Последний вопрос был из разряда риторических - я и представить себе не мог, чтобы они отказались. В конце концов, не забывайте - мы находились не где-нибудь в Карнеги-холл, а на главной площади Терезиенштадта. Тем неожиданнее для меня оказался его ответ.
- Сыграем, - сказал он. - Но с одним условием. Сначала вы меня выслушаете.
Я просто открыл рот от удивления, а наглец продолжал, пользуясь моим замешательством.
- Вы из "Красного Креста", я знаю… - он говорил очень быстро, но внятно. - Вы должны понимать: здесь все инсценировано. Попробуйте открыть краны в умывальных - вода не потечет… трубы не подведены, просто прилеплены раковины прямо к стене. Чтобы освободить место для показанного вам жилья, тысячи людей депортированы в Биркенау. Мебель поставили несколько дней назад. Завтра же всех вернут на нары - зайдите в бараки… там люди спят в четыре яруса… духота, вши, тиф, голод… Продукты завезены вчера вечером, и нам запрещено их покупать. Их увезут сразу же после вашего отъезда. Парки были открыты три недели назад, и все это время детей заставляли репетировать счастливое детство на лужайке…
Я беспомощно оглянулся. Вахтман, как назло, дремал на вечернем солнце метрах в пятидесяти. Крикнуть? Нет? Поди знай, а вдруг у этого сумасшедшего нож? Я чувствовал исходящую от него угрозу.
- Люди запуганы… за любую жалобу, даже намек, нам угрожают страшными пытками. У большинства тех, кого вам показывали, в заложниках жены и дети. Попросите, чтобы вам показали местную тюрьму. И виселицы. И крематорий. Тут ежедневно казнят и мучают. А потом сжигают и просеивают пепел - чтобы найти золото из зубных коронок. Золото из зубов!
Это было уже чересчур, Ваша честь. Всякому нонсенсу должен быть предел. Презрев опасность, я решительно поднялся со скамейки. Он еще пытался схватить меня за рукав и что-то бормотал, но вахтман уже бежал в нашу сторону. Превосходное впечатление от джаза было безнадежно смазано. В изрядно испорченном настроении я присоединился к датчанам и фон Таддену. Визит подходил к концу. Чтобы дольше не задерживаться в Терезиенштадте, я предложил коллегам обсудить впечатления на обратной дороге.
Прощаясь, Карл отвел меня в сторону и спросил:
- Мне рассказали, что с тобой произошел какой-то неприятный инцидент? Там, на площади?
Я пожал плечами:
- Слышал бы ты, какую чепуху нес этот пианист… Мы расстались, когда он начал расписывать, как просеивают человеческий пепел на предмет обнаружения зубного золота.
Комендант расхохотался.
- Надеюсь, - сказал он, - что один мерзавец не испортит тебе впечатление от инспекции.
- Карл, - сказал я. - Дай мне слово, что ты не станешь наказывать вахтмана.
Он кивнул, и я сел в машину, полностью удовлетворенный. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы из-за меня пострадал человек, даже задремавший на своем посту. На слово Карла Рама можно было положиться.
Излишне говорить, что наш совместный отчет был исключительно благоприятным. Разве могло быть иначе? Мы описывали только то, что видели собственными глазами. Кстати, сразу после нашего визита в Терезиенштадте отсняли часовой фильм. Он назывался "Фюрер дарит евреям город". Да, я его видел. В общем и целом, он довольно точно описывает ситуацию. Хотя в некоторых случаях режиссеру слегка изменяет чувство меры - например, в сцене, когда ребенок хватает Карла за рукав и говорит, показывая на банку сардин: "Опять сардины, дядя комендант?" По-моему, это безвкусно и малоправдоподобно. Очевидно, что Карл никогда не позволил бы подобной фамильярности по отношению к себе, даже со стороны ребенка.
Иосиф? Какой Иосиф? Ах, этот пианист… его звали Иосиф? Я слышал о нем после этого только однажды, на вечеринке в Ванзее, где присутствовал и Карл Рам. Уже в декабре. Кто-то поставил пластинку с фортепианной сонатой Бетховена. Карл наклонился к моему уху и спросил:
- Помнишь того пианиста на Марктплац? Ну, который к тебе приставал?
- Помню, - ответил я. - Что, продолжает приставать?
Карл улыбнулся:
- Что ты, Морис. Он уже давно ни к кому не пристает. Просто я вовремя забыл тебе рассказать, а теперь вот вспомнил. У него-таки оказался полный рот золота. После того, как просеяли.
Гм… должен признаться, что эта шутка показалась мне не смешной. Понимаете, Ваша честь, под конец войны даже самым блестящим офицерам стали тут и там изменять нервы. Возможно, Рам уже предчувствовал свой ужасный конец.
Мне? Я не вполне понимаю ваш вопрос. Мне было решительно нечего бояться. Я всего лишь выполнял свой долг в инспекции лагерей и распределении продовольственных посылок. Характерно, что сразу после войны никому и в голову не пришло обвинять меня или "Красный Крест" в чем бы то ни было. Только потом, по прошествии нескольких десятилетий после войны, всплыли смехотворные, ни на чем не основанные обвинения сугубо пропагандистского характера. Утверждают, к примеру, что семнадцать тысяч евреев были депортированы из Терезиенштадта исключительно по причине нашего визита. Даже если это так, разве это не улучшило условия проживания в городе? Ведь одновременно господа критики рассуждают о тесноте, как главном о биче Терезиенштадта. Нет никаких доказательств того, что депортированные погибли. В чем же, скажите на милость, заключается наша вина? Говорят также, что все люди, снимавшиеся в терезиенштадском фильме, были уничтожены немедленно по окончании съемок. Извините, не верю. Я слишком хорошо знал Карла Рама, чтобы заподозрить его в подобном зверстве.
Сейчас мне 87 лет, я получаю хорошую пенсию, имею превосходный дом в Интерлакене, чистую совесть и, тьфу-тьфу-тьфу, не жалуюсь на здоровье. Моя мечта увидеть Европу объединенной мало-помалу сбывается. Большая европейская война закончилась, в определенном смысле, вничью, но теперь правильная чаша перевешивает. Святое дело, на алтарь которого положили свои жизни миллионы блестящих молодых европейцев, уверенно пробивает себе дорогу. Думаю, что, когда придет мой час, я умру просветленным, со спокойной уверенностью в будущем. Амен.
ГЛАВА VIII
Открыть глаза? Или не открывать?.. Погоди, давай сначала вспомним, где мы? И что было до того, как глаза закрылись?.. Глаза-то ладно, глаза проморгаются, а вот что происходит с языком? Отчего он такой сухой и огромный, как будто чужой? Без языка нам никак нельзя… язык - он главное оружие… "Колумб"! Вот где! Вспомнил! Турагентство проклятое и милая девушка Клара в распашонке… там у нее, кстати, все путем, под распашонкой, все… погоди… при чем тут распашонка? Они ж тебя завалили, парень. Взяли без борьбы, ты и пикнуть не успел, прославленный оперативник, звезда профессии. Ну, это ж надо… и зачем только в этот "Колумб" поперся? Так все хорошо шло…
Берл попробовал пошевелиться и не смог. Паническая мысль: парализован! Или связан? Наверное, все-таки связан. Он поднатужился и открыл глаза.
Комната без окон… кирпичные некрашеные стены… низкий потолок… вроде подвала. Он сидел на тяжелом старинном стуле с подлокотниками и высокой спинкой, примотанный липкой лентой так, что и пальцем не двинуть. Вот ведь… оказывается, за внутренней-то дверью не только туалет, но еще и подземелье. Кто бы мог знать?
- Ну что, бедуин, очухался? - Клара сидела в трех шагах напротив него, курила, выпуская дым из точеных ноздрей. - Тяжелый ты, парень, вот что я тебе скажу. Это мы уже знаем. Осталось прояснить несколько дополнительных мелких деталей.
- Точно, тяжелющий… - с мечтательной интонацией произнесла брюнетка, подходя откуда-то сзади и оказываясь на поверку огненно рыжей… Э, да это же Фанни! Мог бы и сразу узнать, даже в парике и в очках.
- Интересно было бы его попробовать, а, Кларик? - продолжала Фанни, наклонившись близко к Берлу и медленно облизывая губы. - Такой уж придавит так придавит… Жаль, столько добра пропадает…
- А чего, девчата, может, и впрямь попробуем? - сказал Берл. Вернее, хотел сказать. Язык у него ворочался с превеликим трудом, и оттого слова вышли почти неразличимыми.
- Дура ты, Фанька, - равнодушно ответила Клара и стряхнула пепел на пол. Жалкие берловы попытки что-то произнести она просто проигнорировала. - Одни мужики на уме. Меня тебе мало?
- А вот и мало! - капризно заявила Фанни, отворачиваясь от Берла. - Никакой личной жизни… И вообще, кончай тут смолить, дышать нечем.
Клара невозмутимо затянулась.
- Не волнуйся, душа моя, - она выпустила в сторону подруги особенно большое облако дыма. - Смерть от пассивного курения тебе не грозит. А уж про нашего гостя я тем более не говорю. Он умрет точно от совсем других причин…
Берл снова попробовал вставить в разговор слово и снова неудачно.
- Заткнись, парень, - посоветовала Клара. - Не спрашивают - молчи. А спросят - говори. Все просто.
Фанни осуждающе покачала головой.
- Сука ты, все-таки, Кларик… зачем мужика зря мучить? - Она взяла стоящую тут же бутылку минеральной воды и стала поить Берла прямо из горлышка. - У него еще все впереди.
- Это точно… - Клара усмехнулась и, бросив окурок на пол, раздавила его каблуком. - Отто на эти дела мастер. Он тебя, парень, уменьшать будет, а то уж больно ты тяжелый, смущаешь нашу бедную Фанечку. Начнет с ногтей, потом отрежет уши, потом перейдет на пальчики, потом… Фанька, что потом? А то я забыла.
- Не знаю, - задумчиво протянула Фанни, завинчивая пробку. - Пенис под самый конец.
Клара сокрушенно вздохнула:
- Кто про что, а Фанни - про пенис…
Берл подвигал языком. Теперь он хотел знать свои возможности заранее, чтобы лишний раз не позориться. После нескольких глотков воды язык вроде бы начал шевелиться.
- Это что вы мне такое вкололи, девоньки? - вышло вполне внятно, и Берл приободрился. - Спишите рецептик. Колбасит круче героина.
Фанни прыснула:
- Я ж тебе говорила, он остроумный…
Клара подняла на Берла холодные светлые глаза:
- Рецептик?.. Рецептиков-то у нас много… - она кивнула на сервировочный столик, где рядом с набором хирургических инструментов лежало несколько шприцев. - Только зачем тебе рецептик, парень? Ты отсюда в любом случае выйдешь по частям, в нескольких пакетах. Вопрос только в том, будет тебя Отто живым разделывать или сначала уколет.
- Ага… Внезапная остановка сердца, - понимающе улыбнулся Берл. - Как у Гюнтера. Как у Янива и герра Брайтнера…
- Правильно, - кивнула Клара. - Вот этот, видишь? - Она показала Берлу красный одноразовый шприц. - У нас тут химия на все вкусы, тебе понравится. Это, к примеру, развязывает язык. Правда, не всем, зависит от организма. Так что Отто сначала попробует химией, а потом уже перейдет к хирургии. У него все по науке.
- Что ж, - заметил Берл. - Приятно попасть в руки квалифицированного специалиста. А где он сам-то, ваш легендарный Отто?
- Зря торопишься, - Клара усмехнулась. С прежней, медленной улыбкой она смотрелась намного лучше. И распашонка ей шла намного больше, чем этот мышиный костюм. - Сейчас он приедет, уже скоро. И не один. Уж больно твоя наглость боссу нашему понравилась, непременно хочет повидаться, пока ты еще в товарном виде.
- Повидаться… отчего ж не повидаться, особенно с боссом. Погоди-ка… - вдруг вспомнил Берл. - Который теперь час?
- Полтретьего, - ответила сердобольная Фанни. - Клара правду говорит - зря ты торопишься…
Половина третьего… обидно. Берл закрыл глаза. Мысль о несостоявшейся встрече с Колькой была для него невыносимой. До этого момента он автоматически пытался делать хорошую мину при плохой игре, бодрился, как мог, изо всех сил изображал невозмутимую уверенность в собственных силах. Судя по презрительному клариному взгляду, со стороны это выглядело довольно-таки неуклюже, но Берла мало волновал взгляд со стороны. Он старался, в основном, для себя самого. Ему не раз уже приходилось оказываться в ситуациях, которые многие назвали бы безнадежными, безвыходными, и, тем не менее, выкарабкиваться из них с минимальными потерями. Секрет выживаемости заключается именно в том, чтобы не терять надежду. Стоит прекратить поиски выхода, и ситуация действительно станет безвыходной. Вывод прост: если хочешь выжить, то никогда не отчаивайся, сохраняй присутствие духа, не впадай в панику, в бесплодную жалость к самому себе, в бесполезные переживания о пролитом молоке.
Неуклюже задирая Клару, Берл прежде всего подготавливался сам, строил укрепления, закапывал поглубже собственную слабость, собственный страх. Судя по всему, на этот раз испытание ему предстояло нешуточное: эти люди навряд ли дадут себя обмануть. Боль, конечно, - вещь крайне неприятная, но Берл знал, как с ней справляться, отключая сознание, уходя в бесчувственность. В крайнем случае, если уж станет совсем невмоготу, если Отто и в самом деле окажется таким "специалистом", каким описывает его Клара, всегда остается последнее убежище - смерть. Берл не сомневался, что сможет убить себя в случае надобности. Но было бы преждевременно думать об этом сейчас, пока еще не произошло ничего, кроме тщательно рассчитанного психологического давления со стороны двух этих превосходных профессионалок. Клара и Фанни талантливо разыгрывали перед ним спектакль первоначального "размягчения", запугивания подследственного.
В общем, ситуацию следовало признать отвратительной, но пока терпимой. Если бы не мысль о Кольке… Берл представил себе Кольку, стоящего на набережной с диковинным цветком телебашни за спиной. Вот Колька ждет, еще на что-то надеясь, ежится на свежем осеннем ветру, поднимает воротник, переминается с ноги на ногу… вот он, потеряв, наконец, терпение, смотрит на часы… вот он покачивает головой: мол, надо же!.. вот он презрительно сплевывает в воду, затаптывает окурок и уходит, не оглядываясь. Уходит, не сомневаясь в своей окончательной оценке паршивого "кацо", труса и враля, поначалу представлявшегося совсем-совсем другим. Отчего-то эта картина казалась Берлу наиболее ужасной из всего происходящего с ним в данную минуту, что выглядело более чем странным ввиду разложенных на столике инструментов. Самое плохое, что колькина оценка действительно могла оказаться окончательной, потому что берловы шансы выйти из этого подвала в целом виде, а не аккуратно упакованным в десятке отдельных мусорных пакетов, были очень невелики. Он, увы, уже не мог ничего поправить, объяснить, рассказать. Черт!.. Берл скрипнул зубами.
- Смотри-ка, проняло бедуина, - удовлетворенно заметила Клара, закуривая новую сигарету. Наверху хлопнула дверь, послышались шаги; два человека спускались по лестнице. Берл автоматически посчитал ступеньки… глубоко… с улицы наверняка не слышно ни звука, как ни вопи. Хороший они тут себе застеночек устроили…
В дверном проеме появилась долговязая фигура Отто; на секунду он приостановился, оценивая ситуацию. А за ним… за ним, блеснув бриллиантовой булавкой, в комнату вошел знакомый седовласый господин в дорогом костюме. Господин Эрнст Шульц, заведующий отделом золота и нумизматики одного из крупнейших европейских банков. Приятно улыбаясь, он встал напротив Берла, слегка покачиваясь с пятки на носок и сложив руки внизу живота.
Берл кивнул:
- Нет, не ожидал. Но согласитесь, все-таки я вас нашел, а не вы меня. Не сразу раскусил, но это не страшно, вопрос времени. Главное, нашел. Я бы все равно к вам вернулся…
Шульц усмехнулся:
- Извините за банальность, молодой человек, но история не знает сослагательного наклонения. Я, видите ли, тоже иногда забавляюсь подобными вопросами: что было бы, если бы?.. Захватывающее занятие для человека с воображением. Клара, девочка…
Последние два слова он произнес, не оборачиваясь и даже не меняя тона, но Клара поняла мгновенно.
- Извините, босс… - она аккуратно загасила сигарету в пепельнице.
"Уважают…" - подумал Берл.
- Но это все, конечно, забава, - продолжил банкир. - А мы здесь собрались для дела, не так ли? Как вы полагаете, дорогой господин… ээ-э…
- …Липс, - подсказал Берл.
- Ай-я-яй… - покачал головой Шульц. - В вашей ситуации полезнее говорить правду, господин… ээ-э…
- …Липс, - подсказал Берл.
- Хорошо, - сдался Шульц. - Пусть пока будет Липс. Думаю, что, поговорив с Отто, вы вспомните и остальные имена, как свои, так и чужие. Вспомните и расскажете. А рассказав, будете очень жалеть, что больше вам рассказать нечего. Не знаю, почему, но таково свойство всех собеседников нашего Отто. В нем умер замечательный психолог.
- Еще не умер, - сказал Берл. - Но я намереваюсь исправить эту неточность. Кстати, вместе с психологом в нем умрут и все остальные профессии.
Фанни хихикнула. На лошадином лице Отто не отразилось ничего. Он просто ждал, когда потребуются его услуги, как робот ждет нажатия кнопки "пуск".
- Вы большой шутник… - Шульц не переставал сердечно улыбаться. - В вашем положении… Интересно, это свидетельствует о развитом чувстве юмора или, наоборот, о недоразвитом рассудке? Но я начал спрашивать вас о чем-то другом, господин Липс: как вы думаете, какова причина моего приезда сюда?
Банкир замолчал со значительным видом учителя, задавшего классу особо каверзный вопрос. Берл пожал плечами.
- Трахнуть Фанни? - спросил он, добросовестно морща лоб. - Это было бы очень кстати, господин Шульц. Бедняжка ужасно страдает от недостатка тяжести. Подарили бы ей гирю, что ли… или штангу, это даже удобнее. Там…
Берл уже было собрался развить тему использования штанги для решения фанниных проблем, но девушка остановила его звонкой пощечиной.
- Правильно, Фанечка, - одобрил Шульц. - Наглость должна быть наказуема. Наглость, господин Липс! - Вот ответ на вопрос о причине моего приезда.
Он прошелся по комнате, сосредоточенно глядя в пол, как будто собираясь с мыслями.
- Видите ли, вашему национальному характеру свойственна совершенно беспрецедентная наглость. В этом, господин Липс, если хотите знать мое мнение…
- Плевать я хотел на твое сраное мнение, старый пердун, - сказал Берл и харкнул.
Плевок приземлился точно на лацкане шульцевского пиджака. Берл действовал, руководствуясь элементарным расчетом. Пока события развивались по сценарию, заготовленному противником, у него не было ни малейшего шанса вывернуться. Если такой шанс и мог появиться, то только в результате какой-нибудь непредвиденной суматохи. Он почти добился своего: девушки ахнули, а Отто вскочил со стула. Но Шульц быстрым жестом остановил помощника. Он и не думал менять свою невозмутимо доброжелательную маску. Наоборот, берлово поведение, казалось, обрадовало швейцарца. Он тщательно стер плевок с пиджака и продолжил все в том же вежливом духе.
- В этом, господин Липс, если хотите знать мое мнение, заключается главная причина ваших… ээ-э… разногласий с народами Земли. Вы непереносимые, фантастические наглецы. Ваша ментальность абсолютно неприемлема там, где нормальные народы собираются строить нормальное цивилизованное общество. Европа с таким трудом избавилась от вас шестьдесят лет тому назад. Так нет - вы продолжаете попытки залезть к нам - на этот раз уже с заднего двора. Это ваше карликовое государство… разве оно не ведет себя, как самый настоящий наглец, повсюду, куда только может доплюнуть?
Шульц покосился на заплеванный лацкан.
- Переходя от общего к частному, то есть, от поведения вашего народа в целом к вашему личному поведению, я должен отметить ту же самую проблему. Все ваши действия, с тех пор, как я имел сомнительное удовольствие услышать о вас, отличались исключительной наглостью и, я бы даже сказал, нахрапом. Разве это не характерно?!