– Думаешь?
– Уверен. Придет, да еще и оружие притащит.
– Какое оружие?
– Так они ж вооружены, те, кто за ним придут. Вот он их оружие и притащит.
Пес в лесу. В засаде. Сидит так, что не отличишь от пня. Не шевелится. В кустах какой-то шорох – на тропу выходит человек, присаживается на корточки, слушает, потом из кустов к нему выходит еще один – теперь их двое. Один идет вперед, другой его прикрывает сзади. Оба тихо движутся к дому, где разместилась на ночь группа разведчиков. Вооружены – автоматы. Что-то звякнуло – граната или магазины в подсумке. Один за другим они растворяются в темноте. Пес недвижим. Он ждет еще кого-то. Из кустов появляется третий – вот его-то Пес и ждал. Тихий шелест – фигура получила сзади заточку в шею – без звука оседает на землю. Если ударить в шею, человек не вскрикнет. Пес ждет еще с минуту, кажется, что он нюхает воздух, – пора. Он снимается с места и идет по следу двух первых. Только он идет не прямо, а обходит их так, как поступили бы волки.
Двое остановились – ждут товарища. Ждут напряженно. Шелест – оба падают на землю почти одновременно – никакого шевеления. Раздается волчий вой. Немного погодя на него откликается еще один вой, и еще – стая где-то рядом. Стая проверяет – нет ли еще людей. Проходит минута – из кустов медленно появляется волчья морда.
Пес уже забрал автомат и подсумок с запасными магазинами у первого, теперь – волки спокойно наблюдают за ним из кустов – забирает оружие и у этих двух. Пес быстро режет на телах одежду – волкам так легче. И еще: если разрезал одежду, то это волкам сигнал – наступает их время. Пес уходит – из кустов выходят волки.
Волки, волки, волки. Волки всегда скажут: в лесу есть люди. Они там-то и там-то. Только надо слушать волков. И деревья скажут. И деревья надо слушать. Люди в лесу чужие. Чужих лес не любит.
Дом, комната, где отдыхают разведчики. Словно подуло – небольшое движение воздуха. Серега Яну шепотом:
– Пришел?
Ян:
– Ага. Я же говорил, что придет. Волки выли, значит, все нормально. Стая на месте. Сейчас от друзей ничего не останется. Волки аккуратно работают.
– Человечину жрут?
– Давно. Война. Волки привыкли. Собаки привыкли. Все привыкли. Для них это уже мясо. Мертвым все равно. В лесу ничего не пропадает. Волк, медведь, лиса, кабан – ничего не оставят. Тут очень умные волки. Тут вообще все умные. Глупых нет. Как в лесу люди или стрельба – они всегда рядом. На стрельбу идут, но поодаль держатся. Все кончилась – подойдут, проверят. Спи, скоро выступаем.
– А вы своих в лесу бросаете?
– Нет. Мертвых, раненых – всех выносим. Такой закон.
Маша смешная. Я любил, когда ее к доске вызывают, она идет, а я на нее смотрю. Она шла красиво. Она мне говорила: "Чего ты на меня смотришь?" – а я ей: "Просто так". Малиной ее кормил. На поляну водил, там земляники – море, и малинник рядом. У нее волосы кудрявые. Мне нравились. Только про волков я ей не рассказывал, да и не показывал никаких ножей – не надо это. Отец говорил: "Никому ничего не рассказывай и не показывай. Баловство это. Пустое. Хвастать нельзя". Отец научил многому. Он говорил: "Ты сразу-то за бидон с молоком не хватайся. Ты постепенно. Потихонечку. По кружке каждый день добавляй – лет через семь, глядишь, два полных бидона на машину поставишь". Вот я маме на ферме и помогал. Только я через семь лет ставил двадцать раз по два бидона. Привыкаешь.
Лагерь боевиков. Костер, у костра – двое. На заднем плане еще люди. Эти двое – арабы. Говорят по-арабски. Один высокий, плотный, второй постарше, худой. Тот, что постарше, говорит:
– Это неправильно, Джаффар, ты совсем потерял голову. Ты гоняешься за этим мальчишкой, а он убивает одного твоего человека за другим.
– Я все равно возьму его, Али, нравится тебе это или не нравится. Он убил моего брата вот этой штукой, – он дает Али заточку Тот вертит ее в руках.
– Как?
– Он ее бросает.
– Бросает? Джаффар, мы здесь не для мести за твоего брата. Твоего брата призвал к себе Аллах. Он погиб в бою. Это достойная смерть. Он погиб за наше дело. А ты ведешь себя неразумно. Отступись. Придет его время, и этот мальчик умрет. Не придет – ничего не поможет. На все воля Аллаха. Не иди против его воли.
– Я не отступлюсь. Я должен отомстить. Я знаю о нем все. Я все узнал.
– Это хорошо. Если узнал все, то убей его мать и отца.
– Их уже убили. Давно. И это сделал не я.
– У него все мертвы? Все родственники?
– Да.
– Так он уже мертв. Он умер. Умерла душа. Он мертв. Нельзя убить того, кто уже мертв. Будешь за ним ходить, будешь за смертью ходить. Смерть притягивает смерть. Нельзя мстить мертвым. Месть – удел недостойных. Воин не мстит. Месть – признак слабости, а не силы.
– Я подкупил всех. Я дошел до самого верха. Он нужен мне, Али.
– Ты подкупил всех, и они тебе сдали два отряда. Он был в обоих и остался жив? Он дважды оставался в живых. Все погибли, а он остался? Правильно?
– Да.
– Вот видишь. Его хранит Аллах.
– Аллах не хранит неверных.
– Не тебе ведомы пути Аллаха. Ты – смертный.
– Но и ты смертный, Али.
– Верно. Твой ум отравила ненависть. Ты проиграешь. Он убивает без ненависти, жалости, сожаления. Он как земля, как дерево, как листва, понимаешь? Земля убивает без ненависти, Джаффар. Он – тлен, прах. А ты – против земли, против праха? Нельзя воевать против праха. Ты проиграешь.
– Увидим. Он не прах. Он из плоти.
– Я тебя предупредил. Ты погубишь и людей и дело. Личное недостойно правоверного. Это неразумно.
– Я не владею разумом, Али, пока он жив.
– Тогда и ты уже мертв. Я говорю с мертвецом.
– Мне нет жизни, Али. У меня внутри все горит.
Али смотрит на Джаффара с сожалением:
– Мы поговорили. Скажи, чтоб меня проводили.
Уходя, Али обернулся и слабо махнул Джаффару.
Я разрезаю на них одежду. Нож, что бритва, если правильно точить, он все берет. Разрезаешь одежду, а волки вынут тело. Очень аккуратно. Я слышу, как лезвие рвет ткань. Будто шелестит. Слух обостряется, и тогда хруст веточки под ногой, как взрыв, отдается внутри. А еще – видишь, как они идут. Эти воины Аллаха. Это как картинка, как кино – ты все видишь.
Из дневника Маши Михайленко: Мы с Колей Тонких с третьего класса. Он из 2-го "В". Их класс распределили между "А" и "Б". Вот Коля и попал к нам. На уроке как-то Вера Васильевна спросила: "Каких животных можно употреблять в пищу?" Не помню уже, почему она так спросила. Спросила у Коли, а Коля сказал: "Червей", – и весь класс засмеялся. А Вера Васильевна удивилась и говорит: "А еще каких?" – а Коля: "Лягушек, только с них шкуру надо снимать!" – ребята со столов от смеха просто попадали. "А червей, – говорит Вера Васильевна, – тоже очищать надо?" – "Нет, – говорит Коля, – их только в воде моют, а потом в банке с водой оставляют, чтоб они землю из себя выпустили. А потом едят. Лучше сварить, конечно, но можно и сырыми". Очень много тогда все смеялись над Колей. Вера Васильевна тогда думала, что он так шутит, даже родителей его хотела в школу вызывать.
Штаб. Кабинет генерала. В нем – генерал и полковник Смирнов. Генерал:
– У вас два крупных провала подряд. Есть соображения?
– Нет. Пока нет. Думаю…
– Долго думаете. Вам не кажется, что идет утечка информации? Оба раза отряд напарывается на засаду в самом уязвимом месте – ущелье, тропа. И всех выкашивают.
– Один остался в живых.
– Один? Каждый раз один?
– Да.
– Я правильно понял, что это один и тот же человек?
– Правильно.
– То есть он попадает в отряд, а потом отряд попадает в засаду, и он оказывается цел и невредим под кинжальным огнем?
– Верно.
– Мистика какая-то. Или нет? Вам не кажется?
– Просто ему везет.
– Везет? Что это за слово такое русское "везет"? Что везет, откуда везет, кого везет? Это какой-то особенный, неуязвимый человек?
– Нет. Просто ему везет.
– Просто не везет. Везет по случаю. Что это за случай такой, хотел бы я знать? Он опять на задании?
– Да. Сегодня они возьмут схрон.
– Не возьмут, а должны взять.
– Согласен.
– Это с ними пошел корреспондент?
– С ними.
– Чья инициатива насчет корреспондента и почему я узнаю об этом последним?
– Это Москва решила. Нас поставили в известность в последний момент.
– Нет. Это вы поставили меня в известность в последний момент. Иначе б там этого корреспондента не было. А всякую блажь московскую сразу бросаться исполнять не надо. Надо дать ей отлежаться. Вы уверены в том, что там все чисто?
– Уверен.
– Это хорошо. Потому что если там опять начнутся приключения, то я отстраню вас от дела, и начнем проверку на предмет отсутствия утечки информации. А вы пока подумайте – что, кто, когда – ваши соображения. Полагаю, что утечка есть, и она на самом верху.
– Разрешите идти?
– Идите. Да, слышал, что вам на генерала послали? Поздравляю.
Полковник Смирнов вышел из кабинета и привалился к стенке спиной. Душно. Ему стало душно, трудно дышать.
Когда он стал предателем, когда? Он же не мог, никак не мог. Он, полковник Смирнов, предатель?
Деньги. Проклятые деньги. Он взял деньги. За генеральское звание пришлось платить. Теперь все за деньги. И два раза отряд под пулями. Это его. Это он сделал. Ему заплатили деньги. Но мы это исправим, сейчас и исправим.
Полковник вытащил пистолет, медленно поднял его к горлу снизу. В этот момент дверь кабинета открылась – пистолет сам влетел на свое место. Из кабинета вышел генерал.
– Что? – спросил он, – что-то не так?
Он зовет меня сынком. Приезжал, смотрел тренировку и говорил: "Как тебе, сынок?" – а я: "Нормально!" – а он просил показать, как летают ножи. Это он принес карандаш и сказал: "Это заточка. Попробуй кинуть это", – а когда я кинул, сказал: "Здорово. Проткнет насквозь". Он спросил, как я кидаю, и я рассказал ему, что я, нож, цель – это все для меня одно и то же, одно целое, и надо мысленно провести линию от ножа до цели, а потом мысленно проследить полет. Глазами. И он попадет куда надо.
Полковник входит к оперативному:
– Группа уже вышла?
– Нет еще.
– Держите меня в курсе.
– Есть.
Из дневника Маши Михайленко: Коля возле леса живет. Он мне про лес рассказывал. Он про всех зверей все знает. В лесу, он говорит, никого не видно, но на тебя сотни глаз смотрят. Мы с Колей первый раз целовались в шестом классе. Он мне на уроках все время открытки посылает. Там веселые человечки – точка, точка, запятая, минус – рожица кривая. А еще он кидается кнопками. Рвет пальцами кнопку на четыре части и кидается. И почему мальчишки такие глупые бывают?
Полковник:
– Ну?
– Уже скоро. Я вам сообщу.
Я видел, как взрывается граната. Говорят, что это нельзя видеть, а я видел: внутри она даже не лопается, а словно расходится в стороны, но какое-то время все еще остается на месте, а в прожилках уже виден огонь. Время будто течет и течет. Долго. Я успеваю за это время уйти далеко, а потом – взрыв. А кто это все со стороны видит, говорит потом, что я как будто мгновенно перемещаюсь от места взрыва далеко в сторону, а мне кажется, что много времени проходит.
– Есть будешь? – это Ян Псу. Все уже поднялись – четыре утра, небольшой перекус, консервы.
– Нет, – Пес сказал и отошел в сторону.
– Он никогда не ест перед выходом, – это Ян корреспонденту вполголоса.
– Почему?
– Не знаю. Он там что-нибудь по дороге перекусит на ходу. А так – никогда не ест. Говорит, не хочет. Он сутками может не есть и не пить. Потом отъедается. А на деле – никогда.
Группа собралась, построилась – все молча. Старший – командир:
– Все всё знают. Железо впереди, Колесо – охранение, я замыкающим. Ян!
– Я!
– На тебе корреспондент.
– Есть!
– Пес! Охрана – впереди, позади, сбоку, везде, и Яну чуть чего поможешь.
Пес молча кивает. На нем лишний автомат – один из тех, что он приволок ночью. Остальные – у Яна и Железо.
– Выступаем. Тишина.
Отряд уходит в ночь.
Они нас в первый раз в ущелье ждали. Кинжальный огонь. Я до этого вроде чувствовал что-то, но не смог сосредоточиться. Это я теперь понимаю, что надо превратиться в слух и слушать, слушать – обязательно услышишь, если что. А пули падали сверху, как капли дождя, и сейчас же желание укрыться, сжаться, завалиться в расщелину. Я тогда понял, что вижу пули. Никому потом не рассказывал, но я видел, как они летят. И как в ребят попадают. Всех положили. Я успел уйти. Они послали своих добивать, но тут я их ждал. Тут уж никто не ушел. Они и не поняли ничего. А потом быстро стемнело. Я всех ребят потом вынес. Сначала перенес, спрятал, а потом вынес всех. Командир еще жив был. Он только говорить уже не мог – отходил, в глаза смотрел, просил взглядом, чтоб я никого не забыл. Я ему обещал. За ночь всех перетащил. Сложил у дороги и вызвал группу. Я потом по лесу походил, посмотрел, может, затаился кто, но они уже ушли. Лес пустой был. Они своих убитых тоже вынесли. Но не всех. Только кого нашли.
Группа идет молча. Шаг в шаг, затылок в затылок. Только Пес бродит вокруг. Он то впереди, то сбоку, то пропадет на ровном месте, то снова возникнет. Серега-корреспондент все никак за ним не уследит. Тревожно как-то.
Второй раз нас на тропе взяли. С двух сторон. Стреляли тогда все и во всех. Наших всех положили. Будто ждали нас. Я почуял, но поздно. Их человек десять только от меня в землю носом ткнулось. Они потом за мной долго гнались. У меня все патроны вышли, хоть и одиночными бил. Вертелся, как угорь, кружил. Ножами пятерых достал. Они меня к обрыву подогнали, а я с разбегу в него и прыгнул. У меня на камуфляже специальные перепонки есть. Как у белки-летяги. Они раскрываются после прыжка. Нитки, что держат их, рвутся, и перепонка раскрывается. Я сам сшил. Там внизу ель большая росла, я на нее и упал – с ветки на ветку, и так до земли. Они думали, что разбился. А я только лицо поцарапал. Потом со мной полковник разговаривал. Он сказал, что это работа Джаффара: "Этот араб работает здесь давно. Он параноик. Мстит за своего брата. А брата его кто-то убил вот такой штукой, – после этих слов полковник притянул мне карандаш. – Узнаешь заточку? Говорят, он поклялся отомстить. Совсем с ума сошел. Напролом идет. Это он за тобой охотится, сынок. Есть сведения, что он о родителях твоих справки наводил. А вот про Машу Михайленко он не знает. Не волнуйся, мы ее подстрахуем. Вот его фото. Сохрани на всякий случай". На фотографии какой-то бородач. Я ее с собой ношу. Пригодится.
Оперативный полковнику:
– Группа вышла на задание. Заняли позицию.
– Есть, хорошо.
Дошли. Группа заняла позицию. Сели тихо. Ян, Серега-корреспондент и Пес рядом. Шорох в траве – Пес, не глядя, быстро ткнул ножом – на ноже мышь. Он ее мгновенно освежевал и совершенно машинально сунул в рот. Серега просто онемел.
– Чего это он? – спросил он у Яна шепотом.
– Я же говорил, что он по дороге чего-нибудь съест, – прошептал Ян. – А мне? – обратился он шепотом к Псу.
Тот опять, не глядя, ткнул в валежник ножом и вытащил еще одну мышь. Эту мышь съел Ян.
– Так… – не унимался Серега, – как же…
– Хочешь? – спросили его.
– Нет! – быстро ответил он.
Следующую мышь Пес просто поймал руками, достал из-за пазухи пластиковую банку с завинчивающейся крышкой и посадил живую мышь в эту банку – на крышке были сделаны дырочки – и опустил банку обратно за пазуху.
– Это он на всякий случай, – тихонько пояснил Ян Сереге.
– На какой случай? – спросил Серега.
– Ну, мало ли, – был ему ответ.
– А зачем ему лишний автомат?
– Так и я взял лишний автомат. Это Пес ночью притащил. Не бросать же.
– Я понимаю. А зачем он?
– Ну так, пригодится. Псу чуть чего отдам – ему все пригодится.
– Тихо! – сказал командир. – Прекратить разговоры.
Из дневника Маши Михайленко: На Колиного отца напал медведь. Дядю Колю не спасли. Я с Колей везде ходила – ив морг, и документы получали. Коля сразу осунулся, маленький такой. Очень он отца любил, страшно было на него смотреть. А мама Коли слегла. Совсем плохо ей. Все на Коле. Потом мама Коли на поправку пошла. Мы часто на кладбище ходим. Дядя Коля не только лесником был, он еще и в кузне работал. Коля ему помогал. Он мне один раз розу выковал.
Пес: Я в школе был, потом меня как током ударило – мама. Я домой побежал. Сердце просто из груди выскакивало – мама, мама. Я добежал и как окаменел, совсем холодный, и что делать, знаю. Я теперь всегда спокойным становлюсь. Как только чую смерть рядом, так и успокаиваюсь. Тут я ее задолго почувствовал. Понял – мама умерла. И этих двоих я заранее почувствовал. На деревне потом говорили, что они тут с неделю вертелись, все расспрашивали. Кто-то сказал, что отец в лесу клад нашел. Золото. Вот они за золотом и явились. Я только потом понял, что они маму пытали. А тогда – только знал, что она умерла, а эти в доме шарят. Пса они сразу убили. Топором. Мама Пса почему-то в тот день на цепь посадила. Почему – не знаю. Он всегда по двору у нас бегал. Если б не на цепи – взяли б они его! Он бы их сам взял. А тут – с одного удара. Я в сени вошел, а там у нас вилы припрятаны. В первого я вилы бросил – он увернулся. А от ножа не ушел. Отец говорил, чтоб я везде ножи повтыкал, ну, так, чтоб самому видно было, а чтоб остальные не видели. Вот ножами теми я их и нашел. А маму мы похоронили. А потом за мной милиция пришла. Тех-то я в лес сволок, но, видно, нашли. Я-то совсем тогда ничего не соображал. Все как в бреду, что делаю – не знаю. Как чумной был. Сволок и стаю созвал.
Из дневника Маши Михайленко: У нас беда. Двое бандитов напали на Колину маму. Ее убили. Коля с уроков домой прибежал, а там – бандиты. Он их убил. Мне потом говорили, что Коля убийца. А я не верю. Защищался он. Коля очень хороший. Его просто не знает никто. Все думают, что он дикарь. А Коля книжки любит. Стихи читает. Пушкина почти всего наизусть знает. Он еще и рисует всякие смешные рисунки. Просто он молчит всегда. Никогда не лезет, не выпячивается. Молчит – вот его и считают диким. А он всегда через букашек всяких переступает. Никогда никого не давит. Говорит, что они заблудились, всегда их в траву бросает. Он охотник замечательный. Стреляет здорово, но никогда ничего худого животному не сделал. И людям тоже. Он говорит, что убивать можно, если ты голодный. А просто так – это все глупость. У него тут конфликт однажды вышел. Приезжие костер в лесу разожгли. Тогда еще отец Коли был жив. Они с Колей подошли и сказали, что жечь костер нельзя. Так их приезжие чуть не застрелили. Только дядя Коля всегда с ружьем ходил. Он успел в воздух выстрелить, а потом в костер. А потом Коля волков скликал. Он с волками дружит, в любое время подзывает. Так там волки подошли, а приезжие думали, что собаки. А потом дядю Колю в милицию вызывали, хотели даже к ответственности привлекать – те приезжие очень важные люди оказались. Но только отстали от дяди Коли. Дядя Коля воевал. В Афганистане. Коля говорил, что отец кому-то в Москву звонил, и сейчас же дело в милиции закрыли. А тут – за бандитов этих – Колю арестовали. Судить, говорят, будут. Нет теперь дяди Коли.