"Поиски" - ранний роман Чарльза Сноу. Эта книга представляет значительный интерес и сама по себе, и как завязь будущего - непосредственно за нею следует большая серия романов "Чужие и братья".
Роман "Поиски" написан в обычной для Чарльза Сноу манере повествования от первого лица. Но это не только история жизни Артура Майлза, рассказанная им самим, но и обстоятельная картина английской действительности. Сочетание автобиографической интонации с широким охватом изображения социальной жизни свойственно всему творчеству Сноу - это сочетание определяет и художественную структуру "Поисков".
Время действия романа - двадцатые годы и самое начало тридцатых. Среда - интеллигенция, и прежде всего ученые-физики, от известных всему миру величин до молодежи, прокладывающей себе путь к вершинам науки. Патетическая оценка состояния естественных и точных наук в период, когда развертывается действие романа, составляет своеобразную доминанту этого произведения. Тем ощутимее драматизм действия, свидетельствующий, что между стремительным развитием научной мысли и возможностями человека в буржуазном обществе построить свою жизнь так, как он хотел бы, нет никакого соответствия…
Содержание:
От автора 1
ПОИСКИ 1
Часть первая. Некоторые события моей жизни 1
Часть вторая. Любовь и друзья 22
Часть третья. На пути к цели 35
Часть четвертая. Прочь от звезд 60
Сноу и наше время 72
Примечания 74
Чарльз Перси Сноу
От автора
Роман "Поиски" был впервые опубликован в августе 1934 года. Он привлек к себе некоторое внимание, достаточное для того, чтобы я мог почувствовать вкус успеха. Но я его не почувствовал. Хотя роман хвалили даже те, кто, на мой взгляд, никак не мог его одобрить, и хотя эта книга чуть-чуть не сделала меня богатым (как я узнал впоследствии, при открытом голосовании она не прошла в "Клубе книги этого месяца" в США), тем не менее я знал, что для меня это неверное начало как по своим удачам, так и по промахам. Я хотел рассказать прежде всего и главным образом о людях и затем о месте человека в обществе совершенно по-иному, и в совершенно ином плане, чем это получилось в "Поисках". Поэтому я должен был отложить эту книгу в сторону и искать ту форму, которая дала бы мне возможность высказать то, что мне хотелось сказать. Это отняло у меня немало времени, частичный успех "Поисков" не облегчил мне задачу, а в значительной мере затруднил.
Когда в конце концов я почувствовал, что в серии романов "Чужие и братья" у меня получается что-то близкое к тому, что я задумал, я обнаружил, что "Поиски" представляют для меня определенный в этом смысле интерес. Надеюсь, теперь этот роман сможет заинтересовать и других. Вероятно, здесь было бы полезно присовокупить некоторые комментарии. Артур Майлз мало похож на меня, он в гораздо меньшей степени является прототипом Льюиса Элиота, чем Шерифф - Джека Готери или профессор Десмонд - Герберта Гетлифа в "Поре надежд". Как и Майлз, я по образованию физик, но у меня никогда не было такой односторонней всепоглощающей страсти, фактически я уже в восемнадцать лет отчетливо представлял, в чем мое подлинное призвание.
Кругозор Майлза гораздо уже, чем у моих современников, я сознательно сделал его на четыре или пять лет старше себя, с тем чтобы воплотить в его образе истинного ученого-идеалиста, более далекого от политики или прикладной науки, чем мои сверстники или я сам. Для нас это было уже невозможно.
Но в этом отношении он похож на меня. Мне думается, то, что Хант говорит о Майлзе в IV части, в главе III, справедливо в отношении меня. У меня есть привычка, иногда довольно неудобная, отдаваться целиком тому, чем я в данный момент занят, вне зависимости от существа дела. Таким образом, едва ли не случайно став в молодости ученым, я с головой ушел в науку. Вся научная сторона в романе вполне достоверна. Многие из моих ученых друзей, в том числе и Резерфорд, говорили мне, что эти описания абсолютно правдивы. Я сейчас слишком далек от всего этого, чтобы судить, насколько они правы. Надеюсь, однако, что дело обстоит именно так, и полагаю, что это достаточное основание считать роман заслуживающим переиздания.
Я должен добавить, что довольно значительно сократил роман по сравнению с первым изданием. Местами повествование слишком уходило в сторону для моих нынешних представлений. И я ничего не добавил.
Ч. П. Сноу
10 февраля 1958 г.
ПОИСКИ
Часть первая. Некоторые события моей жизни
Глава I. Звезды
Мне было лет семь, когда в жизни моей ярко вспыхнуло новое увлечение.
Был, видимо, воскресный вечер, потому что мы с отцом возвращались домой после вечерней службы. Я сам не был в церкви - отцу и в голову не пришло бы взять меня с собой. Но иногда по воскресеньям вечером он несколько смущенно говорил мне: "Я буду в восемь часов на углу Уэнтворт-стрит, если захочешь погулять, приходи туда". Уэнтворт-стрит находилась как раз за нашей приходской церковью, но предполагалось, что нам не известно, куда ходит отец. Иначе он бы ни за что не пошел, сделав вид, что он и знать ничего не знает.
Этот воскресный вечер был тепел и безоблачен, и, как мне теперь представляется, был уже конец лета. Когда мы дошли до окраины города, солнце только что село за реку и на желтоватом закатном небе - я помню это так ясно, словно это было вчера, - появился серп молодого месяца, а высоко над нашими головами робко замерцали первые звезды. Мы остановились и стали смотреть на небо.
Отец сказал:
- Интересно, какие они на самом деле? Такие, как мы думаем? Звезды! Вот эти звезды! - Он в сомнении покачал головой. - Люди думают, что знают. А я сомневаюсь.
Я уставился на него.
- Я сомневаюсь, можем ли мы что-нибудь знать про них, - пояснил он.
Я не понял, о чем он говорит. Но вдруг мне почудилось, будто все вещи, окружающие меня, - это игрушки, которые я могу взять в руки и подчинить себе; будто я властвую над крохотным и покорным мне миром.
- Сомневаюсь я, такие ли они, как мы себе представляем, - повторил отец.
- Давай узнаем, - сказал я и через некоторое время добавил: - Я выясню это.
Отец был несколько озадачен.
- Ну что ж, ладно, - сказал он.
Этот вечер околдовал меня. Мне хотелось что-нибудь сотворить со звездами. Я не знал точно что, но я чувствовал необыкновенный подъем. Не только красота звезд взволновала меня. Если бы я был старше, я сказал бы, что хочу знать, понимать, изменять их по своей воле. Мне хотелось броситься, схватить их, завладеть ими. Я засмеялся:
- Я непременно узнаю про них все.
Я помню лицо отца в этот момент. Его глаза смотрели с ласковым изумлением, он жевал кончик уса, в уголках его рта затаилась довольная усмешка.
- Может быть, ты это и сделаешь, - задумчиво сказал он.
Мы двинулись домой.
- Видишь ли, - с сомнением в голосе сказал отец, - многие пытались. Сэр Исаак Ньютон… и сэр Роберт Болл… и сэр Уильям Гершель… и сэр Оливер Лодж… - Позднее я понял, что знания у отца были весьма случайные и ему всегда было трудно отказаться от титула. Даже наедине с кем-нибудь из своих друзей он не забывал "мистера". - Да, сэр Оливер Лодж, - повторил он. - Великие люди. Все они пытались…
- Это не имеет значения, - заявил я.
Отец уже вновь погрузился в раздумье.
- В конце концов, может быть, все они ошибаются насчет этих звезд, - продолжал он как бы сам с собой. - Звезды больше земли. Больше солнца. Было бы странно, если бы они оказались там просто так, ни для чего. Это было бы неправильно.
А я уже был полон планами. Как только мы пришли домой, я бросился к книжной полке, вытащил все восемь томов "Детской энциклопедии" и принялся листать новенькие глянцевитые страницы. Я смутно помнил, что там были какие-то рисунки… Тогда я еще понятия не имел об указателях и вообще - хотя отец не раз деликатно высказывал пожелание, чтобы я знакомился понемногу с этой энциклопедией, купленной им примерно год назад, - я в нее почти и не заглядывал. Мать несколько раз звала меня ужинать, а я лихорадочно перелистывал страницу за страницей. И я нашел то, что искал. К радости матери, я наконец принялся за бисквит, или за фрукты, или за бланманже - что-то в этом роде было в тот вечер у нас на ужин. Вскоре я нарушил молчание:
- Отец!
Я редко прибегал к такому обращению - только когда хотел целиком завладеть его вниманием.
- Отец! Я хочу, чтобы ты помог мне сделать телескоп.
- Зачем? - спросил он.
- Чтобы смотреть на звезды.
Мы улыбнулись друг другу.
- Мне всегда казалось, что неплохо было бы иметь телескоп, - сказал отец. - Но как-то все не приходилось…
- Его очень легко сделать, - торопливо объяснял я, - это займет у нас час или два. В энциклопедии все написано. Нужна только картонная труба, два увеличительных стекла и клей… и ты можешь увидеть горы на луне! И спутников вокруг некоторых планет! Мы должны сделать телескоп!
- Ладно, после ужина посмотрим, - согласился отец.
В эту ночь я лежал животом на подоконнике в своей комнате и звезды улыбались мне.
На следующий вечер отец, придя домой, положил на стол сверток. Обычно он тут же садился пить чай, но на этот раз он не торопился, наблюдая, как я развязываю бечевку и вытаскиваю картонную трубу, запасной лист картона, две линзы и всякую мелочь - воск, клей и бечевку.
- Ура! - завопил я. - Давай скорее клеить!
- А чай? - заикнулся было отец, но я настаивал:
- Давай, это же недолго.
И мы приступили. Мы вставили одну из линз в трубу, и это было так похоже на картинку в энциклопедии, что мы даже засмеялись от удовольствия. Но после этого начались трудности. Для второй линзы нам нужно было сделать из картона другую, более узкую трубу; казалось бы, чего проще, я вырезал кусок картона, отец склеил, и все вроде было в порядке. Однако отец задумчиво жевал свой ус.
- Труба получилась не особенно прямая, - сказал он.
И правда, у нас получился какой-то странный конус.
- Ну, это не очень заметно, - ответил я.
- Попробуем еще раз, - с сомнением в голосе сказал отец.
Мы вырезали и склеивали еще и еще, но, как мы ни старались, наша труба рядом с купленной в магазине выглядела жалкой и кривой.
- Пожалуй, эта сойдет, - сказал отец, поднимая очередную трубу и заглядывая в нее одним глазом. - В конце концов, мы ведь только начинаем, правда?
Я был расстроен и озабочен, но постарался улыбнуться.
- Наверняка сойдет, - сказал я.
С величайшей осторожностью мы стали вставлять меньшую линзу в изготовленную нами трубу. Я хорошо помню отца в этот момент, его неуверенные пальцы, собранный в морщины лоб, чуть растерянные добрые голубоватые глаза; рука его дрогнула, и линза встала косо.
- А, будь она проклята! - воскликнул он. - Разве можно что-нибудь сделать моими руками!
Я готов был заплакать, но у отца был такой удрученный вид, что я постарался удержаться.
- Давай попробуем так. Может, получится.
- Ты думаешь? - Отец вертел ее в руках. - Что ж, может, она не так уж плоха?
- Пойдем, посмотрим на луну.
Я отвернулся. Я чувствовал, что все идет не так, как нужно, и в то же время надеялся хоть что-нибудь увидеть. Взволнованные, поднялись мы наверх и установили наше сооружение на подоконнике; луна только что взошла, ее серп поднялся над грядой облаков у горизонта. С замиранием сердца посмотрел я на нее сквозь наши линзы. Я увидел неясное бесформенное пятно.
- Я вижу ее, - сказал я, - гораздо лучше, чем без телескопа. Во много раз лучше.
Тогда отец сам посмотрел в трубу.
- Кое-что я вижу, - сказал он после долгой паузы, - только я не уверен, лучше ли.
- Конечно, лучше, - возразил я.
Я инстинктивно чувствовал, что не должен разочаровывать его.
- Подождем, пока будет полная луна. Тогда мы увидим горы.
В глубине души я поклялся, что к тому времени сделаю телескоп сам.
Отец был очень расстроен.
- Какая досада, что мне не удалось вставить линзу как следует, - сказал он и печально отправился пить чай.
Еще день или два я возился с трубами и линзами, теряя временами терпение, но подгоняемый надеждой. Неудача отца в известном смысле еще больше укрепила во мне уверенность, что именно мне предстоит узнать все-все про звезды - он не смог, никто не может, а я смогу, я был уверен. Я читал энциклопедию и старый учебник по астрономии, который отец раздобыл где-то, и продолжал клеить более или менее правильные цилиндрические трубы, а мать ворчала, что я оставляю еду на тарелке, поздно ложусь спать и комната у меня вся завалена обрезками картона. Я с гордостью говорил ей:
- Я занимаюсь астрономией.
Однажды вечером, когда мой телескоп был уже наполовину готов и я склеивал трубы и устанавливал линзы, пришел отец и стал смотреть, как я прилаживаю окуляр. Я заметил, что он улыбается.
- Брось возиться, - сказал он.
- Я скоро кончу, - ответил я.
- Не надо. Смотри. - Его рука показалась из-за спины с новеньким телескопом в фут длиной, настолько сияющим золотом и бронзой, что, когда отец передавал его мне, я увидел в нем свое отражение. - Это тебе.
В горле у меня застрял комок. Я знал, что такой подарок был ему не по карману. Но глаза отца сияли от удовольствия.
- Если вещь должна отличаться точностью, лучше купить ее, чем делать самому, - сказал он. - А эта штука должна быть точной. Ты ведь знаешь, точность здесь очень важна. Точные научные инструменты… - бормотал он, улыбаясь.
Конечно, мне было больно сознавать, что мой телескоп, сделанный моими собственными руками, навсегда опозорен. Его картонный корпус выглядел жалким и ничтожным рядом с металлическим красавцем. Но вспыхнувшее было чувство обиды быстро прошло, передо мной был гораздо более совершенный инструмент, готовый к употреблению, - реальный путь узнать все про звезды.
- Ой, спасибо! - закричал я, и сейчас, оглядываясь назад, думаю, что мой отец должен был чувствовать себя вознагражденным.
В этот вечер я увидел двух спутников Юпитера. Небо, я помню, было безоблачное, и я, как сейчас, вижу серебряные кольца, плавающие в черно-багровом мареве. Это черно-багровое марево! Как мне хотелось проникнуть в него, сквозь него. Как часто, лежа без сна, мечтал я о том, как я проникну взором в темное пространство, лежащее за звездами.
Я вел запись своих наблюдений. В тетради были зарисовки колец Сатурна, иногда похожих на тонкую полоску, иногда на опрокинутое блюдце; зарисовки Марса - я был уверен, что там есть реки, каналы и дороги, - зарисовки всех звезд, которые мне удавалось рассмотреть с помощью моего телескопа. По вечерам при заходе солнца я наблюдал Меркурий, сверкающий на западе, и много раз на рассвете тайком от матери я вставал и брался за телескоп, пока не убедился, что первая утренняя звезда - это действительно Венера. Однажды я наблюдал комету, которая должна была вновь показаться только через сорок лет.
Голова у меня была постоянно занята тем, что я видел в телескоп. Вскоре я уже населил планеты людьми и планировал экспедиции к звездам.
2
Прогулка с отцом положила начало увлечению, которому суждено было заполнить большой отрезок моей жизни. Конечно, в действительности корни его уходят гораздо глубже. Однако этот звездный вечер знаменовал начало пути, и я никогда не мог забыть его.
Увлечение астрономией продолжалось несколько лет, постепенно затухая, пока я не обнаружил, к некоторому своему удивлению, что оно прошло совершенно. Особенно сильным оно было до того, как я пошел в нашу городскую среднюю школу. Я с нетерпением ждал первых уроков естествознания, но, когда они начались, я был озадачен и разочарован. Преподаватель естественных наук Люард был довольно известной в школе фигурой, я слышал о нем еще до того, как он провел у нас свой первый урок по химии, слышал о его остром языке и неожиданных вспышках гнева. Его все заметно побаивались и все-таки… "Иногда он говорит очень интересно", - сказал мне один мальчик, учившийся на класс или два старше.
Когда Люард вошел в класс, я не был уверен, он ли это. Даже на впечатлительного мальчика он не произвел сколько-нибудь значительного впечатления. Худой, с желтоватым, нездоровым цветом лица, пенсне на носу. Хотя ему вряд ли было более сорока, он уже лысел, а голос его звучал устало и равнодушно. Занимался он с нами без всякого увлечения, и на этом первом уроке и в течение всего семестра мы только и делали, что, стоя за лабораторным столом, нагревали в стеклянных сосудах, которые Люард называл "окислительными колбами", маленькие кусочки какого-нибудь вещества или щепотку порошка из банок, стоявших на столе. Он требовал, чтобы мы вели записи опытов. Я усердно наблюдал и потом заносил в тетрадь: "Черный порошок никак не изменился. Белый порошок никак не изменился. Кусочек дерева сначала стал коричневым, затем задымился, а потом почернел". Первые месяцы я очень старательно наблюдал за колбами, мне все казалось, что я упускаю что-то. Не могло же это занятие быть совершенно бессмысленным. Но никто не объяснил мне, что я делаю. Это была просто тренировка, упражнение, как и любые другие упражнения, являющиеся частью бессмысленной школьной рутины, гораздо менее интересные, чем даже французские глаголы, которые мы начали зубрить до того, как в первый раз попали в лабораторию. Школьная "наука", решил я, - это нечто совершенно иное, совсем непохожее на мою собственную увлекательную науку, мой мир космоса и звезд.
Но однажды - как раз перед рождественскими каникулами - Люард явился в класс почти сияющий.
- Сегодня мы не пойдем в лабораторию, - сказал он. - Я хочу поговорить с вами, друзья мои. - Обращение "друзья мои" чаще всего означало, что он издевается над нами, но на этот раз оно прозвучало почти всерьез. - Забудьте все, что вы знаете, ладно? Если вы, конечно, хоть что-нибудь знаете.
Он уселся на стол, болтая ногами.
- Ну, как, по-вашему, из чего состоит все в мире? Вы и я, стулья в этой комнате, воздух, вообще все? Никто не знает? Ну что ж, в этом нет ничего удивительного, даже когда речь идет о таких простофилях, как вы. Дело в том, что еще год или два назад никто вообще этого не знал. Но теперь мы начинаем думать, что мы знаем. Вот об этом-то я и хочу вам рассказать. Вы, конечно, все равно не поймете. Но мне доставит удовольствие рассказать об этом, и я полагаю, что вам это не повредит. Так или иначе, я это сделаю.
Кто-то уронил линейку. Класс замер. Но Люард не обратил внимания и продолжал: