14 февраля, понедельник
Четыре дня до долгого уик-энда!
Сегодня День святого Валентина. Все мальчишки с волнением ждут валентинок. У меня нет ни одной знакомой девочки, но и я сделал вид, что очень волнуюсь в перемену.
Саймон получил пять открыток, Рэмбо - две, а Бешеный Пес - одну, хотя, судя по орфографии и стилю, он прислал ее себе сам. Конверт был адресован "дарагому Бешынаму Псу".
И на нем не было марки.
Одна из открыток Саймона была с намеком на секс. Девочка писала, что хочет, чтобы он "как следует разогрел ее и заставил вспотеть". Открытка пахла духами и была подписана "Твоя ненасытная поклонница" Гоблин спросил Саймона, нельзя ли ему оставить открытку себе. Саймон отказался. Тогда Гоблин спросил, можно ли взять ее на время. Саймон сказал "нет". Тогда Гоблин предложил Саймону бесплатное пользование своим порножурналом. Саймон отдал открытку.
Снова обедал с Папашей. На этот раз тот выпил всего один бокал вина. Он сказал, что ему очень нравятся мои родители, и назвал их "простыми людьми". По его мнению, ничто так не развращает людей, как деньги. Мы обсудили "Уловку 22", и он попросил меня зачитать кое-какие отрывки вслух. Мы вместе посмеялись над Майором Майором и умопомрачительным остроумием Йоссариана.
На обратном пути я увидел Роджера, сиамского кота, который рыскал у часовни. Он выглядел ужасно: кожа да кости, половина шерсти выпала.
Все разговоры только о том, кто что будет делать в выходные. (В пятницу начинаются каникулы середины семестра, и нас отправляют домой на долгий уик-энд.) Рэмбо, Саймон и Гоблин возвращаются в Йоханнесбург. Бешеный Пес едет в Мозамбик на рыбалку со своим старшим братом (по прозвищу Плохой Пес). Мы с Жиртрестом возвращаемся в Дурбан, а Геккон остается в школе, потому что его родители за границей. Человек Дождя по-прежнему дома, и Гоблин считает, что он уж и не вернется. А я даже соскучился по тому звуку, с которым он вырывал пучки волос, да и вообще по своему придурковатому соседу.
15 февраля, вторник
Осталось три дня!
08.00. Глокеншпиль созвал экстренное собрание. Когда он ворвался в зал, взметнув полами своей темной накидки, я не мог не заметить на его лице легчайшую тень улыбки. После того как мы произнесли молитву и было сделано несколько объявлений, он рассказал всей школе о хет-трике, выполненном Бешеным Псом, после чего вызвал его и пожал ему руку. Обменявшись рукопожатиями с главным, Бешеный Пес отвесил мальчикам смешной поклон. В ответ раздались взрыв хохота и шепотки. К сожалению, не поклон вызвал волнение толпы, а ширинка Бешеного Пса, которая была расстегнута, открывая всеобщему обозрению его ярко-красные трусы.
Когда веселье стихло, Глок окинул нас мрачным взглядом и медленно проговорил:
- Похоже, мое расследование дела о банановом вандале принесло плоды. Прошу Стотта и Эмбертона немедленно явиться в мой кабинет. - С этими словами он вышел из зала, размашисто ступая и с торжествующим видом. Наступила гробовая тишина, после чего все принялись шептаться. Эмбертон, третьекурсник из нашего корпуса, улыбнулся и с бунтарским видом сделал "козу". Стотт, третьекурсник из Кинг-Хауса, побледнел и перепугался не на шутку.
На перемене все узнали, что на Эмбертона со Стоттом доложил первокурсник по имени Питер Скроули (которого отныне кличут не иначе как Крысой и еще похуже). Он видел, как они выходили из корпуса поздним вечером со связкой бананов. За голову Крысы уже назначена цена. Двое подозреваемых провели утро в кабинете Глокеншпиля.
18.00. Эмбертон и Стотт временно отстранены от занятий с перспективой дальнейшего исключения. Это означает, что им приказали вернуться домой, а вопрос об их исключении будет решен, как только Глок проконсультируется с советом директоров.
Ходят слухи, что Крысу нашли без сознания в туалете корпуса Кинг-Хаус. Кажется, кто-то вмазал ему со спины крикетной битой. Гоблин говорит, что его отправили домой.
22.00. Эмбертон, одетый в гражданское, тихонько разговаривает с Бешеным Псом за перегородкой. (Гоблин сказал, что они троюродные братья.) Они шепчутся еще долго после наступления темноты.
16 февраля, среда
Два дня до каникул!
На собрании Глок сообщил, что Эмбертона со Стоттом исключат и родители уже забрали их из школы.
После собрания Бешеный Пес опустил флаг корпуса до половины. Укушенный заметил и устроил ему взбучку.
13.00. Большое объявление на доске:
Школьная пьеса. В этом году ставим "Оливера". Прослушивание завтра после обеда в музыкальном классе.
Актерское мастерство отменили, и вместо занятий нам пришлось прочесть три главы истории средневекового театра под бдительным оком мистера Картрайта. Ева срочно повезла Роджера к ветеринару: он упал в обморок у часовни, где тщетно ждал Человека Дождя.
Щука нассал на Геккона в душевой. Когда Геккон бросился к унитазу, зажав рукой рот, Деврис уже поджидал его с камерой. Берт тоже там был и нашел все происходящее полной уморой.
Бешеный Пес буркнул, что идет охотиться на летучих мышей, и тихонько выскользнул из спальни. Из окна я видел, как он крадется по галерее в центральном дворе, а потом бежит вниз к главному входу в часовню.
Прошло не больше десяти минут, как Бешеный Пес прокрался обратно в спальню. Выглядел он нервным и бледным. Он сказал, что никаких летучих мышей не нашел и плохо себя чувствует. Мне сегодня как-то не по себе - я все думаю о Верне и Роджере и об исключении Эмбертона, который мне всегда казался хорошим парнем, добродушным и с чувством юмора.
17 февраля, четверг
Остался один день!
Проснулся в мокрой кровати. В открытое окно лил дождь. Повеяло первым осенним холодком, и впервые я достал свою серую шерстяную кофту с воротником-поло.
Школьное собрание созывают уже третий день подряд. Глок вошел в зал, шипя от ярости. В выхлопную трубу его машины опять подсунули банан. На этот раз он заметил опасный фрукт прежде, чем тот успел нанести вред. Он буквально дымился от злости и грозил исключить всю школу, если придется. С этими словами он выбежал из зала, оставив всех таращиться ему вслед в страхе и изумлении.
15.00. Еще страшнее мне стало, когда я увидел длинную очередь ребят на прослушивание в школьную пьесу. После часового ожидания у меня наконец появилась возможность показать себя. Войдя в маленький класс, я увидел Еву, безумного учителя по имени мистер Ричардсон (и по кличке Викинг) и мисс Робертс, сидевшую за пианино. Ева поздоровалась со мной и мило улыбнулась. У нее на коленях лежал полулысый Роджер, пустым взглядом уставившийся в потолок.
Викинг сказал:
- Хорошо, мистер Мильтон, посмотрим, на что вы способны.
Потом он попросил меня спеть песню "Я готов на все", которую я смутно помнил по начальной школе. Мне вдруг стало очень страшно, и изо рта вырвался слабый, дрожащий писк, как будто это не я пел, а кто-то другой. Я пропел лишь несколько строчек, прежде чем Викинг встал и закричал: "Спасибо, следующий!" С этими словами все мои мечты об актерской карьере были разрушены. Не прошло и минуты, как я очутился на улице и медленно поплелся обратно в корпус под серым моросящим дождем. Я чувствовал себя раздавленным - мое первое и единственное прослушивание обернулось полной катастрофой. Проскользнув в гостиную, я шмякнулся в кресло и попытался вникнуть в какой-то сериал.
Гоблин считает, что, возможно, Эмбертона со Стоттом и не исключат. Вчера ночью их в школе совершенно точно не было, и теперь им легче будет доказать свою невиновность. (Кроме того, отец Эмбертона - влиятельный владелец сахарной фермы, пожертвовавший школе тысячи. Он вне себя от ярости и думает судиться.)
А я, кажется, знаю, кто подложил вчерашний банан.
22.30. Жиртрест сошел с ума. Сказал, что готов раскрыть нам все факты об учителе, который повесился. Он позвал нас за свою перегородку, зажег две свечи и поставил их на шкафчик. Мы вшестером сгрудились вокруг него, завороженные его таинственными приготовлениями. Прежде чем начать, он попросил всех хранить полное молчание, пока не договорит. Затем закрыл глаза, сделал глубокий вдох и тихо начал свой рассказ.
- Стоял 1944 год. Во всем мире шла война. Каждую неделю в школе проводили мемориальную службу по одному из старых выпускников, погибших в бою. На воскресном причастии один из мальчиков посмотрел наверх и увидел тело Майлза Макартура, учителя английского, раскачивающееся на веревке. У тогдашнего капеллана, старого ископаемого по имени Фолкнер, было такое слабое зрение, что он подумал, будто раскачивающийся труп - это рождественская гирлянда. Начался переполох. Мальчиков послали домой, а школу закрыли на каникулы неделей раньше. Фолкнер и тогдашний директор Обри Томас оба ушли в отставку, хотя якобы по причинам, не связанным со смертью Макартура. В местную газету попало лишь мимолетное упоминание об учителе, погибшем при подозрительных обстоятельствах.
- Все дело в том, - проговорил Жиртрест с нарочитой торжественностью, - что все это дело замяли. Архивные материалы, папки, полицейские отчеты, свидетельство о смерти - все пропало. В записях последующих дней и недель огромные пробелы. Поищите в архиве записи о любом другом периоде - почти за каждый день есть отчеты, статьи, вырезки и записи. Но в конце 1944 года и начале 1945-го откуда ни возьмись - огромный пробел. Школьное начальство явно пыталось замести следы! - При этом Жиртрест треснул кулаками о шкафчик и торжествующе поглядел на нас, будто только что раскрыл тайну убийства Кеннеди.
По очереди посмотрев на каждого из нас, он продолжил:
- Здесь что-то не так, совсем не так. За всем этим стоит тайна, которую мы должны раскрыть. Этот человек, Макар-тур, не просто так тогда висел на потолке. И ничто не остановит меня в поисках правды! - В пламени свечей глаза Жиртреста горели алым, его челюсти были решительно сжаты. Никто не сомневался в его вере и упорстве.
Повисла долгая тишина; мы сидели, зачарованные светом пламени и рассказом Жиртреста. Саймон присвистнул, Рэмбо глубокомысленно замычал. Бешеный Пес выглядел погруженным в раздумья (хоть я и не уверен, что такое возможно). Лишь Гоблин отреагировал с цинизмом. Безразлично улыбнувшись, он сказал:
- Ну и что? Замели следы, потому что ничего хорошего. Что не так?
Глаза Жиртреста засверкали, и тем же глухим шепотом он произнес:
- Вот именно, Гоблин. Ничего хорошего, совсем ничего. Но, может, дело замяли из-за причин, вызвавших самоубийство?
Снова повисла тишина, а затем Геккон открыл рот (что для него совсем нехарактерно - обычно он делает это только тогда, когда его тошнит) и заговорил, кажется, в третий раз за месяц.
- Что, если это было не самоубийство? Что, если его убили? - Рэмбо, Саймон и Гоблин издевательски прыснули и принялись насмехаться над Гекконом, говоря ему, чтобы он "повзрослел".
После очередного гробового молчания заговорил Бешеный Пес:
- Ему бы понадобилась лестница или помощь кого-то еще, чтобы забраться наверх. Или он спустился с крыши.
- В архиве об этом ничего не говорится, - заметил Жиртрест. - В архивах "Гардиан" тоже ноль. Снова одни черные дыры и недостающие страницы. Или газета вовсе не делала об этом репортаж, или все записи скрыли.
- Но зачем газете покрывать это дело? - спросил Гоблин. - Их хлебом не корми, дай смешать школу с помоями.
- Затем, - ответил Жир, - что мое исследование архивов "Гардиан" выявило важнейшие сведения. - Он замолк и откусил большой кусок чего-то, похожего на бисквитный торт, после чего принялся медленно жевать, все время оглядываясь по сторонам, точно боялся, что призрак Макартура сейчас выйдет из стены.
- Не тяни, Жиртрест, что ты выяснил? - сердито выпалил Рэмбо.
- Я выяснил, - промямлил Жиртрест, уронив несколько крошек бисквита на покрывало, - что редактором "Гардиан" с 1936 по 1952 год был не кто иной, как Рон Уолш, выпускник школы и, по странному совпадению, глава совета директоров с 1942 по 1944 год! - Я невольно ахнул - заговор обретал все более ясные очертания. Возможно ли, чтобы группа первокурсников наткнулась на такое серьезное дело?
- Так как же мы узнаем подробности о самоубийстве Макартура? - воскликнул Саймон, глаза которого стали как блюдца. - Должен же быть способ решить это дело?
Жиртрест торжественно кивнул и пообещал идти по следу, пока не раскроет тайну. Он заявил, что на каникулах намерен просмотреть архивы дурбанских газет и поискать родственников, друзей и прочих, у кого можно было бы выведать информацию. Он наклонился вперед и призвал нас к молчанию.
- Ни слова об этом за пределами спальни.
Мы закивали и замычали в ответ. Жиртрест задул свечи своим зловонным дыханием, и собрание было закрыто.
Не всё спокойно в датском королевстве! (Но кому какая разница - завтра я еду домой!)
Мне снилось, что я раскачиваюсь на веревке под куполом часовни, глядя на преподобного Бишопа, читающего службу. Вдруг меня заметили, и все стали надо мной смеяться. Ребята, учителя… даже Глок. Я не умер, просто вишу на веревке без трусов. И все смеются надо мной, издеваются и показывают пальцем, потому что у меня крошечный член.
18 февраля, пятница
Каникулы
11.00. Сотни шикарных тачек выстроились на "дороге пилигрима". Слева от аллеи, под деревьями, стоят два старых автобуса, еще древнее, чем Криспо, и дымно пыхтят. Я сел в автобус до Дурбана и через пыльное окно увидел Рэмбо - его обнимал крепкий мужчина с бритой головой. Затем они прыгнули в зеленую спортивную машину и уехали. Я сидел рядом с Жиртрестом (и чуть не съехал с того крошечного кусочка сиденья, которое осталось свободным). Путешествие длиной в сто пятьдесят восемь километров казалось бесконечным. Жиртрест уснул и дышал на меня своим вонючим дыханием, как от тухлой рыбы. Мне было все равно, ведь я ехал домой, но запомнил, что на обратном пути в школу, в понедельник, лучше рядом с ним не садиться.
Мама встретила меня у торгового центра. У нее был запаренный и измученный вид, и видеть меня она была не так уж рада. Сказала, что папа ведет себя просто невозможно и сейчас вот поехал покупать оружие. Мама считает, что его боязнь коммунистов слишком сильная даже для поборника апартеида. Оказавшись дома, я понял, что мама не преувеличивает. Папиными усилиями наш дом превратился в армейский бункер. Он опутал изгородь в саду колючей проволокой. Ворота теперь в десять футов высотой, а все окна и двери забаррикадированы деревянными досками. Кроме того, в доме теперь действует строгое правило - никакого электричества от заката до рассвета (а для чего еще нужно электричество?). В доме горели сотни свечей, отчего он стал похожим на будуар гадалки. Папа считает, что террористы первым делом отключат электричество.
Целую вечность мы карабкались вверх-вниз по приставной лестнице и затаскивали мои сумки через слуховое окошко на крыше. Мама все время качала головой и бормотала себе под нос что-то о том, что куда она ни пойдет - всюду ее преследуют одни сумасшедшие. Затем мы поднялись по другой лестнице и очутились в ванной моих родителей, где горела газовая лампа, пристроенная на бачке.
Папа сидел за столом и в отчаянии пытался собрать новую винтовку, которую только что сам и разобрал. В тусклом сиянии свечей он выглядел ужасно. Грязные волосы, многодневная щетина, помятая одежда и безумное выражение в глазах. Кажется, он меня не узнал - поднял голову, вяло кивнул и бросил: "Что нового, Боб?" А потом вернулся к своей винтовке.
Не считая папиных странностей, дома было здорово - блаженный покой, никаких тебе сирен и звонков каждые полчаса. К сожалению, мой покой был потревожен после четырех, когда мама приказала папе помыться и перестать вести себя как идиот. В семь часов должны были прийти мамины подруги по книжному клубу, и она потребовала, чтобы папа снял доски с дверей, чтобы гостям не пришлось карабкаться на крышу и проходить через туалет, чтобы попасть в дом. Почувствовав, что у него нет сил спорить, папа убежал в ванную и заперся там. Мама орала ему вслед, но папа молчал, упрямо отказываясь повиноваться.
18.50. Папа снял доски с дверей и окон в гостиной, но отказался мыться. Он объявил, что наш дом теперь уязвим для нападения, и провел остаток вечера, затаившись в саду, одетый в старое армейское тряпье с новой винтовкой наготове. Я вышел поговорить с ним и застал его крадущимся вдоль изгороди, как леопард, - он прислушивался к разговору каких-то людей на улице. Спустя некоторое время он выпрямился и сообщил, что это были всего лишь две домработницы, обсуждавшие расписание автобусов. Мы с папой поговорили о различных разведывательных методах, которым он научился в армии. (Папа был беспощадным бойцом и поднялся по карьерной лестнице аж до рядового.) Я спросил его, стреляет ли винтовка, ведь три ее запчасти так и остались лежать на столе в гостиной. Папа ответил, что главное в общении с террористами - фактор запугивания. В кустах он прочел мне лекцию о выживании, подогревая банку фасоли на газовой горелке. Папа считает, что, когда нашей стране настанут кранты, нам всем придется учиться самим добывать пищу. Так и не сумев открыть банку за двадцать минут при помощи ножа и даже зубов, он признал свое поражение и расстроенно утопал на кухню за открывалкой.
19.00. Пришли мамины подружки из книжного клуба - каждая из них старается говорить громче другой. Мама заставила меня подавать напитки (работка на весь вечер). Каждый раз, когда я входил с очередным подносом напитков, в комнате воцарялась гробовая тишина, а когда я уходил, они словно взрывались и принимались верещать с удвоенной силой. (Будто я не знаю, что они обсуждали - мужей и секс.)
Войдя в гостиную с подносом напитков, наверное, в двенадцатый раз, я внезапно был поражен зрелищем такой красоты, такого неземного очарования, что чуть было не выронил поднос. Передо мной стояла русалка (без рыбьего хвоста) - девушка настолько прекрасная, что все мое тело пронзила резкая боль, а левая нога онемела.
- Джонни, это Дебби, дочка Мардж. - Эти слова исходили от моей мамы, но ее голос звучал так, будто она была за несколько миль от гостиной. Нимфа с большими зелеными глазами, золотистой кожей и длинными пушистыми светлыми волосами улыбнулась мне, приоткрыв глянцевые белоснежные зубки идеальной формы, и вымолвила одно слово, которое чуть не расплющило меня своим совершенством:
- Привет.
- Джин, я сказала Дебби, что можно будет искупаться в вашем бассейне, если ты не против, - обратилась Мардж к моей маме. Мама махнула рукой, и виски выплеснулось из ее стакана.
- О чем речь! Джонни, принеси Дебби полотенце и покажи, где бассейн.