Недавно, правда, они пили ром с Володей. Безудержно фантазировал тогда Андрей, чувствуя, как из слов рождается красивый мир, и ромовые шпоры только подгоняли - вперёд! вперёд! Однако тогда же и обратил он внимание, что как-то уж чересчур жадно, не по-рыцарски пьёт ром Володя. Другое было у него отношение к спиртному. Андрей мог увлечься очередным враньём, забыть про бутылку, а вот у Володи посверкивали глаза, когда ром наливался из бутылки в стакан, и некоторое разочарование появлялось в них, когда ставилась бутылка на стол. Хотя ром-то ещё не был выпит! Выходило, Володе заранее было мало.
И сейчас Андрей заметил, что разрывается Володя между окном и столом. За окном уже другой дятел, куда крупнее прежнего, можно сказать, зверь-дятел, выколачивал из ствола вредителей. А на столе бутылки, где пока ещё оставалось вино.
- Ну, допьём и пойдём! - несколько раз предлагал Володя, однако Андрей не спешил. Интересно было, какая страсть в Володе пересилит? "Смогли бы меня удержать бутылки, если бы что-то другое вдруг увлекло?" - спросил себя Андрей и рассмеялся, таким смехотворным якорем показались бутылки.
- Почему ты смеёшься? - спросил Володя, единолично наполняя свой бокал.
- Обдумываю тост.
- Ничего, можно и без тоста.
"Не пей, Володя! - едва не крикнул Андрей. - Умоляю тебя, никогда не пей, потому что пропадёшь!" Даже пот выступил на лбу, такого труда стоило сдержать крик. Так впервые открылось то, что впоследствии он назвал господствующим ветром в характере человека, в его судьбе. Что ясно видел Андрей лишь мгновение, но благодаря чему мог в общих чертах предсказать дальнейшее. Он вдруг ощутил страдания Володиных зверюшек - забытых, несчастных, среди пустых бутылок. Ощутил жалкую бессмысленность Володиной доброты, его дара понимать речь животных, несовместимых с зарождающимся господствующим ветром. Бисмарк, Трофим, Дельта и Петька, должно быть, сейчас поёжились под ледяным порывом, хоть и лето на дворе. Животные чувствуют всё.
"Что со мной? - Андрей потёр лоб. - Это не Володе, а мне не надо пить! Хватит… Что за чушь? Что за глупости лезут в голову? - Андрей чуть не расплакался, вспомнив, как преданно смотрел на него Володя во время вечерних бесед, как безоговорочно верил каждому слову… Дружба для Володи была и есть превыше сомнений. - А я… Я… Как мне не стыдно!"
И всё же Андрей наклонился к Анюте:
- Володя любит выпить?
- Один раз как-то пришёл домой пьяный. Отец ему так наподдал!
- Володя! - не удержался, крикнул Андрей. - Дело в том, что… тебе лучше не пить. Я имею в виду не сегодня, а вообще… Потом… Всю жизнь. Ты хоть понимаешь меня?
- А, кстати! - Володя не понимал. Он жадно оглядывал стол. Вертел в руке ножку вновь пустого бокала.
Андрей лишь улыбался, охотно подчиняясь происходящему. Что будет, то будет. Есть прелесть в вольном, непредсказуемом течении времени…
Недавние прозрения уже не мучили. Недавняя беспощадная ясность уступила место плавности. Мысли теперь как бы обтекали острые углы. Хотелось всем говорить только приятное.
- Секундочку! - Андрей выбрался из-за стола, собираясь немедленно лезть в погреб.
- Хватит! Идём гулять! - решительно заявила Анюта. - Всё, идём гулять! Такая погода, а мы, как сычи, сидим в комнате.
- Где это ты видела сычей в комнате? - иронически осведомился Володя. - И вообще, видела ли ты сычей?
- Видела!
- Где же?
- Только что! Здесь. Ты - сыч, - отрезала Анюта и больше не обращала на Володю внимания.
- Идём так идём, - сказал Андрей.
Нетронутый бокал Анюты остался стоять на белой скатерти. А на дереве за окном вновь появился зверь-дятел. Володя гулять не пошёл.
- Я устал… Я посмотрю лучше на дятла… А потом догоню вас. - Володя махнул им рукой, дескать, идите.
- Мы скоро придём, - сказал Андрей.
- Ага… - Володя уставился в окно.
Андрей и Анюта вышли за ворота. Ласковый старик сторож покивал вслед. Грациозно приминая траву, шагала Анюта. Казалось, ничего Анюта не приминает - трава сама клонится и немедленно распрямляется, от её лёгких шагов. Вот и лес начался.
- Направо, - подсказал Андрей.
- Но ведь озеро… кажется, в другой стороне, - Анюта указала на близкую голубизну между деревьями. - Или мы идём не на озеро?
- На озеро. Только на другое.
От солнца, от клубники, от красного вина и волнения чёрными сделались губы Анюты.
Андрей почувствовал, что дрожит. Что будет? Золотоглазая Анюта шагала впереди по траве, изредка оборачиваясь.
Как долго ждал Андрей этого дня! Как ждал его одинокими вечерами, глядя в небо, где звёзды выкладывали зелёными точками профиль Анюты. Жёлтые мудрые страницы, помнится, перелистывал Андрей, но и там одно слово: "Анюта… Анюта… Анюта…"
- Как же ты угадал, что в коробке? - привёл его в себя голос Анюты. - Ты… в самом деле ясновидящий?
- Сейчас… - Андрей почему-то задыхался, - это не имеет значения… Сейчас мы оба ясновидящие. Слышишь, оба! - Он не понимал, сам ли это говорит или же повторяет когда-то читанное. Странное дело, неба над головой, земли под ногами, Анюты, шагающей впереди, собственного прыгающего от страха и ожидания сердца - всего этого уже было недостаточно. И сейчас Андрей боялся остаться один на один с действительностью. Книги и чужие страсти, ставшие его страстями, и в этот раз не отпустили на волю. Цыганка Эсмеральда почему-то припоминалась из "Собора Парижской богоматери". О, как часто перечитывал Андрей сцену обольщения Эсмеральды капитаном Фебом. Как одновременно переживал то, что чувствовал хмельной развратник Феб, когда его взору представала маленькая грудь цыганки, и что чувствовал спрятавшийся маньяк-священник, безумно влюблённый в Эсмеральду, ненавидящий капитана.
"Но почему именно эта сцена? - растревожился Андрей, давно привыкший, что просто так ничего не вспоминается. - Почему Эсмеральда? Ладно… С огромной натяжкой, конечно, но можно допустить, что Анюта… это Эсмеральда. Но… капитан и священник… Какой гнусный синтез! И… при чём здесь я?"
Тревога, утренняя тревога, которую он, казалось, преодолел, вновь напомнила о себе.
- Откуда эта коробка с шоколадом? - резко спросил Андрей.
- Неужели… ещё не догадался?
- Нет. Откуда?
- А я думала, догадался…
- Ну говори! Не скажешь?
- Не сейчас… Ладно?
Некоторое время шагали молча, Анюта спиной чувствовала огненные взгляды Андрея. Зудела спина. Но Анюта шагала не оглядываясь, зная, что идёт правильно, то есть так, как ведёт Андрей, хоть он и позади, а деревья вокруг росли всё гуще, всё меньше места оставляли в небе солнцу. Лесной полумрак притушил краски, поубавил веселья, покончил с солнечными зайчиками. Вот уже и губы у Анюты стали фиолетовыми. Вот уже и походка Анюты стала напоминать бег преследуемой лисицы.
А Андрей по-прежнему не мог избавиться от мыслей о священнике и капитане. Как чудовищно переплелась их любовь и… погубила Эсмеральду!
"Это вино виновато… - под ноги смотрел Андрей. - Или я схожу с ума. Чего я боюсь? О чём думаю? Ведь я мечтал об этом дне!"
Тронул Анюту за плечо.
- Скажи… Ты… любишь меня?
- Люблю, - шёпотом ответила Анюта. - Теперь люблю…
- Теперь? А раньше? С какого времени это теперь?
- Не всё ли равно… Теперь - значит… уже всё время… - Анюта наклонила голову.
Андрей опустился перед ней на колени.
- Ты… Ты первый раз говоришь, что любишь меня. Это… Это самый счастливый день в моей жизни. Я всё, я навсегда всё запомню! Я не вру, правда.
После этих его слов что-то произошло. Решительно, быстро, не обращая внимания на хлещущие ветки, зашагала Анюта. Андрей понял, что это за решительность.
- Куда? - то ли спросила, то ли вздохнула Анюта.
- Прямо…
Володя, брат Анюты, друг Андрея, был далеко - там, где зверь-дятел вольно летал между деревьям, где старик сторож ласково кивал головой всему, что видел. Володя, наверное, смотрел на дятла и прихлёбывал красное вино, не допитое сестрой, то есть пока ещё сочетал вещи, которые станут в будущем несочетаемыми. Здесь же - Андрей вдруг это почувствовал - мир съёжился, сократился до размеров поступка, предстоящего события. Лесной полумрак, тропинка, горячее дыхание, стремительная лисья походка Анюты… Андрей растерялся. Где белый волк? Где седой старец, рисующий коршуна? Где мир, в котором Андрею дозволено всё? Тысячи раз мысленно Андрей проигрывал то, что должно было вскоре произойти. Тысячи раз… Не учёл лишь одного вечного противоречия, объясняющего отчасти не только всемирную историю, природу искусства и философии, но и каждодневную ситуацию на планете, а именно: в словах человек - один, в делах - совершенно иной. Думает одно, говорит другое, делает третье. По странному закону убывающей правды как бы существует человек, снисходительно удивляясь, отчего, мол, эта правда так бесхитростна и наивна? Отчего беззащитна перед разными там житейскими ходами и комбинациями? Ну не странно ли: все её знают, а живут, будто и не знают…
"Я так долго мечтал… Так долго ждал! Откуда этот страх? Чего я боюсь?" - недоумевал Андрей.
Тропинка вела всё дальше. Чаща сходила на нет, кроны редели, теперь уже пропуская свет. Солнечные зайчики опять запрыгали под ногами. Голубой свет другого, дальнего озера открылся. Лёгкий ветерок рябил воду, чуть склоняя осоку. Две утки, фырча, косо прочертили небо и снова плюхнулись в воду, тревожно закрякали. Анюта удивлённо разглядывала чёрный атлас воды, изредка смущаемый ветром, зелёные листья и жёлтые с кулачок младенца головки кувшинок, соединённые с илистым дном упругими длинными стеблями.
- Какое озеро! Здесь что, никогда не бывает людей? Лето, а никого не видно. Как тихо…
- Тебе нравится? Я рад.
- Смотри, ни одной консервной банки на берегу!
- Здесь и не должно быть консервных банок, - улыбнулся Андрей. - Видишь ли, это заповедник.
- Заповедник? Значит, здесь… звери?
- Ну… Он, как бы это сказать… местного значения. Весной и осенью здесь стреляют уток.
- А… - насмешливым сделалось лицо Анюты. - Начальники, наверное, да?
- Да.
- А ты… Ты рядом, да?
Андрей пожал плечами. Слово "рядом" казалось ему приблизительным и безликим. Он вспомнил, как прошлой осенью они стояли с отцом здесь, на берегу, а две утки летели вдоль камышей, свистя крыльями. То они слегка возносились над камышами, то совершенно припадали к воде. В закатные лучи время от времени врезались утки, и тогда казались отлитыми из бронзы или золота. Не успевала за их полётом жестокая чёрная мушка. Так и не выстрелил отец. Вслед за этой парой вскоре показалась одинокая утка. Она вела себя странно. Пролетала несколько метров и плюхалась на воду, громко крякала, плыла назад, а потом опять летела… Как будто что-то ей мешало улететь окончательно. И действительно, тёмный комочек медленно плыл по течению. То была другая, кем-то подстреленная утка. А живая ждала её, торопила, не хотела бросать… И в этот раз не выстрелил отец. Не очень удачная получилась у них охота.
- …Всё лето озеро в твоём распоряжении, - услышал Андрей голос Анюты, - играешь здесь в пиратов? Такое раздолье, озеро, остров… Здесь только и играть в пиратов. Кто, кстати, тебе больше нравится - Конан Дойл или Стивенсон? Какая у тебя пиратская кличка?
- Кажется, Баррас, - ответил Андрей, - я сейчас уже плохо помню.
- Баррас, - повторила Анюта, - что-то знакомое.
Андрей поразился - закатные утки были точно такого же цвета, как глаза Анюты. О подстреленной утке он думать не хотел. Вдруг стало грустно, как если бы всё уже было известно наперёд.
- Итак, Баррас, бесстрашный корсар, хозяин озера и таинственного острова… Боже мой, что ещё? А у меня была в детстве одна-единственная кукла - Дашка, её потом Дельта изгрызла… Здорово тебе живётся!
- Не жалуюсь, - ответил Андрей, - и никогда никому не пожалуюсь! Вот так! Так уж мне хорошо живётся! Но ты… Ты, конечно, хочешь сказать, что я папенькин сынок, инфантильный, избалованный, сытенький… Что все мне подносят на блюдечке? Что я пижон - придуриваюсь, выпендриваюсь… Мне… Мне будет тебя трудно опровергнуть, но… это не главное. Мне кажется, есть и ещё что-то… Понимаешь?
- Ты путано говоришь, хотя… мне всегда с тобой интересно… - Анюта жадно оглядывала простор, совсем как её брат праздничный стол. - Но ты хоть отдаёшь себе отчёт, что, кроме этой твоей жизни, - Анюта обвела рукой остров, махнула в сторону дачи, - есть ещё совсем другая жизнь, которой живёт большинство. Там всё по-другому. И все мы - там, в ней…
- Не надо меня перевоспитывать, - сказал Андрей, - это бесполезно. Я… никогда не исправлюсь. Всегда буду считать, что хорошо… то, как я сейчас живу!
- Но так нельзя, - прошептала Анюта.
- Можно, можно! - ответил Андрей. - Чушь какая-то. Вроде всё время перед кем-то виноват, кому-то что-то должен. Учительница то стелется, а то вдруг волком зыркнет. Да что такое? Все как сговорились - подталкивают… Мол, виноват, должен! А почему?
- Но так нельзя… - испуганно прошептала Анюта.
- Да почему нельзя? - закричал Андрей. - Почему?
- Не знаю… Знаю, что нельзя! Не могу объяснить…
- А хочешь скажу, почему ты так считаешь? Ты просто мне завидуешь! Только мне не надо завидовать! Это бесполезно! Я…
- Да не завидую я тебе. Наоборот… Вот ты мне о себе рассказываешь, что ты думаешь, что читаешь, как живёшь… А я думаю, господи, да зачем он взваливает на себя какой-то… бессмысленный груз? И главное, какая… какая польза-то от него… этого груза? Да откуда у него времени-то на всё это хватает? Чем он занимается целые сутки? Я бы, наверное, со скуки умерла, вот так целыми днями сидеть и думать, думать… И ведь… всё о себе. Как ты только сам себе не… противен.
- Не надо меня жалеть! - отрезал Андрей. - Всё равно я никогда себе не опротивлю, слышишь, никогда! Потому что… не знаю ничего, что… есть… что более достойно… Я другого ничего не знаю! Я… Я никогда не согнусь! Я ненавижу хлюпиков! Я… всегда буду драться!
- Да за что драться? С кем? - спросила Анюта.
- За себя! - выдохнул Андрей. - Всю жизнь и за себя!
Анюта испуганно всплеснула руками.
- Я… никогда не слышала, чтобы кто-нибудь вот так… говорил. Вслух. Ты не боишься? Так нельзя! Я не знаю, но чувствую, что ты… Ну, как будто земля вот-вот тебя поглотит… Что-то случится! Что-то обязательно случится. Хоть ты и… всё знаешь. Угадываешь как-то, хотя вроде и не должен. Откуда тебе знать, что я думаю, раз ты не знаешь, как я живу? Но… Ты всё знаешь. И всё равно, так нельзя! То, что ты сказал, - так нельзя! Хоть ты и угадываешь мысли и мои и Володины. Иногда я и подумать о чём-нибудь не успею, а ты уже почему-то всё знаешь… Мне с тобой всегда интересно, поэтому я с тобой и… хожу. Но… нельзя! Что ты говорил - нельзя! Или… ты, может, шутил? Я… ведь не могу угадать… - Анюта, засмущавшись, отвернулась.
А Андрей уже не очень хорошо помнил, что гневно выкрикивал несколько секунд назад. Сейчас он ругал себя за недавнюю злобу. Кому, кому он мстил за страх, неуверенность? Анюте… Ну разве это не низко? Андрей неожиданно подумал, что, будь с самого начала покорна Анюта, не было бы никаких криков, потому что тогда не было бы страха. А сейчас… Сейчас он, похоже, своего добился. Анюта его боялась, потому что не понимала и поэтому была покорна. Так казалось Андрею.
Он попытался её обнять, Анюта выскользнула, совсем как в прежние парково-подъездные времена. Тёмные волосы поправила, переложила со спины на плечи. Губы поджала, глаза опустила и сразу же стала похожей на девочку - капризную озорницу. Спроси её: "Чего капризничаешь? Чего хочешь?" - не ответит, потому что сама не знает.
Андрей внимательно оглядел камыши, осоку. Обнаружил наконец лёгкую зелёную лодку, до половины вытащенную на берег. На этой лодке они и поплывут. То, что лодка и вёсла на месте, успокоило. Андрей больше не дрожал. Унять бы ещё бесовский хоровод в мыслях… Необъяснимые вещи лезли в голову, совершенно не имеющие отношения к происходящему. Державной поступью, шурша твёрдыми юбками, сияя бриллиантами, ступала Екатерина Великая, следом усач Григорий Орлов, который, как явствовало из прочитанной недавно книги, влез ночью накануне переворота через окно в спальню Екатерины, а Екатерина - тогда она ещё не была самодержавной императрицей, а лишь женой несчастного Петра Третьего - нервно засмеялась, увидев усача: "Виват, гвардия!" Затем льдинами поплыли мысли о погибшей в Северном Ледовитом океане экспедиции отважных исследователей. Уже позади была страшная зимовка, когда съели всех собак, домой возвращался корабль. Шторм разбил его неподалёку от Архангельска. В спасательной шлюпке, стоя по горло в ледяной воде, боролись за жизнь измученные люди… А над головами в небе кричали чайки - свободные, весёлые… Потом, как живая, встала перед глазами обнажённая танцовщица-иудейка с цветной иллюстрации дореволюционной книги "История танца". Обнажённая пышная Рива изгибалась перед алчными узколицыми бородачами. В книге подробно объяснялось, что почти у всех восточных и южных народов есть танцы, когда женщины танцуют обнажёнными… Идут тысячелетия, а танцы эти почему-то остаются.
"Да при чём здесь это?" - Андрей взглянул на Анюту.
Анюта пила глазами распахнувшееся озеро.
Андрей решительно столкнул лодку в воду.
- Садись!
- Зачем?
- Поплывём на остров.
- На остров? А чего там делать?
- Танцевать, - неожиданно для себя сказал Андрей, продолжая мысленно единоборствовать с обнажённой Ривой.
- Танцевать? - изумилась Анюта. - Вот опять! - крикнула. - Откуда ты знаешь? Что я хочу… танцевать? Нет, я действительно хочу танцевать! Только что об этом думала.
- А ещё? - спросил Андрей. - Ещё о чём думала?
- Ещё? Ну… Не могу же я тебе всё рассказать… - Анюта нервно засмеялась, а Андрею почудился другой женский голос: "Виват, гвардия!"
Лодка уже скользила по стеклянному озеру. Сияющие капли скатывались с вёсел. Желанный остров приближался, укрупнялся, теряя вблизи общие очертания. Только вдоль берега на острове росли деревья, в центре была большая круглая поляна с шелковистой нежной травой. Когда-то Андрей действительно играл здесь в пиратов. Два пенька торчали на поляне. На одном восседал Андрей, на другом знаменитый капитан Шарки, самый жестокий и кровожадный в мире пират, чью ледяную душу не могли отогреть ни женщины, ни убийственные дозы алкоголя, ни даже пылающий тропическим летом камин в каюте. Капитан Шарки был одним из призраков, населяющих остров.
Андрей знал, как удивит Анюту этот остров с зелёной поляной, как с лысиной посередине. Каждое лето сюда приплывал на допотопной лодочке косить траву ласковый старик сторож. Весной и осенью иногда появлялись утиные стрелки. Всё остальное время остров был необитаем.
Лодка мягко ткнулась носом в прибрежный мох. Андрей выпрыгнул первым.
- Дай руку!
Анюта протянула горячую узкую ладонь. Секунда - и Андрей держал Анюту на руках, пошатываясь, дурея от яблонево-яблочного запаха, от устремлённых на него золотистых глаз, от близости Анюты. Страха не было.
- Тихо, тихо… - шептала Анюта. Руки её вдруг обрели упругость.
- Что-то случилось? - Андрей опустил Анюту на землю.
- Подожди. Подожди, пожалуйста… - В землю смотрела Анюта, занавесив глаза ресницами. - Я тебя люблю, правда, но… Я догадываюсь, зачем мы сюда приплыли, но…
- Мы приехали на дачу несколько часов назад, - сказал Андрей, - а кажется, целый век прошёл.