Вы победите, в этом нет сомнений,
И ваш портрет в хиджабе и никабе
Увидит мир. Огромные глаза,
Бездонные, как тёмные колодцы
В оазисе, увидит каждый.
Но остальное – только ваш законный,
Отцом вам выбранный достойный муж.
И я надеюсь, что благополучно,
Соединив усилья воедино,
Мы завершим победой эту битву
В пустыне северной,
Всевышним населённой
Враждебными и дикими людьми.
А после Принц-отец, да будет славен он,
Соединит навеки наши души.И следуя законам шариата
Принадлежать вы будете лишь мне.
И вот о том мгновении мечтая,
Спешу сейчас я в зал,
Куда так срочно
Доставили подрядчики стекло -
Заделать дыры; только что звонили
С охраны мне. Иду – но сердцем с вами
Я остаюсь. Я с вами не прощаюсь, моя хабиби!
Верный вам Джафар.
Джафар увлёкся сочинением, и не сразу отреагировал на звонок гостиничного телефона. Звонили со стойки администратора. Его попросили срочно спуститься в игровой зал– из Ставрополя привезли стёкла. Джафар положил трубку, торопливо закончил стих, потом пробежал глазами и нажал "Отправить".
Он спустился на лифте на первый этаж. Пространство фойе опустело: было уже глубоко за полночь. Участники и зрители разбрелись по номерам. Только из бара раздавались громкие голоса зависших там посетителей. Он дошёл до зала: двери были открыты, но в зале света не было. Джафар шагнул в тёмное пространство – дублирующие выключатели были на стене справа – и стал шарить рукой в поисках клавишей. Неожиданно он почувствовал укол в левое бедро, в горле пересохло, а тело стало лёгким, оторвалось от земли, словно наполненный гелием воздушный шарик. Воспаряя, он пролетел сквозь этажи, увидел дремлющую в дежурке охрану, храпящего Луковку, Принцессу, улыбающуюся экрану ноутбука, свои стихи на этом экране, потом замелькали звёзды в чёрном небе, быстрее, быстрее, выше, выше, и вот уже всё пространство залито ровным, розовым цветом, и навстречу ему раскрыл приветственно руки ангел, которого он узнал по исходящему от него свету, и он понял, что это страж Рая – Ридван. И хотя Джафар уже не чувствовал тела, но слёзы радости и умиления текли из его глаз. И ангел приказал ему следовать за ним, и шли они вдоль металлической стены из золотых и серебряных кирпичей по саду, где все стволы были из золота, но плоды были на них настоящие. И почувствовал Джафар жажду, и наклонился к реке, чтобы испить воды. Но не вода, а мёд тёк в этой реке, и понял Джафар, что это и есть река Кау-сар, и стал разглядывать дно её, которое, как он помнил, должно быть усеяно жемчугами и рубинами. Но ангел поторопил его, и не испив, Джафар поспешил за ним в огромный шатёр из яхонтов и жемчуга. Джафар как строитель не мог не задать вопроса, на чем держатся такие мелкие детали в такой гигантской структуре. "На вере", – коротко ответствовал Ридван. Они вошли, навстречу им спешили мальчики вечно юные, похожие на рассыпанный жемчуг, с сосудами из серебра и кубками из хрусталя. Налили мальчики из сосуда Джафару вина непьянящего, испил он из кубка и утолил свою жажду. Расступились мальчики, и увидел Джафар гурий– белокожих, большеоких, черноглазых, полногрудых девственниц одного возраста, и были похожи лицом на Принцессу Лейлу, а фигурой– на его американскую подружку Джейн, и числом их было семьдесят две, как и обещано в Хадисах Мишкатом аль-Масабихом. Они возлежали, прислонившись друг к другу, в полупрозрачных одеждах на расшитых коврах и зелёных подушках, потупив взоры подведённых сурьмой глаз. И сняли мальчики с него стягивающие джинсы, в которых воспарил он в небо, и одели его в шёлковые одежды, расшитые парчой по подолу. И ласкал шёлк его восставшую плоть, а парча по подолу колола ноги, словно мошки, взбадривая его. И хотелось ему тут же соединиться с прекрасными девами, но неловко было делать это в присутствии ангела, и Джафар завёл с ним светскую беседу. "А правда ли, великий Ридван, что плевы дев будут восстановлены после каждого сношения?" – "А разве ты сомневаешься в словах Пророка, записанных в Хадисах?" – "А не распухнет ли мой детородный орган, когда покрою я всех дев?" – "Распухнет, но тебе не будет больно". – "А правда, что семя моё теперь бесплодно и не произведёт в раю детей?" – "Зачем тебе здесь дети, их крики, сопли и какашки? Тебе здесь вечно будет тридцать три года, ты вечно будешь сильным и здоровым. Здесь тишина, покой, прохлада, безграничный и безопасный секс и еда от пуза". – "А как продукты переработки покинут моё тело?" – "Они все испарятся через поры". – "Даже если я проглочу косточку от абрикоса?" – "Ты слишком много задаёшь вопросов! Твой ум отравлен нечестивым западным анализом! Ты недостоин Рая! Тебе дорога– в Ад!" И Ридван позвал ангела Ада: "Маалик! Это твой клиент! Забирай его!"
Джафара подбросило, развернуло и ударило о жёсткое днище фургона, увозившее его от Башни в неизвестном ему направлении. Руки его были связаны, голова билась об пол, в области ширинки ощущалась противная мокрота. Тело его было завёрнуто в широкую ковровую дорожку. Джафар горько пожалел, что завёл с Ридваном светскую беседу. Лучше бы сразу занялся плотскими утехами – чего стеснялся, ангел ведь все равно всё видит, от него не укроешься даже в туалете…
Глава 16
Махач и Рустик тряслись в тёмном фургоне от холода и бездорожья. Похищенный Джафар лежал у их ног. До этого он лежал на сиденьях с левой стороны, но на повороте его стряхнуло вниз.
Махач оценил ситуацию и предложил:
– Чё, Рустик, давай его обратно поднимем.
– Зафигом? Опять скатится. Крепить ведь нечем.
– Давай ремень с тебя снимем.
– С себя сними, пухляк! У меня размер не тот.
– Ладно, пусть там лежит. Ноги тока от его лица убери.
– А чё? У меня кеды чище, чем его лицо.
– А чё тогда ты так воняешь?
– Кто воняет, э?
– Ты воняешь.
– А ты посиди в подвале с прорватой канализацией, и ты завоняешь.
– А чё, потом помыться нельзя было, чушок?
– Кто чушок?
– Ты – чушок.
– Заморозок! Щас как надолбаю, большой котлетой отсюда вывалишься.
– Вай, я испугался! Жидкий ты меня надолбать, Рустик.
– Я жидкий? А ты, значит, крутой, как яйцо страуса?
– Кто страус, э?
– Ты страус, Махач. Такой же трусливый. Тень увидишь – и уже мурашки по тебе бегом бегут вперемежку с потом.
– Я трус?! Давай выскакивай, махаться будем!
– Куда мы выскочим, хайван? Машина едет!
– Постучи Мухе, пусть остановит!
– Угомонись, братан! Ты чё такой бузуй стал? Мы щас помашемся, а шеф потом на нас обоих накладет руки!
– Ну, тогда ноги от клиента убери! Он денег стоит! Там наша доля тоже есть!
– А скоко за него спросили?
– Я, чё, знаю? Кто мне скажет?
– А чё, ты не на доверии?
– А ты?
– Ну это ж твои дядьки рулят. Они тебя, чё, за шестёрку держат?
– Ты за ротом своим следи! Травишься надо мной? Я тебя предупреждал, что моё терпение лопнет? Сделаю из тебя кишмиш.
– Ладно, Махач, чё ты сразу вспучился, э? Я тока интересуюсь. А куда мы его везём?
– Поближе к кошельку. Чтобы обмен товар-деньги быстро сделать.
– А чё, халавадары в отпуск ушли, что ли? На доверии передать нельзя?
– Иншалла, кяфир платить будет.
– Какой кефир?
– Ты, Рустик, чё, совсем неграмотный, э? Кяфир – это значит неверный. Просёк? Может, тебе ещё и имя назвать?
– Не надо, не тупой, сам допёр. А он, ваще, при деньгах? Говорят, он ещё на прошлой Олимпиаде всю банку растряс.
– Рустик, тебе какой диплом купили?
– Исторический. С ним, сказали, во власть идти удобней.
– Тогда ты, наверное, слышал про исторический лозунг "От каждого по способностям"?
– Ну.
– Дядьки мои лишнего ни с кого не берут. Клянусь, они всегда просят по справедливости.
– Уу, значит на калым мне опять не хватит. Жениться хочу, где денег взять, э?
– Ва, это – смотря на ком жениться. На дочь прокурора, конечно, не хватит. Тока зачем, тебе, Рустик, дочь прокурора? Она избалованная, белоручка. Хороший хныкал, и то не сварит. И всё время будет с тебя тянуть. Ей шмотки надо фирменные, кольца-мольца чтоб на каждый палец. Бери из деревни. Не то что голос, глаз на тебя не подымет. С утра до ночи пахать будет. Ноги тебе мыть. На деревенскую тебе бабла дядьки отстегнут. Я за тебя попрошу, клянусь.
– Ва, Махач, ты настоящий друг. Извини меня, что лабуду говорил всякую. Я не со зла. Так тока, чтобы согреться. Задубел я тут чё-то, брат.
– У меня тоже зубы лезгинку танцуют. Давай хоть на кулачках перекинемся.
– Дело говоришь, брат, начинай.
– Тока ноги от своего будущего калыма подальше убери, чтобы ненароком не наступить.
– Не, ты чё, брат. Такой капитальный красавчик! Давай мы его все-таки на сиденье обратно закинем. Я ремень сниму, чётко зафиксируем. Иностранер, все-таки.
Кряхтя и поминая шайтана, пухлый Махач и жидкий Рустик подняли Джафара, положили на сиденье и, как смогли, закрепили тело. Рустик решил ещё дополнительно подпереть инженера своей спиной. Потом они затеяли игру в кулачки.
Неожиданно машина резко затормозила и остановилась. Рустик упал в распахнутые объятья Махача. Махач задолбил по стеклу кабины.
– Муха, чё стало?
– Тихо, на патруль нарвались. Чё говорить, помнишь?
– А то!
Рустик и Махач стихли. Проверили инженера. Он всё ещё был в отключке. Махач пересел на сторону Рустика, прижав Джафару ноги. В наступившей тишине стали слышны голоса: Муха объяснялся с патрульными. Хлопнула дверца кабины, зашелестел под ногами гравий, откинули брезентовый полог, и свет дальнобойного фонаря ослепил похитителей. Мухамед по прозвищу Муха и патрульный заглядывали внутрь.
– Смотри, брат, чтоб я провалился, если я вру. Вот два кунака. Везём невесту. Вон в ковре замотана.
– А чё ночью?
– Брат, а где ты видел, чтобы невест умыкали днём? Мы обычай соблюдаем.
– А чё, без похищения не договорились?
– Не, братан. Столько денег её семья запросила – ва! Как будто не невесту, а "Мерседес" продают. Утром проснутся– сговорчивее будут. За подержанный "Хюндай", думаю, договоримся.
– А ты, понимаешь, брат, что по закону мы должны вас задержать?
– Понимаю, брат, понимаю. Но и ты, пойми, брат: если мы не будем невест похищать, у нас демографический спад случится.
– Я связи не вижу, брат.
– Как не видишь? Каждая семья за хорошую невесту много денег хочет. Жениху всю жизнь за калым работать можно, э. Стариком женишься – как детей делать? А вовремя украл– ты молодой, она молодая, кровь горячая, много детей сделать можно. Я прав, кунаки?
Махач и Рустик согласно закивали. Постовой взялся рукой за борт, просунулся глубже, посветил ещё.
– Братишки, я все понимаю. Сам на калым деньги коплю. Но по закону…
– Брат, мы тебя тоже понимаем. От хорошей жизни ночью на дороге стоять не будешь. Давай мы тебе немножко поможем, в смысле – на калым.
– Братишки, я не один, нас трое.
– И все жениться хотят?
– Двое уже женаты: семья, дети, содержать надо.
– Две пятёрки на троих пойдёт?
– Не, брат, ты в школе учился? Две пятёрки на троих не делятся. По пятёрке каждому. А то так холостыми в тюрьму и сядете.
– Ладно, брат. Вот, возьми. Дал бы ещё, так я вам сочувствую, но больше нет, клянусь.
– Ладно, езжайте. Тока на грунтовку сверните. На асфальте там ещё наши стоят.
– Сабур, брат. Ты нас выручил.
– Зажгите там, на свадьбе….
Глава 17
Главный судья Чемпионата Артур Львович Сосницкий метался по пропахшей карболкой и хозяйственным мылом больничной подушке. Он пытался осознать свои приоритеты: чего ему больше хочется – спокойствия или денег. Хотелось и того, и другого. Но денег всё же хотелось больше. Нет, Артур Львович не был жаден. Просто обстоятельства были выше его бессребренической натуры. Во-первых, нужно было поменять машину своей третьей, действительной жене Люсе; во-вторых, его любимый внук Шмолик закончил в этом году среднюю канадскую школу и ждал подарка по случаю окончания, а дедушка Артур все никак не мог аккумулировать достаточную сумму свободных денег. И вот он, Сосницкий, практически зубами выгрызает у своих конкурентов: Голавского и Широковского– позицию главного арбитра левого, но высокооплачиваемого Чемпионата. Прибывает на место, окучивает поляну, пашет, не покладая рук, подозревает неладное, а именно – подмену главной претендентки, не может связаться с шахматным президентом Сапсаном, застревает в лифте, переживает смертельную опасность, пугается, ложится в больницу, опять пытается связаться с Сапсаном для прояснения обстановки. Но Сапсан посылает его в полный игнор, то есть попросту не берёт трубку. "Абонент не отвечает или временно недоступен". Сколько можно быть временно постоянно недоступным? А впереди – решающие матчи. И его заместитель Голавский спит и видит, чтобы главный арбитр сошёл с дистанции. Десять раз на дню звонит и справляется о здоровье. Спасибо, не дождётесь, любезный! Командовать парадом буду я! Главное, договориться с главный врачом, чтобы уже выпустил его из этой богадельни к моменту, когда выбитые стекла так-таки вставят.
Артур Львович пытался воспользоваться больничным знакомством с братом Принцессы Абдуллой и как-нибудь наводящими вопросами прояснить для себя ситуацию с претенденткой на роль шахматной королевы. Но Абдулла на сближение не пошёл, может быть, по идеологическим соображениям, а может быть, был слишком сконцентрирован на медсестре Маше. К тому же значительную часть времени оба были прикованы к капельницам. В результате – Абдулла покинул больницу вместе с Машей, а Сосницкий остался, раздираемый сомнениями, метаться по казённой подушке.
Было душно, но Артур Львович форточку из предосторожности не открывал – мало ли что может влететь в палату. Бережёного Б-г бережёт. Неужели Сапсан действительно с инопланетянами общается? Бред какой-то. Может быть, его помощник был просто пьян. Ходят слухи, что попивает. Но сам-то Сапсан – ни-ни. Тогда где он пропадает? И почему до сих пор не выходит на связь? Это просто таки безответственно с его стороны!
В стекло что-то мягко стукнуло. Артур Львович резко повернулся к окну и пожалел об этом. В окно смотрела страшная рогатая морда. Сердце Сосницкого затрепыхалось. "Кажется, мне таки придётся прогуляться до инфаркта. Моё сердце стучится как пневмоотбойник об асфальт. А ведь соседка тётя Шура давно рекомендовала мне пить от сердца хреновый настой. С другой стороны, как можно потреблять без вреда для еврейского организма народные рецепты ненашего народа", – пронеслось в смеркающемся сознании главного арбитра.
Палата-люкс, куда перевели Сосницкого после выписки Абдуллы, была оборудована тревожной кнопкой. На неё, почти теряя сознание, и нажал артритным указательным пальцем Артур Львович. Дверь в палату открылась с душераздирающим скрипом, и в палату вошли два рогатых и мохнатых крупногабаритных козла на задних копытах. Копыта стучали о палатный линолеум как шаги карающего Командора из "Каменного гостя".
– Вы кто? – с оцепенением спросил Сосницкий не своим голосом.
– Угадай, – предложил козел покрупнее.
– Сатиры из древнегреческой мифологии, – предположил Сосницкий.
– Черти, – хором представились козлы. – Пришли эскортировать тебя в ад.
– Ша, пацаны, – остановил их Артур Львович. – Вы ошиблись адресом. Я – еврей, а вы, как я ясно вижу, даже не обрезаны. К тому же, у нас в аду нет чертей, одни демоны.
– Мы на аутсорсинге. Вашим демонам нерентабельно за каждым иудеем спускаться, они работают только по местам компактного проживания.
– Я бы сделал ха-ха в вашу сторону, но я плачу от вашей некомпетэнтности. Сколько, хочу я спросить вас, может правоверный иудей находиться в аду?
Черти переглянулись между собой и невнятно заблеяли.
– Так вот, слушайте сюда, поцы нечёсаные, иудей может находиться в аду не больше двенадцати месяцев. А я в аду успел побывать раньше, чем начал грешить. С трёх до пяти лет я успел пройти все ужасы ада: голод, молчание, погребение, огонь, гонения, холод. Отработал грехи за себя и за следующее поколение авансом.
– Минуточку, – остановил его один из чертей. – Мы должны проверить.
Он покопался где-то у себя в боку и извлёк устройство, похожее на планшет.
– Назови исходные данные, – попросил он.
– Что значит – исходные?
– Как тебя звали при рождении.
– Это – пожалуйста. Абрам Лейбович Срулевич.
Черт поскрёб когтистым пальцем по экрану.
– Нет тебя в инфобазе адских архивов.
– В основном архиве нет. Я проходил адскую практику в белорусском филиале, при фашистской оккупации.
– А, это когда ваш главный по адской кухне – Ашмодей – закрывал ад на реконструкцию и переносил все свои предприятия в Восточную Европу?
– Именно, мои лохматые друзья, именно! Поэтому брысь отсюда, пока я не прищемил вам хвосты! Я имею все права дожить в физическом теле прямо до всеобщего воскресения, которое, согласно расчётам мудрецов, случится довольно скоро. А то воскреснут все иудеи от начала нашего летосчисления, и пока до меня очередь дойдёт, я извиняюсь, но не только что партер вечной жизни, уже и вся галёрка будет занята. И что, опять бороться за место под солнцем?
Черти громко замычали и растворились в воздухе. Артур Львович открыл глаза: над ним склонились дежурный доктор и медсестра с пустым уже шприцем в руке. Окно было приоткрыто, поток ветра бил жалюзи о ребро рамы. За окном забредшая в палисадник больницы корова-полуночница объедала листья пожухлой акации.
Глава 18
Джит был на седьмом небе. Он торжествовал. Он готов был пасть к ногам медсестры Маши. Явилась, явилась карающая богиня, воплощение великой Кали-освободительницы, располосовала лоснящееся от пресыщенности лицо его мучителя острыми когтями, отомстила за все его унижения, за насилие, за неоплаченные услуги; вот бы ещё в эти раны насыпать соли, чтобы не заживали долго, чтобы сочились гноем, чтобы шрамы остались: грубые, безобразные, необратимые. Чтобы у Абдуллы было желание скрыться под никабом, который Принц-отец, правнук неграмотного кочевника, заставил носить его, Джита, потомка великих ариев. По какому праву?! Только потому, что под бедуинскими песками скопилось много зловонной вязкой жидкости под названием нефть? Нефть, которую потребляют всё те же белые дьяволы, до этого разломавшие великую Индию и стравившие между собой разные, но мирно уживавшиеся на едином пространстве конфессии?
Но услышала его молитву великая Богиня-мать, богиня творящая, богиня мстительная, созидающая и разрушающая. Услышала! Джит приложил ухо к смежной двери, отделявшей его комнату от спальни Принца. Крепкие шлепки и мужские стоны… Харами! Да Абдулла, похоже, мазохист! Вот так да!
Джит не успел даже определить своё отношение к подслушанному открытию, как почувствовал резкую боль в свободном от дверного полотна ухе. Незаметно подкравшаяся Принцесса вцепилась в него и рванула изо всех своих высокородных сил.