- Старичок, прочел твою повестушку, прочел. Сказать честно? Не обидишься? Хорошо, но боли нет. Нет боли! Надо заболеть: без боли нет литературы. У меня это главный показатель - боль! Читаю: нет боли - отбрасываю. Не обижайся, ты не один такой. Вот и Чехова взять - сын умер, ведь это какая тема! Это ж полжизни уходит, конец света! А он с юмором, ну, что это? Идет к лошади, рассказывает. Смешно? Стыдно! Ты согласен? - Так вещал прозаик Семен другу прозаику Евгению. - Согласен?
- Не знаю. То Чехов. Ему можно, - отвечал Евгений.
- Тогда этих возьми, ильфо-петровых: жена ушла, он мясо ночью жрет, смешно? Какая тут боль? - вопрошал Семен.
- Но его же секут, ему же больно.
- Старичок, боль-то в том, что жена ушла к Птибурдукову! А нам смешно.
Это же какая тема! Невспаханное поле - уход жены, это тебе не "шитье с невынутой иголкой".
- Но как - ушла жена, в квартире пусто, одиноко. Плачет даже втихомолку, - оправдывал предшественников Евгений.
- То есть тебя эта тема цепляет? Вот и возьмись, вот и опиши!
- Не смогу. От меня жена не уходила.
- Ты сказал, что уехала.
- В командировку.
- Командировка! Представь, что ушла совсем. Проникнись! Это же читателей за уши не оттащить - уход жены от мужа, нетленкой пахнет, а я буду с другого конца разрабатывать - уход мужа от жены. То есть я ушел от нее. У тебя буду жить. Вместе будем осваивать пласты проблемы.
Надо же крепить институт семьи. Ячейки общества гибнут, а мы - писатели - молчим. Вся надежда на тебя и меня. У тебя боль - жена ушла, а у моей жены боль - муж ушел. Боль на боль - это какие же искры можно из этого высечь! Одна боль - правда жизни, две боли - бестселлер. Но чтоб никакого юмора, никаких нестиранных рубашек, недожаренных котлет. Да и зачем их жарить, я сосисок принес. Боль до глобальности! Через наши страдания к всеобщему счастью. Пэр аспера ад астра. Латынь! Начинаем страдать. У меня с собой. - Семен встряхнул портфель, в котором призывно зазвякало. - Слышишь?
Утром они встали поздно. Пили воду, ею же мочили головы.
- Чувствуешь, какая боль? - кричал Семен.
- Еще бы! - отвечал Евгений.
- Усилим! На звонки не отвечай! Их и не будет, я провод оборвал. Все они, "бабы - трясогузки и канальи". Это Маяковский. Будем без них. Одиночество индивидиумов ведет к отторжению от коллектива, но для его же спасения. Запиши. Потом поймут, потом оценят. У нас не осталось там здоровье поправить?
- Найдем!
- О, слышу речь не мальчика, но мужа. Да чего ты стаканы моешь, чего их мыть? Надо облик терять, это же боль! И не умывайся. Страдай! Душа уже страдает, пусть и тело прочувствует. Надо вообще одичать. На пол кирпичей натаскаем, спать на них. И чтоб окурки бросать, пожара не бояться. Под голову полено. Нет полена?
- Нет, - отвечал Евгений.
- Старичок, да как же ты без полена живешь?
Еще через сутки Семен, сидя на полу, командовал:
- Пора описывать страдания! Не надо бумаги, пиши на обоях!
- Рука трясется.
- Молодец, Жека, прекрасная деталь! Диктую: "Измученные, страдающие, они не могли даже удержать в руках карандаш. Вот что наделала прекрасная половина человеков". Запомни на потом. Сейчас попробую встать и пойдем похмеляться. - Взялся за голову: - Какая боль, какая боль! Аргентина - Ямайка, пять ноль.
Выползли на площадку. Навстречу им кинулись рыдающие жены. А за ними стоял милиционер. Они вызвали его, потому что боялись входить в квартиру. Когда они объяснили, что это была не выпивка, а погружение в тему, милиционер им позавидовал.
- То есть это значит, что так просто стать писателем? Наливай да пей? Так, что ли? Так я так тоже смогу.
Милиционер ушел. За Семена и Евгения взялись жены. Вот тут-то началась боль.
ВЯТСКИЕ ВО МНЕ гены, счастье на свете есть. Хочется, как Диогену, в бочку скорее залезть.
Какое счастье - молодость прошла. О, сколько зла она мне принесла.
Пуще топайте, ботиночки, не я вас покупал, тятька в Кирове у жулика чистехонько украл. Не женитеся, ребята, не валяйте дурака: если что, бери с коровой, чтоб не жить без молока. Меня мамонька родила утром рано на мосту. Меня иньем прихватило, то и маленьким расту. Мы не здешние ребята, из села не этого, у нас дома-то гуляют веселее этого. Не от радости поются песенки веселыя, они поются от тоски, от тоски тяжелыя. У меня матаня есть, она селяночки не ест. Для нее все мужики распоследни дураки.
Любите только черноглазых, блондинок вам не обмануть, они упрямы как заразы, проводят вас в последний путь.
ВОТ НАСТАНЕТ осеннее утро, будет дождик слегка моросить. Ты услышишь протяжное пенье, когда будут меня хоронить. Из друзей моих верных наверно уж никто не придет провожать. Лишь одна ты, моя дорогая, будешь слезно над гробом рыдать, и в последний ты раз поцелуешь, когда крышкой закроют меня. И уста моя больше не скажут, что прощай, дорогая моя.
"Прощай, друзья, я умираю, бросаю жизнь в загробный свет, а вам на память оставляю горячий пламенный привет. Курите вы табак покрепче, и водка чтоб была всегда. Любите девушек хороших, будьте счастливы, как я".
ЕВРЕИ КАК БУДТО мстят миру за свои беды, в которые постоянно вляпываются по своей вине. Есть же правило: в своих несчастьях человек виноват прежде всего сам. И в других он видит недостатки, которыми страдает сам, но не признается.
ОТ КОГО-ТО СЛЫШАЛ: Странник подавал записку о поминовении, но за каждое имя просили пятьдесят левов. Таких денег у него не было. Не приняли. Он ушел. Его встретила Божия Матерь. "Вернись и напиши тысячу имен". Он вернулся, написал и за каждое имя уплатил.
ВРАГ РОССИИ: "Какая демократия, кого смешить? Наша великая победа над Россией в том, что мы создали административно-жвачную систему. Ее не прошибет никакой герой, она вызывает возмущение, ею недовольны, но чем заменить? Социализм легко сдался, коммунизм -болтовня. Монархия? Ее надо заслужить. Но и тут мы все пережуем. Чем хороша жвачка - она создает видимость насыщения".
СЛЫШАЛ ИЛИ ПРОЧИТАЛ: Хотим быть не только умными, но и мудрыми и премудрыми. Путь к этому один - путь к Богу. Иметь ум, мечтающий о мудрости, значит иметь разум подобный пустому облаку, носимому ветром тщеславия.
ЕСЛИ УЧИТЕЛЯ школы воцерковлены, то дело сделано. Вспомним, сколько систем образования диктовал Запад: Песталоцци, ланкастерская, рыцарская, Фребель владел умами, другие. Но что же всех их с легкостью победал сельский дьячок, научающий прежде всего страху Божию?
ГОВОРИЛА С ВЕЩАМИ и вообще со всем окружающим, как с живым: "Была в огороде, грядка требует: или удобрения дай или дай отдохнуть, а то не рожу. И яблоня нынче гулят". Все у нее живое: "Кружка упала, разбилась. Да она сама, никто не ронял, Что ж с ней так поступали - не мыли, вся в жиру, грязная. Решила: стыдно грязнулей жить, лучше помереть. На край да и на пол". "Селедки поела, да, видно, перелишила, теперь печень сердится". Комару: "Оди-ин, оди-ин! Не ври, не один ты".
В ВАГОНЕ ПОЮТ парни: "Ты моей маме соври, соври, о том, что я в Афгане, ей не говори!"
СТОЛЯР ДЕЛАЕТ полки, стеллажи. Сделает, пошатает, довольный: "Вешаться можно!" Сделает табуретку или стол, ударит кулаком: "Стоит как слон". Притешет планочку, прибьет, полюбуется, довольный: "Как у Аннушки!"
ВОСТОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК: "Нос плюский, глаз узкий - три раз не русский".
РУССКИЙ ЛЕС. В 18-м году Декрет о лесопользовании, а уже в 22-м -о продаже леса на валюту. Страшный 60-й, Постановление о соединении лесхозов и леспромхозов, то есть о подчинении лесхозов леспромхозам. Вот тут-то и пошла гибель леса окончательная. А в войну негласные распоряжения разрешали рубить лес даже в природоохранной зоне, по берегам рек. Оно легче для сплава и быстрее, но губительнее для земли, для обмельчания рек. Эти времена хорошо помню. Очень отец переживал. Он жалел лес и мог проводить в нем только санитарные рубки, а промышленные тяжко переносил.
60-е, 70-е страшны лозунгом Хрущева: "Коммунизм есть советская власть плюс электрификация. (Это ленинское, Хрущев добавил: плюс химизация)". И такая пошла отрава на леса и поля, и реки, и на наше здоровье. В небе было больше самолетов химической авиации, чем жаворонков. Так и называлось: химическая авиация. А страшное дело - мелиорация - осушение болот под видом расширения пахотных земель. Мелиораторы, кстати, не подчинялись местным властям. А снос, уничтожение кладбищ, опять же якобы для расширения пашни. И самое убийственное - снос "неперспективных деревень", а потом и вовсе присвоение им клички поселений. Милые русские люди, да как мы, все это перенесшие, не перенесем пустяков санкций? Плевое дело - подтянуть пояса.
ЧТО ВЕЧНОСТЬ канула в Лету, что Лета в вечности растворилась, -все слова, все красивости. Но вот у Державина "седая вечность" - это сказано.
НЕСКОЛЬКО РАЗ бывало чувство, что умру. После Крестного хода, после причастий, после усталостей. Сон, забытье. Не хочется возвращаться в эту жизнь. Молитва звучит во мне: "Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое. Воспою и пою во славе моей". Первый раз услышал ее в Кильмези в 1998 году, приехав после долгого перерыва. Служили в здании бывшего народного суда, а до этого тут была школа, ШКРМ, то есть школа рабоче-крестьянской молодежи, тут я учился в пятом классе. Это? Это 1952 год, еще Сталин жил. И из армии, был в отпуске, родители уже жили в Фаленках, но я все равно вырвался в Кильмезь (самолеты летали). И в вузе учился, каждое лето бывал. Потом - потом жили очень трудно, потом много ездил по миру, всяким начальником был, но родина была во мне непрестанно. И слезы меня на этой службе осенью 98-го прошибли, такие сладостные. И причастился. И, конечно, всегда молился быть похороненным на родине.
УХАЖИВАЯ ЗА ЖЕНЩИНОЙ, бьет на жалость: "Меня в детстве недотетешкали, меня корова бодала".
- КОМАР - ОН живность, а не зверь. Он лезет только через дверь. Своею мощною рукой окно открой, а дверь закрой. - Да со своим ли ты умом: комар проникнет и окном.
ПЕЧНИК: Я НЕ БЕЗПЕЧНЫЙ, я печный, печь - кормилица.
ПУШКИН О ВТОРОМ томе "Истории русского народа" Полевого: "Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с Европой, что история ее требует другой мысли, другой формулы".
- ПИСАТЬ МНОГО не надо: жив, здоров, пришлите денег для поддержки штанов, спадают от худобы. И за столом много не говори: встал со стаканом - ну, давай: за тя, за мя, за них!
ПРОТЕСТАНТЫ ВЫБИРАЛИ религию удобную, умом выбирали, а мы обрели спасительную сердцем.
Спасение меж страхом и надеждой. Страшимся, что по грехам своим погибнем, но надеемся на милость Божию.
Мы любим Бога: Он отец, и мы Его боимся: Он - Бог.
Бога боюсь - никого не боюсь, а Бога не боюсь, всего и всех боюсь.
Строгость к себе, внимание к другим.
Хомяков и Чаадаев так спорили, что прибегали лакеи, думали - господа дерутся. А эти лакеи кто? Ходили в церковь, держали посты?
НА ОДНОЙ СКАМЬЕ в Афинах сидели будущие: Василий Великий (Василиус Мегасиус), Григорий Богослов (Григориус Теологиус) и Юлиан Отступник. Все учились на хорошо и отлично.
СНЫ: СТРУЖКА железная в целлофане проснулась, раскручивается. Кто-то: "Ой, надо "скорую"! Подошла, ощущаю - к пяткам очень горячая кровь.
- Сны бывают годовые, полугодовые, недельные. А праздничный сон до обеда. "Ляжешь спать до обеда, увидишь во сне бабку и деда".
С маленьким перерывом в три дня видел во сне и Солоухина и Астафьева. Солоухин был в очень потрепанном сером пальто. Небрит, прикасались друг ко другу щеками, я ощутил жесткую щетину. Ушел он вниз по широкой лестнице. О чем говорили, не помню.
Астафьева встретил на какой-то платформе, он с кем-то зашел в станционный буфет. Потом ищу его. Проводнику: "Сколько еще поезд будет стоять?" - "Да минут пятнадцать". - "Тут едет писатель?" - "Да". Иду в вагон. Плацкартный. Очень тесно, очень плохо освещено. Так и не увидел больше.
- Муж во сне пришел: "Я слышу, вы тут ругаетесь?" Баба Настя: "Покойники до году слышат. А Бориса, сына, видела веселого. Во сне плясал". - "Ничего не просил?" - "Нет. Веселый".
СДЕЛАЛ ЗАВАЛИНКУ Сразу стали ее разрывать курицы. Петух подолгу стоял. Кошка лежала на песочке. И щенок грелся. Так им всем тут нравилось. А я ее делал для тепла, чтоб зимой снизу не промерзало.
- НИЧЕГО НЕ ЧИТАЮТ? - Ничего. - Это хорошо. Значит, не читают не только хорошее, но и плохое.
КОНФЕРАНС ПЯТИДЕСЯТЫХ: "Дядя Сэм и дядя Смит поспешили, что Иван не лыком шит, позабыли". Далее Иван давал им "по мордам и по зубам", далее следовала мораль финала: "Дядя Сэм уже совсем, ну и Смит уже смердит".
СТАРУХА: МЫ МОРОЗОВ не боялись и зимой без штон ходили.
ОН ЕЕ ЖАЛЕЛ, с вилочки кормил. Конфетку развернет и подаст. А она с другим плелась.
У МИНИСТЕРСТВА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ договор с Министерством торговли: внушать полезность для здоровья тех продуктов, которые надо продать, так как лучших нет. Неужели же лучше маргарин, чем сливочное масло? А вот, доказывали. Еще был какой-то маргуселин. Тоже хвалили в журнале "Здоровье".
НАЧИТАННЫЙ В БИБЛИИ, гордится: "Мне хватает храма в душе, нам же сказано: "Божий храм - это вы". Так что я сам хожу как храм". Считает, что это очень остроумно.
СОБИРАЛИ В ШКОЛУ! Денег ушло как на полсвадьбы.
НАРОДНОЕ ОТНОШЕНИЕ к официальным или общеизвестным текстам, их переделка: "Серп и молот - смерть и голод". "Пролетарии всех стран, соединяйтесь, ешьте хлеба по сто грамм, не стесняйтесь". "Пролетарии усих краин, гоп до кучи!". "В союз нерушимых, голодных и вшивых загнали навеки великую Русь". "Из мертвой главы гробовая змея, шипя, между тем выползала". ""О чем задумался, скотина"?" - седок приветливо спросил". "Я б хотел напиться и куснуть". "Рюмашки спрятались, поникли людики". "Мы идем, нас ведут, нам не хочется". "Мы с тобой два дерева, остальные - пни". "Недаром, едрит твою в дышло, напитан ты был коньяком". "Я б хотел напиться и куснуть".
"Мне все опостыло, такие дела: и жизнь мне не мила, мне Мила мила".
Народные выражения (к слову о доносах): Частушка 34-го: "Эх, Семеновна, юбка валяна, убили Кирова, убьют и Сталина". То есть знали заранее. И петь не боялись.
Сочинил и я в 91-м: "Твой миленок демократ - говорильный аппарат. Ну, а мой, хоть не речист, но зато гэкачепист"
ПРОШЛО, СЛАВА БОГУ, долго длившееся и приносившее страдания родным проклятие профессии - глядеть на жизнь как на материал для писательства. Это ужас - не испытывать чувств, а примерять их к какому-либо рассказу (повести), ужас. Теперь прошло, теперь просто живу. Иногда только, встретив чего-то, услышав, говорю (думаю): "Как жаль, что я не молодой писатель".
Доходит как до утки на седьмые сутки.
Солнце в луже светит ярче, потому что лужа ближе.
- Ну чего тебе желать? Пять гудков, и все с работы.
ГОЛОС
У этой девочки был необыкновенный голос. Талант такой, что слушать, как она поет: "Матушка, матушка, что во поле пыльно?", нельзя было без слез. Или "В низенькой светелке", или "Мне не жаль, что я тобой покинута, жаль, что люди много говорят". А уж как запоет, как ангел: "В горнице моей светло, это от ночной звезды", - это не высказать. Эх, какие мы, ничего даже не записали.
После одиннадцатого поехала в музыкальное училище. Никто ни на грамм не сомневался, что поступит. А на экзаменах провалилась. Почему? Ей даже и спеть не дали. А дело в том, что она в детстве зимой тонула в проруби, испуг получила на всю жизнь. И когда ее перебивали, начинала заикаться.
Ее спрашивают на экзамене: "Что споете"? - "Среди долины ров-ныя". - "Давайте". - Она уже и начала. - "Нет-нет, давайте что-нибудь повеселее". Все! Сбили. Стала заикаться, покраснела, расплакалась, выскочила в коридор.
Загубили великую певицу. Как потом ни уговаривали, никуда больше поступать не поехала. И больше в клубе не выступала. Только дома деточкам, их у нее трое, поет.
ДУХ ЗЛОБЫ гнездится в поднебесном пространстве. Тут нас ожидают мытарства Случайно или нет китайское государство называли Поднебесной империей.
- КЕША НЕ КУРИТ!
Так громко и разборчиво говорил попугайчик, который влетел к нам в форточку. Уж как он выбрал именно ее в двухсотквартирном доме, непонятно. Такая была к нам милость. Я сидел за столом, вдруг в комнате затрещал будто пропеллер и на плечо сел пестрый попугай. Я замер. Он стал небольно теребить за ухо. Мы были очень рады, назвали его Гавриком, приучали к имени, но он твердо заявил: "Смотрите на Кешу, Кеша хороший мальчик!"
Стали узнавать - может, кто его ищет. Но, честно говоря, он был такой забавный, что отдавать не хотелось. Стали узнавать, чем их кормят, а пока узнавали, поняли, что Кеша всеяден. Он клевал со сковородок на кухне, ощипывал цветы на окнах, всюду оставлял следы пребывания. Вроде бы такой был грязнуля, но нет, когда мы завели клетку, стали менять в ней подстилки, Кеша оказался очень аккуратным. Но как же он был влюблен в себя. "Посмотрите на Кешу!" - и надо было посмотреть. В клетке у него был даже колокольчик и зеркальце. Он дергал за шнурочек, колокольчик звенел, мы думали вначале, что нас веселит, - нет, это приходила пора подсыпать ему в кормушку специальные зерносмеси для попугаев. Жизнь у нас получила дополнительные заботы. Кеша не выносил, если в доме слушали кого-то, кроме него. Телевизор он возмущенно перекрикивал и добивался его выключения. Так же и радио.
А у нас был серебристый пуделечек Мартик, который тоже имел право голоса. Любил бегать за мячиком, прыгал, лаял. Но Кеша и этого не потерпел. В два счета научился подражать лаю Мартика. Да. И начинал очень похоже тявкать. Наш Мартик сходил с ума. Легко ли, над тобой издеваются. Кеша и над нами стал шутить: он наловчился передразнивать дверной звонок и звонок телефона. Вот представьте: ночь, в дверь звонят, что это? Ну конечно, кто-то из родни умер, принесли срочную телеграмму. Или телефон трещит еще до рассвета. Вскакиваешь, сердце бьется, только потом понимаешь, что это шуточки Кеши.
Талант он был несомненный. Видимо, он во многих домах побывал, ибо лексикон его был разноплановый. "Курица не птица, баба не человек". Каково это было слушать моей заботливой жене? "Как тебе, Кеша, не стыдно?". Но Кеша быстро зарабатывал прощение. Он садился ей на плечо и шептал на ухо: "Кеша красавец, Кеша хороший, спой Кеше песенку".
Пределом мечтаний Мартика было забраться на диван и просто полежать. Кеша и тут вредничал. Вот Мартик тихонько влез, вот убедился, что его не видели. Он вздыхает, сладко закрывает глаза, тут Кеша пикирует на спинку дивана и верещит: "Не хочу в школу, не хочу в школу, не хочу в школу!"
Вот какая нам загадка: глупый попугай умел говорить, хотя ничего не понимал, а умнейший песик, все понимающий, говорить не мог.
Улетел Кеша по причине того, что приехал наш товарищ. Он был курящий, курил у форточки. А до этого его очень насмешил Кеша, который сообщил, что: "Кеша не курит, курить плохо".
Да, шмыгнул "хороший мальчик" Кеша в форточку. И навсегда. Мы его долго искали, но зря. Очень мы его любили. Мы-то его ничему не научили.
Хотя учили: "Не обижай Мартика, Мартик хороший".
АНГЕЛЫ БОЖИИ служат нам, но как чисто и достойно надо жить, чтобы их ограждающий голос был слышен явно.
- ЭТОМУ КОЛЕ за его вранье на лоб плюнуть, в глаза само натечет.
В столовой плакатик: "Хоть ты зав, хоть ты зам, убери посуду сам".
- Сам я печку затоплю, самовар поставлю. Сербияночку мою работать не заставлю.