- Не доказать ли ты решила мне свое совершенство? - в тоне чувствовался упрек и ирония. - Только пьет она, Маня, чаи и кофеи из стран тридевятых и тридесятых, носит парчу и меха, и дорогие платья, сшитые мастерами заморскими, каменьями драгоценными украшается, спит в палатах белокаменных, на простынях из тончайшего ситца и шелка, все слова высокими материями проговаривает. - Он с сомнением покачал головой, разглядывая грязную ее голову, торчавшую над поверхностью, которую под илом было не опознать. - А ты что? Кто такая, чтобы пугать ее?! Или думаешь, Дьявол не знает, кого вожаком поставить, чтобы "братья по разуму" не переступили дозволенную черту?! Железом увешанная, бомжа, голодная, и не понять, то ли у тебя рубаха в заплатах, то ли рубаха из заплат! Смотри-ка, тело сквозь дыры просвечивает, а грязь… - Дьявол брезгливо передернулся. - Грязь хоть лопатой соскребай! Вместо кофея жижа болотная, где кустик примет, тут тебе и постель и палата. Может, обутки свои напоказ выставишь? - он пожал плечами. - Так у нее миллионы закованные ходят! Приземленная ты, поди, болото да лес для тебя, как ни есть все государство?! А землица, Мань, безразмерная. Круглая, к ней подход надо иметь. А какой у тебя подход, ты ж деревня деревней… Ума - с воробьиную кучку дерьма… – он встал, подперев руки в бока, нависнув над Манькой всем своим невесомым и бесплотным телом. - Так что ты там доказать-то хотела? Слушаю тебя!
С некоторой небрежностью и внутренним размышлением он равнодушно смотрел, как она барахтается в жидкой хляби, которая засосала ее по горло, не упуская возможности воткнуть жало презрения как можно глубже. Но Маньке было не до того, она выдавливала место для ступни в скользкой мыльной земле, которую оставила так глупо, что стыдно становилось, и тянула, тянула себя - к той спасительной коряге, на которой стоял Дьявол. Груз давил ее вниз, но сильная рука, натренированная посохом, держалась крепко.
И вдруг почувствовала, что болото ослабило свои объятия и отпускает ее. Медленно, давая выскользнуть… Частицы тяжелого ила и глины опустились в нижний слой. Манька начала расшатывать себя, точно так же, как расшатывают сапог, когда вытягивают из грязи, когда он уже достиг дна и прилип, запуская под него воздух, чтоб не создать при отрыве вакуум.
Манька запускала воду…
- Ну вас всех! - в сердцах бросила она, ни к кому не обращаясь, ей удалось немного приподнять себя над посохом, зажав его конец подмышками. – Обида была, но уже не душила ее, будто смотрела она на нее со стороны, и только презрение прочитал бы Дьявол, если бы мог заглянуть в ее сознание. - Нету… в вас человека, и ты не человек! - она выкрикнула зло и хрипло, будто уже стояла перед Благодетельницей. - Думаешь, меня интересуют платья? Убирайся! К своей Помазаннице! Я плюну, здесь или там, после смерти, все одно - ненавижу! Смерти хотели? - она улыбнулась, открыто и смело, обнажив беззубые десны, красные, воспаленные, израненные. - Радуйтесь! Только смерть разная бывает! Я не умираю сама! Докажи, что на моем месте, в болоте, Помазанница смотрелась бы не убого! А я не боюсь, и умирать не боюсь, так что я в болоте краше, как солнце, чем вы в палате, в парче и каменьях! Я вашу личину давно поняла!
Дьявол, прослушав пламенную речь, удивленно воззрился на Маньку, задумчиво покачал головой, сдержанно рассмеялся.
- Маня, она по болотам не шастает! Ей это ни к чему! Она и в горе и в радости найдет оконце, чтобы силой мысли обречь вас, подданных, на адское пламя, - сказал Дьявол, но сказал так, что она почувствовала, как он поставил непреодолимый барьер между нею и Помазанницей.
Манька смотрела на Дьявола, и не понимала его…
Чтобы ни она говорила, чтобы ни думала, чтобы ни чувствовала, какой бы гордой ни была, Дьявол не замечал. Он никогда не смотрел в ее сторону, не искал достоинства, а лишь недостатки, и когда не было, придумывал, или обращался к Помазаннице и повторял слово в слово ее цветистые проникновенные речи. И вновь, как каждую ночь в своей сараюшке, она почувствовала себя такой одинокой, что до боли в сердце захотелось отпуститься, уйти на дно, чтобы не знать и не помнить ни Дьявола, ни Помазанницы. И на мгновение ослабила хватку… Но лишь на мгновение - рядом был Бог Нечисти, который страшно желал этого мгновения. Стоит ей опуститься на три-пять сантиметров - страшная правда выйдет наружу перед всем миром, а слова господина Упыреева станут пророчеством. И железо хоть сколько-то, но убывало - а вдруг Дьявол ждал, когда она износит железо и переступит черту - и не верил, что сможет? Может ли она уйти сейчас, когда должна всем, всему миру?! Умереть никогда не поздно… Ей вдруг стало стыдно… Дьявол все еще держал посох ногой, в очередной раз спасая ее, и пусть мелет… Наверное, Благодетельнице тоже было нелегко поднять себя над всеми, но она смогла, она преодолела, значит, было за что любить ее.
Манька напряглась, собрав последние силы.
- Удивляюсь я тебе, спокойно сравнить себя с солнцем… У-у-у!.. Это ж, сколько зависти в уме! - усмешка не сходила с его губ. - Сдается мне, что ты еще тот фрукт. Да есть такой народ, который сам под себя землицу родит…
Взгляд его вдруг стал азартным, а в глубине глаз зажегся свет:
- Я вот что думаю, поднесу-ка Их Величествам подарочек! Раз решила высмеиваться, почему бы не посмеяться-то? Вроде как сунули в пекло, но ведь ума тебе не хватит рассмотреть его. Должен же кто-то поучить уму-разуму бессовестные твои зенки! А подвиг народу всегда в радость - наука всякому Городу Крови… А мне… - Дьявол задумался и напустил на себя веселость. - Что мне?! Грех не пособить! Как не мне, родителю пекла, знать, что имеет оно некоторую пространность и двойственную природу…
- При чем тут пекло? Житья от вас нет! Чего прилипли ко мне, как банный лист? - зло, сквозь зубы процедила Манька, торжествуя, обхватив корягу и тропинку обеими руками. - Мне плевать на ваше пекло!
Там, скрытый в глубине глины, был еще один корень, который торчал, как гнилой зуб, но не шатался, и отпусти Дьявол корягу - у нее есть опора, она выберется. Перед тем, как вытянуть себя на тропу, ей требовались все ее силы. Ноги все еще болтались где-то там, о чем она даже думать боялась, представляя, какие муть и ужас внизу под нею. Последний рывок, или не последний - смерть промахнулась!
- Ой, Манька, это ты зря! Все так думают, не желая пекло образумить! Хочешь ты этого или нет, ты побороться с ним решила, когда уперлась в железо. Если свечка не горит по всем правилам, то это не свечка уже! Вот и пытаюсь понять, кто, кроме меня, Злого Духа, и местного значения гражданских возмутителей, согласились бы залезть в него и достать полено неугасимое?
Голос у Дьявола стал миролюбивым, с легкой иронией. Он вдруг сменил гнев на милость, обнаружив, что Манька страшным словам его не придала значения, чему-то улыбнувшись. А она, и в самом деле не смогла сдержать ухмылки, первый раз увидев, как Дьявол, изображая Бога Нечисти, упал ногами в грязь, и грязь обратила его в такую же грязь, просочившись внутрь его тела. Конец его плаща выглядел, пожалуй, не лучше, чем ее одежда.
- Я, Мань, в пекле тоже ума нахожу не малую толику. Мало таких. Обычно народец не слишком пеклу рад, особенно, когда определился не в том направлении. Да только время не течет в три конца, когда его в два проскочили: одним, согласно законному пришествию, в Бытие, а вторым в Небытие протопал, когда сказал себе "азм есть!" и понял, что везде лучше, где Дьявола нет. Но ты… - Дьявол задумался, подбирая определение. - Но у тебя или голова, криво посажена, или ты чудо чудное, диво дивное. Ведь больно тебе, знаю. Ты как я, сло-ожное существо!.. Чего ради терпишь боль, если дома, в сараюшке, она была другая?
- Так то не физическая! - ответила Манька, заметив, что Дьявол протянул руку, предлагая помощь. - Язвы тела болят, но зарастают. Боль души уходит в сердце, и каждое слово - соль на рану.
Она лишь скривилась, бросив в его сторону уничижающий взгляд, который из-за налипшей на лицо грязи, остался, скорее всего, незамеченным. Она уже крепко держалась, воткнув посох глубже в полоску твердой земли, упершись коленом в корни, скрытые под землей. Но за помощь, за то, что не опустил корягу, она была благодарна. Пулей пролетел. И время остановилось, чтобы она успела схватиться за посох. Только он мог управлять временем. Но почему он издевается над ней, задевая за самое больное? Почему не сказал ни разу: Маня, не верь, пусть говорят что хотят, ты умеешь, и это главное! - и она простила бы ему все зло в мире. Но он не говорил. Если собрать дела его, то вроде добрый, если все, что он наговорил - хуже злодея нет на свете. Люди хотя бы прикрывались маской благочестивости - и только по делам она узнавала, о чем думал в это время человек, что чувствовал, какие строил планы. А с Дьяволом наоборот - он не прикрывался словами, выставляя себя на показ, а делами был другим, выручая и поднимая.
- Это не боль души, это боль сознания, - поправил Дьявол. - Помнишь, я говорил тебе про мудреца, жившего в других тысячелетьях? Он еще кое-что сказал: "Кто собирает, отнимая у души своей, тот собирает для других, и благами его будут пресыщаться другие". Твоя душа очень расстроится, если узнает, что ты полетела по миру искать добро, которое она отняла у тебя!
Она отдыхала для последнего рывка.
Дьявол против Манькиной воли взял ее за шиворот, придерживая и вытаскивая одной рукой, пока она силилась завалиться на тропу всем телом. Он усадил ее и хитро прищурил глаз, изучающее. Примериваясь к расстоянию, которое она поборола, Манька смотрела на топь с ужасом и радостью.
Она села на тропу, привалившись к Дьяволу, который обнял ее одной рукой за плечи. Только сейчас она почувствовала, как слабеет тело, как в тот раз, когда она встретилась лицом к лицу с волками. Ноги стали ватные, по телу пробежала дрожь.
- При чем тут душа?! Я у своей души ничего не отбираю. Как я могу сама у себя чего-то отобрать? Я есть, и я не такова, какой меня видят. Если твоя… Помазанница… отвращает и ослепляет каждого, как могу показать себя? Люди становятся глухими и слепыми… Прежде, чем мы увиделись, они уже имеют обо мне представление, - искренне расстроилась Манька. - Но ведь у людей наоборот, сначала человек нравится всем, а потом понимание приходит, какой он. И когда пытаюсь доказать, что я лучше, чем он думает обо мне, получается, что я молюсь на человека. Совершенство выставляет себя напоказ и говорит: "Что ищете ее, вот я, Спасительница Ваша!" - а где она?! Ее нет! Она как воздух - и за спиной, и отовсюду… Что бы я не делала, она как камень - и чувствую ее повсюду, во всем! Люди уходят от меня, потому что им тяжело со мной, но не к ней же! Доходят до первого человека, к которому она не пристает, и пусть он хуже, но его принимают. Разве это справедливо?
- Может быть, ты ошибаешься? - хитро прищурился Дьявол.
- Ну, хорошо, - согласилась Манька. - Пусть я ее придумала, я больная, я ненормальная. Но тогда почему люди через нее на меня видят? Они тоже больные? Кто людям условия ставит, если никого нет? У них дырки во лбу, а они говорят: "мы сами!" А как можно самому себе дырку выпилить? Кто убивает людей, на которых бы я могла опереться? И почему утром люди бодрые встают, а я больная? Пересилила себя, и снова человек… Если болезнь настоящая, она не ушла бы! А если я не чувствую, не слушаю, приходят люди, которые настраивают людей против меня - и убивают моих собак, и идут разговоры и сплетни, и начинают объяснять, что где-то кто-то будто бы даст им много денег, но только если меня не будет…
- Ну, иногда полезно выбить дурь из головы… По большому счету, тот, кто раздает деньги, должен проверить человека на предмет благонадежности. К чему рисковать Богу? Он сам себе не рад будет, если вдруг окажется, что уже не Бог!
- Но ведь не только нечисть ужасы сеет вокруг себя! - возмутилась Манька. - Взять, к примеру, местную налоговую, которая за податями следит. Вот пришла я, выстояла четыре часа к ряду в две очереди, чтобы по одному налогу отчитаться и по второму. И подошла, наконец, моя очередь, а инспектор мне говорит: приказ у меня - только одно могу предприятие принять, а второе или к другому инспектору стойте, или через ЭСО отправляйте! Встала к другому, еще час отстояла, а тут у меня одна уточненка, так ее ни в какую не приняли! Я говорю: я ее через почту пошлю, а они мне - не уложитесь в десять дней, оштрафуем! И стояла я еще одну очередь, уже к ЭСО, еще три часа. А сколько денег взяли!
Но я ведь не одна была, нас там больше тысячи таких…
Разве ж не в Благодетелях дело? И все терпят, потому что самый главный Благодетель сказал: мы найдем к чему придраться! Это как?
- А это, Маня, слабое звено у нас выявляется! И неблагонадежные…
- А почему мне проще стать в уме кем-то, чем собой? А мысли, какие у меня? Навязчивые… Откуда берутся? Эти мысли плюют в меня, но ведь не только в меня, всякий на моем месте спотыкается! У нас в государстве так заведено… И почему у меня такая черная память, как уголь? Я бы не расстраивалась, но где мне взять помощь в таком деле, которое люди делают сообща? Почему за те же, или даже большую плату, человек изводит мои материалы, когда я хочу подправить мою сараюшку, и радуется, что сделал меня нищей? Ведь не уничтожает он добро другого человека, честно отрабатывая деньги! Почему людям трудно делать дело со мной, и не трудно с другими? Но я-то… заранее знаю, о чем она просит!
- Ох, Манька, - тяжело вздохнул Дьявол. - Так проклятый человек обречен уходить из жизни, закрытый от всего мира. Барахтайся, не барахтайся, а поле твое уже занято. Соль земли делает тебя безводной пустыней. И соль твоя - мерзость передо мной.
- Какая еще соль? - Манька насторожилась.
- Твое железо. Имя ему - Кровь! Выпить ее - страшная сила нужна человеку. Помню, были в стародавние времена люди, которые в огне не горели и в воде не тонули. Могли и над временем себя поставить. Не горят те люди в огне! Огонь их лижет, а они не горят! И Земля говорит: "Как живого-то хоронить, опоганимся ведь?!" Никто из них не ушел в Небытие, и не знаю, как извести народ сей. А ну, как и ты из их числа? Ладно, - согласился Дьявол, присаживаясь рядом с нею в болото. - Доведу до пекла! Посмотрю, чем повернется. Спешить-то все равно некуда, конец твой за мой не заскочит… А если заскочит, Бытие с Небытием местами начнут меняться - и тут не только мне, но и Абсолюту голову снесет.
- Что, Абсолютный Бог не захочет стать Бытием? – грустно усмехнулась Манька. – Мне кажется, люди обрадуются… Тебя они за Бога не считают!
- Абсолютный Бог всегда Бытие! Вся земля, которая у меня есть, взята от него. И я вижу Его, как тебя сейчас. В Нем столько возможностей заложено, что я до сего дня не перестаю черпать вдохновение, и все, о чем бы ни попросил, даст мне. Абсолютный Бог - Душа моя, и Дух мой лежит на Нем. Имя Души моей - Бездна! И я борюсь с нею, как ты со своей душой. Сочувствую всякому, кто помыслами сердца своего назвал ее Отцом и устремил к ней ноги. Я не рукотворное творение, но даже я не всегда могу с ней поладить, и нет-нет, мы обмениваемся воинами Света и Тьмы между собою.
- Ну, ты, конечно же, с воинами Света, впереди, на белом коне…
- Нет, - не согласился Дьявол, скромно потупившись. - Я с воинством Тьмы. И исподтишка. Поэтому и тренирую бойцов, в столь странных условиях, не обращаясь к ним напрямую. Зомбирую, чтобы голое сознание не остановилось, когда Душа Моя предстанет пред ним - летело с любовью. И чтобы, если вдруг про меня Душа Моя спросит, мое участие ни прямыми уликами, ни косвенными не подтвердилось бы… К чему мне ссориться с Душою Своею? А люди бегут от меня к Ней, и мрут как мухи, и третируют, и поднимают новую землю, расширяя мои пределы. Когда-то Она заключила меня в землю, и земля мой дом, и я хочу, чтобы земля стала такой огромной, как Бездна.
- Это как?!
- Манька, ты и так нас с Абсолютом рассмотришь, и так - и все равно будет не по-твоему.
Дьявол поднялся, протягивая руку. Манька заметила, что он снова чист, и невольно позавидовала - никакая зараза к нему не пристает…
- Хватай руку, не изображай из себя героя-одиночку! А то снова свалишься, как один отрок, который заснул над мутью и выпал замертво из окна перед всем миром, - засмеялся Дьявол. - И даже апостол Спасителя Павлик, узник и раб, не смог этот феномен объяснить! А он, знаешь ли, грамоты имел при себе и каждый день вчитывался в произведения мудрецов, расшифровывая послания иногда умнее, чем сам мудрец! Пришлось пригласить на освободившуюся вакансию другого отрока. Вот как иногда бывает полезно разобраться с мутью. Так всегда, когда болезнь позади, - ты уже над болезнью.
Манька еще раздумывала, принять или нет помощь Дьявола, взвешивая все за и против. Пожалуй, ей не стоило хвататься за его руку, как за ту полоску дернины, с которой ухнула в бездну, но без него она бы не выбралась. След ее четко просматривался, получалось, метра два, но длиною в жизнь… Как вдруг. почувствовала, что кто-то (или что-то) схватил за ноги и рванул вниз - и испустила испуганный вопль, едва успев схватиться за посох и за Дьявола, чтобы не съехать по мыльной глине. Тот, кто тянул ее, держал крепко, но теперь и Дьявол тянул ее, не уступая по силе. Манька почувствовала, что сейчас ее разорвут…
- Отпустите! - взмолилась она, и сразу сообразила, что Дьявол хотя бы тащит на белый свет, и завопила что есть мочи: - Отцепись, говорю, болотная тварь!
Положившись на Дьявола, и ухватившись за него одной рукой, она выдернула посох и начала пробивать того, кто держал ее. Сильно ударить не получалось, болотное месиво смягчало удары, но все же посох был железным, и вместо того, чтобы убраться, тот, кто тащил ее в болото, вынырнул с удивленным лицом.
Это была грязная, хотя, что с нее взять, она и сама была не лучше, женщина-старушка с крючковатым носом и с печальными, жалобными глазами, с волосами, в которых застряла ряска, вся из себя прилипчиво убогая. Старушка поправила лицо, смятое посохом, и тут же начала причитать тоненьким противным голосочком, всплескивая руками и прижимая их к сердцу, и тянулась к ней, целуя подол…
- Манечка, доченька моя, вернулась, деточка, о-хо-хо! Дождалась, дитятко ненаглядное! Ой, что-то не рассмотрю я… Нырни поглубже, дай полюбоваться на тебя! Ведь все глазоньки выплакала, дожидаючись! Вот-вот, - глаза ее засветились радостной теплотой, будто и впрямь родную кровиночку дожидалась. - Я все правильно рассчитала, подумала еще, должна уж Манечка вернуться! Куда ж она еще с железом-то пойдет?! - и спохватилась, - Что ж мы на пороге-то? Пойдем, сладенькая моя, пойдем скорее!
Манька разинула рот, не в силах отвести от болотного чуда глаз, пока Дьявол вытаскивал ее из грязи и толкал впереди себя, тоже наблюдая за чудом с каким-то непередаваемым зубовным скрежетом ощеренной ухмылки. Женщина в болоте чувствовала себя как рыба, и не тонула, и не искала опоры. Она пробежала по болоту и приблизилась, пытливо заглянув в глаза. Попыталась схватить, но Манька выставила вперед себе посох, не подпуская старушенцию.
- Куда? - изумилась Манька, отстранившись от Дьявола, чуть не провалившись с узкой тропы на другую сторону.
- Как куда? Туда! - женщина ткнула в то место, откуда Манька только что выбралась. - Ты меня, надеюсь, поминала?!
- Ага, щас! - зло бросила Манька, осторожно шагая по тропе на твердую почву и придерживая посох, чтобы вдарить болотной ведьме по хребту, как ломиком, если сунется. Тропа шла в обход островка, и вдруг резко свернула, и Манька, наконец, оказалась на твердой земле.