороге, что тянулась вдоль крепостных стен Эс-Сувейры, походивших на укрепления некоего средневекового бастиона.
– Дальше будет еще интереснее, – произнес Пол, явно чувствуя себя как дома посреди всего этого оживленного хаоса.
По дороге, что льнула к стене, мы проехали еще с минуту, а потом свернули в узкий арочный проход и покатили по улочке, зажатой между синими стенами, от которой ответвлялись неглубокие закоулки. В конце улицы находилась решетчатая дверь, тоже синяя. Это был вход в наш отель. Le Deux Chameaux. "Два верблюда". Мы ступили в сумрачный вестибюль. Роскоши здесь не было никакой – чисто и просто. За стойкой портье спал пожилой мужчина, одетый так, будто он целый день собирался провести на скачках: цветастая рубашка; золотая цепь с марокканской звездой, вздымавшаяся и опускавшаяся на его груди в такт храпу; золотые кольца на пальцах; большие солнцезащитные очки, скрывавшие его глаза.
Я огляделась. Старая марокканская мебель – вся из массивного дерева. В ворс некогда нарядной бархатной обивки забилась пыль – сразу видно, что за ней плохо ухаживают. Рядом с конторкой портье на стене громко тикающие круглые часы, как на вокзале, отсчитывающие каждую секунду со зловещим щелчком. На стойке регистрации – полуголодная кошка, смотрит на нас настороженно: незваные гости, чужаки пришли, чтобы нарушить умиротворяющий порядок вещей.
Мы подошли к стойке портье, за которой спал старик. Пол, взяв инициативу на себя, окликнул его шепотом:
– Monsieur. – Потом, повышая голос, еще несколько раз повторил: – Monsieur, monsieur, monsieur.
Его усилия ни к чему не привели, и тогда я позвонила в колокольчик, стоявший возле открытого журнала регистрации гостей. Его громкое звяканье вернуло старика к жизни. Тот резко вскинул голову. В его лице отражалось ошеломление, словно он не мог понять, где находится. Пока старик пытался сфокусировать взгляд, Пол сказал:
– Простите, что так внезапно разбудили вас. Но мы пытались…
– У вас заказан номер?
– Да.
– Фамилия?
Пол ответил. Старик поднялся, указательными пальцами обеих рук развернул регистрационный журнал к себе, внимательно просмотрел открытую страницу, затем, листая, несколько предыдущих. При этом он все тряс головой, что-то бормоча себе под нос.
– Вашей брони нет, – наконец произнес портье.
– Но я бронировал, – сказал Пол.
– Вы получили от нас подтверждение?
– Конечно. Я бронировал через Интернет.
– Подтверждение у вас с собой?
На лице Пола появилось глуповатое выражение.
– Забыл распечатать, – шепнул он мне.
– Войди в почту и найди, – сказала я.
– По-моему, я его удалил.
Я с трудом сдержалась, чтобы не воскликнуть: "Опять!" Пол регулярно вычищал свой электронный почтовый ящик от старых сообщений и зачастую удалял важные письма.
– Но у вас ведь есть номера? – спросила я портье.
– И да, и нет.
Старик снял трубку древнего стационарного телефонного аппарата – такие показывают в фильмах, где действие разворачивается в период немецкой оккупации, – и принялся что-то говорить по-арабски громким, раздраженным голосом. Я уже начала замечать особенности арабской речи, зачастую громогласной, пафосной, отчего создавалось впечатление, что говоривший – человек агрессивный, чванливый, настроенный враждебно. Я сразу подумала, что нужно бы, пока я здесь, воскресить свой вполне сносный, разве что позабытый французский, о чем я себе регулярно напоминала с тех пор, как уехала из Монреаля.
Портье положил трубку и обратился к нам:
– Мой коллега… он сейчас связывается с хозяином.
Нам пришлось еще десять минут ждать прибытия владельца отеля. Его звали месье Пикар. Француз лет пятидесяти пяти, невысокий, в хорошей физической форме, в белой накрахмаленной сорочке и брюках песочного цвета, чопорный, церемонный. По его лицу я догадалась, что он, наверно, всю жизнь старался скрывать свою робость и избегать эмоций.
– Возникли проблемы? – спросил он, почти что надменным тоном.
– Мы забронировали номер, но у вас почему-то это нигде не отмечено, – объяснил Пол.
– У вас есть подтверждение? – спросил месье Пикар.
Пол покачал головой.
– Вот и у нас нет. Значит, вы не бронировали.
– В том-то и дело, что бронировали… – начал Пол.
– Видимо, нет.
– Но у вас ведь есть свободные номера, да? – осведомилась я.
– Разве Ахмед не проинформировал вас, что у нас всего один свободный номер?
– И сколько он стоит?
– Это номер с балконом и видом на море. Сколько вы намерены пробыть здесь?
– Месяц, – ответил Пол. – Именно на такой срок мы и бронировали.
Месье Пикар поджал губы и повернулся к Ахмеду. По-французски он велел ему свериться с журналом. Цокая языком, Ахмед большим пальцем перелистывал страницы, уточняя, могут ли они разместить нас в своем отеле на указанный срок. Меня грызли сомнения: а бронировал ли Пол гостиницу или с его стороны это очередное "маленькое упущение" (как он выражался), коими он вечно "украшал" нашу жизнь? Теперь я злилась и на себя: почему я не проверила перед отъездом, есть ли у нас бронь? И ругала себя за то, что не доверяю мужу. Ведь, если учесть, что хозяин отеля – скользкий тип, а портье – сонная тетеря, где гарантия, что они не потеряли бронь или не разводят нас, чтобы содрать побольше?
Следующий диалог показал, что последний вариант наиболее правдоподобен. Ахмед, повернувшись к хозяину, кивнул и сказал что-то, на слух обнадеживающее. И месье Пикар обратился к нам:
– У меня хорошие новости. Во-первых, мы можем предоставить вам номер на требуемый срок. Во-вторых, это лучший номер в нашем отеле – полулюкс с балконом, выходящим на Атлантику. Стоимость – семьсот дирхамов за ночь.
Пол сник. У меня в голове мгновенно зажужжал калькулятор: 700 дирхамов – это 80 долларов, в два раза больше той суммы, на которую сторговался Пол.
– Но номер, который я забронировал, стоит триста пятьдесят, – указал Пол.
– Но ведь подтверждения у вас нет, так? – уточнил месье Пикар. – А поскольку ваша бронь у нас нигде не зафиксирована, но мы пытаемся вас разместить…
– Я забронировал номер на месяц по триста пятьдесят дирхамов за ночь, – подчеркнул Пол сердитым, возбужденным тоном.
– Monsieur, если доказательств нет, это все только слова. А слова…
– Да вы философ, черт возьми! – вспылил Пол.
Я положила ладонь на левую руку мужа, пытаясь его успокоить.
– Он не хотел вас оскорбить, – сказала я месье Пикару. – Мы оба ужасно устали и…
– Нечего перед ним оправдываться! Он же нас разводит.
Месье Пикар улыбнулся одними губами:
– Вы ведете себя так, будто сделаете мне одолжение, если поселитесь здесь. Вас никто не держит. Ищите другую гостиницу, где так же чисто и комфортно и можно снять на месяц столь же просторный номер. Выход там. Bonne chance.
Он повернулся и пошел наверх.
– Покажите нам номер, пожалуйста, – крикнула я ему вдогонку.
– Как вам будет угодно.
Я тоже стала подниматься по лестнице, следуя за месье Пикаром. Пол, хмурый, кипя от злости, медлил у стойки.
– Идешь? – спросила я.
– Похоже, теперь ты у нас босс.
– Ладно.
Я продолжала путь наверх. Когда мы дошли до первой лестничной площадки, месье Пикар повернулся ко мне и сказал:
– Ваш муж не похож на счастливого человека.
– А вам что за дело? – огрызнулась я.
Он вздрогнул от моего резкого тона:
– Я не хотел вас обидеть.
– Хотели.
Коридоры верхних этажей были узкие, но вполне прилично покрашенные; дверные проемы по периметру облицованы синими изразцами. Мы поднялись на несколько лестничных пролетов, на которых с трудом мог бы развернуться человек средней упитанности.
– Восхитительно спокойное, уединенное место, – сказал Пикар, когда мы подошли к деревянной двери с резным решетчатым орнаментом. Он открыл номер. – Après vous, madame.
Я вошла. Пикар включил лампу на пристенном столике. "Боже, до чего крохотный", – подумалось мне в первую секунду. Мы находились в узкой комнатке с резными деревянными столиками, диваном, обитым тяжелой красной парчой, и небольшим креслом. В лучиках света, сочившегося сквозь щели в ставнях, роились пылинки. Почувствовав, что я разочарована, Пикар сказал:
– Это еще не все.
Он распахнул еще одну дверь, и мы оказались в комнате с высоким сводчатым потолком, который благодаря деревянным балкам казался выше. Ее главной достопримечательностью являлась большая двуспальная кровать с огромными круглыми подушками в чехлах из потертого красного бархата, приставленными к резному деревянному изголовью. Здесь все было из темного массивного дерева и темно-бордовых тканей: покрывало, большой стол с резным стулом из одного гарнитура, большой комод, тронное кресло в комплекте со скамеечкой для ног. Каменные стены. Ванная вполне удовлетворительная, чистая, с душевой кабинкой, расписанной замысловатым орнаментом. Я повернула краны: напор тоже был сносный. Возвратившись в спальню, я обалдела. Пикар распахнул все ставни, впустив свет. Теперь прежде сумрачную комнату заливало искрящееся солнце. Я вышла на балкон, на воздух, все еще жгуче жаркий, раскаленный.
Сам балкон был не очень большой – метра три в длину и метр в ширину, – но панорама с него открывалась потрясающая. Глянешь направо, и прямо перед тобой обнесенная стеной крепость Эс-Сувейра. Со своей неприступной точки обзора я почти с картографической ясностью наблюдала всю необузданную неповторимость города – средневековые укрепления, хитросплетения улочек и переулков, льнущие друг к другу строения и людские потоки.
Потом, когда глянешь налево, взор упирается в бескрайние просторы Атлантики.
А разве есть более умиротворяющее зрелище, чем необъятная водная ширь? Особенно если эта водная ширь – связующее звено с домом?
На балконе стояли два сложенных шезлонга и небольшой столик. Я сразу представила здесь Пола. Перед ним разложены альбомы, карандаши, уголь. Он увлеченно работает, запечатлевая небо, море, зубчатые крыши, необычную живописную мешанину, простирающуюся прямо под нами. Я сидела бы рядом в другом шезлонге, склонившись над учебником французского, разбиралась бы в непростых тонкостях сослагательного наклонения после утреннего занятия с репетитором.
– Неплохо, да? – произнес Пикар, теперь уже более дипломатичным тоном, после того как я нагрубила ему несколько минут назад.
– Ничего.
Я вернулась в спальню. Никогда не обсуждайте цену, любуясь бесподобными красотами. Пикар вошел следом.
– Я видела подтверждение, которое мой муж получил от вас, – сказала я.
– Непосредственно от меня он ничего не получал.
– Значит, от вашего работника, занимающегося бронированием.
– Мадам, у нас не отмечено…
– Но я видела ваше подтверждение. И знаю, что вы согласились сдать нам на месяц номер с балконом и видом на море за триста пятьдесят дирхамов в сутки.
– Не этот полулюкс. А на данный момент это единственный свободный номер…
– Будьте же благоразумны.
– Вы считаете меня дураком? – спросил Пикар, снова переходя на надменный тон.
– Я начинаю подумывать о том, чтобы связаться со своим заместителем, который сейчас управляет моей бухгалтерской фирмой в Штатах, и попросить, чтобы она нашла ваше подтверждение и отправила его мне. Потом я найду местное ведомство по туризму и сообщу про ваши махинации с ценами.
– Я вынужден попросить вас удалиться.
– Жаль. Неплохой номер… и вы могли бы сдать его нам на месяц. Но… решать вам, сэр.
С этими словами я повернулась и направилась к выходу. Не успела я дойти до двери, как он сказал:
– Я готов поселить вас здесь за шестьсот дирхамов в сутки.
– Четыреста, – бросила я, не оборачиваясь.
– Пятьсот пятьдесят.
– Пятьсот, включая завтрак и стирку.
– Вы хотите, чтобы мы стирали вашу одежду каждый день?
– Два раза в неделю. У нас с собой мало вещей.
Молчание. Пикар большим пальцем потирал указательный – верный признак волнения.
– И вы останетесь здесь на целый месяц? – уточнил он.
– Могу показать вам наши обратные билеты.
– Учитывая оговоренный тариф, я попросил бы сразу внести всю сумму.
Теперь, я чувствовала, чаша весов перевесилась в его сторону. Но, обведя взглядом номер, лучезарную синеву североафриканского неба, придающую ясность всему, что есть вокруг, я поняла, что надо принимать решение. С учетом завтраков и стирки, а также скидки на двести дирхамов за ночь, в целом я сэкономила нам тысячу долларов. Я также догадывалась, что отныне Пикар будет вести себя относительно цивилизованно.
– Хорошо, сэр, – сказала я. – Договорились… но я хочу получить письменное подтверждение нашего соглашения о цене, прежде чем я вручу вам свою кредитную карту.
Он снова поджал губы:
– Très bien, madame.
– Кстати, вы не знаете кого-нибудь, кто согласился бы ежедневно давать мне уроки французского? Хотелось бы усовершенствовать свои знания языка, научиться говорить на нем более бегло.
– Конечно, кого-нибудь найдем.
Мы спустились вниз. Пикар зашел за стойку регистрации. На листке почтовой бумаги с логотипом гостиницы он указал продолжительность нашего пребывания в отеле и стоимость номера в сутки – 500 дирхамов. Поставив свою подпись, он отдал мне подтверждение. Я вручила ему свою "Визу", наблюдая, как он оформляет согласованный платеж. Договор был заключен, и мы обменялись рукопожатием. Потом я отыскала глазами Пола. Он сидел за столиком у входа в гостиницу и, потягивая мятный чай, смотрел на улицу за окном.
– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы наш багаж подняли наверх, – попросила я Пикара.
– Très bien, madame.
Он знаком велел портье отнести наши вещи в номер.
Пол вскочил на ноги, с изумлением глядя на меня.
– Не говори, что мы остаемся, – произнес он.
– Пойдем посмотришь номер.
Я повернулась и пошла наверх. Почти сразу Пол последовал за мной. Мы поднялись на второй этаж, прошли по узкому коридору, затем – по последней маленькой лестнице, состоявшей всего из нескольких ступенек. Войдя в номер, я, не задерживаясь ни в одной из двух комнат, прямиком направилась на балкон. Я стояла там, подставляя лицо солнцу, светившему мне прямо в глаза, смотрела на синие крыши, в которых, как в зеркале, отражалась обесцвеченная лазурь неба, на волнующиеся воды Атлантики, искрящиеся в ослепительном сиянии, и мне хотелось любоваться и любоваться этой несравненной красотой. Хотелось восхищаться тем, что я здесь, на западной оконечности Северной Африки, возвышаюсь над средневековой мединой, собираясь провести целый месяц в этом чужеродном, но (я уже могла бы сказать) удивительно притягательном уголке нашей планеты. Сбежать от рутины и оказаться здесь… это же просто чудо. И этим чудом я обязана человеку в соседней комнате, человеку, с которым я очень хочу жить в счастье.
Я почувствовала руки Пола на своих плечах.
– Вид потрясающий, – прошептал он.
– А номер?
– Лучше не бывает.
– Остаемся?
Он развернул меня к себе лицом и стал пылко целовать. Близость его тела, его ладони, скользнувшие под мою футболку и поглаживающие мне спину, его возбуждающаяся плоть, обжигающая мое бедро, пробудили во мне острое желание. Желание чудесным образом раствориться в нем, забыв про усталость, гнев, сомнения.
И я притянула его ближе к себе. Ладонью накрыла его пах, чувствуя, как он возбуждается еще сильнее. Мельком глянув через плечо, дабы убедиться, что дверь закрыта и наши чемоданы в номере, я повела его к постели. Мы упали на кровать. А потом принялись стягивать друг с друга одежду. Исходя соками, изнывая по нему, я позволила Полу тотчас же овладеть мной. Обхватила его ногами, чтобы он проник глубже. Желание, снедавшее меня, было столь нестерпимым и всепоглощающим, что я в считаные мгновения дважды достигла оргазма. Казалось, Пола это только распалило еще сильнее. Его толчки стали более глубокими, размеренными, вознося меня на край некой умопомрачительной бездны, с которого я снова полетела кувырком, чувствуя, как мое существо вибрирует всеми нервными окончаниями. Я ощущала, как всегда, что Пол достигает предельного напряжения, но, будучи бесподобно искусным любовником, он не дает ему выхода, стремясь продлить мгновения физического беснования двух тел, слившихся в накале безумной страсти. В конце концов напряжение стало невыносимо, он застонал громче, еще больше набух и затвердел во мне. Еще несколько пронизывающих толчков, и он вдруг с криком стал изливаться в меня, содрогаясь всем телом.
– Любовь моя, счастье мое, – зашептала я, абсолютно уверенная в том, что сейчас говорю чистую правду. Не теряя надежды, вопреки всему, что на этот раз наше соитие увенчается зарождением новой жизни.
Пол скатился с меня. После тридцати часов дороги и всех треволнений, коими сопровождалось это долгое трудное путешествие, мы оба отчаянно нуждались в отдыхе. Я накрыла нас белой простыней. Потолочный вентилятор у нас над головами вращался довольно быстро, разгоняя жару. Я обняла своего уже провалившегося в забытье мужа и закрыла глаза.