Для нее не было ничего важнее возрождения. Сердце говорило, что всему причина - любовь к нему. Она игнорировала червячок сомнения, грызший ее по ночам, говоривший, что она саботирует свою жизнь, две жизни на самом деле - одну, которая осталась в Клермонте, вторую - которую построила здесь, Джио был ее единственным якорем. Если она потеряет его… Этого не произойдет, так что не стоило и думать об этом. Что с того, что Джио - это все, что у нее есть? Что с того, что он ее единственная опора? Что с того, что, если убрать его из уравнения, ничего не останется? Разве не для этого нужны настоящие отношения?
Каждый день Джио баловал ее розами, конфетами, духами или спонтанными поездками, походами в спа-салоны или уютные кафе, катанием на лодке. Вивьен не знала, откуда у него деньги на все это. Он был хорошим врачом, но не мог зарабатывать столько, чтобы покрыть такие расходы. Однако спрашивать она не собиралась. После отказа от работы ее накопления начали таять. Она не понимала, сколько потратила за это время под влиянием эмоций в попытке разобраться со своими чувствами. Вивьен глупо распоряжалась деньгами, когда их было много, и сейчас страдала из-за этого. Но Джио, казалось, не переживал. У меня есть он. Остальное не имеет значения. Он никуда не уйдет.
И это было приятно - не строить крепость хоть раз. Они были неразлучны и неуязвимы. Пара, у ног которой мог быть весь мир.
* * *
Какое-то время жизнь была безоблачной. Вивьен знала, что воссоздаст все, чего ей не хватало в детстве: уверенность и безопасность. Она только хотела, чтобы Джио согласился съехаться с ней. Она не давила, просто предложила раз или два, но он сразу сказал, что это плохая идея. "Почему?" - спросила она. Он не ответил. Всегда находилась какая-то отговорка - не самое лучшее время, он не может найти арендаторов для своей квартиры, нельзя ли подождать еще немного? Однако все это не имело смысла. Джио проводил большую часть времени у нее и казался влюбленным сильнее, чем когда-либо.
Но все же она начала беспокоиться, что он не приглашает ее к себе домой. В первые дни ей это показалось странным, но Джио всегда умел отвлечь ее внимание то поцелуем, то взглядом в глаза, и она откладывала выяснение на потом. С течением времени подозрения Вивьен усилились, заставляя сомневаться, вызывая вопросы и страх, что все снова может обратиться в прах. Она не понимала, почему он скрывает. Мучительная паранойя росла, и вскоре ее стало невозможно игнорировать. Когда он сказал, что они больше не могут встречаться по пятницам, пятницы должны быть его личными днями, она поставила вопрос ребром. Если Джио нуждался в пространстве - ладно. Но он должен быть честным с ней.
- Мне не нужно пространство, - сказал он, но его лицо потемнело, - я без ума от тебя, Вив.
- Тогда что происходит?
- Ничего. Просто изменилось мое расписание в больнице.
Она не поверила. Но подозрения были страшнее, и она не хотела вынуждать его сознаваться. У него роман? У него другая? Эта мысль ужасала ее. Что я буду делать без него? От мыслей о другой женщине она похолодела.
Нужно было выяснить правду. В следующую пятницу она подъехала к его дому, припарковалась напротив и стала смотреть на окна, обхватив руль руками.
Лжец.
Столько времени в больнице. Так почему же в окнах горит свет? Почему его блестящий "крайслер" был припаркован у дома? Вивьен знала. Он не был на работе. Он был там с какой-то женщиной, особенной настолько, что ее можно было привести домой. И сейчас они занимались любовью на простынях, на которых Вивьен никогда не спала. Они ужинали за столом, за которым Вивьен никогда не сидела. Принимали душ в ванной, в которую Вивьен никогда не входила.
Как он мог? Как он мог так с ней поступить?
Даже невзирая на доказательства, Вивьен не могла принять этого. Джио любил ее. Он не был таким, как остальные.
Они были любовниками, но ведь они были и друзьями.
Друзья не поступают так друг с другом, не так ли?
Минуты шли, пока не превратились в час. Или два. Она перестала следить за временем.
Вивьен все еще наблюдала за домом. Пока наконец кое-что не произошло. Около десяти в окне наверху появилась фигура. Женщина исчезла так же быстро, как и появилась. Костяшки Вивьен побелели. Слезы сменились яростью.
Она распахнула дверь машины.
Я поймаю их вместе, а потом выбью его чертовы глаза.
В бешенстве она перебежала через дорогу, мимо ворот, мимо его драгоценной машины, борясь с искушением поцарапать ее ключами, но решила сделать это на обратном пути и ударила кулаком в дверь. В голове она прокручивала все, что скажет предателю. Кто это? Кто она? Кто-то, кого я знаю?
Но правда ошеломила Вивьен.
Она не могла и подозревать, кем окажется эта женщина.
Глава пятнадцатая
Италия, лето 2016 года
Максимо Конти не журналист. Мне не сразу удается осознать это, даже несмотря на то, что все, что он говорит, касается замка Барбаросса, а не меня. Я все жду, когда он заговорит о моих делах. Он местный, хотя и хорошо говорит по-английски. Его каштановые волосы ниспадают на лоб, а ямочка на подбородке делает моложе, чем он, вероятно, есть. Отмечаю мягкость его футболки. Жду, когда он скажет: Я все знаю о тебе, и вот условия сделки… Но он не говорит.
- Вы - Люси, - говорит Макс; заметив мое напряжение, он продолжает: - Не бывает так, что вы работаете в Барбароссе, но никто не знает вашего имени.
Он заказывает нам выпить. У него широкие темные руки, загрубевшие от работы. Этот человек явно не офисный работник, и уж точно не похож на наемного писаку из Лондона.
- Полагаю, это звучит… - он делает паузу.
- Жутко? - подсказываю я.
Макс неуверенно улыбается:
- Я видел вас в библиотеке.
- Вы следили за мной.
- Я хотел с вами поговорить.
Я перевариваю полученную информацию, пытаясь поверить, что он не тот, за кого я его приняла. Макс наполовину англичанин, наполовину итальянец. Его тетя работала в Барбароссе - он грустнеет, когда говорит об этом, поэтому я осмеливаюсь предположить:
- Вы хотите, чтобы я ушла, а она вернулась? В этом все дело?
Он неподдельно удивляется.
- Нет, - говорит он после короткого молчания. - Моя тетя умерла.
- Извините, - мне становится неловко. - Я просто предположила.
Он машет рукой:
- Да все нормально.
Я расслабляюсь, когда приносят напитки.
- Лимончелло. - Макс касается своим бокалом моего. - Все лимоны здесь из окрестностей Барбароссы. Съешьте один прямо с деревьев. Попробуйте разорвать его, съешьте целиком, вместе с кожурой.
Напиток сладкий, пряный и крепкий. Алкоголь ударяет в голову.
- У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.
- Какая?
Макс скептически приподнимает бровь, и я догадываюсь, что он видел меня в библиотеке, где я так жадно изучала архивы в поисках грязных подробностей, что даже не заметила его. Видимо, этот красивый итальянец наблюдал за мной все это время. Мне стыдно за свое поведение. Разве Вивьен не имеет права скрывать свой скандал, как я скрываю свой?
- Там вы не найдете то, что ищете. - Макс проводит рукой по волосам; у него квадратные, коротко обрезанные ногти.
Пытаюсь понять, кого он мне напоминает. В нем есть что-то простое и здоровое. Он выглядит как чей-то старший брат, в которого влюбляешься в двенадцать лет.
- Вы читали заметку в La Gazzetta? - продолжает он. - Когда-то кто-то знал, что произошло в том доме… но сейчас выяснить это невозможно. Моя тетя была одной из тех, кто знал. Она знала все о Вивьен, они были лучшими подругами, и она все время была там с тех пор, как Вивьен и Джио приехали из Америки. Но она никогда мне не рассказывала. Когда Джио уехал, она никогда не говорила о причине отъезда.
- Почему вы говорите мне все это?
- Потому что это важно. - Макс очень серьезен. - Моя тетя была важна - для меня, я имею в виду.
Он делает паузу, чтобы решить, может ли доверять мне.
- Она вырастила меня. Мои родители были совсем молодыми, они разбежались вскоре после моего рождения, и моя мать пристрастилась к наркотикам. Тетя забрала меня. - Он говорит об этом спокойно, как будто пересказывает ничего не значащие подробности. Это не попытка поделиться болью и не запрос на сочувствие, просто пересказ. - Она рассказывала мне истории о Барбароссе. Они звучали как сказки - большой замок и богатая семья, живущая в нем. Иногда мне было страшновато представлять себе такой огромный дом. Я боялся, что тетя потеряется в нем и не сможет вернуться домой. Заблудится в лабиринте и не найдет выход… Все это пугало меня. Она была для меня всем. Барбаросса всегда был тайной для меня… А также местом, которое забрало мою тетю. Она умерла там, с Вивьен.
Я слушаю, как незнакомец делится со мной своими секретами, и пытаюсь угадать, что он за это захочет.
- Когда? - спрашиваю я.
- Пять лет назад. Обширный инфаркт, прямо там, в особняке. Вивьен нашла ее и вызвала скорую, но было слишком поздно. Парамедикам удалось стабилизировать ее состояние, но этого хватило только до больницы. Больше они ничего не могли сделать. Она умерла через несколько часов. - Макс наклоняется вперед, подбирая слова. - Я примчался так быстро, как только смог. Люси, я был с тетей, когда она умирала, - и прямо перед смертью она сжала мою руку и сказала, что у нее есть одно желание и ей не будет покоя, пока оно не исполнится. Она умоляла попросить Вивьен Локхарт простить ее.
- За что?
Макс пожимает плечами:
- Это все, что я знаю.
- И вы хотите, чтобы я это выяснила.
Макс гладит край стакана пальцем.
- Тогда я не придал значения ее словам, был слишком подавлен. Но потом… Я не могу об этом забыть. Я должен знать, что она имела в виду. За что ей нужно было извиниться?
- Почему вы не пытались выяснить это раньше?
- Я пытался. Но Барбаросса - закрытое место, как вы знаете. Я решил было, что Вивьен точно возьмет меня на работу, когда узнает, кто я. Но вышло наоборот. Потом я говорил с девушкой, которая работала до вас, но она не была осторожна. Начала задавать вопросы. Стала наглеть. И Вивьен уволила ее прежде, чем у нас появилась зацепка. - Он садится ближе и продолжает: - Люси, как моя тетя меня умоляла… Я не могу это описать. Она была в отчаянии, это было очень важно для нее. Я не могу об этом забыть. Не могу.
- Так почему бы просто не передать извинения и не покончить с этим?
Макс качает головой:
- И все? Оставить все и отступить? - Он повышает голос. - Чем больше я узнаю о хозяйке того дома, тем меньше она мне нравится. Я не попрошу прощения ни за какой поступок тети, пока не узнаю, что это было. И раз Вивьен Локхарт отказалась встречаться со мной и говорить, почему я должен идти туда и говорить то, во что не верю? Кто знает, сделала ли моя тетя что-то плохое? Она дала мне все. Я должен во всем разобраться. Я стольким ей обязан.
Он останавливается, поняв, что, возможно, сказал больше, чем было нужно, но я вижу, что он за человек. Его слова убеждают меня, и я ему верю.
- Ваша тетя уже была там, когда туда приехала эта троица? - спрашиваю я.
Макс кивает:
- То есть вы уже знаете о сестре.
Сестра…
Я представляю себе Барбароссу таким, каким он, должно быть, казался Максу в детстве. И да, это место может пугать. Иногда я нахожу замок прекрасным, иногда, когда солнце садится, он выглядит чудовищным громоздким пятном в окружающем пейзаже. Закрытая крепость… Но я-то внутри. Я проникла за стены.
- Послушайте, Макс. Я хочу помочь вам. Действительно. Но я не могу в это ввязываться. Это место нужно мне. Мне жаль, что с вами это произошло, и я желаю вам добра, но не могу рисковать, как девушка до меня. Я не хочу быть отослана домой. Уж лучше здесь, правда. Меня наняли для работы, и мне стоит просто делать ее.
Конец я опускаю, незачем говорить, что я настолько увязла в неприятностях до отъезда из Лондона, что добавлять их себе здесь было бы сумасшествием. Я благодарю его за выпивку и поднимаюсь, чтобы уйти.
- Существует ключ от всех дверей, - говорит Макс и, к моему удивлению, берет меня за руку. В его глазах горит решимость, которую мне не погасить. - Он спрятан за выступом камина в бальном зале. Тетя рассказывала о нем. Она описывала каждый угол в Барбароссе, каждый коридор, каждую трещину, пока я не засыпал. И он до сих пор мне снится. Но ключ все еще там - я знаю это. И он открывает все двери. Даже на чердак.
Я хватаю сумку. Хочу повторить свой отказ, но язык не слушается меня.
* * *
Той ночью я не перестаю думать о словах Макса. Время приближается к часу ночи, потом к двум и трем, а я не могу уснуть. Стены замка будто перешептываются, насмехаясь надо мной, дразня меня своими секретами. Вставай, - говорят они мне. - Посмотри, посмотри, посмотри… Я не могу не думать о ключе в бальном зале. Ты здесь ни при чем, - убеждаю я себя. Но чем глубже ночь, чем выше луна и чем ярче пятна ее света на полу сиреневой комнаты, тем мне тревожнее.
Я вспоминаю звуки, которые слышала наверху, - что-то тащили по полу в темноте.
Когда я прижала глаз к замочной скважине, темнота поразила меня. Я никогда не думала о темноте как о чем-то тяжелом. Но там, наверху, там…
Я смотрю на часы - 3:12.
Меня мучит жажда. По крайней мере так я объясняю себе, почему поднимаюсь, сбрасываю простыню и ставлю голые ноги на холодный пол. Я выхожу в коридор, спускаюсь по лестнице в блестящий мраморный холл, открываю кран и набираю воду в стакан. Не возвращаясь в постель, открываю дверь и гляжу в ночь - черную и беспросветную, видны только верхушки кипарисов, тянущихся к звездам.
Я обуваю сандалии и ступаю на гравий. Как всегда, я отвожу взгляд от фонтана - от него меня бросает в дрожь: каменная рыба с ее иссохшим ртом. Я не знаю, куда иду, и мне приходит в голову, что похожа на лунатика, но я чувствую, что не сплю. Дом отражается в мелкой воде фонтана, и я смотрю на него поневоле. Почему они не уберут эту штуку? Дойдя до аллеи, я поворачиваюсь лицом к зданию и поднимаю взгляд вверх; прохладный ветерок с запахом лимонов щекочет мою шею.
Не смотри. Смотри. Не смотри. Смотри.
Я смотрю в окно чердака - за оконным стеклом проплывает черная фигура. Я замираю. Это летучая мышь, вот и все. Больше ничего не может быть - ничто живое и ничто мертвое не может двигаться там. Это не человек. Просто летучая мышь. Я вспоминаю голос, зовущий меня по имени в бальной зале. Меня охватывает страх, и я спешу вернуться. Перед глазами лицо Макса.
Как моя тетя меня умоляла… Я не могу это описать…
Я босиком взбегаю по лестнице, и портреты из-под чехлов наблюдают за каждым моим шагом, на одном из них - человек в красном блейзере, огнем горящем на фоне леса. Наверное, он - муж Вивьен. Или был им. То есть вы уже знаете о сестре. Не знаю, что заставляет меня передумать, но я поворачиваюсь и иду вниз. Дверь, ведущая из холла в бальный зал, приоткрыта. Я проскальзываю внутрь, сама удивляясь тишине и легкости своих шагов. Дом глубоко спит.
Если Адалина проснется и увидит меня, уволит немедленно. Но я уже не контролирую себя. Меня будто ведет кто-то, заставляя протянуть руку, тонкую и бледную, - это уже не мои пальцы, они принадлежат другой женщине, сумасшедшей, а я просто стремлюсь вперед, как бабочка к огню.
Во всяком случае, я знаю, где искать. Если там ничего не окажется, я забуду о Максе.
Аккуратно, с ловкостью, которой не замечала у себя раньше, я скольжу пальцами под выступом. Не знаю, на что я надеюсь. И вдруг чувствую его.
Рука нащупывает что-то, что невозможно ни с чем спутать. Ключ.
Так просто… Холодный, тяжелый, дарящий обещание важных открытий, он лежит в моей ладони. Выхожу в холл, сердце бешено колотится. Я могла бы пробежать марафон сейчас. Все чувства обострены, слух улавливает малейший шорох, глаза привыкли к темноте, мышцы полны силы.
Я знаю, куда идти.
Поднимаюсь по лестнице - один пролет, второй, третий - до самого чердака я крадусь как кошка. Здесь очень свежо, мои босые ноги касаются камня, но я не боюсь холода. Ключ дрожит в руке и кажется живым, как бабочка, которую я поймала в кустах сирени в мамином саду, когда мне было восемь. Он хотел, чтобы его нашли, чтобы им воспользовались, ему не терпится рассказать о тайне, и он входит в замочную скважину так, будто ждал этого.
Тихонько хрустит ржавчина, ключ поворачивается. Я жду скрипа, но его нет.
Я смотрю в пустоту, покрытую вековой пылью. Это похоже на посещение могилы, но я продолжаю идти. Кажется, что кто-то подталкивает меня в спину. Когда глаза привыкают к темноте, в пятне тусклого лунного света я замечаю свечу на полке, наполовину оплывшую, а рядом - коробку спичек. Зажигаю одну.
Тени колышутся. Вот окно, в которое я только что смотрела с улицы. При воспоминании о темной фигуре по спине пробегает холодок, я жду, когда в дверном проеме покажется Вивьен или Адалина, но здесь никого нет. Пол, жесткий и растрескавшийся, колет голые подошвы. В самом центре стоит кровать, как-то странно расположенная, как будто она живая.
Откосы крыши свисают так низко, что стоять можно только под верхней точкой треугольника. Один из углов занимают старый сундук и письменный стол, на котором стоит лампа из цветного стекла, покрытого мухами, рядом - запыленная стопка книг в твердом переплете, все на итальянском. На дальней стене висит портрет девочки. На ней белое платье с оборками, светлые волосы заплетены в косички. За ее спиной стоит мужчина. Голубые глаза девочки полны страха. Они следят за мной. Я толкаю створку окна, пытаясь открыть, но она застряла. Атмосфера тяжелая, здесь сразу чувствуешь усталость и необъяснимую вину. За мной словно наблюдает кто-то, свет пробудил здесь что-то. Я чувствую, что конечности немеют от холода. Фитиль вспыхивает и шипит. Желание выбраться отсюда настолько сильно, что я чуть было не ушла, не заглянув в сундук. Он накрыт тканью и перевязан веревкой, словно бочка, в которой спрятано нечто смертоносное, что сейчас бросят в пучину моря с молитвой о том, чтобы оно никогда не вернулось. Я подхожу к сундуку, наклоняюсь и начинаю разматывать веревки. У меня нет времени на раздумья, я точно знаю, что мне нужно. Старые веревки поддаются легко. Ящик сделан из темного дерева, металлическая защелка заржавела. Я нажимаю, чтобы открыть ее, поднимаю крышку обеими руками и долго рассматриваю содержимое: хлопковый солдатик с глупой улыбкой, в яркой куртке и фуражке, игрушечная лошадка-качалка с рассохшейся кожаной ручкой, музыкальная карусель, отвратительно звучащая. Еще невероятно мягкое одеяло, а под ним - сложенный лист бумаги. Разворачиваю его.
Он никогда тебе не достанется. Он всегда будет моим.
Буквы расплываются, чернила выцвели и потемнели, но еще видно, в каком отчаянии и в какой спешке были написаны, будто писал кто-то, утративший контроль над разумом.
Больной. Помешанный. Одержимый.