РЕПОРТАЖ
Вязкий, как сырое мясо, воздух застревал в ноздрях и не проваливался в легкие. Мелкие насекомые прилипали к лицу и путались в волосах. Мозг измучило слово "гомозиготность", невесть откуда запрыгнувшее в него еще утром, пока чистила зубы. На левой ноге лопнула водяная мозоль. Гом-мммозигггготность. Гомоззззззззз... Хотелось отползти в папоротник и умереть.
И везде эта паутина. Такая толстая, что идущих впереди китайцев отбрасывало назад, когда они не успевали наклонятся. Легконогие китаезы шли шибко, не оборачивались, не пытались убегать.
Тридцатипятилетняя Евгения Власьевна шла сзади всех. Она чувствовала себя пожилым давно не мытым чмом и уже километра три назад перестала снимать с джинсов коричневую паутину. К паутине присобачивались мошки, бабочки, семена травы и прочий хлам, образуя на штанах причудливые неопрятные гербарии.
Китайцев вели на расстрел. Почему нельзя было прям за заставой, где вполне подходящее освещение и место найти тоже навалом? Сама брякнула сдуру: хорошо бы на фоне колючки. Лейтенант сказал - об чем вопрос, пошли сходим. От заставы до ИТС - семь кэмэ. Семь туда, семь обратно.
Обратно не будет. У колючки она выпросит у лейтенанта пистолет и нечаянно прострелит себе ногу. Зигота. Зиготность.
Зигогогогогоготность.
Она прилетела на эту лучшую заставу утром. В сером Ми-8 были еще мешки с крупой, ящики с тушенкой и два Лысых срочника общим весом в одну пограничную овчарку. Какая держава, такие и карацупы. За державу - как обычно, за пограничное пополнение - худое и бледное - радостно. Отожрутся хоть на свежем воздухе.
А воздух был совсем и не свеж. Про такое мокрое трудно вообще говорить "воздух". Три дня тому прошел тайфун, разом вылив на тайгу весь летний запас воды. Влажность сто процентов при тридцати двух в тени - это негуманно. Лучше бы, конечно, отложить до сентября. В августе надо лежать на Шаморе. Логутенко знает. А это не он случайно? - "гамазиготнасть, а-а, гамазигот-на-аа-асть!!!" Мотив похож.
Одуревшее само от себя солнце тучно плавало меж кедров и лиственниц, что твоя рыба-шар за стеклом океанариума. Искало корм. По стволам плелись лианы актинидий. Евгения Власьевна представила себя американским коммандос в джунглях под Сайгоном. Мгновенно запахло падалью, и она стала представлять про другое.
Про Камрань. Панорама белого пляжа Камрани распахнулась за дальними кедрами. Синяя вода была явно перегретой, но это лучше, чем мокрый воздух. И она уже почти начала расстегивать штаны, как чуть не врезалась в спину пограничника с автоматом.
- Медведь вон дохлый, - сказал он, показывая дулом куда-то в папоротник.
Ни Шаморы, ни Камрани, ни детской речки по имени Ишим на свете нет и никогда не было. Дохлые медведи съели прохладную географию, укоризненно обступили со всех сторон, встали плечом к плечу, ни пройти ни проехать. Евгения Власьевна не стала смотреть, как тонкозадых браконьеров тыкали в кусты. Тем более что они опять улыбались. Дебилы, что ли?
- Говорят, не они, - сказал лейтенант. Теперь они шли рядом, начальник заставы и Евгения Власьевна. Лейтенант сорвал на ходу ягоду шиповника, пожевал и выплюнул. Кусочки жеванки попали к ней на джинсы и прилипли к паутине. "Нахера я надела серьги?" - подумала она. Но уже в следующее мгновение мозги зависли, потому что все кластеры опять заполнила гомозиготность.
Когда она прилетела, от белых штанов слепило глаза. Наверное, поэтому лейтенант постоянно глядел ей на майку: зеленый цвет успокаивает. Периодически к ним подходили жизнерадостные крепкоспинные кентавры, спрашивали у командира всякую ерунду и никуда не уходили. Им было интересно, что за баба приехала к начальнику заставы. Неженатый 26-летний старлей стеснялся, что Евгению Власьевну могут принять за его бабу, хотя она и ниче: сиськи, все такое. И не сильно старая. Но все равно как-то, фиг его знает. При этих не надо.
Евгения Власьевна дождалась, пока число загорелых жеребцов с мускулистыми руками станет подходящим, нежно взяла старлея под локоть и развернула его по направлению к зданию. Он дернулся, крикнул "это журналистка из газеты! этой...!" и пошел рядом покорно, как корова, и так же, как корова, при этом сопел.
Старлея звали Вова. Под защитой синих стен кабинета 2X2 он сопеть перестал, зато начал выпендриваться, выкладывать на стол пистолет и распространять обаяние.
Отчества Вова не запомнил, а "Евгения" как-то не выговаривалось, поэтому он называл ее "Смотрите" и "Знаете". Раз двадцать в минуту: "Знаете, а чего вы на той неделе не прилетели, у нас шесть штук нарушителей было? А щас тока два". "Смотрите, номер заставы нельзя в газете писать, тока название!" Вдобавок она оказалась такая классная, блин, сиськи сиськами, но двухсотграммовая банка нескафе, но два блока золотой явы, да ради такого корефана можно все что угодно, блин, все что угодно!
Для начала Вова похвастался нарушителями Ли Бан Во и Мин Чень Ю. Они сидели в камере. Евгения Власьевна с минуту глядела в незастекленный глазок, удивляясь врожденной буддистской способности так внимательно рассматривать пальцы на ногах. Потом догадалась, что китайцы просто спят сидя: их разбудило бряцание замка, они вскинулись и повернули головы на звук.
- Женьшень копали, забыл сказать, - сообщил Вова.
В камере, несмотря на открытую форточку, слегка пахло зверинцем. Строго говоря, помещение не было камерой: просто маленькая комната с нарами вдоль стен. В окне - сетка от кровати. Сетка панцирная, мелкая, чтобы Ли Бан Во и Мин Чень Ю не просочились на волю.
Евгения Власьевна навела объектив на узников, стараясь выбрать правильный ракурс: и чтоб китайцы, и чтоб окно не слепило, и чтоб угол сетки видать. Китайцы залыбились, как на семейном фото. Евгения Власьевна показала жестами, что улыбаться не надо. Азиаты пришли от жестов в такой восторг, что пришлось ждать, пока они успокоятся.
Она снова нацелилась камерой, и снова радость китайцев стала неописуемой.
- Они все любят фотографироваться, - сказал Вова.
- Как им сказать, чтоб не улыбались? Мне серьезные фотки нужны.
Вова тут же проговорил что-то по-китайски, и Евгения Власьевна вздрогнула от уважения. Китайцы не улыбались.
Она навела объектив, и лица арестантов тут же расползлись по горизонтали.
- У них рефлекс, что ли? - спросила она.
- Ага, - сказал Вова радостно. Китайцев пока оставили.
Второй раз попили кофе. Вова рассказал, как минувшей ночью, по сработке, задерживали Ли Бан Во и Мин Чень Ю. Евгения Власьевна записала. Потом Вова навел еще кофе и наврал три героические истории. Одну Евгения Власьевна записала, две другие слышала год назад на другой заставе. Сходили на питомник. Две овчарины дрыхли за сеткой в тени сарая, который был их зимним убежищем. Вова здоровски свистнул, псины вскочили и дурнины залаяли на Евгению Власьевну. Она сфотографировала собак. Потом - кентавров за разными занятиями. Поговорила с ними. Они дыбились, как китайцы, но на вопросы про житье отвечали четко. Им тут нравилось.
Солнце карабкалось к полудню.
- А вы у нас долго пробудете? - спросил лейтенант, глядя на зеленую майку.
- Вертолет вечером. В отряд с вашими нарушителями, оттуда поездом во Владивосток, - ответила она.
- А-а, - сказал Вова, - пойдемте их опять фотать? Евгения Власьевна стряхнула соринку с джинсов. Посмотрела на небо. На Вову.
- Мне бы момент задержания сфотографировать. Зачем вообще мне их рожи?
- А, это типа чтоб экшн, да? Знаю, мы телевизионщикам делали тоже кино. В апреле.
- Ну, - сказала Евгения Власьевна. Вова почесал глаз:
- Сделаем!
Евгения Власьевна вышла, достала из сумки газету, расстелила ее на бочке из-под ГСМ и села сверху. Солнце залезло на макушку сухого кедра и распустило плавники. Хотелось курить, но было лень.
Китайцев вывели наружу и велели заложить руки за спину. На ржавой бочке сидела белая мадам с фотоаппаратом, и они засмеялись. Лейтенант Вова что-то рявкнул по-китайски, нарушители присмирели, но было понятно, что ненадолго.
- Им смешно, что их женщина будет фотографировать, - пояснил деликатно Вова.
- Давайте, я вот здесь встану, вот отсюда буду снимать, а ваши бойцы как будто их только что задержали. Как-нибудь пусть согнут их не больно, и пусть себе ржут на здоровье. Может, не видно будет.
Так и сделали. Пограничники, гогоча, одели свои военные рубахи, заломали хихикающих китайцев и добросовестно зафиксировали их в позе "попался, сволочь". Евгения Власьевна принялась снимать.
На нее было интересно смотреть. Она корячилась так и эдак, ближе, дальше, слева, справа, снизу, сверху, наискосок и по всякому. Профи.
Только все зря. В кадре поочередно оказывались:
1) любопытная овчарочья харя;
2) бочка ГСМ;
3) китайские смайлы;
4) кирпичная стенка жилого корпуса заставы;
5) алюминиевый таз с картофельными очистками;
6) палец Евгении Власьевны.
- Не мой сегодня день, - повесила она камеру на плечо, - видно же, что постанова.
Китайцы сели на землю. Белая мадам не знает, чего хочет. Вова сильно желал помочь, но не представлял, как.
- Может, возле колючки их это самое? - спросила она.
- Об чем вопрос, - сказал Вова.
Евгения Власьевна хлопнула в ладоши и сказала "yes".
- Мужики! - возбужденно крикнул командир, убегая куда-то за угол. - Эй!
- Долго идти? - спросила она, когда он вернулся.
- Да нет, - сказал Вова, потом помолчал, хмыкнул и добавил: - я этим сказал, что расстреливать их будем. Штоп не лыбились.
Евгения Власьевна подумала, что Вова, пожалуй, перестарался, но промолчала.
Ли Бан Во и Мин Чень Ю были сосредоточенными, но не расстроенными. Может быть, они не поверили в злой умысел русского командира, а может, им было наплевать. Расстреляют да и ладно. Меньше забот.
Евгения Власьевна поняла, что дело дрянь, как только ступили в тайгу. Примерно через километр быстрого ходу она решила уточнить, сколько же все-таки до колючки. Рассчитывала услышать "еще столько же", а услышала то, что услышала.
Гмммммммммммзззззззззззззггггггггггггг.
- Володя, вы не помните, что такое гомозиготность? - спросила она.
- Это из ботаники, да? - ответил Вова.
Еще до медведя сбился носок в кроссовке. Поправлять - надо останавливаться и нагибаться. Останавливаться - надо орать, чтоб подождали. Нагибаться - вообще ужас. Она решила, лучше пусть так.
Дошли одновременно: обожравшаяся рыба-шар - до середины неба, люди - до колючей проволоки. К самой колючке подходить не стали, тем более, КСП. Хватит, и так видно, что государственная граница.
Евгения Власьевна села на землю и навела объектив на проволоку. Китайцев поставили спиной к нужному фону и показали им автомат. Ли Бан Во и Мин Чень Ю засунули руки в карманы портков и стали смотреть в небо. Пять кадров.
Евгения Власьевна сделала рукой, и пограничники поймали нарушителей. Семь кадров сидя, семь кадров лежа.
Потом она встала на колени и подползла с левого краю. Пять кадров. Переползла правее. Пять кадров. Уперлась руками в землю и постояла в коленно-локтевой позиции. Минуту. Не больше.
- Пошли назад? - сказал Вова.
Из обратной дороги она запомнила только обонятельную ассоциацию с Мейлером.
Минут через сорок после возвращения на заставу участники похода вышли играть в волейбол. Звали ее. Она отказалась. Вова мужественно оставался рядом до самого вертолета.
Ей повезло. Вертолет, севший в отряде всего на часок, летел во Владик с какими-то двумя подполковниками. Они всю дорогу спали, но от площадки до дома довезли на встретившем их джипе.
Она плавала в ванне, а вокруг плавали мелкие насекомые. На кафельном полу валялись грязные джинсы и зеленая майка. Было хорошо, как в Камрани.
Через полчаса, уже засыпая и сладко подтыкая подушку, Евгения Власьевна вдруг вспомнила, что что-то забыла.
Снять серьги.
Да. Но что-то еще. Что-то еще.
Чего-то не хватало.
- Гомозиготности, - поняла Евгения Власьевна и уснула.
УРОКИ РУССКОГО ЯЗЫКА
Посвящается X.Т.
ПРОСЬБА РАССМАТРИВАТЬ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ ДАННОГО ТЕКСТА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Автор
Получила от Аськи долгожданную мессагу. Она ленивая: считает, что проще позвонить, чем написать, но звонить дорого, поэтому связь у нас с нею большей частью ментальная. А тут написала. Говорит, в Швейцарии выпал снег: "Каккое хуевое у нас лето!".
"Хуевым летом" она обязана мне. Нет, честно. Если б не я, она бы никогда не узнала, как называется время года со снегопадом.
Аську по правде звать Астрид. Она русофилка: сына вот назвала Юрием. Юрий Хугович. Похож на солнечного ангела, она мне фотки присылала аттачем.
Мы познакомились с ней... Хочется сказать, еще до революции. Но я действительно не помню, что еще было знаменательного в 93-м году, кроме эпопеи под названием "Богатая тетя из Швейцарии". В жизни не жрала столько сервелата, как в те три недели: я покупала горячий хлеб в пекарне поблизости, а она - дорогую сухую колбасу в дорогом магазине. Все это дело мы запивали крепленым молдавским винищем и пели на два голоса "Эври дэй ай спенд май тайм дринкин вайн филин файн".
Она хотела посмотреть в России что-нибудь "настоящее". То есть посетить какую-нибудь забытую Богом дыру, не похожую ни на Москву, ни на Питер. "Приезжай", - сказала я. "Как я тебя буду узнавать в аэропорту?" - кричала она в трубку. "Я лысая, на костылях, у меня нет одного глаза, а в руках я буду держать букет подсолнухов". "Гут", - согласилась она, тактично выдержав паузу. Когда я ее встретила, она посмотрела на меня с уважением: "ты шутила про подсолнухи!". "А как насчет всего остального?" - озадачилась я, но промолчала.
О, она уже тогда хорошо говорила по-русски. Единственное, что отсутствовало в ее лексике, это матюги. Не выучилась. То есть введение в теорию ей кто-то преподал, но закрепить знания Астрид еще не довелось. Помочь восполнить этот пробел она меня и попросила. Причем, очень настойчиво и аргументированно: "Тебе надо быть гуманной. Ты знаешь, в России я могу попасть в плохую ситуацию", - убеждала она меня в несколько заходов. И все-таки первый урок низкой лексики случился экспромтом.
Астрид обидели в трамвае. Она вообще любила мотаться по нашему феодальному городишке в одиночку. "Ты знаешь, одна злая женьчина меня сильно толкнула и сказала мне "корова", - сообщила она, ввинчивая штопор в пробку бормотухи. "Надо было послать ее куда-нибудь", - опрометчиво брякнула я.
- Да!!! Я хотела ей сказать идти, но не знала, как правильно, если женьчина, то ей надо идти на хуй или на листу? - укорила она меня вопросом. (Кстати, с ее легкой руки я с тех пор в словосочетании "иди на хуй" также делаю ударение не на предлог, а на существительное. Грамматически это более верно: аналогии - на ум, на бровь, на глаз и т.д.).
Я машинально поправила: "не на пизду. а в пизду". И разъяснила, что директория отправки на/в половые органы задается без учета тендерных признаков и что оба термина в данном случае абсолютно эквивалентны, хотя первый носит более категоричную форму, в то время как сама фонетика второго делает посыл традиционно менее обидным.
- Ты очень умная, - изрекла Астрид, - я сейчас все буду писать в свою тетрадь.
Я было подумала, что это под... то есть, ирония. Но нет. Тетрадка оказалась тут как тут. Толстая такая, на обложке печатными буквами нарисовано: "РУССКИЙ ЯЗЫК". Астрид открыла ее где-то в самом начале, хотя тетрадь была исписана почти полностью. Вижу, что страница заполнена сверху чем-то похожим на словарь, дальше - пусто. Любопытствую. Читаю.
ХУЙ - (немецкий перевод)
ПИЗДА - (немецкий перевод)
ЕБАТЬСЯ - (немецкий перевод)
ЖОПА - (немецкий перевод).
Угодившая в такую суровую компанию жопа меня и доконала. На нее было просто жалко смотреть. Я завалилась на палас и принялась ржать, дрыгая лапками. Астрид озабоченно спросила, хватит ли на все это дело оставшегося пол-листа.
- Хрен там хватит! - гоготала я еще пуще.
Она попросила серьезности. Я постаралась изо всех сил. Оторжавшись, вытерла слезы и встала с паласа, бормоча "это просто пиздец какой-то". Астрид хищной птицей схватилась за карандаш:
- Как ты сказала? Пиздец какой? О, это слово я часто слышала в Москве! Это сленг?
- Да, - говорю, пытаясь нормализовать дыхание.
- Давай будем писать.
- Пиши: П, И...
- О, я может быть знаю, что это. Это значит хуйня? Синоним, да?
Я вернулась на палас.
- Не, антоним, - говорю минут через пять, вытирая слезы и кое-как поднимаясь.
- О-о?!
- Ну, понимаешь, - ищу я, как лучше объяснить, - словом "хуйня" люди обозначают свое отношение к ситуации или предмету, которые субъективно не имеют большого значения, или смысла, или последствий, понимаешь? Нормативные синонимы хуйни - ерунда, чепуха.
- Да, - говорит, - очень ясно. Пиздец - это антоним, обозначает что-то великое, да? Есть большое продолжение, да?
- О Господи, нет, - я на всякий случай сползла на палас, но ржать уже не было сил, - или да?... "Пиздец" - это "капут", понимаешь?
- Какой страшный русский язык, - вздохнула Астрид, склонилась над тетрадкой, что-то старательно там изобразила и провела линию.
- Гляди, я корректно написала?
Я заглянула в тетрадь и без разговоров легла на пол. После "ЖОПЫ" в словарике появилось слово "ПИСТЕТС", красиво подчеркнутое зеленой пастой. "Я сейчас ебнусь", - сложилось в моей голове, но я мужественно прикусила язык.
А все-таки Аська - молодчина: лексику хорошо усвоила Уже готовясь покинуть Россию и с сомнением глядя на свою поклажу, она сказала, что "рюкзак получился - пиздец". Потом подошла к рюкзаку спиной, влезла в лямки и, водрузив его в полупрыжке на плечи, с облегчением резюмировала: "Хуйня. Нормально".
"Моя школа", - мельком подумалось мне. Я уже не смеялась. Я ревела в три ручья, посему как была уверена, что больше никогда с нею не увижусь.
ЧЕРНЕНЬКИЕ ШТУЧЕЧКИ
CRASH VICTIMS
Баба Катя, возвращаясь из лавки с полными сумками еды, остановилась на полосатом месте дороги, чтобы посмотреть влево. Оттуда никто не ехал, и баба Катя стала переходить. По законам ПДД, теперь за нею было преимущество, и именно его неоспоримость сделала бабу Катю виктимной. На середине дороги она не стала смотреть вправо, а как раз справа в этот момент очень быстро ехала красная машина, похожая на пожарную, только гораздо меньше и без лестницы, производства корпорации "Субару", модель "Форестер", 1999 года выпуска, объем двигателя 2,8 мл. куб., полный привод, блокировка, турбонаддув, два аэрбэга, салон "люкс" светло-серый велюр. Все эти детали баба Катя разглядела в последний момент своего существования, прекратившегося ровно через 1/8 секунды после того, как защищенный хромированной дугой бампер "Форестера" устранил с проезжей части препятствие.