– Какая-нибудь веревка есть? – спросил Алек.
– Вот что есть! – Осененный идеей, Дункан развязал пояс халата, вытянул его из штрипок и подергал, испытывая на прочность. – Думаю, меня выдержит.
– Ну это для тебя. А как со мной? Другого такого, наверное, нет?
– У меня полно всяких ремней. И куча галстуков.
– Во, галстук сгодится.
– Принести? Тебе какой?
Алек нахмурился.
– Наверное, черный. Нет! Давай тот, в сине-золотую полоску. Он похож на университетский.
– Да какая разница?
– Может, будут фотографировать. Тот галстук эффектней.
– Ладно, – неохотно согласился Дункан.
Вообще-то, именно этот галстук был ему дорог почти так же, как авторучка, и славную вещицу не хотелось никому давать. Почему непременно этот галстук, когда сгодился бы и простой? Бог с ним, сейчас спорить не будем. Через гостиную и прихожую Дункан тихо прошел в спальню и взял галстук. Отец по-прежнему храпел; на обратном пути Дункан секунду постоял в темноте, сдерживая желание дать отцу пинка и заорать, завопить ему в лицо: "Старый дурак, будь ты проклят! Я собираюсь убить себя! Вот сейчас войду в кухню – и ау! Ну же, проснись!"
Отец храпел. Дункан тихо вернулся к Алеку.
– Теперь папаша изображает чертов "харрикейн", – сказал он, прикрывая кухонную дверь.
Алек не ответил. Пояс от халата валялся на полу. Вполоборота стоя у раковины, Алек что-то держал в руках.
– Глянь-ка, – произнес он тихим странным голосом.
В его руке была старомодная отцова бритва. Он завороженно смотрел на открытое лезвие, потом будто с усилием оторвал от него взгляд и посмотрел на Дункана.
– Вот чем я воспользуюсь, – сказал Алек. – Вот что я сделаю. Ты можешь вешаться, если хочешь. Но я воспользуюсь этим. Это лучше веревки. Так быстрее и чище. Я перережу себе горло.
– Горло? – эхом откликнулся Дункан.
Он посмотрел на тонкую белую шею Алека – жилы и кадык вовсе не выглядели чем-то мягким, что легко рассечь...
– Наверное, острая? – Алек потрогал лезвие и, отдернув руку, сунул в рот палец. – Ух ты! – Он засмеялся. – Надо же, до чего острая! Если быстро, будет совсем не больно.
– Уверен?
– Конечно уверен. Это как скотину режут. Вот прямо сейчас и сделаю. Ты второй. Не против? Боюсь, маленько напачкается. Лучше не особо смотреть. Было бы у нас две штуки! Тогда можно бы вместе... Слушай, будь другом, пришпиль на стенку. – Бритвой он показал на письмо. – Куда-нибудь на видное место.
Беспокойно косясь на бритву, Дункан взял письмо и кнопку.
– Только ты ничего не делай, пока я стою спиной, ладно? – Отвернуться было страшно. Быстро оглядевшись, Дункан прикрепил записку на дверцу буфета. – Так нормально?
– Да, хорошо, – кивнул Алек.
Он чуть задыхался. Раскрытую бритву он по-прежнему держал так, словно любовался ее безумной красотой, но затем крепче обхватил рукоятку двумя руками и поднес клинок к горлу под изгиб правой скулы, где под кожей трепетал пульс.
Непроизвольно Дункан шагнул к другу.
– Ты прямо сейчас хочешь это сделать? – испуганно спросил он.
Веки Алека дрогнули.
– Через минуту.
– Как оно?
– Ничего.
– Страшно?
– Немножко. Ты-то как? Побелел как полотно. Гляди, в обморок не брякнись, когда твоя очередь дойдет.
Алек перехватил рукоятку. Прикрыл веки и замер... Потом, не открывая глаз, чуть изменившимся голосом спросил:
– О чем ты будешь скучать?
Дункан прикусил губу.
– Не знаю. Ни о чем. Нет! Буду скучать по Вив... А ты?
– Я – по книгам, музыке и искусству, по красивым зданиям, – ответил Алек, и Дункан пожалел, что назвал сестру, а не то же самое. – Но все это уже исчезло. Через год люди начнут забывать, что подобные вещи существовали.
Алек открыл глаза, сглотнул и снова перехватил бритву. Руки его взмокли – на черепаховой рукоятке были заметны влажные следы. Хотелось, чтобы он ничего не делал. Дункан снова чуть ли не взмолился, чтобы отец пришел и остановил затею, которая понеслась вскачь. Зачем тогда иметь отца, если он допускает подобное? Стараясь потянуть время и разговорить Алека, Дункан спросил:
– Как думаешь, что с нами будет после смерти?
Не опуская бритвы, Алек задумался, потом тихо ответил:
– Ничего. Погаснем, как свет. Ничего другого быть не может. Бога нет. Иначе он бы прекратил войну! Нет ни рая, ни ада – ничего такого. Ад здесь, на земле. А если что-нибудь там есть, мы будем вместе. – Алек вперил в Дункана пылающий взгляд воспаленных глаз и просто добавил: – Хуже нет, чем оказаться там одному, правда?
– Да, – кивнул Дункан. – Это было бы ужасно.
Алек глубоко вздохнул. Жилка на его шее забилась быстрее, почти допрыгивая до лезвия. Когда он заговорил, слова прозвучали так легко, что Дункан принял их за шутку и чуть не засмеялся.
– Пока, Дункан, – сказал Алек.
Потом крепче ухватил бритву, вскинул локти, словно замахиваясь битой, и полоснул по горлу.
*
– Вот сюда, сюда, – говорил караульный, пробираясь по развалинам.
Кей с Микки осторожно двигались следом.
Еще совсем недавно развалины были стандартным четырехэтажным домом в районе Пимлико. В почти непроглядной тьме казалось, что дом аккуратно выдернули из ряда его близнецов. Взрывом женщину убило наповал; тело уже увезла другая машина. Девушке же защемило ноги; спасатели собирались установить лебедку, чтобы поднять пригвоздившие ее балки. Но сначала надо было вызволить женщину и мальчика, которых, видимо, завалило в подвале.
– Послали за прожекторами, – рассказывал караульный, – но ребята уже с полчаса копают. Один умудрился шибко изрезаться.
– Сколько им добираться до подвала? – спросила Кей.
– Час провозятся. А то и два.
– А что с девушкой, которую придавило?
– Вы бы на нее взглянули, а? Похоже, все нормально, хотя, может, у нее шок, не знаю. Она вон там. С ней человек, подбадривает ее.
Караульный показал, куда идти. Кей оставила Микки осмотреть изрезанного, а сама стала пробираться к задам дома. Под ногами хрустело стекло, а раз подломилась доска, и Кей чуть не по бедра провалилась в крошево из штукатурки и расщепленного дерева. Переломившись, доска громко хрустнула, и в ответ донесся женский вскрик.
– Все в порядке, – раздался чей-то тихий голос.
Кей зажгла фонарик и футах в двадцати разглядела мужчину в залихватски сдвинутой на затылок каске, который сидел на корточках, сложив на коленях руки. Увидев Кей, он замахал:
– "Скорая"? Мы здесь! Осторожно, не наткнитесь вон на ту фиговину! – Мужчина показал на странной формы предмет, белевший в развалинах; Кей вгляделась и поняла, что это унитаз. – Сорвало к черту со швартовки, – выпрямляясь, добавил человек. – Вот только сиденье потеряно.
Он подсказал, как одолеть последние ярды завала, и Кей, подойдя ближе, что-то увидела возле его ног. Поначалу она приняла это за груду занавесок или простыней, но куча вдруг зашевелилась и вспучилась, словно ее надували снизу, и в ней обрисовались рука и лицо, белые, почти как сорванный унитаз. Оказалось, это девушка, которую защемило в завале. Запорошенная известковой пылью, она по пояс ушла в груду битых кирпичей и деревяшек, а сейчас приподнялась на руках, чтобы разглядеть Кей, которая подошла и присела на корточки.
– Да уж, крепко вы попали. – Кей кивнула мужчине, отпуская его.
Девушка ухватила ее за лодыжку.
– Скажите, пожалуйста... Меня вытащат? – произнесла она тонким, осипшим от страха голосом и закашлялась.
– Конечно, – ответила Кей. – Сейчас ребята освободятся и придут к вам. А пока надо бы вас осмотреть. Можно я проверю пульс? – Она взяла девушку за руку в известковой пудре. Пульс частил, но был весьма сильный. – Ну вот. Ничего, если я посвечу вам в глаза? Это всего на секунду.
Кей придержала девушку за подбородок. Та боязливо моргнула. Глаза, покрасневшие по ободкам и в уголках, выделялись на белом от известковой пыли лице и делали ее похожей на крольчиху. От света зрачки сузились. Она была не столь юной, как показалось вначале, – лет двадцати четырех – двадцати пяти. Девушка отвернулась от луча, вглядываясь в развалины.
– Что они там делают? – Она имела в виду спасателей.
– В подвале могут быть еще люди, – ответила Кей. – Женщина с мальчиком.
– Маделина и Тони?
– Так их зовут? Это ваши друзья?
– Маделина – дочь миссис Финч.
– Кто это, миссис Финч?
– Хозяйка. Ее...
Девушка не договорила. Кей поняла, что это женщина, которую убило. Она стала ощупывать руки и плечи девушки.
– Как вам самой кажется, повреждения есть?
Девушка сглотнула и опять закашлялась.
– Не знаю.
– Ногами пошевелить можете?
– Вроде могла. Но я боюсь пробовать, а то вдруг что-нибудь обрушится и придавит меня.
– Ступни чувствуете?
– Не знаю. Они холодные. Просто замерзли, да? Ведь ничего страшного не случилось, правда?
Девушка задрожала. Она была лишь в ночной рубашке и халатике, а караульный набросил ей на плечи одеяло. Кей плотнее его подтянула и огляделась в поисках чего-нибудь теплого. Нашлось нечто вроде купальной простыни, однако насквозь промокшей и выпачканной сажей. Кей ее отбросила и увидела диванную подушку, сквозь прорванный бархатный чехол которой торчала набивка из конского волоса. Она пристроила ее девушке под бок, чтобы не резали острые края обломков.
Та даже не заметила. Вглядываясь в развалины, она встревоженно спросила:
– Что это? Они зажгли фонари? Нельзя, скажите им!
Грузовик подвез прожектор с маленьким генератором, который спасатели наладили и запустили. Пытаясь приглушить освещение, они растянули над прожектором брезент, и свет растекался по развалинам, преображая их облик. Кей увидела вполне обычные предметы, секунду назад казавшиеся чем-то странным: гладильную доску со сломанными ножками, ведро, обклеенную ракушками шкатулку... Унитаз утратил перламутровый шарм, выставив напоказ пятна. Стены домов, поднимавшиеся по обеим сторонам развалин, оказались вовсе не стенами, но открытыми комнатами с целехонькими кроватями, столами и стульями, каминами.
– Скажите им, пусть выключат свет! – повторила девушка, но затем тоже огляделась и охнула, словно только сейчас осознала тот хаос, что в куски разнес ее прежнюю жизнь. Спасатель начал бить кувалдой. Девушка вздрагивала от каждого удара. – Зачем это они?
– Надо спешить, – ответила Кей. – Может, в подвале газ, или водой заливает.
– Газ или водой? – переспросила девушка, словно не понимая.
Она вздрогнула от очередного удара. Вероятно, буханье кувалды отдавалось в обломках. Девушка заплакала, растирая по лицу густевшую от слез пыль. Кей коснулась ее плеча.
– Вам больно?
– Не пойму... Вроде нет. Только... очень страшно.
Прижав пальцами глаза, она смолкла и замерла. Потом отняла руки от лица и вновь заговорила; голос ее стал спокойнее и старше:
– Наверное, думаете – надо ж так перетрусить!
– Вовсе нет, – мягко сказала Кей.
Краем одеяла девушка вытерла глаза и нос, сморщившись от попавшего в рот песка.
– У вас сигаретки не найдется?
– К сожалению, сейчас нельзя – газ может рвануть.
– Ну да, конечно. Ох!
Вновь раздались удары кувалды. Девушка напряглась. Кей тоже сочувственно застыла.
– Наверное, вам больно, – сказала она потом. – Сейчас приедет врач. Потерпите еще немножко.
У слышав треск, обе повернулись – по ломким доскам к ним пробиралась Микки.
– Блин! – сказала она, увидев унитаз. Потом разглядела девушку: – Блин еще раз! Эк вас угораздило.
– Ничего, что мы не встаем? – спросила Кей и повернулась к девушке: – Это моя распрекрасная подруга мисс Айрис Кармайкл. Вам что-нибудь встречалось менее похожее на ирис? Будьте с ней поласковей, и она позволит называть себя Микки.
Девушка смотрела снизу вверх и моргала. Микки присела, взяла ее за руку и сжала пальцы.
– Не сломаны? Приятная новость. Как поживаете?
– Сейчас не так чтобы очень, – сказала Кей, поскольку ответа Микки не получила. – Но скоро станет лучше. Однако ж скверная из меня хозяйка! – Она снова повернулась к девушке. – Я так и не удосужилась спросить ваше имя.
Девушка сглотнула и промямлила:
– Джинивер.
– Дженифер?
Девушка помотала головой:
– Джинивер. Хелен Джинивер.
– Хелен Джинивер, – повторила Кей, словно опробуя это имя, и снова спросила: – Мисс или миссис?
Микки засмеялась и тихо сказала:
– Дай человеку передохнуть.
– Мисс, – ответила Хелен, не понимая, что смешного.
Кей тоже пожала ей руку и назвалась. Хелен на нее взглянула и повернулась к Микки.
– Я приняла вас за парня, – сказала она, снова закашлявшись.
– Все принимают. Я уж привыкла. Вот, попейте. – Микки протянула фляжку.
Пока Хелен пила, Кей выудила из кармана кителя сопроводительную бирку и, заполнив, прикрепила к ее воротнику.
– Ну вот. Видите, прям как посылка.
Потом они с Микки привстали, чтобы взглянуть, как дела у спасателей.
Казалось, те двигаются безумно медленно. Микки сказала, что дом обрушился неудачно и работа оказалась муторнее, чем ожидалось. Наконец спасатели отложили кувалды, веревками обвязали кусок рухнувшей стены и принялись тянуть. Поднявшись, обломок зловеще покачался, но веревки его утянули, и он завалился вбок, разбившись на куски и подняв новую тучу пыли.
На открывшемся пятачке вроде бы не появилось ничего, кроме нагромождения битого камня и искореженных труб, но один спасатель бросился к трубам и куском кирпича по ним постучал. Потом вскинул руку. Резко крикнул другой спасатель, призывая к тишине. Маленький генератор выключили, и развалины вновь погрузились во мрак и тишину. Разумеется, гудели самолеты, бухали зенитки в Гайд-Парке и где-то еще, но за последние полгода эти звуки стали привычными, их не замечали, как не замечаешь шума крови в собственных ушах.
Спасатель с кирпичом что-то сказал, но слишком тихо – Кей не расслышала. Он снова постучал по трубам... И тогда из-под развалин донесся еле слышный крик, похожий на кошачье мяуканье.
Кей уже доводилось слышать подобные крики – от них кидало в дрожь сильнее, чем от вида оторванных конечностей и развороченных тел. Затрясло и сейчас. Кей выдохнула. На развалинах вновь возникли шум и суета, будто отклик на слабый электрический разряд. Опять запустили генератор и включили прожектор. Спасатели принялись за дело, обретя новый смысл своей работы.
Переваливаясь на колдобинах, подъехала машина с белым блестящим крестом на капоте. Микки пошла ее встретить. Кей помешкала, потом вновь присела на корточки возле Хелен.
Неловко навалившись грудью на край провала, та напряженно прислушивалась.
– Это же Маделина и Тони кричали, да? – спросила она. – Они уцелели?
– Будем надеяться.
– Ведь уцелели, правда? Как же они теперь? Миссис Финч... – Хелен покачала головой. – Ее увезли до вашего прихода... Мы были в кухне. Ей понадобились очки, вот и все. Я сказала, что сбегаю. Они лежали на столике возле кровати. Я держала их в руке, вот так... – Она поднесла к глазам ладонь и как-то растерянно заозиралась. – Она не хотела меня отпускать, хотела, чтоб Тони сбегал, пусть, говорит, Тони сходит. – Голос ее задрожал. Она подняла на Кей взгляд распахнутых глаз и вдруг спросила: – Вы не рассердитесь, если я попрошу взять меня за руку?
– Рассержусь? – Кей тронуло ее простодушие. – Господи, я бы давно сама предложила, только не хотела показаться назойливой.
Она потерла в ладонях ее руку, затем поднесла к губам и подышала на пальцы.
Хелен не сводила с нее взгляда широко раскрытых глаз.
– Вы такая смелая, – сказала она. – И ваша подруга тоже. Я бы так никогда не смогла.
– Ерунда, – ответила Кей, растирая ей руку. – Уже лучше? Просто в деле отвлекаешься, только и всего; так легче, чем сидеть дома и слушать эту волынку.
Услышав треск досок, она пожала и выпустила озябшую испачканную руку с мягкой ладошкой и упругими подушечками пальцев.
– Вот и врач, – сказала Кей и чуть погодя добавила: – Кстати, насчет отвлечения – это секрет.
Подошла врач – красивая разбитная женщина лет сорока пяти, в комбинезоне и шапочке.
– Здрасьте вам, – сказала она, присев перед Хелен на корточки. – Ну, что у нас здесь?
Кей отошла в сторонку. Слышались бормотанье докторши и ответы Хелен:
– Нет... не знаю... немножко... спасибо...
– Травмы не определить, пока ее не вытащат. – Врачиха подошла к Кей, отряхивая от пыли руки. – Не думаю, что есть кровотечение, но колотит ее прилично, возможно, от боли. Я вколола ей морфий, чтобы маленько забылась. – Врач потянулась и сморщилась.
– Тяжелая ночка? – спросила Кей.
– И не говори! Девять трупов на Виктория-стрит, четыре в Челси. Еще один, как я понимаю, здесь? Нас просили осмотреть женщину с мальчиком, когда их достанут из завала, но нет времени здесь околачиваться. В Воксхолле нас ждет малый, которому вроде бы оторвало руки.
Спасатель крикнул, что опасности газа нет, и врачиха машинально полезла в карман за сигаретами. Открыла пачку и протянула Кей.
– Можно парочку? – спросила та.
– Ну ты нахалка!
Кей засмеялась.
– Одна мне, а другая в лечебных целях. – Прикурив обе сигареты от врачихиной зажигалки, она подошла к Хелен и ласково сказала: – Ну-ка гляньте, что у меня есть!
Кей вставила ей в губы сигарету и снова взяла за руку. Хелен щурилась от дыма; глаза ее потемнели, голос опять изменился.
– Вы такая добрая.
– Пустяки.
– Я будто пьяная. Отчего это?
– Наверное, от морфия.
– Врач такая милая!
– Она хорошая, правда?
– Вы бы не хотели стать врачом?
– Не особенно, – ответила Кей. – А вы?
– Я знаю одного мальчика, который собирается стать врачом.
– Вот как?
– Я была в него влюблена.
– Ага.
– Он бросил меня ради другой девушки.
– Дурачок.
– Сейчас он в армии. А вы в кого-нибудь влюблены?
– Нет, – сказала Кей. – Вообще-то, кое-кто влюблен в меня. Тоже прекрасный человек... Но это еще один секрет. Я надеюсь, что после морфия вы ничего этого не вспомните.
– А почему секрет?
– Просто я обещала этому человеку никому не говорить.
– И вы его не полюбите?
– Вам хочется, чтобы полюбила? – улыбнулась Кей. – Только вот странное дело: мы всегда любим не тех, кого следует, и я не знаю, почему так...
– Не выпускайте мою руку, ладно?
– Ни за что.
– Вы ее держите? Я не чувствую.
– А так? Теперь чувствуете?
– Теперь да. Так и держите, хорошо? Вот так.