В то же время в стенах, мебели и других предметах, бывших в доме, стали раздаваться различные стуки, в шкафах бутылки и посуда звенели и, казалось, готовы были разлететься вдребезги. Всё это привлекло в дом множество любопытных, пожелавших взглянуть на странные, невиданные явления. Один из любопытных, буржуа из соседнего местечка, посетивший недавно парижскую выставку, был свидетелем следующего случая. Девочка, точно очнувшись от летаргии, сказала: "Ах, какое длинное путешествие мы сделали. Мы вернулись из Парижа, где посетили башню Эйфеля; как она хороша". И она стала подробно описывать устройство башни и другие предметы, виденные ею в её воображаемом путешествии. Буржуа был крайне удивлён тем, что девочка, которая, как он знал, никогда не покидала своей деревни, так верно описывает Эйфелеву башню, Париж и другие города, через которые он проезжал. Ещё более он удивился и даже испугался, когда она ему сказала: "Вчера вы ехали в экипаже, и лошадь чуть вас не опрокинула; мы были недалеко от этого места и сломали тополь, росший там". В самом деле, буржуа накануне ехал в своём экипаже, и лошадь едва не опрокинула его в пропасть, испугавшись падения дерева, сломанного бурею.
6 августа, в день ярмарки в соседнем местечке Гроле, сильным вихрем, поднявшимся около 2 часов пополудни, опрокинуло на ярмарочной площади телегу и разрушило несколько бараков торговцев. В тот же день вечером девочка говорила пришедшим к ней людям: "Мы также были на ярмарке, мы опрокинули там телегу и разрушили несколько бараков". Между тем никто не говорил раньше девочке об этом происшествии.
В другой раз, в то время когда она сидела на стуле, вдруг невидимая сила подняла её к самому потолку и оттуда бросила её на спинку стула, на котором она держалась некоторое время в горизонтальном положении. В то же время, когда всё это происходило, девочка худела всё более и более и, наконец, настолько ослабела, что принуждена была всё время оставаться в постели. Всякий вечер толпа любопытных осаждала больную, желая удостовериться в необыкновенных явлениях, о которых ходило столько слухов. Особенно удивляло посетителей, что свечи, стоявшие в комнате больной, сами собою тушились и снова зажигались.
Все эти необыкновенные явления привели к тому, что решились положить им конец, подвергнув девочку заклинанию. На эту церемонию собралось семь уполномоченных на то лиц. Когда в назначенный для этого день одно из этих лиц приступило к заклинанию, девочка закричала: "Ты хочешь меня изгнать? но ты не в силах этого сделать! Ты знаешь очень хорошо, что в прошлом году ты украл виноград из сада твоего соседа".
"Да, это правда, - отвечал заклинатель, - я взял виноград, не спросясь, но я положил там же деньги, соответствовавшие его стоимости". Другое уполномоченное лицо девочка упрекала за поведение, называя его бесстыдным. Короче сказать, из семи человек нашёлся только один, которого не в чем было упрекнуть. Этому последнему и предоставлено было произвести обряд заклинания, в продолжение которого девочку корчило и она сильно рвалась; наконец, она громко вскрикнула: "Ты меня заставишь выйти на время, но я всё-таки возвращусь опять", после чего она успокоилась. И действительно, после нескольких дней спокойствия те же самые явления снова возвратились, и несчастная девочка снова слегла в постель."
Другой пример, приводимый Дьяченко, заимствован им из газеты "Madras Times". Дело происходило в самом конце XIX века в индийском городе Ооти, имя журналиста не упоминается. Нельзя не заметить, что в этом случае буйство полтергейста является едва ли не одним из главных симптомов:
"Г-жа Флоралина, молодая девушка… несколько времени тому назад пошла со своей подругой (в настоящее время замужней и носящей фамилию Г.X.) на католическое кладбище. За три дня до этого посещения на этом кладбище был похоронен человек, кончивший жизнь самоубийством. Будучи весёлого и лёгкого нрава, девушки выбрали кладбище местом своего гулянья, и, увлекаемые своею шалостью, принялись скакать и танцевать на могиле самоубийцы и дошли до того, что разрыли насыпь над могилою и опрокинули крест, поставленный над прахом несчастного самоубийцы. Возвратясь домой, они вдруг почувствовали себя нездоровыми, и вскоре распространился слух, что молодые девушки одержимы злым духом. Они страшно буйствовали, глядели на всех дикими глазами и сделались так беспокойны, что принуждены были держать их для безопасности запертыми в комнате. Они рвали на себе одежду, и если какая-нибудь женщина пыталась удержать их от безумства, они набрасывались на неё и опрокидывали на землю; если же это пытались делать мужчины, то они отчасти уступали их угрозам. Дни проходили, а несчастные женщины продолжали бесноваться: они ходили с распущенными и всклоченными волосами, и вид их сделался так страшен, что даже мужчины боялись подходить к ним.
Это одержание было, однако, снято с них одною туземной женщиной после совершения некоторых обрядов. После этого они сделались веселы и здоровы. Вторая из девушек, мисс Грация Ф., вскоре вышла замуж и покинула дом.
В воскресенье вечером, 25 апреля, я имел удовольствие быть представленным мисс Флоралине. Она казалась спокойною и здоровою.
На следующий вечер меня опять позвали к ней, и мисс Флоралина, вместе с мистрисс Ф., у которой, кажется, мисс Флоралина вместе с братом живёт на пансионе, рассказали мне такие вещи, которым я отказывался верить, пока сам не сделался их свидетелем. Мистрисс Ф. рассказала мне, каким образом две упомянутые выше девушки сделались одержимыми злым духом, их дальнейшее поведение, словом всё, что выше было рассказано. Она прибавила, что, начиная с 20 апреля или около того, между семью часами вечера и полуночью, в окна бросаются откуда-то снаружи каменья; каменья эти с большою силою разбивают вдребезги окна, но никому не причиняют вреда.
27 апреля я возвращался около семи часов вечера домой, когда вдруг услышал звон разбитого стекла. Пройдя ещё несколько шагов, я услышал звук, будто от множества камней, ударявших в стены дома, и звук разбиваемых стёкол; вслед за тем послышался голос обитателей дома, призывавших на помощь. Я поспешил скорее домой, чтобы взять с собою господина X.Г.Л., которого я хорошо знаю, и полицейского констебля. Полицейский пост находился между нашими двумя домами, в расстоянии всего нескольких метров. Втроём мы отправились в дом мисс Флоралины и, к большому нашему изумлению, мы увидели разбитые вдребезги стёкла камнями, которые бросаемы были с большою силою. Что нас особенно удивило, оказались разбитыми даже такие стёкла, которые были недосягаемы для камней, бросаемых с любой стороны дома. В то время, когда камни продолжали падать, мисс Флоралина рассказала нам, что большой камень упал с потолка, задев слегка ей голову, в то время, когда она была в своём будуаре около 2 часов пополудни. Она рассказала нам также, что бросание камней и битьё стёкол началось около полудня.
Уверенные, что всё это было делом каких-нибудь злонамеренных лиц, мы взяли к себе на помощь ещё нескольких констеблей, обыскали все близлежащие рвы и кусты и продолжали эти наблюдения до 11 часов, так как во всё время нашего наблюдения камни продолжали в изобилии лететь на злополучный дом снаружи. В среду, 28 апреля, несколько констеблей с двумя старшими, г. X.Г.Л. и я отправились в дом около 7 часов вечера. При этом мы заметили несколько раз, как камни ударялись в стёкла, иногда же стёкла разбивались сами собою, без всякого удара камнем. Это обстоятельство возбудило в нас подозрение. После небольшого разговора с нами об этих происшествиях мисс Флоралина сказала нам, что она уйдёт в свою комнату, так как чувствует сильную усталость. В то время, когда она направилась в свою комнату, кусок гранита средней величины с большою силою разбил стекло совсем близко от неё. Вскоре после того, как она удалилась в свою комнату, её брат сообщил нам, что она лежит без чувств на своей постели. Войдя в её комнату, мы застали её на постели, без дыхания, как мёртвую. С большим трудом нам удалось привести её в чувство. Несколько минут спустя она опять впала в обморок, и нам удалось опять привести её в чувство ещё с большим трудом, нежели в первый раз. В четверг 29, я с г. X.Г.Л. слышали звон разбившихся стёкол ещё с полудня. Вечером мы зашли в дом мисс Флоралины и застали там множество полицейских констеблей с двумя начальниками. Мы спросили молодую особу, как она себя чувствует, на что она отвечала: "Как только настаёт вечер, я чувствую ощущение холода во всём теле, волосы поднимаются дыбом, и я становлюсь сама не своя".
30 числа разрушительное действие камней продолжалось от 5 до 7 часов вечера.
Флоралина сидела на стуле в углу комнаты и скромно беседовала с нами со всегдашней своей природной весёлостью, как вдруг внезапно впала в обморок, сделалась беспокойной и стала метаться с такою силой, что пять человек не в силах были её сдержать. И замечательная вещь: в то время, когда она была в беспамятстве, не было разбито ни одного стекла. Несколько минут спустя она внезапно приподнялась со своего стула с такою силою, что некоторые из державших её были сбиты с ног. Она встала на ноги и почти приподняла тех, которые её держали. Напрягши все свои силы, нам с большим трудом удалось снова посадить её на стул. Наконец, мы отвели её в комнату и уложили на кровать. Несколько минут после этого большое дверное стекло упало на пол и разбилось вдребезги. Нужно заметить, что стекло это было недоступно для камня, брошенного со двора. По чьему-то совету, констебли решились послать за одним малайцем, занимавшимся изгнанием бесов посредством заклинаний.
В то время, когда мы ожидали прибытия этого человека, продолжая держать мисс Флоралину, вдруг молитвенник Флоралины, находившийся в ящике комода в соседней комнате, чрез разбитое дверное стекло был брошен в нашу комнату и упал возле правой руки Флоралины. Мы все были очень поражены этим фактом и спросили, где находился молитвенник Флоралины, и она уверяла, что он находился в комоде, в смежной комнате.
Наконец, пришёл с нетерпением ожидаемый нами малаец, и едва он приблизился, как молодая девушка, всё время лежавшая с закрытыми глазами, вдруг открыла их, посмотрела на вошедшего странным взглядом и сделала в то же время усилие, чтобы броситься на него. Малаец стал что-то строго говорить ей по-малайски, и девушка всё это время не могла оторвать от него глаз. Малаец стал тогда что-то писать на длинной бумажной ленте, после чего свернул её в виде сигары и воткнул в волоса мисс Флоралины, которая стала сопротивляться и даже плевать на него, но малаец протянул по направлению к ней малайскую трость, обладающую, по его словам, волшебною силой, и она смирилась. После этого он зажёг свёрнутую бумажку, дал ей понюхать, и вскоре она окончательно пришла в себя и сделалась почти нормальною. Наконец, часов в 11, малаец ушёл, а вскоре разошлись и мы.
В следующие дни, хотя камни продолжали падать, а посуда разбиваться, но уже гораздо реже, и больная сделалась значительно спокойнее. Вскоре приехал отец девушки, живший в Гоодалуре, в 130 милях от Ооти, которому телеграфировали о болезни дочери, и вчера вечером они оба уехали из нашего города. Вследствие всех описанных происшествий дом оказался до такой степени разорённым, что мистрисс Ф. с детьми должна была переехать на другую квартиру.
В своём рассказе я придерживался строгой истины и, ничего не преувеличивая, рассказал факты в том виде, как они были на самом деле."
От обычного полтергейста история Флоралины отличается лишь неестественным поведением "фокального лица". Вторая девушка, выйдя замуж, явно тут же избавилась от истерической "одержимости". Не будем детализировать, что послужило в данном случае "волшебной палочкой", не уступавшей трости малайского колдуна.
Монтегю Саммерс в "Истории колдовства" приводит случай, когда одержимыми тоже оказались сразу два мальчика. Отчётливые симптомы истерии здесь сопровождались только парапсихологическими явлениями - ясновидением и телепатией, не осложнёнными движениями предметов:
"Жозеф Барнер и его жена, Анна Мария, были бедными, но достаточно образованными людьми, пользовавшимися всеобщим уважением и даже служившими в плане честности и усердия примером для своих односельчан. В семье было пятеро детей, старший сын Тибо родился 21 августа 1855 года, второй, Жозеф, 29 апреля 1857 года. Это были достаточно тихие парни среднего уровня развития. Когда им исполнилось по восемь лет, их послали учиться в местную начальную школу. Осенью 1864 года обоими овладела таинственная болезнь, которую нельзя было излечить обычными средствами. Доктор Леви из Альткирха, которого позвали установить причину происходящего, признал себя совершенно бессильным, также и многие другие медики, которых призвали на помощь, оказались не в состоянии диагностировать болезнь со столь необычными симптомами.
С 25 сентября 1865 года оба мальчика стали демонстрировать паранормальные феномены. Так, лёжа на спине, они неожиданно начинали крутиться как заведённые с необычайной быстротой. Их одолевали конвульсии, причём члены их тела двигались по странной траектории в полном несоответствии друг с другом. Иногда тела их в течение нескольких часов становились совершенно неподвижными, также нельзя было согнуть их в каком-либо сочленении. Эти припадки часто сопровождались тяжелейшими приступами рвоты. Иногда в течение нескольких дней они не могли вымолвить ни слова и лишь издавали нечленораздельные звуки или мычали, глаза у них при этом светились, иногда они становились совершенно глухими, так что даже стрельба под ухом не производила на них ни малейшего впечатления.
Часто они становились необычайно возбуждёнными, дико жестикулировали и непрерывно что-то выкрикивали. Голоса их при этом совершенно меняли свой тон и производили впечатление вовсе не детских голосов, но принадлежащих взрослым, видимо, свирепым и грубым мужчинам. Часами они могли богохульствовать, употребляя самые непроизносимые слова и проклятия, причём такие, что соседи в ужасе разбегались, не в силах вынести таких сцен, а родители не знали уже, к кому тут можно обратиться за помощью. Бедные дети не только использовали язык, какой можно услышать разве в трущобах, но и говорили вполне связно и быстро отвечали на разных языках: на латыни, французском, английском и даже на разных диалектах испанского и итальянского языков, которые они никак не могли знать. Также они нигде не могли услышать речи на этих языках и подсознательно их усвоить… Они не просто использовали отдельные слова и фразы одного или двух языков, а легко поддерживали совершенно логичную беседу на нескольких языках и даже диалектах…
Как Тибо, так и Жозеф Барнеры многократно и в точнейших деталях описывали события, которые происходили на значительном расстоянии, и при расследовании, произведённом впоследствии, оказалось, что рассказы их совершенно соответствовали действительности. Также аномальной была их сила, и часто в то время, как тела их содрогались от конвульсий, были необходимы усилия трёх здоровых мужчин для того, чтобы удерживать кого-либо из ребят, коим было соответственно девять и семь лет.
Внимание было обращено на то, что с самого начала этой болезни, когда пациенты страдали от особенно тяжёлых припадков, их здоровье значительно ухудшалось, если неподалёку присутствовало что-либо из предметов, освящённых в церкви, вроде медалей или святой воды, или чёток. В особенную ярость приходили они при виде медали св. Бенедикта или изображений Богородицы Утешительницы Всех Скорбей. В одном случае Игнатий Спийе, человек исключительной религиозности, держал перед их глазами мощи св. Жерара Майеллы, искупительного чудотворца, и тогда крики детей стали поистине ужасными и наконец перешли в совершенно нечеловеческие стоны и всхлипы отчаяния.
Случилось так, что процессия Тела Христова проходила мимо дома, и напротив его был воздвигнут временный алтарь. Дети в то время находились в постели, ничего об этом не знали и, казалось, находятся в глубоком ступоре. Однако, как свидетельствуют очевидцы, в то время когда частицы Святого Причастия оказались неподалёку от дома, они стали вести себя неописуемым образом. Они стали ругаться наигрязнейшими словами, произносить святотатственные речи, тела их принимали самые неестественные положения, глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц, затем неожиданно к ним вернулось самообладание, и они уползли в дальние концы комнаты, скуля, стеная и изрыгая рвотные массы, как если бы были в предсмертной агонии. Кроме того, иконы и медали с изображением Богородицы и призывы Её Святого Имени приводили одержимых в неконтролируемую ярость. При каждом упоминании "Великой Госпожи", как они её называли, они начинали сыпать проклятиями и выть столь ужасно, что всех, кто мог их слышать, буквально охватывала дрожь от страха.
Аббат Шарль Брей, священник прихода в Иллфурте, быстро пришёл к выводу о дьявольской природе этих феноменов. Речь, безусловно, шла об одержимости, поскольку происходящее не поддавалось объяснению каким-либо иным образом. Соответственно он послал к своему епископу монсеньору Андреасу Рассу (1842–1887) послание, в котором давался полный отчёт об этих экстраординарных и внушающих ужас событиях. Епископ был, однако, отнюдь не уверен, что происходящее нельзя объяснить естественным образом. Прошло три или четыре года, прежде чем он решил провести специальное церковное расследование. Для этой цели он выбрал трёх умелых теологов, монсеньора Штумпфа, директора Большой страсбургской семинарии; монсеньора Фрайбургера, генерального викария диоцеза; монсеньора Сестера, ректора Мюльхаузена. Эти священники неожиданно появились в доме Барнеров утром в четверг, 13 апреля 1869 года в 10 часов. Было обнаружено, что Жозеф Барнер успел спрятаться, и лишь после продолжительных поисков его удалось извлечь из-под кровати, где он пытался найти убежище. Тибо совершенно не реагировал на присутствие незнакомцев. Исследование продолжалось более двух часов, так что комиссия покинула дом уже после полудня. За это время они стали свидетелями самых удивительных сцен, так что склонились к тому, чтобы признать реальность факта одержимости. Они быстро составили отчёт для епископа, который только после этого позволил убедить себя фактами.
Тем не менее, этот прелат предпринял новые меры предосторожности. В начале сентября 1869 года Тибо вместе со своей несчастной матерью был доставлен в приют св. Карла в Шилтигхейме, где и содержался, пока всё дело было заново исследовано монсеньором Раппом, монсеньором Штумпфом и отцом Эйкером, главой общины иезуитов в Страсбурге. В то же время отец Гаузер, капеллан церкви св. Карла, и отец Шранцер, известный учёный и психолог, наблюдали тайно, но пристально за мальчиком.